НА СЛУЖБЕ КАЙЗЕРУ

ПРЕДОК НА ПЬЕДЕСТАЛЕ

…«Вон стоит твой прапрадед», — буднично сказал отец, показывая через улицу. Мальчик вгляделся и обомлел: золотыми буквами на мраморном цоколе горела его фамилия! А выше, на самом постаменте, гордо подняв голову, смотрел куда-то вдаль поверх каждодневной суеты бронзовый адмирал.

Так в 1902 году на афинской площади Фридрих Вильгельм Канарис познакомился с одним из самых именитых представителей своего рода. Они и по сей день соседствуют в энциклопедии — адмирал Константин Канарис, проживший бурную, полную приключений жизнь и ставший на склоне лет премьер-министром освободившейся от турецкого ига Греции, и адмирал Вильгельм Канарис, руководитель известной на весь мир военной разведки «третьего рейха» — абвера.

Но вряд ли отец тогда догадывался, какой переворот в душе младшего сына произвела брошенная им вскользь фраза. Представитель клана деловых людей, он и мысли не допускал, что кто-то из его потомков изберет себе другой жизненный путь. Но вышло именно так. Хотя Вильгельм Канарис родился и рос в семье коммерсантов, инженеров и менеджеров, которых не волновало ничего, кроме производственных мощностей и показателей выработки, моря, приключения, тайны, далекие страны пленяли его с самого раннего детства. Его влекло в неведомые дали, куда не доносился еще шум современных машин. В нем жил мятежный дух рода Канаризи.

* * *

Именно так когда-то звались его предки, первое упоминание о которых встречается в итальянских летописях начала XVI века. Хотя и жили они в деревушке Зала, население которой занималось в основном прядением шелка, были они людьми даровитыми, наделенными буйной фантазией. Волны озера Комо, на берегу которого располагалось поселение, толкали их к волнам еще большим и опасным — морским и океанским. Род Канаризи подарил Европе немало известных купцов, моряков и ремесленников.

Со временем представители рода расселились по Верхней Италии, многие и вовсе покинули страну. Так, одна из ветвей фамилии Канаризи оказалась в Греции, другая прижилась на Корсике, третья укоренилась в Германии.

Семейные предания гласили, что кровь Канаризи текла даже в жилах Наполеона. Немецкие Канарисы, впрочем, держались подальше от политических авантюр, предпочитали покой и умеренность, достойные бюргеров. Осев в районе Трира, они становятся юристами и чиновниками, финансистами и промышленниками.

С середины XIX века Канарисы входят в элиту угледобывающей и сталелитейной промышленности в западной части Германии. Дед Вильгельма, Иоганн-Йозеф Канарис, королевский горный советник, считался одним из пионеров промышленности в Рурской области. Его сын Карл был членом совета правления и директором Нижнерейнского металлургического завода в Дуйсбурге. Брат Вильгельма — Карл-Август Канарис — снискал славу одного из самых толковых сталелитейщиков Германии и стал генеральным директором локомотивного и машиностроительного завода «Хеншель». Даже его сестра, Анна, осталась верна духу семьи: она вышла замуж за инженера Рудольфа Бука, ставшего впоследствии управляющим чугунолитейного завода.

* * *

Ну а что же Вильгельм Канарис? Поначалу казалось, что мальчик, родившийся 1 января 1887 года в деревушке Аплербек близ Дортмунда, пойдет по стопам отца и деда.

Ведь мир, в котором он появился на свет, повторяем, был обществом горняков и промышленников. В этих краях повсюду виднелись буровые установки, подъемные механизмы, здания цехов и котельных… То был мир безудержной веры в прогресс, фанатичной жажды деятельности. Окружающие были озабочены лишь нуждами своего предприятия, всю жизнь раздумывая над тем, как побольше добыть угля, выплавить побольше чугуна и стали.

Инженер Карл Канарис, женившийся на дочери франконского старшего лесничего Августе-Амелии Попп, не мыслил себе иного существования. Несмотря на то что в семье было уже трое детей, она довольно часто меняла место жительства. Сперва отец был техническим директором Аплербекского металлургического завода. В январе 1892 года перешел на Нижнерейнский сталелитейный завод в Дуйсбурге, где поначалу работал старшим инженером.

Вслед за ним последовала и вся семья. Поначалу она жила в доме 13а на Дюссельдорфер Кройц-штрассе, но отнюдь не считала этот номер несчастливым. Дела отца и на новом месте пошли неплохо, так что в апреле 1892 года Канарисы переехали в более престижный район на Хюттенштрассе, а в следующем году в дом ПО на Вертштрассе — феодальную виллу с парком, садом, домиком кучера и теннисным кортом. Словом, райский уголок, где отец окружил своих детей роскошью и буржуазной солидностью и который Вильгельм Канарис с теплотой вспоминал потом всю свою жизнь.

* * *

«В детстве Вильгельм часто нас смешил», — вспоминала сестра. Однако юмор его был особого рода — сухим и ироничным. Мальчик казался не по годам взрослым. Даже отец, сам всегда сдержанный, бывал поражен иронией сына. Так же, впрочем, как и его обширными познаниями в географии и истории. Материнские же упреки Канарис-младший парировал чистосердечно-ироничным: «Мама, ты, как рентген, все насквозь видишь!..»

Со сверстниками он водиться не любил: ему с ними было скучно. Чаще всего играл один или возился с собаками, помня слова Фридриха Великого: «Собаки наделены всеми добродетелями людей, зато лишены их недостатков».

Подросток из него получился раздражительный, нервный. Под стать характеру была и его внешность: длинный, выступающий нос, сбегающие назад лоб и подбородок, худая, сутуловатая фигура. Тогдашние психиатры считали такой облик типичным для шизотомии — расщепления души. «Подобные люди реагируют на других весьма болезненно, — говорили они, — поступки их зачастую непредсказуемы».

Противоречивые черты соединялись в характере Вильгельма Канариса: расчетливая трезвость коммерсанта и изысканность образованного жителя Франконии, исторического района Германии, склонность к авантюрам, унаследованная от итальянских предков, и меланхоличная, близкая к мистике религиозность матери. Неуравновешенный и резкий, он скрывал свою внутреннюю жизнь под маской иронии и не любил сближаться с окружающими.

МОРСКАЯ «ЛИХОРАДКА»

В 1898 году Вильгельм начал посещать гимназию Штайнбарта в Дуйсбурге. Именно посещать, поскольку с учебой дела у него поначалу шли неважно. Привыкший к индивидуализму, в массе других учеников он оказался аутсайдером. Его школьные товарищи впоследствии с трудом припоминали его: настолько он был тих, невелик и незаметен.

Со временем природный ум взял свое, Вильгельм стал одним из лучших учеников класса. Однако друзей это ему не прибавило. Доверялся он лишь Антону Маркотти (впоследствии тот стал глазным врачом и всю жизнь проработал в Рурской области). Большинство же одноклассников считали Вильгельма занудой и пижоном, окруженным ароматом роскоши и изысканности. Еще бы: каждое утро экипаж с кучером привозил мальчика к зданию школы на Луизенштрассе, а в обед забирал его. Согласитесь, это тоже не способствует близости с окружающими, которые таких экипажей не имеют…

Канарис оттаивал, лишь когда директор гимназии объявлял о ежегодном походе в Кеттвиг. Поход неизменно превращался в этакие военные маневры: в Германии кайзера Вильгельма иначе и быть не могло. В сопровождении руководителей колонн и секций отряды, составленные из учеников, пробирались по лесам и оврагам Рура, стараясь как можно быстрее и в тоже время незаметно для других добраться до вокзала в Кеттвиге. Канарис усердно помогал «главнокомандующему» и с интересом открыл в себе неожиданную черту: оказывается, он и сам хочет руководить — ему нравится управлять другими.

Изумился и Канарис-старший. Прежде он и не подозревал, что его младший сын интересуется военным делом. И это вовсе не причуда; вскоре Вильгельм объявляет на домашнем совете, что решил стать офицером.

Отец озадачен: в семье не было профессиональных военных. Но все же решил не перечить сыну. Карл Канарис был предан кайзеру, увлекался национал-либеральными идеями и, будучи обер-лейтенантом запаса инженерных войск, не разделял отвращения, охватывавшего его сослуживцев при виде прусского мундира.

Так что все было бы в порядке, не вздумай сын записаться в тот род войск, у которого, как считал отец, не было будущего, — в военно-морской флот.

Отец полагал, что одного адмирала с Канарисов вполне достаточно. Можно ведь неплохо служить и на суше. Снова и снова пробует он отговорить юношу, красочно повествуя ему о подвигах, например, кавалеристов. Помня о любви сына к животным, он даже дарит пятнадцатилетнему сыну коня, сделавшего из Вильгельма отличного наездника.

В конце концов, отец вроде бы добился своего — Вильгельм подал прошение о принятии в Первый баварский кавалерийский полк, расквартированный в Мюнхене. Однако втайне надеялся, что все еще как-то образуется и он сумеет перейти на флотскую службу.

* * *

И тут ему действительно повезло. Германия возжелала претворить в жизнь слова кайзера: «Наше будущее лежит на воде». Немцам давно уже было тесно и в империи Бисмарка, и в Европе. Они стремились стать мировой державой. А путь к мировому господству лежал через освоение океанских просторов.

Итак, военные корабли символизировали мечту о немецком единстве, о силе страны. Никогда прежде у Германии не было собственного военного флота. После образования империи в 1871 году флот стал любимым детищем немецких бюргеров. Он был свободен от старых традиций, на нем не было клейма феодальной прусской военщины, он не напоминал о междоусобных войнах, из века в век раздиравших Германию. Флот — дело имперской важности и орудие будущего мироустройства, переиначиваемого на немецкий лад.

Несколько броненосцев, построенных в 1848 году, которыми командовали сухопутные прусские генералы и экипажи которых состояли из шведов и англичан, конечно, могли выступить лишь в роли «плавучей береговой артиллерии», но вовсе не являлись инструментом мирового господства. Корветы, фрегаты и канонерки, что находились в распоряжении «верховного лодкокомандующего» (так армейские зубоскалы именовали главкома ВМФ), не способны были устрашить сколь-нибудь серьезного противника.

Только в 80-е годы прошлого века Германия принялась за создание настоящего флота. Теперь противника предполагалось запугивать, демонстрируя военно-морскую мощь броненосцев, крейсеров, торпедных катеров, мин и береговых укреплений…

Одновременно в стране начались бурные перемены и в других областях. На фоне интенсивного развития экономики происходит демографический взрыв: с 1850 по 1910 год численность населения увеличилось на 30 миллионов, или на 90 процентов. Страна нуждалась в новых заморских рынках сбыта, в крупных колониях. Кто же добудет новый рай для немецких бюргеров? Только флот!

* * *

В 1888 году на престол вступает новый правитель — Вильгельм II. Именно на него уповают сторонники колониальных захватов. «Трезубец сжимает наша рука, — говаривал новый император. И добавлял: — Океан возвеличит Германию. Океан порукой, что даже в самом отдаленном уголке мира, на другом конце света нельзя будет принять ни одно важное решение без согласия Германии…»

Для флота наступили лучшие времена. Начиная с 1897 года миллионы немцев охвачены морской лихорадкой. Альфред фон Тирпиц, адмирал и морской статс-секретарь, то есть морской министр, полагал, что теперь Германии не пристало оставаться на вторых ролях. «Если расположить боевые силы между Гельголандом и Темзой, — пояснял он императору, — то англичане проникнутся уважением и станут союзниками Германии». Император был согласен. Теперь германский флот мог расти без удержу, все ограничения отпали. Любой закон, предлагаемый Тирпицем рейхстагу, немедленно принимался депутатами, сколь бы непомерны ни были запросы морского ведомства.

Британские адмиралы ужаснулись. Пройдет совсем немного времени, и германский императорский флот превзойдет королевский флот Великобритании, до сих пор самый сильный мире!

А вот в Германии ни один из тогдашних политиков не возмутился планами Тирпица: они отвечали интересам слишком многих! Немецкие экспортеры были уверены в том, что им откроются зарубежные рынки. Судостроителям и представителям других отраслей тяжелой промышленности Тирпиц обещал огромные заказы, рабочим — полную занятость, прусской аристократии — избавление от социальных и политических реформ…

Тех же, кто вникал в суть дела и понимал, что кроется за обещаниями — кровь и страдания новой войны, — готова была стереть в порошок пропагандистская машина. Поток памфлетов и статей, исторгаемый службой информации морского министерства, захлестывал редакции газет и официальные учреждения, школы и университеты.

На страницах печати возникла колоритная фигура «флотского профессора», в любое время готового порыться в памяти и изречь несколько подходящих к случаю цитат. Чаще всего такими услужливыми «теоретиками флота» становились историки, измышлявшие утопические картины будущего процветания. Так, историк Энглерт в 1900 году говорит о «Великой Германии», что возникнет за океаном, а его коллега, Эрих Маркс, объявляет, что, «участвуя в мировой политике, немцы разовьются как личности», что флот станет «благословением для нашего народа».

Так кто может упрекнуть семнадцатилетнего юношу, тоже заболевшего морской лихорадкой? Отец, который все же надеялся отправить Вильгельма в кавалерию, скоропостижно умер 26 сентября 1904 года, в возрасте 52 лет. Мать предоставляет сыну свободу действий, и юноша подает документы в морской кадетский корпус, расположенный в Киле.

КАДЕТ КАНАРИС

Комиссия тщательно проверяла биографии каждого соискателя. Канарис — с их точки зрения — был идеальным кандидатом. Он происходил из «хорошей» семьи — для тогдашнего ВМФ это было даже важнее, чем школьная успеваемость. Кроме того, фрау Канарис не колеблясь уплатила 4800 марок — плату за четыре года обучения. По тем временам это была очень большая сумма. Именно она спасала от проникновения в элитные ряды морских офицеров всяких нежелательных элементов — сыновей мелких бюргеров и уж тем более рабочих.

Итак, 1 апреля 1905 года Вильгельм стоял перед мрачным зданием старой школы палубных офицеров на кильской Мулиусштрассе — как правило, именно здесь начиналась карьера офицеров императорского флота. Вместе с ним сюда поступили еще 158 абитуриентов.

Строгость и дисциплина, полное послушание, безжалостная зубрежка и муштра, доводившие до полного физического изнеможения, — такими выдались первые месяцы пребывания на флоте.

Сперва обучение проходило на берегу. Новобранцы знакомились с пехотным делом. Началась однообразная череда «ружейных приемов», приходилось маршировать и ползать по-пластунски, мучиться от постоянных ночных побудок, построений, от каждодневной чистки оружия.

Через 4 недели новоиспеченных кадетов распределили по трем учебным парусным судам. Канарис попал на корвет «Штайн». Пожалуй, во всем императорском флоте сильнее всего муштровали будущих офицеров именно на этом судне водоизмещением 2843 тонны. Экипаж его состоял из 20 офицеров, 449 унтер-офицеров и матросов, 50 кадетов и 210 юнг. Работы хватало всем: парусником было очень трудно управлять — он нормально шел лишь при сильном бризе.

Кадетов одели в короткие синие кители с золотыми пуговицами; на боку висел морской кортик, при ближайшем рассмотрении оказавшийся «старым, тупым ножом», как вспоминал сам Канарис.

Новички, понятное дело, возомнили себя почти уже офицерами. Впрочем, их заблуждения скоро рассеялись. Кадетам предстояло изо дня в день доказывать свою храбрость: их заставляли карабкаться на самую высокую брам-рею и балансировать на этой головокружительной высоте. Юноши были счастливы, когда наконец заканчивались эти страшные упражнения и начинались занятия штурманским или артиллерийским делом.

Зато часы ночной вахты выглядели идиллически: кадеты быстро выучились спать стоя.

* * *

После первичного обучения у побережья корвет взял курс на датский мыс Скаген, а затем Исландию: предстояло совершить переход в Средиземное море. По пути открывались чудные виды, однако кадетам было не до красот природы. Приступы морской болезни, проклятая брам рея и ежедневная муштра отравляли жизнь. Недовольство и страх кадетов росли. Их ни на минуту не оставляли в покое, и молодые организмы не выдерживали. Многие кадеты заболевали, ведь в дополнение ко всему им часами приходилось пребывать в мокрой одежде: в баркасе на веслах ее не высушишь…

Все эти испытания надлежало пройти и Канарису. И хотя он не был спортсменом — телесная мощь его никогда не интересовала, — Вильгельм отличался железной волей, и та выручала его. От недели к неделе росли его достижения, наливались силой мускулы…

Непрестанную борьбу юноши с самим собой, со своими слабостями оценил и один из его педагогов, палубный офицер Рихард Протце. (Позднее он станет другом Канариса, а когда тот возглавит абвер — и одним из самых близких его помощников.)

А вот среди кадетов друзей у Канариса, как и в гимназии, было мало. Конечно, его своеобразный юмор, готовность прийти на помощь они ценили, но тон задавали другие кадеты. Одним из них был Карл-Георг Шустер — полная противоположность сдержанно-ироничному Канарису. «С самого начала они были антиподами», — вспоминал один из их соучеников, Отто Беннингдорф. (Забегая вперед, скажем, что адмирал Канарис и адмирал Шустер будут соперничать до самой смерти.)

* * *

В начале 1906 года судно вернулось из плавания. Настала пора обучения непосредственно в школе. Тут уж Канарис сумел показать, что среди его соучеников нет ему равных. «Весьма одарен в теории, прилежание железное» — такую характеристику дал ему один из педагогов. Физика, математика, теория навигации, основы судостроения — Канарис успевал одинаково хорошо по всем предметам. Вот только в танцах — а кадетов учили и этому искусству — ему недоставало темперамента.

Впрочем, Канарис довольно быстро заметил, что обучение в морской школе построено совсем не так, как в других учебных заведениях. Некоторые важные дисциплины здесь отсутствуют. Так, с 1905 года кадетов перестали обучать иностранным языкам. Нет лекций по внутренней и социальной политике. Даже военные предметы читали не слишком основательно. В центре внимания была подготовка офицера и «джентльмена», и это не случайно. Любое учебное занятие обязано было внушать кадету, что он — представитель военной элиты, призванный руководить обществом и государством.

Тут еще, пожалуй, можно добавить, что подобные веяния шли с самого верха. Вот что, например, пишет о последнем Гогенцоллерне — императоре Вильгельме II — известный немецкий исследователь Эмиль Людвиг. Родившийся с травмой левой руки — были порваны связки плечевого сустава и разорваны окружающие мыщцы, — будущий император направил все свои усилия на то, чтобы окружающие не замечали его физического недостатка. Мальчик «выучился ловко засовывать левую руку за пояс или в карман, перекладывать в нее из здоровой руки поводья, проделывать разные манипуляции без помощи слуги». И при этом даже собственную мать Вильгельма не очень-то беспокоило то, что в погоне за формой, лоском и блеском мальчик как-то не особо заботился о том, чтобы понимать суть вещей.

Так это и осталось, когда мальчик вырос, стал юношей, кронпринцем, а потом и императором. Похоронив в короткий срок сначала деда, а потом и отца, он не особо о них печалился. Они освободили ему путь к престолу — что же о них сожалеть?

И он стал царствовать сам, всегда находя время для блестящих парадов, охоты, но откровенно скучая за делами государственными. В мае 1900 года он нашивает себе знаки отличия фельдмаршала, заставив двух старших генералов просить его об этом. При этом он был, вероятно, убежден, что вместе с нашивками получил также познания и ум полководца. Во всяком случае, он во весь голос заявил на очередных маневрах: «Я не нуждаюсь в генеральном штабе, справлюсь один со своим флигель-адъютантом».

* * *

К чему все это в конце концов привело — хорошо известно. Но когда Канарис учился в морской школе, каждый воспитанник был приучен к мысли, что морские офицеры — высшее сословие империи, весьма похожее на касту гвардейских офицеров в старой Пруссии. Командование флота сознательно поддерживало такое мнение, так что офицеры ВМФ видели себя новым рыцарским орденом Германии, подчиненным лишь воле кайзера и далеким от сиюминутных политических конфликтов.

От членов этой касты требовались сдержанность во всем и неукоснительное соблюдение жестких правил чести. Залезать в долги считалось предосудительным делом; с запахом алкоголя боролись с помощью строгих приказов, а то и гауптвахты; для заключения брака до получения звания «капитан-лейтенант» требовалось специальное разрешение начальства.

В любую минуту офицер обязан быть готовым к защите чести мундира — в случае необходимости и ценой своей крови. Даже кадетам надлежало принимать вызовы на дуэль. Суд чести военно-морского флота постановил: «Каждому, кто затеет спор с офицером, придется убедиться, что это — не пустая забава, а вопрос жизни или смерти». Морские офицеры порой поднимали оружие даже против своих товарищей по флоту — инженеров, палубных офицеров, — ежели те хоть как-то задевали их реноме.

Особенную неприязнь морские офицеры испытывали к флотским инженерам. Тут не допускалось никакого послабления, никакого панибратства. Ни один инженер не смел отдать приказ морскому офицеру; инженерам также запрещалось переступать порог казино, предназначенного для морских офицеров.

Так же категорично морские офицеры держали дистанцию с экипажем, ведь среди «этой матросни» всегда попахивало социал-демократией (кстати, на больших кораблях многие матросы и кочегары и впрямь были объединены в профсоюзы). Самим офицерам всякая партийная и политическая деятельность воспрещалась, они считали своим естественным долгом подавлять любые социал-демократические поползновения. Горе тому офицеру, коего заподозрят в симпатиях к матросам, и уж тем более тому, кто сам окажется «красным»!

Кадетам, обучавшимся в Киле, ежечасно вдалбливали, что они «обязаны цементировать власть морского офицерства». А Канарис еще в родительском доме был огражден от общения с людьми «низшего сорта». Так что, попав на флот, он ничуть не удивился, что всем здесь заправляет горстка офицеров, а остальные должны слепо подчиняться им.

* * *

В октябре 1907 года пришло время претворять школьные уроки в жизнь. Успешно сдан выпускной экзамен, и вот фенрих Канарис — так называли выпускника кадетского корпуса, кандидата в офицеры — снова стоял во дворе родной школы рядом с развевающимся военным флагом и произносил слова клятвы. С того часа Вильгельм Канарис должен был «неукоснительно, в любых обстоятельствах, на земле и воде, в дни войны и мира, где бы он ни находился, верно и честно служить Его Величеству императору Германии Вильгельму II, моему верховному главнокомандующему, а также способствовать Высочайшему благу, не попуская ни малейшего ущерба, в точности следуя прочитанным мне военным артикулам и отданным мне инструкциям и приказам».

МНОГОЯЗЫКИЙ НОВИЧОК

Распределили Канариса довольно удачно. Ему не пришлось познакомиться с монотонной жизнью громадных бронированных чудовищ, которые каждый год, весной и осенью, устраивали унылые маневры, утюжа поверхность Балтийского и Северного морей. Вильгельма послали служить на кораблях, которые в то время никто и не принимал в расчет.

Речь идет о крейсерах и торпедных катерах. Причем если торпедные катера кое-кто из морских специалистов сравнивал с осами: налетят и укусят — больно, но не смертельно, то крейсеры иногда уподобляли порхающим бабочкам: «Сегодня здесь, завтра там…» Еще эти корабли напоминали о той миссии, которую надлежало выполнить флоту «до появления Тирпица» — они протягивали связующие нити между империей Бисмарка и миллионами немцев, живших за рубежом.

Поняв это, Канарис обрадовался: появился реальный шанс осуществить мечту детства — поближе познакомиться с дальними странами. И он с большим удовольствием отбыл на крейсер «Бремен», вскоре взявший курс к Восточному побережью Латинской Америки. Посылая один из новейших кораблей постройки 1904 года к далеким берегам, Германия пыталась таким образом утвердить свое присутствие в этом регионе мира..

Впрочем, Канарису пока было не до высокой политики. Он занимался подготовкой матросов, читал лекции экипажу и — в случае «неких международных осложнений» — готов был помочь начальству в качестве переводчика: Вильгельм хорошо говорил по-английски, сносно по-французски и немного по-русски.

Молодой фенрих быстро завоевал расположение начальства: он привык работать энергично, был серьезен и не лез наперед. «Он очень скромен и сдержан, — отмечал капитан «Бремена», капитан первого ранга Альберте. — На то, чтобы познакомиться с ним, уйдет какое-то время. Но это очень дельный и добросовестный человек». Однако, добавил он, юному офицеру еще не хватает уверенности в себе.

28 сентября 1908 года Канарис получает звание лейтенанта флота, но повышение не меняет его привычек. Он по-прежнему большую часть свободного времени просиживает в каюте, занимаясь самообразованием. Близость Латинской Америки подвигла его на изучение еще и испанского языка. Вскоре он объяснялся на нем так ловко, что сторонний наблюдатель мог подумать, что он говорит на языке конкистадоров уже много лет.

* * *

Канарис-полиглот оказался полезным для всех, когда «Бремен» примкнул к блокаде, организованной США, Англией, Францией и Германией против президента Венесуэлы Киприано Кастро. Сей негодник вызвал возмущение великих держав своей политикой национализации. На переговорах с венесуэльцами Канарис, ставший к тому времени адъютантом капитана «Бремена», проявил себя искусным дипломатом. Как никто другой, он умел обходиться с людьми иных наций. Даже преемник свергнутого в конце концов Кастро, генерал Хуан Висенте Гомес, выказал ему свое уважение: 13 мая 1909 года Канарис получает от него свою первую в жизни награду — орден Боливара V класса.

Офицеры «Бремена» стали догадываться, в чем сильная сторона Канариса. Новый командир корабля, капитан первого ранга Альберт Хопман, пишет в его аттестации: «Хорошая военная подготовка, умение ладить с людьми дополнены скромностью, послушанием и вежливостью».

Хопман давал Канарису все новые поручения, и тот справлялся с ними, выказывая «гораздо больше разумения и ловкости, чем допускают его возраст и малый опыт». Капитан приближал адъютанта к себе и в часы досуга. Вскоре Хопман уже не появляется без своего адъютанта ни на одном рауте, ни на одной вечеринке, ездит вместе с ним к своим родственникам в Бразилии и Аргентине.

Канарис наслаждался жизнью в южных краях. Он потом еще долго не забудет той беззаботной веселости, что царила в предвоенное время: ослепительные приемы в особняках немецких эмигрантов и их клубах; парады и торжественные церемонии на борту корабля, визиты на иностранные суда. Молодой человек, 22 лет от роду, чувствовал себя хозяином жизни; он мог уверовать, что воплощает здесь Германию, власть и величие которой не ведают границ.

КОЛЕСО ФОРТУНЫ

Идиллия вскоре была оборвана самым прозаическим образом. Зубчатое колесо могучей военной машины слегка провернулось, и Канарис получил приказ: согласно существующей системе ротации он назначается вторым вахтенным командиром на торпедный катер «V-162». Так в январе 1910 года он попал с бала на корабль. И тут же вместе с командой катера отправился на очередные маневры III полуфлотилии в Северном море.

Чувствовал он себя неважно. И не только потому, что служба на новом корабле тяготила его. Куда больше беспокоило другое: с тех пор как в 1909 году в Венесуэле и Мексике он дважды сваливался от приступов лихорадки, он старался избегать холода. А Северное море не зря носило свое название…

Постоянные выходы в море, необходимость подолгу находиться на открытом всем ветрам боевом посту привели к тому, что Канарис заболел острым катаром легких. Полгода провел на берегу, на излечении.

В 1911 году он вернулся на корабль и попытался наверстать упущенное за время болезни. Снова в его служебных характеристиках мелькают лестные вердикты начальства. «Выказал умение и уверенность при выполнении специальных операций на торпедных катерах. Годен для последующего назначения командиром катера», — писал капитан-лейтенант Ниден, командующий II полуфлотилией.

Канарис становится обер-лейтенантом.

* * *

Тут колесо фортуны обернулось еще раз: в декабре 1911 года он назначен на корабль, ставший ему второй родиной, — малый крейсер «Дрезден». И хотя этот корабль называли малым, ни его размеры (длина — 118 метров, ширина — 13,5 метра), ни его водоизмещение (3664 тонны), ни численность экипажа (361 человек) не шли ни в какое сравнение с торпедными катерами. Не говоря уж о вооружении крейсера: 10 орудий калибра 105 мм и 4 торпедных аппарата. Канарис понял окончательно: сердце его принадлежит крейсерам.

Однако времени на военную лирику оказалось отпущено не так уж много — вскоре разразилась 2-я Балканская война. 6 апреля 1913 года крейсер «Дрезден» взял курс на Константинополь. Командир корабля, капитан второго ранга Людеке, получил приказ отстаивать немецкие интересы в этом регионе земного шара.

* * *

Вернулся «Дрезден» в Киль лишь в конце 1913 года. Однако отдыхать экипажу долго не пришлось. Вместе с новым командиром, капитаном второго ранга Эрихом Келером, на борту появился и приказ адмиралтейства: курс — на Восточное побережье Мексики. «Дрезден» должен был сменить «Бремен» на восточноамериканской базе немецкого флота, защищать немецких граждан, оказавшихся на территории Мексики в разгар очередной гражданской войны.

Задание было столь срочным, что пришлось даже прервать плановый ремонт корабля, а ведь «Дрезден» с 1908 года практически постоянно находился в море. «Ваша миссия долго не продлится, — успокоили командира в главном морском штабе, — через несколько месяцев вас заменят…»

Так что под самый Новый год крейсер отчалил. 27 декабря 1913 года он миновал канал кайзера Вильгельма и в 17 часов достиг Брунсбютгельского шлюза. Перед ним открывалось Северное море. «Дрезден» стремительно набрал ход и вскоре добрался до Виргинских островов. Короткая остановка, и снова в путь — мимо Гаити, Ямайки, Кубы… Корабль вошел в Мексиканский залив и 21 января 1914 года уже подходил к месту назначения — порту Веракрус. Здесь его поджидал «Бремен». Канарис смог повидаться с бывшими коллегами, но два дня спустя они расстались — «Бремен» отправился на родину.

Тем временем война в Мексике достигла своего апогея. Все чаще иностранцы, встревоженные боями, просили взять их на борт «Дрездена». Временами «Дрезден» напоминал библейский ковчег — на его палубе теснились немцы, австрийцы, голландцы, американцы… Всех их доставляли в безопасное место — в порт Тампико.

Дело в конце концов дошло до того, что на экипаж была возложена особо щекотливая задача: 14 июля 1914 года «Дрезден» получил приказ вывезти за пределы страны человека, который развязал гражданскую войну, — свергнутого президента Мексики генерала Викториано Гуэрту.

Через два дня корабль прибыл в Пуэрто-Мехико, где на борт должны были подняться Гуэрта, его военный министр Бланке и члены их семей. Однако Гуэрта до последнего медлил с отъездом, надеясь на счастливую перемену в судьбе. Он выслал вперед свою семью и прислугу. Чтобы успокоить женщин и слуг, пришлось развлекать их игрой оркестра и танцами. Канарису и тут пришлось проявлять свои таланты, а танцевать, как мы помним, он не очень любил…

Наконец, появился сам бывший диктатор и… тут же снова пропал. Келер потерял терпение. Он послал на берег Канариса с поручением: под любым предлогом выманить Гуэрту из его последней резиденции. Какие убедительные аргументы нашел Канарис, и по сей день остается неизвестным — он о них не распространялся, — но 20 июля опальный президент все же поднялся на борт. Через три дня корабль высадил мексиканцев в Кингстоне на Ямайке, и командир облегченно вздохнул: щекотливая миссия закончилась.

Кто же знал, что приключения капитана и его команды, по существу, только начинаются?..

БРОСОК НА ЮГ

25 июля «Дрезден» наконец встретился в Порт-о-Пренсе (Гаити) с крейсером «Карлсруэ». Старый шкипер «Дрездена» Людеке, приведший «Карлсруэ», доставил и приказ о смене на посту командира Келера. Приказ есть приказ — капитаны поменялись местами, быстро уладив необходимые формальности. «Карлсруэ» получил от «Дрездена» последние оперативные данные и 26 июля отбыл к месту назначения. Готовился поднять якоря и «Дрезден»: моряки спешили домой.

На борт крейсера уже поднимали последнюю партию провианта, как вдруг из рубки вылетел радист. Известие о начинающейся войне облетело экипаж с быстротой молнии.

Людеке все же надеялся добраться до Германии раньше, чем боевые действия развернутся вовсю. «Дрезден» покинул гавань…

Однако через три часа после выхода в море радист принес новую радиограмму. Людеке прочитал шифровку: «Угрожает военная опасность со стороны Великобритании, Франции, России. Созники — Австро-Венгрия, предположительно Италия. На родину не возвращаться, действовать согласно мобилизационному плану».

Приказ смахивал на пожелание удачного самоубийства. «Дрезден» был в плохом техническом состоянии, находился в тысячах миль от дома. И тем не менее, оставленный один на один с превосходящими силами противника, он должен был, согласно плану, мешать заокеанской торговле враждебных держав, топить их траспорты.

Унтер-офицер Генрих Шнайдер вспоминал позднее: «Жить нам оставалось недолго — таково было общее мнение; неприятельские корабли уже следовали за нами по пятам».

Однако приказ есть приказ. Оставалось держаться до последнего и надеяться на чудо.

Людеке решил схитрить. «Дрезден» отправится далеко на юг и расположится близ устья Ла-Платы, решил он. Ведь и из Аргентины идут корабли с товарами и провиантом для Англии, вот «Дрезден» и начнет с ними войну вдали от театра основных боевых действий.

Правда, в плане имелось уязвимое место: для дальнего перехода и последующих операций наличных запасов угля не хватало.

* * *

В век паровых машин прежде всего именно от топлива зависела мощь военных кораблей. Парусники прошлого могли бороздить моря годами, пока хватало воды и провианта, покуда цел такелаж. Крейсер же был обречен, как только запасы угля подходили к концу. А уголь сгорал быстро: при скорости 20 узлов «Дрезден» сжигал 170 тонн угля в день. Взять же на борт единовременно корабль мог лишь 850 тонн.

Чтобы помочь кораблям, оказавшимся вдали от родины, адмиралтейство перед началом войны стало создавать на побережьях ряда стран особые базы. Во главе каждой стоял морской офицер, которого информировали о всех операциях, передвижениях и потребностях немецких военных кораблей. Через своих агентов он собирал сведения о неприятеле, поддерживал контакты с немецкими судовладельцами и их кораблями. Немецкие торговые суда, находившиеся на базе, были готовы в любой момент снабдить военный корабль углем, провиантом и прочим снаряжением.

Проделывали все это, конечно, втайне: торговое судно и боевой корабль встречались в открытом море, в заранее оговоренном районе.

Однако «Дрездену» на встречу с таким транспортом надеяться особо не приходилось. Ко всем прочим бедам, сразу после объявления войны англичане перерезали все трансатлантические кабели, связывавшие Германию с заокеанскими странами. А мощности бортовой радиостанции не хватало, чтобы напрямую связаться с адмиралтейством. Так что теперь информацию приходилось черпать из сообщений американских радиостанций, которые, в свою очередь, по большей части получали их от британских агентств новостей. Достоверность такой информации была невелика, доверять ей было опасно.

Оставался один выход: наладить связь с латиноамериканцами. Кто был на это способен? Вильгельм Канарис.

Так обер-лейтенант получил свое первое самостоятельное задание — создать сеть агентов, которые будут снабжать «Дрезден» сведениями о планах и замыслах неприятеля.

Правда, кое-какой опыт у Канариса имелся. В 1908 году капитан «Бремена» Хопман привлекал его к себе в помощь, создавая агентурную сеть в Аргентине и Бразилии. Родственник капитана — в дневнике Хопмана он именуется «дядей Рудольфом» — налаживал необходимые контакты, а сам Хопман пожинал плоды, относясь к делу шпионажа с изрядной долей скепсиса. Как явствует из его заметок, датированных 1908 годом, в секретных сообщениях встречалось «много всякой чуши». А несколько дней спустя он добавляет, что шифровальная система, которую собираются вводить, — верх сложности и идиотизма.

Однако Канарису игра с противником в кошки-мышки нравилась. Она манила его. Еще ребенком он экспериментировал с симпатическими чернилами и придумал себе фальшивое имя-псевдоним — Кика. Он любил тайны, намеки; ему нравилось скрывать свои планы и желания. Так что он горячо взялся за дело…

* * *

По радио Вильгельм связался с несколькими людьми в Бразилии и Аргентине, которых знал еще со времен службы на «Бремене», и дело сдвинулось с мертвой точки — на борт судна потекла необходимая информация.

Кроме того, Канарис начал маскировать передвижения «Дрездена» своеобразной радиоигрой. Так, радиостанция в Сан-Хуане (Пуэрто-Рико) вскоре приняла сообщение о том, что «Дрезден» якобы возвращается домой через Азорские острова. В это же время другое — шифрованное — известие полетело на бразильскую базу. В нем говорилось, что крейсер будет фигурировать в последующих переговорах под вымышленным именем «Сьерра-Сальвада» и что сперва он попытается добраться до острова Рокас (Северная Бразилия), чтобы пополнить запасы угля.

Не обошлось, впрочем, и без некоторой путаницы. Служащие бразильской базы приняли существование «Сьерра-Сальвады» за чистую монету. Когда 7 августа крейсер, опасаясь, что не дойдет до Рока-са, обратился за помощью, капитан немецкого парохода «Корриентес», стоявшего в северобразильском порту Сан-Луис, отказался выйти в море, подозревая, что это британский крейсер пытается выманить его судно из нейтрального порта под огонь своих орудий.

Лишь когда помощнику капитана Меринга, боцманмату (унтер-офицеру) Юлиусу Фетцеру, пришла в голову идея затребовать, чтобы с таинственного корабля сообщили, кто был его капитаном и старшим помощником в 1911 году, истина восторжествовала. Дело в том, что в указанное время на «Дрездене» служил сам Фетцер и, конечно, помнил многие имена. Лишь когда такая справка была получена, «Корриентес» отправился на встречу.

10 августа на «Дрезден» было перегружено 570 тонн угля. Фетцер представился Канарису. Тому понравилась сметка унтер-офицера, и он предложил ему вернуться на «Дрезден». Фетцер согласился и вскоре стал одним из близких помощников Канариса. Так будущий глава абвера завербовал своего первого сотрудника — Фетцер впоследствии стал капитан-лейтенантом военной разведки «третьего рейха».

* * *

Плавание «Дрездена» продолжилось, крейсер удалялся на юг. 13 августа он достиг острова Рокас, где его уже поджидал пароход «Баден» с новыми запасами угля. Затем очередной целью стал бразильский остров Тринидад. Так корабль передвигался от одной базы к другой, где его поджидали немецкие пароходы с углем. Одновременно крейсер посылал ложные радиосообщения, сбивая неприятеля с толку.

В конце августа крейсер достиг устья Ла-Платы, и тут всех ждало разочарование. Никаких британских судов поблизости не оказалось — переход был осуществлен, по существу, напрасно.

Впрочем, вскоре к югу от острова Рокас команде удалось обнаружить и потопить британское грузовое судно, а к северу от устья Ла-Платы — другое. Еще три британских судна были задержаны, но отпущены с миром, поскольку везли нейтральный груз. С тех пор англичане не показывались. Выяснилось, что первые же успехи «Дрездена» напугали их, и теперь суда Великобритании не покидали портов, ожидая, когда подтянутся силы королевского флота.

* * *

В начале сентября Канарис получил сообщение от своей агентуры: охота за крейсером вот-вот начнется. С севера подходили британские броненосцы. Надо было уносить ноги.

Помощник Канариса, лейтенант Найлинг, на борту парохода «Санта-Исабель» поспешил в Пунта-Аренас, самую южную гавань Чили, чтобы добыть новую информацию и подготовить к приходу корабля необходимые припасы.

«Дрезден» же направился к южной оконечности Америки, к острову Осте, чтобы заняться текущим ремонтом.

Найлинг вернулся 12 сентября, привезя плохие вести. Близ Магелланова пролива, в 200 милях от острова Осте, курсировали британские военные корабли «Добрая надежда», «Монмут» и «Глазго» — очевидно, они перебазировались сюда в поисках немецкого крейсера.

Тогда Людеке решил податься еще дальше, в Тихий океан. «Дрезден» снялся с якоря и двинулся навстречу своей судьбе.

ОШИБКИ СТОЯТ ДОРОГО

В конце концов «Дрезден» соединился с эскадрой, которая без особого стратегического плана бороздила Тихий океан под командованием вице-адмирала графа Максимилиана фон Шпее. Он собрал под свой флаг большие крейсеры «Шарнхорст» и «Гнейзенау», малые крейсеры «Нюрнберг» и «Лейпциг», вспомогательный крейсер «Принц Фридрих», вспомогательное судно «Титания» и восемь угольных пароходов, а теперь, похоже, не знал толком, что делать. Эскадра была слишком велика для охоты за одиночными транспортами противника, но слишком слаба для серьезных сражений с британским флотом.

Вернее всего, наверное, было бы распустить эскадру и отправить каждый крейсер вести в одиночку торговую войну — тогда бы и вражеский флот распылил свои силы в поисках врага — кому-то да способствовал бы успех. Но Шпее не хотел упускать корабли из своего подчинения. Таким образом, морское сражение с британцами становилось неизбежным.

Канарис постоянно держал связь с базами в Бразилии и Аргентине. Он одним из первых узнавал о неприятельских перемещениях. С его помощью они и становились известны графу Шпее.

Благодаря хорошо отлаженной системе информации, 1 ноября силам адмирала Шпее удалось нанести тяжелый удар британской эскадре, проходившей близ Коронеля (к югу от Вальпараисо). Немцы воспользовались плохой погодой, ограниченной видимостью и напали внезапно. В 18.34, сблизившись на расстояние орудийного залпа, корабли Шпее открыли огонь. «Добрая надежда» была потоплена практически сразу — видимо, снаряд угодил в артиллерийский погреб; через полтора часа затонул и «Монмуг». Лишь «Глазго» и «Отранто» под покровом темноты сумели скрыться.

Так Германия выиграла первое морское сражение мировой войны. «Померк нимб английской непобедимости на море», — писал по этому поводу историк флота Герхард Бидлингмайер.

Шпее гордо направился в гавань Вальпараисо. Немцы, жившие в Чили, громогласно праздновали победу.

Канарис был награжден Железным крестом II степени, но это отнюдь не вскружило ему голову. «Конечно, прекрасный успех, — писал он матери, — но, пожалуй, пройдет еще много времени, пока Англия будет разбита».

Шпее, напротив, был окрылен победой при Коронеле. Он считал, что противник растерян, что теперь немецким кораблям открыта дорога в Южную Атлантику и, может быть, даже в Германию.

Новые слухи будили в нем боевой задор. Адмирал прослышал, что в Южной Африке поднялось восстание и британцы стянули туда свои корабли. Их опорная база в Порт-Стенли (Фолклендские острова) якобы осталась без военного прикрытия. Адмирал тотчас решил разрушить Порт-Стенли.

Напрасно Людеке и капитаны других кораблей старались отговорить его. Они напоминали, что точная численность англичан на Фолклендах не известна. Шпее был неумолим. Ранним утром 8 декабря 1914 года «Шарнхост», «Гнейзенау» и «Нюрнберг» в сопровождении вспомогательных кораблей устремились к Порт-Стенли… И угодили в капкан. Накануне ночью британская армада, не подозревая, правда, о близости немцев, бросила якоря именно у Фолклендских островов.

Расклад сил оказался отнюдь не в пользу нападавших. Поняв свою оплошность, Шпее пытался на полном ходу проскочить на восток. Однако англичане пустились в погоню и вскоре настигли беглецов: их корабли оказались быстроходнее немецких. Тяжелые снаряды главного калибра, посылаемые с броненосцев, сокрушали один германский корабль за другим. Ко дну пошла практически вся эскадра.

Адмирал Шпее лишь успел напоследок поднять сигнал на мачте тонущего флагмана: «Адмирал — капитанам: вы были правы».

* * *

«Дрезден» уцелел только потому, что оказался быстрее других кораблей германской эскадры. Котлы, работавшие с перегрузкой, грозили взорваться, но счастье оказалось на стороне капитана Людеке и его команды — крейсеру удалось оторваться от преследователей. Спасла наступившая темнота.

Позади «Дрездена» еще гремели британские орудия, когда капитан взял курс на «зюйд-зюйд-вест», к побережью Огненной Земли, надеясь затеряться в одной из многочисленных бухт побережья. Команда перевела дух.

Однако капитана продолжали мучить сомнения: верный ли путь к спасению он выбрал? Британцы отнюдь не дураки, они могут предугадать путь беглецов и перерезать его. Вход в Магелланов пролив издавна патрулируют британские крейсеры… И Людеке приказал изменить курс; он надеялся подобраться к Огненной Земле со стороны Тихого океана.

К полудню следующего дня «Дрезден» миновал мыс Горн. К счастью, на море лег густой туман, полностью скрывший корабль. Теперь можно было без опаски двинуться к побережью.

Но тот же туман, а потом и начавшийся в сумерках шторм увеличивали риск сесть на мель или того хуже — налететь на подводную скалу. Капитан приказал сбросить ход до минимума, корабль осторожно продвигался вперед…

Наконец, ранним утром 10 декабря сигнальщикам удалось заметить узкую полосу, разрезавшую прибрежные скалы, — то был долгожданный проход. «Дрезден» направился в него.

Однако на корабле не оказалось лоции данного участка моря. Пришлось продвигаться почти на ощупь. Обер-лейтенант Шенк, сидя на мачте, пристально всматривался в воду, надеясь обнаружить опасность вовремя. «Дрезден» метр за метром подвигался мимо громадных гор, покрытых снегами, мимо крутых прибрежных скал… Наконец, когда уже начало смеркаться, корабль встал на якорь в одном из укромных убежищ.

* * *

«Гаси котлы», — скомандовал капитан. Матросы тут же уснули как убитые. Лишь Людеке беспокойно ворочался на своей койке, пытаясь совладать с обступившими его мыслями. Хлопот был полон рот. Котлы и машины нуждались в починке. Кончались уголь, провиант, боеприпасы…

Наутро капитан приказал команде сойти на берег, чтобы запастись пресной водой и дровами: на худой конец, их можно будет использовать вместо угля.

Однако вскоре хозяйственной деятельности пришел конец. К вечеру 11 декабря в бухте появился чилийский корабль «Альмиранте Конделл». Англичане направили ноту протеста Чили: дескать, в ваших территориальных водах прячется боевой немецкий крейсер…

Поднявшись на борт «Дрездена», чилийский морской офицер заявил: согласно закону о нейтралитете, «Дрездену» дозволено находиться на территории Чили лишь 24 часа.

Людеке заверил офицера, что уже на следующий день его корабль выйдет в Пунта-Аренас: ничего другого ему не оставалось. Он надеялся, что немецкий пароход «Турпин», что стоял там на рейде, снабдит его углем.

Действительно, 12 декабря «Дрезден» прибыл в Пунта-Аренас, но через 32 часа вынужден был повернуть восвояси: на «Турпине» не оказалось лишнего угля…

* * *

Канарис сумел использовать короткий визит в порт для расширения своей агентурной сети — от ее работы зависело спасение «Дрездена». Ведь в тот же день британский консул в Пунта-Аренасе сообщил о визите крейсера своим кораблям, и почти весь британский флот, курсировавший в Южной Атлантике, пустился на поиски беглеца.

«Бристоль», «Непреклонный» и «Глазго», а вслед за ними — «Карнарвон», «Корнуэлл», «Кент» и «Орама» принялись обшаривать прибрежные воды.

Впрочем, планы англичан через доверенного агента Канариса — обер-лейтенанта в отставке Хелле, жившего в Пунта-Аренасе, — становились известны «Дрездену», и корабль раз за разом менял свое прибежище, уходя от погони.

В середине декабря Хелле обратился на базы в Вальпараисо и Ла-Плату: «Дрездену» нужен угольщик… Сделайте все возможное».

Сигнал был услышан: 18 декабря база в Ла-Плате выслала в заранее оговоренное место пароход «Сьерра-Кордоба», груженный углем.

Полученный уголь вселил в Людеке надежду. В начале февраля он телеграфирует в адмиралтейство: «Вместе со «Сьерра-Кордобой» попробуем прорваться к Западному побережью Южной Америки. Намереваюсь вести боевые действия в районе Ост-Индии. Надеюсь на обеспечение операций».

* * *

Прорыв удался. Но вскоре выяснилось, что транспорты с углем не могли попасть в южную часть Тихого океана: британский контроль за их перемещениями все усиливался.

Тем не менее капитан не хотел больше отсиживаться в укрытии, все равно корабль вот-вот обнаружат. И тогда…

Канарис и его агенты попытались отвлечь внимание британцев, распространив слух, что «Дрезден» видели у западного берега Огненной Земли, в районе Магелланова пролива.

Тем временем сам корабль ранним утром 14 февраля, пользуясь плохой погодой, поднял якоря и вышел в открытое море. На всех парах крейсер устремился на запад. Через несколько дней он достиг трассы, по которой сновали британские транспорты. Добычей «Дрездена» стал британский парусник «Конвей Кестл», везший 2400 тонн ячменя. Не бог весть какая удача…

В начале марта запасы угля снова иссякли. «Дрезден» запросил помощь. 7 марта он связался с пароходом «Гота», который вез из Вальпараисо 1200 тонн угля. Людеке указал координаты встречи.

Однако на следующий день, только забрезжил рассвет, прозвучал доклад вахтенного: «По правому борту английский корабль!»

Людеке понял, что они наткнулись на броненосец «Кент»: против такого противника «Дрездену» не устоять. Оставалось бежать…

Как завороженный капитан следил за показаниями дальномера. И перевел дух, лишь когда прибор показал: крейсер вне досягаемости орудий преследователя и расстояние между ними все возрастает.

Так «Дрезден» второй раз спасся от гибели. Однако Людеке знал, что его корабль обречен. Встретиться с «Готой» было невозможно. Судя по оживленным радиопереговорам, в этом районе действовало сразу несколько британских судов. Состояние же немецкого крейсера было плачевным. После гонки осталось всего 80 тонн угля. Снаряды тоже кончались. Трубы продырявились, несколько котлов и вентиляционных машин вышли из строя. Корабль потерял боеспособность.

НОС К НОСУ С ПРОТИВНИКОМ

«О продолжении боевых действий, — вспоминал позднее Людеке, — нечего было и думать. Пришлось искать надежную гавань».

Следовало как можно быстрее добраться до нейтральной страны, которая интернировала бы «Дрезден», прежде чем судно попадет в руки британцев. Но где же посреди Тихого океана прикажете найти такую страну?

Людеке направил корабль на север, к островам Хуана-Фернандеса, лежащим в 400 милях от побережья, туда, где когда-то томился Робинзон Крузо. Часть островов оставались необитаемыми до сих пор. Однако главный остров — Мас-а-тьерра — был населен. Там даже имелась фабрика по переработке лангустов.

Итак, 9 марта в 8.30 «Дрезден» бросил якорь в бухте, лежавшей на севере острова Мас-а-тьерра. Вскоре на борт поднялся начальник порта. Он заявил, что военный корабль, согласно международным договоренностям, через сутки должен покинуть бухту. Людеке ответил, что крейсер никуда не уйдет, пусть власти интернируют его и команду. Чилиец согласился.

Теперь вопросы задавал капитан. Его интересовало, как власти будут защищать судно в случае появления англичан. Начальник порта лишь пожимал плечами: на острове нет никаких военных укреплений.

Людеке предложил вызвать сюда чилийские военные корабли. Да, начальник порта так и собирался поступить. «Но, знаете ли, депеша дойдет до военных лишь через несколько дней. Придется подождать…» Людеке предложил послать радиограмму, благо на борту «Дрездена», имелась радиостанция. «Простите, но я не знаю кода».

Так что оставалось лишь ждать дальнейших событий. Чилиец написал свой рапорт, и вечером моторка повезла его на материк.

День пролетал за днем. Ответа не было. По приказу Людеке все котлы на «Дрездене», кроме одного-единственного, были погашены; часть экипажа отправлена на берег. Офицеры, пожелавшие на свой страх и риск вернуться в Германию, могли считать себя свободными. Старший помощник, артиллерийский офицер и еще двое других зафрахтовали парусник и отправились в Вальпараисо, чтобы оттуда пробраться на родину.

Капитан же стал думать о том, как в случае нужды затопить крейсер. Благо что соответствующая инструкция адмиралтейства у него имелась.

* * *

Однако британцы тоже не дремали. На «Кенте» выяснили, где скрывается немецкий корабль. Вскоре подошло подкрепление — крейсер «Глазго» взял инициативу на себя.

Утром 14 марта облако дыма на горизонте первым заметил лейтенант Арнольд Бекер. Он приложил к глазам подзорную трубу: три дымовые трубы быстро приближались. «Английский крейсер типа «Ньюкасл», — определил Бекер. «Весла на воду!» — скомандовал он и лихорадочно стал разворачивать баркас…

Через четверть часа лейтенант уже докладывал командиру: «Противник на горизонте!..» Капитан побледнел: опытному морскому волку не составляло особого труда представить, что вскоре произойдет.

Конечно, он уже объявил, что сдает корабль вместе с экипажем в руки чилийцев. Так что в принципе британцы не имели права нападать на них. Но что такое какие-то юридические права в разгар мировой войны?.. И капитан приказал объявить боевую тревогу.

Взвыли сирены. Орудийные расчеты выбежали на верхнюю палубу, но построились в стороне от орудий — Людеке решил все же показать, что «Дрезден» настроен миролюбиво.

Но беда, как известно, не приходит одна. Вскоре на входе в бухту показались еще два облака дыма — словно гончие, разгоряченные погоней, к «Дрездену» кроме «Кента» быстро приближались еще крейсеры «Глазго» и «Орама».

Какое-то время капитан еще надеялся, что в нейтральных водах британцы все же не решатся атаковать. Но тут жерла их орудий окутались грязновато-коричневыми облачками, донеслось эхо первого залпа. «8.40», — автоматически отметил капитан момент крушения своих иллюзий.

Времени на размышление уже не оставалось. Надо было действовать. «Расчеты — к орудиям! Кочегары — в лодки!» — закричал Людеке под свист снарядов. Впрочем, британские канониры не угадали с прицелом, и первые разрывы грохнули позади «Дрездена», на побережье, в чилийской рыбачьей деревушке.

Однако следующий залп оказался куда точнее. Снаряды угодили в корму крейсера.

Удар за ударом сотрясали «Дрезден». Кругом заплясали языки пламени, орудия умолкали одно за другим, корабль погибал. Вот уже и флаг повалился на палубу, срезанный осколком…

Капитан понимал, что с минуты на минуту британцы возьмут беззащитный «Дрезден» на абордаж, и хотел помешать этому любой ценой. Оставался последний выход: затопить крейсер. Однако сделать это теперь было не так-то просто. Кто-то должен был спуститься в трюм, открыть кингстоны и заложить взрывчатку. Но как прикажете проникнуть туда сквозь бушующее пламя? Сперва надо потушить огонь… Кроме того, необходимо снять с борта весь экипаж, включая раненых и погибших.

Словом, прежде всего надо было выиграть время, проявить военную хитрость.

И Людеке попросил своего ближайшего помощника оказать последнюю услугу обреченному кораблю. Адъютанту следовало добраться до крейсера «Глазго» и «тянуть резину», отвлекая британцев до тех пор, пока на «Дрездене» не закончат все приготовления к взрыву.

На мачте немецкого корабля появился сигнал: «Посылаем парламентера».

Но англичане словно не замечали обращенного к ним призыва. Обстрел продолжался.

Тем не менее Канарис спрыгнул в баркас и отчалил. Казалось, его не тревожили снаряды, со свистом проносившиеся мимо, он думал только о приказе Людеке, о том, как выиграть время. С нарочитой медлительностью баркас направился в сторону «Глазго», продолжавшего изрыгать огонь.

Канарис оглянулся: на его глазах погибал любимый корабль. А вместе с ним, возможно, сгинет и тот мир, в котором он жил, к которому стремился с самого детства.

* * *

Когда баркас с парламентером приблизился к неприятельскому крейсеру, стрельба стихла. Зловещая тишина нависла над бухтой. Канарис поднялся на борт.

Через несколько минут он уже стоял перед Джоном Лусом, капитаном «Глазго». Сперва Канарис долго и многословно излагал протест. Нападение британских боевых сил на корабль Его Величества «Дрезден» является вопиющим нарушением международного права, поскольку корабль находится на территории, пребывающей под юрисдикцией Чили, и пользуется защитой чилийского нейтралитета; судно и экипаж уже интернированы.

«Ответ капитана Ауса, — не без торжественности сообщают документы британского адмиралтейства, — соответствовал традициям королевского флота и гласил, что переговоры могут идти лишь на основе полной и безоговорочной капитуляции, и никак иначе».

Канарис возражал, указывая на то, что поведение англичан противоречит всем нормам международного права, ведь, в конце концов, Чили сохраняет нейтралитет. Лус ответил на это: «Мне приказано уничтожить «Дрезден» там, где я его встречу. Другие вопросы меня не касаются, их должны решать дипломаты».

Пока обер-лейтенант с капитаном препирались, соревнуясь, кто из них лучше знает законы международного права и чтит приказы своего начальства, команда «Дрездена» открыла кингстоны и заложила взрывчатку. Канарис взглянул на часы — можно было возвращаться.

Обер-лейтенант императорского флота покинул корабль, и офицеры королевского флота, приложив руки к козырькам фуражек, попрощались с ним.

…В 11.15 два мощных взрыва потрясли «Дрезден». Через несколько секунд нос корабля ткнулся в воду, а корма круто взметнулась вверх. Сопровождаемый громким «ура» — кричали матросы, уже высадившиеся на берег, — крейсер ушел под воду. Все было кончено…

ПОБЕГ ЧЕРЕЗ КОРДИЛЬЕРЫ

Капитан Аюдеке чувствовал себя сломленным. Он, по существу, отстранился от командования и лишь безвольно выслушивал распоряжения адъютанта: раненых унести (позднее британцы доставят их в Вальпараисо), похоронить убитых, здоровых разместить в хижинах рыбаков…

Через пять дней на горизонте показались чилийские военные корабли. Крейсеры «Дзентено» и «Эсме-ральда» должны были доставить немцев на материк.

Матросы погрузились на «Эсмеральду». Аюдеке, Канарис и другие офицеры отправились в путь на «Дзентено», капитан которого и его первый помощник оказались немцами. Они снабдили своих соплеменников всем необходимым, готовы были оказать им и более серьезное содействие.

Однако и британцы следили, чтобы немцы не улизнули из Чили. Когда британский посланник в этой стране узнал, что моряков — как «потерпевших кораблекрушение» — собираются разместить на немецком пароходе «Йорк», пребывающем в гавани Вальпараисо, он немедленно оказал давление на правительство Чили. Последовал новый приказ: «Интернировать экипаж «Дрездена» на острове Квирикина близ города Консепсьон».

* * *

24 марта немцы увидели указанный им остров — пустынное, безлюдное место. Крутые, изрезанные скалы вздымались над морем. Вдали виднелись бараки, в которых и предстояло жить интернированным.

Впрочем, Канарис вместе с Аюдеке и другими офицерами разместился в жилом доме, стоявшем в десяти минутах ходьбы от бараков. Лагерь охраняли чилийские солдаты, но порядок в нем поддерживали сами немцы. Аюдеке объявил матросам: «Чилийское правительство назначило нам местом пребывания этот остров. Никто не имеет права покидать его без особого разрешения. Я вас настоятельно предостерегаю от попыток бегства: здесь выставлены чилийские караульные посты».

Капитан нашел чем занять команду: матросы прокладывали дороги, чинили крыши домов, строили кухни, налаживали снабжение острова водой. Офицеры следили за выполнением работ, а в свободное время совершали верховые прогулки по окрестностям; немецкие помещики, жившие поблизости, снабдили соотечественников верховыми лошадьми.

Порой офицеры по приглашению соплеменников посещали Консепсьон. Вечеринки и приемы в немецких поместьях помогали коротать скуку заточения. В общем, жаловаться на жизнь особенно не приходилось.

Однако Канарис изнывал от безделья. Ему опостылела здешняя жизнь. Он поступил на флот вовсе не затем, чтобы прозябать на Богом забытом острове в Тихом океане. И он решил бежать…

Правда, Аюдеке следил, чтобы никто не покидал остров, — это входило в круг его ответственности перед чилийцами и британцами. Однако Канарис убедил его, что капитан некоторое время может и не замечать отсутствия своего помощника. А поскольку немецкий посланник Эркерттоже согласился, что «Канарису хорошо бы вернуться в Германию», Лю-деке окончательно перестал противиться побегу.

По предварительной договоренности, в начале августа он с разрешения властей на месяц отправился в Вальпараисо, чтобы разрешить с посланником некоторые служебные дела, а затем отдохнуть в доме немецкого врача. Как только Людеке уехал, Канарис тоже отправился в путь.

* * *

В ночь на 3 августа 1915 года он тихонько вышел из дома, где жили офицеры. Путь был ему хорошо известен. Цепочка чилийских караульных постов располагалась лишь в долине. В той части острова, где возвышались скалы, их не было. Тропа привела его к высокому утесу. Во время прилива рядом с ним образовывалась бухта — достаточно большая, чтобы причалила рыбацкая лодка. За пару часов на ней можно было добраться до материка. Любой рыбак за 20 песо готов был перевезти туда кого угодно.

Рыбак, с которым договорился Канарис, уже поджидал его. Офицер прыгнул в лодку. Тихо отчалили. Метр за метром Вильгельм Канарис удалялся от сонного островка — навстречу опасностям и авантюрам.

Дальнейший маршрут был выбран заранее. Главная сложность — перебраться через заснеженные Кордильеры, естественную границу, разделявшую Чили и Аргентину. Аргентина была дружественной Германии страной, но многие попытки бегства чаще всего терпели неудачу, а их участники гибли именно в горах. И все же Канарис решил рискнуть.

Во время визитов к богатым немецким помещикам, жившим в окрестностях Консепсьона, наш герой завязал некоторые важные знакомства. Так, в винодельческом имении «Сан-Кристобаль» ему обещали помочь в переправе через горы. Хозяева сдержали слово. Когда ранним утром 4 августа 1915 года Канарис прибыл в имение, все было наготове: деньги, рекомендательные письма к аргентинским друзьям, билет на поезд, следующий к границе.

В человеке, который спустя несколько часов отбыл из города в южном направлении, трудно было опознать беглого немецкого офицера Вильгельма Канариса. Внешне он ничем не отличался от местных жителей, невозмутимо восседал в вагоне поезда, мчавшегося в южночилийский город Осорно — еще один центр немецкой эмиграции. Однако Канарис знал: на острове вскоре хватятся его, и вся полиция Чили будет поднята на ноги. Так что надо было спешить…

В Осорно Канарис купил лошадь и поскакал в сторону Кордильер. Он надеялся оказаться в горах раньше, чем его настигнет погоня. Офицер избегал крупных селений и останавливался лишь на небольших постоялых дворах. Пришлось пересекать пустынные плато, миновать соленые озера. В горах его застигла снежная буря, всадник с трудом продвигался вперед, моля Бога, чтобы стихия пощадила его. Лишь через две недели, вконец измотанный, он ступил на землю Аргентины.

* * *

Вскоре Канарис достиг гасиенды немецкого поселенца фон Бюлова, которому было адресовано одно из рекомендательных писем. Бюлов радушно встретил измученного офицера; Канарис смог передохнуть и сменить лошадь.

Потом он снова пустился в дорогу. Путь его лежал в городок Неукен, расположенный в месте слияния рек Лимей и Неукен. Оттуда поезд увез его в Буэнос-Айрес.

По прибытии он зашел в немецкое посольство на прием к военно-морскому атташе. Тот снабдил его паспортом на имя овдовевшего чилийского гражданина Рида Росаса, сына чилийца и англичанки. Атташе выбрал для него и корабль, который наверняка минует блокаду, установленную союзниками в Восточной Атлантике. То был нидерландский пароход «Фризия», который через несколько дней отправлялся в Амстердам и намеревался пройти вдоль берегов Бразилии, Португалии и Англии.

Капитану «Фризии» сообщили о чилийском господине, коему надо было попасть в Нидерланды, чтобы уладить вопросы наследования имущества его покойного родственника по материнской линии. Капитан не видел причин, по которым следовало бы отказать овдовевшему чилийцу в праве поехать в Амстердам. Рида Росаса взяли на борт. В конце августа «Фризия» отбыла из Буэнос-Айреса.

Рассказывают, что Канарис столь превосходно сыграл роль чилийца, так сдружился с британскими пассажирами, что офицеры контрразведки, проверявшие в Плимуте и корабль, и пассажиров, без промедления пропустили его. Биографы добавляют и такую подробность: Канарис якобы даже помогал британским контрразведчикам в качестве переводчика в разговоре с чилийцем, чей говор показался им подозрительным. Способности Канариса к языкам выручили его и на этот раз.

Проследовав через Монтевидео, Сантусу, Рио-де-Жанейро, Баию, Пернамбуку, Лиссабон и Фалмут, Канарис прибыл в Амстердам, а 4 октября объявился в Германии. Усталый и больной, он возник перед своей тетушкой, Доротеей Попп, жившей в Гамбурге, подобно привидению. Та всплеснула руками — Вильгельм давно уже считался погибшим.

Отоспавшись, Канарис отправился в адмиралтейство и представил отчет о последнем плавании «Дрездена». Он не стал приукрашивать события — напротив, выплеснул всю накопившуюся в душе злобу. Офицер хотел знать, почему «Дрезден», спасшийся после битвы при Фолклендах, никак не мог раздобыть уголь и был настигнут неприятелем.

Одного виновника, впрочем, Канарис знал. То был Цезарь Верхан, директор судоходной компании «Космос». Он, по мнению офицера, и палец о палец не ударил, чтобы помочь снабжению «Дрездена». Канарис назвал действия директора «подрывом интересов рейха».

Начальство отметило напористость молодого офицера, его упорство в достижении цели: 16 ноября он был произведен в капитан-лейтенанты. Однако его не спешили отправить на фронт — в разведывательном отделе адмиралтейства обратили внимание на отчет Канариса о вербовке агентов во время боевых действий в Латинской Америке. Боевые действия на Средиземном море набирали силу, и здесь тоже надо было разворачивать агентурную сеть. Канарис показался вполне подходящим человеком для этой цели.

ПОД МАСКОЙ КИКИ

В мае 1915 года Италия вступила в войну на стороне Антанты. Борьба с морскими поставками в страны союзной коалиции переносится и в Средиземноморье. Особое значение приобретают подводные лодки — в Средиземном море им куда легче действовать, чем в бурной Атлантике.

Однако вести успешную подводную войну против стран Антанты мешает одно обстоятельство. Средиземноморские союзники Германии — Австро-Венгрия и Турция — практически не располагают боеспособными подлодками. Немецкий же флот базируется в 4 тысячах морских миль от ближайшей австро-венгерской базы в Катгаро. Субмаринам рейха трудно добираться туда. Поначалу в адмиралтействе даже сомневались, стоит ли использовать их в этом районе? Но практика показала: да, стоит.

В апреле 1915 года немецкая подлодка U-21 под командованием капитан-лейтенанта Отго Херсинга впервые отправилась в Средиземное море. Она намеревалась помочь турецким солдатам, оборонявшим Дарданеллы от британско-французского экспедиционного корпуса. Херсинг двигался окольным путем, огибая Англию с севера. Посреди Средиземного моря неожиданно кончилось топливо — пришлось срочно сворачивать в Катгаро и заправляться там, а потом уже плыть к Дарданеллам. Поход длился целый месяц. Однако успешные действия лодки U-21 — она потопила два британских линкора, повредила еще один корабль и помогла туркам отстоять Дарданеллы — ободрили адмиралтейство. Решено было и впредь посылать лодки в Средиземное море.

Летом 1915 года адмиралтейство решило начать боевые действия в Средиземном море с участием крупных подводных лодок. Берлинское руководство подталкивала к этому и позиция правительства США, недовольного ходом подводной войны в Атлантике. В итоге подводные лодки Германии ограничили свои действия Северным морем. Высвободившиеся субмарины были направлены в Средиземноморье. К октябрю 1915 года в Катгаро прибыли первые пять немецких подлодок.

Вскоре подводная флотилия развернула широкую торговую войну. Лодки совершали вылазки в разные районы Средиземноморья. Так, U-21 действовала у берегов Сирии; другие субмарины забирались в западную часть моря и даже выходили в Атлантику. Например, U-38 уничтожила британские и французские суда, стоявшие на рейде в Фуншале, на острове Мадейра.

* * *

Однако, чтобы успешно вести действия на такой обширной территории, надо было наладить снабжение субмарин. Ведь подлодки, действовавшие в западной части Средиземного моря, находились в тысячах миль от баз в Катгаро и Поле. Что прикажете делать, если торпеды выпущены, топливо вышло, а аккумуляторы сели? Для поддержки боевых действий нужна была надежная агентурная сеть.

В этой части моря немецкие агенты могли действовать лишь на территории одного-единственного государства — нейтральной Испании, правительство которой тем не менее сочувствовало Германии. Поэтому сразу после начала войны разведслужба ВМФ создает базу в этой стране. Агенты были призваны снабжать немецкие военные суда сведениями о передвижениях врага и необходимыми материальными средствами.

Руководил этой секретной деятельностью капитан третьего ранга Ханс фон Крон. Хотя он и не занимался прежде разведкой, в адмиралтействе полагались на его знание Испании и связи: тесть Крона, португальский коммерсант и нештатный консул, был вхож во влиятельные деловые круги Испании.

Однако Крону недоставало фантазии, умения в одиночку решать неожиданные проблемы, что так важно для руководителя секретной службы. Вдобавок он был не очень энергичен по сравнению с другим шефом шпионской сети в Испании — военным атташе при посольстве майором Калле, который представлял здесь интересы армейской разведки. Тут-то и должны были пригодиться рвение, изобретательность Канариса, направленного ему в помощь.

* * *

30 ноября 1915 года Канарис тронулся в путь. Через несколько дней он уже в Мадриде, прибыл туда окольным путем — через Италию и Францию. По соображениям конспирации Канарис держался подальше от немецкого посольства. Он снова жил с чилийским паспортом и снимал жилье на имя Рида Росаса, часто меняя место жительства. Со своим шефом Кроном он встречался только на его частной квартире. Курьеров и агентов поджидал в каких-нибудь пустынных местах. Подписывался чаще всего псевдонимом Кика, придуманным (помните?) еще в гимназии.

Словом, капитан-лейтенант вел жизнь настоящего тайного агента. И она, черт возьми, ему нравилась!..

Кику быстро оценили в небольшой компании немецких агентов в Мадриде и их испанских покровителей. Деловые люди Мадрида, а также молодые флотские офицеры помогали Канарису, как могли. Белокурому extranjero, любившему испанскую и латиноамериканскую культуру и тамошний стиль жизни, открывались многие двери в испанской столице.

«В Испании, — писала герцогиня де ла Торре незадолго до прибытия Канариса, — общество проникнуто прогерманскими настроениями. Немцы завоевали себе любовь женщин и священников. Женщины — самые большие германофилки, поскольку мать-королева, австриячка, конечно, симпатизирует австрийцам и немцам. Чтобы понравиться матери-королеве, которая все еще очень влиятельна, надо быть германофилом — единственно потому, что так настроена и она…»

Король Испании Альфонс XIII также благоволил к немцам. Майор Калле умел добиться расположения высочайшей особы. Он стал постоянным спутником жизнерадостного монарха, даже его другом. Их отношения были настолько доверительны, что британский резидент в Испании, капитан Туи, обеспокоился: «Король болтает чересчур много. Боюсь, что он выдает врагу информацию, полученную от морских и военных атташе союзников».

Как видите, обстоятельства складывались удачно. Канарис почти беспрепятственно посещал портовые города Испании и вербовал новых агентов. Помогали ему агентурные центры в Мадриде, Сан-Себастьяне, а также один агент в Бильбао.

Постепенно сложилась разведывательная сеть, служившая интересам ВМФ. Центр ее располагался на юге Испании. В Валенсии действовал Карлос Фрике, в Кадисе — коммерсант Рикардо Классен, в Картахене — капитаны Майер и Шталь…

Уже к началу 1916 года германские агенты осели во всех важнейших портах Испании. В пивных они подслушивали болтовню пьяных матросов с кораблей союзников. В Гибралтаре прельщали испанцев, работавших на британской базе, деньгами, выданными Кикой. Так что почти каждую неделю Канарис присылал Крону отчеты, докладывая о предполагаемых действиях союзников.

Труднее было выполнить другое задание — наладить снабжение подлодок. Испанских торговцев, готовых поставлять провиант немецким кораблям, оказалось немного. Обзавестись же лодками и небольшими судами, которые могли бы подвезти все самое необходимое субмаринам, считалось и вовсе делом невозможным. И тут-то Канарису неожиданно помог один из крупнейших судовладельцев Испании.

* * *

Принц Макс фон Ратибор, немецкий посланник в Мадриде, был связан с группой испано-немецких банкиров; причем было даже непонятно, кто от кого зависел. Так, посол задолжал банковской группе Кохерталера — Ульмана — Левина 250 тысяч песет. В свою очередь, банкиры нуждались в согласии Ратибора на экспорт закупаемой ими продукции.

Так вот, банкир Ульман прослышал, что Канарис никак не может раздобыть себе лодки и небольшие суда. Он свел его с промышленником Хорасио Эче-варрьетой, которому принадлежала судостроительная компания, располагавшая верфями в Кадисе, Барселоне и Ферроле. На них-то Кика и предложил наладить строительство небольших вспомогательных судов для Германии.

Эчеваррьета согласился, выставив единственное условие: такого рода операции должны быть тщательно засекречены от его британских клиентов и испанских властей — как-никак Испания была нейтральной страной. Канарис не возражал: в умении камуфлировать свои действия он уже достаточно поднаторел.

Во время частых визитов на верфи Эчеваррьеты он, выступавший под личиной сеньора Росаса, выдавал себя за специалиста по судостроению, приехавшего из Южной Америки. Потому инженеры и служащие верфи всерьез верили, что выполняют заказ для какого-то чилийского работодателя.

Тем временем Канарис — опять же при поддержке Эчеваррьеты — набирал среди местных моряков экипажи на эти суда. Весной 1916 года первые лодки были готовы. Эти плавучие базы стали незаменимыми помощниками при ведении подводной войны — особенно в районе Кадиса и Канарских островов.

Дружба Канариса и Эчеваррьеты впоследствии еще раз пригодится Германии — 10 лет спустя, когда страна примется опять оснащать флот.

ПРИКЛЮЧЕНИЯ НА СВОЮ ГОЛОВУ

Казалось бы, все в порядке. Но Канарису вскоре надоело заниматься «такой тягомотиной». Он просит перевести его на торпедный катер. Крону не хотелось терять своего лучшего сотрудника, но все же он согласился, тем более что к особе Канариса выказало интерес командование балтийской морской базы, расположенной в Киле.

Канарис не стал дожидаться, пока подводная лодка заберет его и доставит в Каттаро, откуда можно попасть на родину. Он верил в свою счастливую звезду и решил сам пробраться в Германию. Снова на свет был извлечен южноамериканский камуфляж. Канарис надеялся пересечь Францию и Италию, прикинувшись туберкулезным больным, приехавшим из Чили для поправки здоровья на швейцарских курортах.

21 февраля он покинул Мадрид. На поезде пересек Южную Францию и Северную Италию. Он был уже невдалеке от швейцарской границы, когда по Килю разнесся слух: Канарис схвачен итальянской полицией!

Начальство балтийской базы обратилось в Берлин, в разведотдел адмиралтейства. 28 февраля оттуда пришел ответ: «Двадцать первого февраля капитан-лейтенант Канарис выехал из Испании в Геную. С тех пор известий о нем не поступало. Как только что-нибудь будет известно, мы тотчас сообщим». Лишь через два дня в адмиралтейство пришла депеша: 24 февраля Канарис был арестован в Генуе. Французская контрразведка заподозрила Рида Росаса в шпионаже и предупредила итальянских пограничников.

Оказалось, французам удалось завербовать одного из работников немецкого посольства в Мадриде. Тот слышал о некоем загадочном Риде Росасе, но не знал толком, чем тот занимался. Но французским спецслужбам достаточно было намека, чтобы переполошить итальянцев. И те задержали темную личность для выяснения обстоятельств.

Впрочем, французы не смогли сообщить о данном субъекте что-либо конкретное, Канарис же на допросах твердо держался выбранной версии, и в конце концов итальянские полицейские засомневались: стоит ли заниматься этим туберкулезником дальше? И вот 3 марта разведотдел адмиралтейства получил известие: «Канариса, вероятно, вскоре выпустят».

Но тут засуетился Крон, до которого дошло известие, что его бывший сотрудник в беде. Он принялся тормошить своих друзей в испанских правительственных кругах и на флоте. Подключились посредники в Ватикане. Все дружно стали убеждать итальянцев, что Рид Росас — чилиец, а вовсе не немецкий шпион.

Однако такая суета вокруг никому не известного чилийца привела к обратному результату. Итальянцы теперь были убеждены, что дело тут нечисто, и освобождение Росаса-Канариса отложили. Допросы продолжались, следователи упорно доискивались истины, и Канарис понял — надо удирать.

Как именно он это сделал, и по сей день остается тайной — сам Вильгельм Канарис предпочитал данный эпизод своей биографии не афишировать. По одной из версий, он заманил к себе в камеру тюремного священника, придушил его и сбежал, вырядившись в сутану.

* * *

Во всяком случае, 15 марта Канарис вновь объявляется в Мадриде. Еще через пять дней разведотдел адмиралтейства телеграфирует командованию балтийской базы: «Возвращение Канариса через Швейцарию исключено. В сложившихся обстоятельствах рекомендуем попытку выехать из Испании домой через Голландию или Америку и Норвегию».

Однако столь долгий кружной путь Канариса не устраивал: слишком велика была вероятность вновь оказаться в тюремной камере, а туда наш герой явно не стремился. «От добра добра не ищут», — решил он и снова приступил к своим обязанностям в Мадриде. Отдел военно-морской разведки, впрочем, нисколько не был огорчен таким оборотом дел. 20 марта 1916 года руководство отмечает: «Альтернативы нет, капитан-лейтенант Канарис остается пока в Испании».

Крон дает своему подручному очередное задание. Адмиралтейство собирается послать в Средиземное море новые крупные подлодки, поэтому надо улучшить снабжение субмарин на Восточном побережье Испании. А стало быть, расширить сеть агентов в портах Восточной Испании, оборудовать дополнительные склады, нанять еще людей для перевозки провианта, топлива и т. п.

Канарис развил такую бурную деятельность, что теперь даже некоторые начальники портов закрывали глаза на появление подводных лодок поблизости от пирса: платили им за это весьма щедро. Капитан Туи из Интеллидженс сервис раздосадованно сообщал в Лондон: «Крайне серьезно обстоит дело с подводными лодками. Командиры немецких субмарин делают в испанских водах и гаванях все, что захотят».

Крон и Канарис расширяли также сбор информации. Их агенты наводили справки о действиях англичан. Радиус действий мадридских агентов простирался вплоть до Южной Америки. Канарис активизировал свои старые южноамериканские связи — они вполне могли пригодиться в новых условиях.

Вскоре мадридская база стала заниматься и саботажем, и диверсиями. Испанская газета «Эль либерал» писала позднее, что занимался этим некий морской офицер, не работавший в немецком посольстве (очевидно, имеется в виду Канарис). Однако сам он и тут предпочитал не вспоминать лишнего. Лишь однажды скупо обронил: «Смутно припоминаю, что Крон будто бы намеревался подкинуть взрывчатку на борт одного из пароходов, что возили руду из Северной Испании в Англию. Он хотел пустить на воздух их домны».

Теперь шпионаж в сознании Канариса выглядел совсем уж грязным делом. Он не хотел пачкать об него белые перчатки флотского офицера. А потому, пересидев некоторое время в Испании, опять запросился на фронт. Его поддержало командование балтийской базы подводного флота: ввиду «огромной потребности в командирах подводных лодок» оно просило о скорейшем возвращении Канариса.

В адмиралтействе какое-то время поупирались — еще в сентябре оттуда сообщают, что нечего рассчитывать на «скорое возвращение Канариса». Однако затем помощник Крона был отозван из Испании. Командующий средиземноморской подводной флотилией получил приказ направить подлодку к берегам Южной Испании и в условленном месте забрать на борт «нашего человека».

Командующий Копхамель сначала поручил операцию капитан-лейтенанту Рюкеру, чья подводная лодка U-34 действовала в западной части Средиземного моря. Встреча назначена была в окрестностях порта Картахена. Однако все сорвалось из-за плохой погоды.

Тогда аналогичное задание поручают капитан-лейтенанту Арнольду де ла Перьеру, который на лодке U-35 барражировал в районе Балеарских островов. Арнольд решил встретиться с бывшим агентом в бухте Салитрона к западу от Картахены. Канарис должен был добраться туда на паруснике. Дата встречи: 30 сентября 1916 года.

Однако прежде чем Канарис и два его сопровождающих — лейтенант флота Зиверс и унтер-офицер Бадевиц — подготовились к отъезду, а его агент в Картахене зафрахтовал парусное судно, планы эти оказались известны неприятелю. Очевидно, о них снова узнал французский агент, работавший в немецком посольстве. Вскоре французская подлодка «Опал» под командованием Прадо в сопровождении вспомогательного крейсера, замаскированного под рыбачье судно, взяла курс на бухту Салитрона. 30 сентября, как только стало смеркаться, оба французских корабля приготовились к операции по захвату или уничтожению самого опасного немецкого агента в Испании.

Томительно текли часы ожидания, однако ни парусника с Канарисом, ни немецкой подводной лодки нигде не было видно. Позднее выяснилось, что лодка задержалась в проливе между островами Ивиса и Мальорка, а Канарис незаметно покинул гавань в корабельной шлюпке, сопровождавшей немецкий пароход «Рома», а уж затем пересел на парусник.

Однако такая хитрость оказалась обоюдоострой: подоспевший Арнольд тоже напрасно высматривал судно — оно уже ушло. В боевом дневнике он потом записал: «Ночью курсировали у берега в восточном и западном направлениях. Поскольку Канарис пока не найден, я собираюсь сегодня после полуночи вновь обыскать бухту Салитрона».

Утром 1 октября французский вспомогательный крейсер первым обнаружил парусное судно, скользившее вдоль побережья, и пустился за ним в погоню. «Мы спрятались в глубь лодки, в песок, взятый для балласта, — вспоминал Канарис. — Пароход остановился рядом, и капитан заглянул внутрь лодки. Поскольку он обнаружил лишь экипаж, состоявший из испанцев, то немного погодя продолжил движение на юго-восток в направлении показавшегося там транспорта…»

Канарис с товарищами осторожно выбрались из укрытия и вскоре разглядели в бинокли торчавший из воды перископ немецкой подлодки…

Тем временем Арнольд тоже заметил красный флаг, закрепленный позади паруса. То был условный знак — на данном судне прячутся нужные люди. Но как взять Канариса и его спутников на борт, не привлекая внимание французов? Арнольд придумал. Он решил внезапно вынырнуть у левого борта парусника, прикрываясь им от глаз наблюдателей, быстро забрать людей и снова скрыться под водой.

Арнольд отдал приказ, U-35 всплыла. Тут же с французского парусника послышались пронзительные сигналы тревоги — подлодку заметили. Успех операции решали минуты.

Канарис, Зиверс и Бадевиц выскочили на палубу, один за другим махнули за борт. Позднее Канарис вспоминал: «В 6.40 мы прыгнули на подлодку. И она тут же стала погружаться. Весь маневр занял три-четыре минуты».

Погрузившись, Арнольд несколько секунд колебался: не врезать ли по противнику торпедами? Но потом решил не испытывать судьбу и взял курс на Каттаро. 9 октября подлодка достигла опорной базы. Канарис оказался в безопасности.

* * *

Через пару дней Кика представил начальству отчет о своей работе в Испании. Как отметил вице-адмирал Райнхард Кох из военно-морской разведки, Канарис «с поразительной ловкостью выполнил порученное ему особое задание. Действовал он при этом с таким блеском и осмотрительностью, что я рекомендовал высочайшей инстанции наградить его орденом». И Канарис получил его — Железный крест I степени.

Еще несколько дней спустя, 20 октября, наш герой «послушно предоставил себя в распоряжение императорского командования», как сказано было им в письме, адресованном командованию балтийского флота. Правда, его желание вновь стать капитаном торпедного катера так и не сбылось — теперь ему предстояло стать командиром подводной лодки.

Развернулась широкомасштабная подводная война. С верфей Германии сходили одна подлодка за другой. Для командования ими нужны были опытные офицеры. 11 сентября 1917 года Канарис успешно заканчивает обучение в школе, готовившей командиров подлодок, и 16 сентября получает назначение на Средиземное море.

КАПИТАН ПОДВОДНОГО ФЛОТА

На сей раз прощание с Килем далось Канарису труднее, чем можно было ожидать. Дело в том, что на берегу он познакомился с девушкой. До этого опыт общения Канариса с женским полом был не очень велик; в декабре 1913 года он стал было встречаться с Эдит Хилл, дочерью американского бизнесмена. Дело дошло даже до обручения, но потом Канарис был отвергнут.

Новую его знакомую звали Эрика Вааг. Она была дружна с сестрой одного из товарищей Канариса. Красавица, дочь фабриканта из Пфорцхейма оказалась на шесть лет моложе нашего героя, весьма образованна, интересовалась искусством и любила музыку. Канарис был всерьез увлечен ею, а тут приказ…

Не в лучшем настроении Канарис прибыл в Полу и предстал перед капитаном первого ранга Теодором Пюлленом. Досада увеличилась, когда он узнал, что на лодку его назначат лишь через несколько недель. А пока будет исполнять опять-таки адъютантские обязанности.

Его новым начальником стал капитан третьего ранга Рудольф Акерман. Тому понравился его новый помощник. «Очень одарен, схватывает все на лету, отличается четкостью суждений, быстро включается в работу и превосходно справляется с ней», — писал он о Канарисе. А его подчиненный корпел над бумагами, терпеливо ожидая назначения на лодку.

В конце концов очередь дошла и до него: 28 ноября Канарис был назначен командиром транспортной подлодки UC-27 и отправился минировать трассы, по которым двигались корабли союзников.

Дела пошли неплохо, и несколько месяцев спустя Акерман назначил его исполняющим обязанности командира уже боевой лодки U-34. В течение двух дней Канарис знакомился с командой, а затем, 19 января 1918 года, U-34 взяла курс в западную часть Средиземного моря.

Выйдя в заданный район, Канарис стал барражировать к востоку от Гибралтара в ожидании добычи. 30 января в 14.30 он заметил британский конвой, охранявший 5 крупных пароходов, которые противолодочным зигзагом продвигались на запад. Канарис решил атаковать караван.

Первой жертвой он выбрал грузовое судно 7293-BRT «Майзер». В 15.47 торпеда, шипя, вырвалась из носового аппарата. Спустя несколько секунд Канарис увидел, что она попала точно в центр судна. Грохнул взрыв, a U-34 стремительно пошла в глубину, спасаясь от возможного преследования.

Осмотрительный Канарис выжидал целых два часа, так что, когда подлодка вновь поднялась на перископную глубину, «Майзер» уже затонул, а остальные корабли скрылись за горизонтом.

U-34 развернулась и взяла новый курс; на этот раз она двинулась к Орану. Через пять дней Канарису снова повезло. К северу от Орана он заметил британский конвой из 18 кораблей. Вновь подлодка выпустила торпеду. Пароход «Генерал Чэрч» сотрясся от взрыва. Тотчас в воду посыпались глубинные бомбы, но подлодке удалось ускользнуть.

После этого Канарис еще дважды выходил на охоту и, когда 16 февраля вернулся на базу, мог с удовлетворением доложить: потоплено три неприятельских транспорта общим водоизмещением свыше 16 тысяч тонн и еще одно судно серьезно повреждено. Акерман похвалил его: «Операция выполнена надлежащим образом. Достигнутые результаты следует отметить особо, так как капитан впервые командовал крупной подводной лодкой».

Конечно, Канарису еще недоставало блеска Арнольда де ла Перьера, Форстмана, Валентинера, Хер-синга и других лучших командиров, тем не менее и о нем начальство говорило, что он в любое время «добьется успеха». Даже император Вильгельм соизволил обратить на него внимание: «Он не потомок ли борца за греческую свободу?»

Все это привело к тому, что Канариса назначили командиром одной из новых подлодок — к тому времени на U-34 вернулся ее выздоровевший командир. В мае 1918 года будущий адмирал возвращается в Киль, чтобы получить подлодку U-128 и позаниматься с командой. «Техническая подготовка лодки и квалификация экипажа, — отмечала 1 августа комиссия по приему подводных лодок, — пребывают на должной высоте благодаря неустанному рвению командира».

В конце августа лодка отбыла в Катгаро. Однако к тому времени стало очевидно, что Германия уже проиграла войну. С середины сентября положение на фронтах резко ухудшилось. Французская армия начала наступление на Балканах. Вскоре Болгария капитулировала, а Австро-Венгрия — еще один союзник Германии — начала распадаться: 8 октября Польша, Чехия, Хорватия и Словения объявили о своей независимости. В конце октября капитулировал и сам венский император.

После развала Австро-Венгрии немецкая подводная флотилия лишилась своих опорных пунктов в Адриатике. Ее командующий, Пюллен, приказал уничтожить базы и возвращаться на родину. Десять лодок, уже утративших боеспособность, были потоплены их же экипажами. Все постройки в Катгаро и Поле были взорваны. Шестнадцать подлодок уныло тронулись в путь; среди них была и U-128, которой командовал Канарис.

Во время плавания он узнал, что Бог милостив к нему в очередной раз: первая его подлодка U-34 по неизвестным причинам затонула во время похода.

Впрочем, от этого особо не полегчало: вскоре на экипажи подлодок обрушилась целая лавина печальных, тревожных вестей — Германия капитулировала, империя Вильгельма пала, в стране бушует революция.

Загрузка...