Адмирал Канарис — «Железный» адмирал

УКРАИНСКИЙ ВАРИАНТ

14 декабря 1938 года статс-секретарь сообщил адмиралу: возникли проблемы с «новым курсом и империалистической политикой» страны. То есть, говоря попросту, таким образом объявлялось, что не исключена война с Польшей.

Канарис в очередной раз углубился в раздумья. Вермахт, конечно, превосходит польскую армию. Англия и Франция, может быть, опять останутся в стороне. Однако Италия использует войну с Польшей, чтобы напасть на Францию, и тогда начнется мировая война. Помешать этому может лишь «внутренняя акция», то есть — опять-таки говоря нормальным языком — нужно свергнуть Гитлера. Однако, чтобы заговорщики добились успеха, им нужен вождь. А его нет.

События между тем продолжали раскручиваться. Министр иностранных дел Риббентроп предложил польскому послу Липскому «устранить трения, существующие в отношениях между двумя государствами». Его просьба звучала пока умеренно: «вольный город Данциг» должен войти в состав рейха; через Малую Померанию пройдут экстерриториальные автострада и железная дорога, образуя так называемый «Польский коридор». Они свяжут Данциг с Германией.

В свою очередь, Польшу ждет в Данциге режим наибольшего экономического благоприятствования. Германия не притязает на земли, утраченные после мировой войны, когда по Версальскому договору Польша получила Познань, районы Померании, Западной и Восточной Пруссии, а по плебисциту 1921 года — часть Верхней Силезии.

Польское правительство ответило отказом, но переговоры не прервало. Липский «от себя лично» считал, что строительство автострады стоит обсудить дополнительно. 29 ноября 1938 года полковник Пельчинский, коллега Канариса с польской стороны, сказал, что Германия и Польша честно выполняют договор о ненападении от 1934 года, серьезных политических проблем между ними нет.

Адмиралу не нравилось лишь одно: Гитлер слишком нетерпеливо требует от поляков, чтобы они согласились на его условия. Но это следствие триумфа в Судетах. Канарис понимал фюрера. Ведь он и сам, скептик по натуре, несколько недель назад ликовал, видя, как легко досталась рейху Судетская область. Все еще образуется…

Однако, увы, большинство немцев уже были увлечены «реальной политикой» фюрера и постепенно привыкали к «тактике вероломных нападений». «Наконец-то Германия стала править бал на европейской сцене, — радовались националисты. — Теперь, как и во времена Бисмарка, наша страна снова решает судьбы народов».

«Тевтонское бахвальство, и ничего более», — отмахивался Канарис. Он-то знал, что завоевательный пыл Гитлера уже иссяк. Верховный главнокомандующий приказал генерал-полковнику Браухичу прекратить любую подготовку к боевым операциям. Теперь, вплоть до 1945 года, армия страны будет спокойно наращивать свою силу и вооружаться. Впереди 7 мирных, безмятежных лет. Ну а там видно будет…

Правда, сразу после Мюнхенской конференции Гитлер решил покончить с остатками Чехословацкой республики, но это произойдет мирным путем. Войска в Чехию вступят, лишь когда никакого серьезного сопротивления ожидать уже не придется.

Как и большинство военных, Канарис наивно полагал, что фюрер удовлетворил свои аппетиты. В безмятежном настроении адмирал поехал в «дом на набережной», попрощаться с «ворчуном» Гроскур-том, который собирался в дорогу: согласно предписанию, его переводили в армию и направляли в Бреслау командовать ротой.

В те дни в Берлине часто звучало слово «Польша». Немало военных направлялось к ее границам, «согласно полученному предписанию». Конечно, фюрер — как к нему ни относись — делает слишком большие уступки Польше. Многие военные полагали: чтобы добиться успеха в Восточной Европе, нужно иметь хорошего союзника. Таким союзником могли стать украинские националисты.

Идея была не нова. Еще в первую мировую войну армии Германии и Австро-Венгрии ринулись на Украину. Рейхсканцлер фон Бетман-Гольвег объявил, что в войне с Россией «у наших стран» есть своя особенная цель: на востоке Российской империи надо создать самостоятельное государство, Украину, дабы «по возможности оттеснить Россию от немецкой границы». Под огнем наступающих немецких армий и в хаосе революции 1917 года возникла первая независимая Украинская народная республика.

Однако немецких пособников больше интересовали украинские хлеб и сырье, нежели судьба страны и народа. Вскоре оккупанты разгоняют Центральную Раду, показавшуюся им чересчур левой, и приводят к власти монархиста, гетмана Павло Скоропадского. Однако тот, очевидно оправдывая свою фамилию, долго продержаться не сумел. Украина погружается в пучину мятежей и междоусобиц, пока, наконец, Красная Армия не воссоединяет ее с Россией. Тысячи украинских националистов бегут на Запад, мечтая вернуться на родину на германских штыках — другого союзника они просто себе не представляли. Тогда-то они создадут подлинное Украинское государство.

В начале 20-х годов за эту идею ухватился молодой нацистский утопист Альфред Розенберг. Его считали главным идеологом одной из небольших правых партий — НСДАП. Он завязал отношения с ведущими деятелями украинской эмиграции, в том числе с бывшим полковником австро-венгерской армии Евгеном Коновальцем. В годы украинской революции тот возглавлял элитный отряд «Сечевые стрельцы», численностью равный полку. В 1929 году, в эмиграции, Коновалец вместе с товарищами основал политическую организацию ОУН (Организация украинских националистов). Она устраивала террористические акты на Советской Украине.

Идеи Коновальца во многом были близки нацистским: он ненавидел парламентскую систему, был противником западных демократий, хотел добиться власти с помощью насилия, считал Россию «тюрьмой народов».

Со временем ему надоели пустые обещания, которыми потчует его Розенберг. Он ищет людей более солидных и узнает, что в германском абвере есть офицеры, которые интересуются Украиной и видят в ней будущего союзника. То были Фосс, Гроскурт и Прук.

Встретившись и побеседовав с ними раз-другой, Коновалец пришел к выводу, что от абвера можно ждать конкретной помощи.

В 1937 году ОУН начинает тесно сотрудничать с абвером. В том же году Коновалец приезжал к Канарису. Адмирал обещал помочь ему в подрывной работе и пропаганде. Канарису запомнился австровенгерский полковник, он ищет с ним новой встречи. А когда год спустя Коновалец умер, Канарис вплоть до своего ареста вспоминал «об этом замечательном человеке».

В 1935 году Гитлер направляет в Варшаву Геринга, чтобы заключить со стареющим маршалом Пилсудским, диктатором Польши, договор о совместном антисоветском союзе. Он же, Пилсудский, должен был возглавить германо-польское войско в «крестовом походе против большевиков». Геринг рассказал диктатору, как именно союзники поделят СССР:

«Украина станет польской зоной влияния, в то время как Северо-Западная Россия окажется под немецким контролем». Верные нацисты и пилсудчики уже готовились кричать «Хайль Гитлер!» и «Хайль Пилсудски» на пепелищах бескрайней России.

Однако маршал все-таки отказался. Он понимал, что, как только Советский Союз рухнет, Польша останется один на один с Германией, и немецкие ревизионисты расправятся с ней. В том же году Пилсудский умер. Юзеф Бек, полковник, министр иностранных дел Польши, хорошо запомнил его завет. Юзеф Бек был блестящим политиком, достойным соперником Гитлера. Это — умный, хитрый, энергичный честолюбец. Он стремился сделать Польшу одной из великих европейских держав. Ей, считает он, суждено играть центральную роль в Восточной Европе. Но пока его Польша окружена двумя — равно враждебными ей — гигантами: нацистской Германией и Советской Россией. Чтобы уберечь Польшу, приходится все время лавировать между ними. Бека успокаивает лишь одно: ничто, никакая сила на свете не заставит объединиться нацистов и Советы. Пока враги Польши разрознены, «еще Польска не згинела»! Вступать же в союз с кем-то из них смертельно опасно для Польши: в объятиях такого союзника она и погибнет. Однако Гитлер все еще надеялся прельстить Польшу «походом на Восток», а офицеры абвера с сожалением поняли, что ни о каком союзе с украинцами не может быть и речи. Фюреру не нужна независимая Украина.

Впрочем, Гроскурт не унимался. В учебных лагерях абвера-II оуновцы готовятся воевать с русскими и поляками. Здесь обсуждают планы будущего украинского правительства. В первую очередь, новые лидеры ОУН хотели бы заполучить Галицию, то есть территорию Польши. Во-первых, эта земля лежит неподалеку от границ рейха, во-вторых, преемники Коновальца — бывший полковник Андрей Мельник и бывший офицер австро-венгерской армии Рыко Ярый — родились в Галиции, отлично знают, что многие их земляки жаждут освободиться от польского гнета.

ОУН активно ведет пропаганду на территории Польши. В Вене действует радиостанция, вещающая на украинском языке. В конце концов, в середине октября 1938 года в Лемберге (Львове), главном городе Галиции, вспыхивают беспорядки.

Агенты польской спецслужбы вскоре выясняют, что венская радиостанция, подстрекающая украинцев к неповиновению властям, создана при участии… абвера. Министр иностранных дел Польши приглашает немецкого посла в Варшаве фон Мольтке и жалуется на недружественные действия германской разведки.

Тем не менее вскоре появляются еще две украинские радиостанции: в Граце и Линце. Теперь уже бьет тревогу Мольтке, он возмущен пропагандой оуновцев. 19 октября посол сообщает, что Варшава питает «огромнейшее недоверие к проукраинской политике Германии, задевающей интересы Польши».

МИД пресекает активность абвера. В официальном письме от 22 октября его руководство просит разведку «избегать любых действий, которые могут пробудить впечатление, что официальные немецкие органы сотрудничают с группой Ярого или Украинским национальным объединением».

Канарис не собирался по такому поводу ссориться с Гитлером и попросил Гроскурта поприжать «своих украинцев». Однако тот рассудил по-иному: его украинцы скоро понадобятся рейху. Конечно, самому майору будет мало проку от оуновцев, ведь он отправляется в Бреслау «согласно предписанию», но вот его преемнику, подполковнику генштаба Эрвину Лахоузену, они наверняка пригодятся.

Лахоузен — в недавнем прошлом австрийский офицер, житель Вены — тоже был настроен проукраински. Худощавый подполковник отличался холодной, вежливой сдержанностью, что больше импонировало Канарису, чем беспокойная натура Гроскурта. Лахоузен был образцовым офицером почившей империи: широта взглядов, знание иностранных языков (он владел польским, чешским, венгерским и французским), немецкий национализм. К нацистам он относился без симпатии. Все это настолько понравилось Канарису, что к оуновцам он начинает относиться куда терпимее. Впрочем, тут сыграла свою роль и неожиданная смена курса, происшедшая в верхах. Гитлер тоже решил разыграть украинскую карту.

Конечно, грешно думать, что фюрер воспылал желанием свершить «вековую мечту украинского народа». Нет, им овладел новый военный замысел, а оуновцы и их сподвижники годились как одно из орудий для исполнения задуманного. Диктатору нужны были Данциг и «Польский коридор», нужно было сломить сопротивление польского правительства, а для этого хороши и волнения в Галиции.

С той же целью его расположением стала пользоваться и восточная окраина Чехословакии, где в непосредственной близости от Польской Украины, у южной ее границы, простиралась «богом забытая горная страна» — Закарпатская Русь, или Закарпатская Украина. Здесь жило 500 тысяч крестьян-русинов.

Этнографы сомневаются, стоит ли причислять их к украинцам. Язык их, правда, ближе всего к украинскому, чем к любому другому славянскому языку. Однако с историей Украины они были никак не связаны. С раннего средневековья вплоть до 1918 года земли русинов входили в состав Венгрии. Потом ими завладела Чехословакия, и только после 1 октября 1938 года народ получил долгожданную автономию.

С этой поры земля русинов стала яблоком раздора для иностранных держав и их спецслужб. Чешские власти, раздавленные мюнхенским сговором, почти утратили контроль над Закарпатской Русью. В органах ее управления преобладали теперь немецкие агенты, в основном фольксдойче. Премьер-министром регионального правительства стал венгр. Он надеялся воссоединить эту область с Венгрией, тем более что решением первого Венского арбитража от 2 ноября южную часть Закарпатской Украины — территорию в 12 тысяч квадратных километров с населением свыше миллиона человек — уже передали Венгрии.

Теперь эта страна заинтересовала германских геополитиков. По мнению Канариса, ее можно было превратить в «украинский Пьемонт». (Напомним, что в XIX веке Пьемонт сыграл ключевую роль в объединении Италии.) Канарис и Лахоузен, поторапливая агентов, принялись творить «украинское чудо».

Агенты абвера могли опираться на националистов, бежавших в свое время из Галиции и осевших по соседству с нею. Они сразу же увлеклись идеей «Закарпатского Пьемонта» и начали оттирать от власти провенгерски настроенных политиков. Невольно помогла им и Прага.

Спустя несколько недель премьер-министр Закарпатской Украины был арестован по подозрению в государственной измене. На его место был назначен православный священник Августин Волошин. Он был одним из немногих политиков в этом краю, кто чувствовал себя украинцем.

«Волошин, — говорилось в одном из отчетов венского филиала абвера за январь 1939 года, — теперь целиком находится под влиянием украинских националистов (т. е. многочисленных эмигрантов), которые, собственно, и управляют этой территорией».

Новые хозяева, впрочем, были всего лишь марионетками в руках немецких агентов, которые, спрятавшись за кулисами, тянули за нитки, заставляли старательно копировать модель фашистского государства: возникла единая партия, все провенгерские группировки подавлялись, началось строительство концентрационных лагерей. На улицах городов и сел появилась также милиция, напоминавшая штурмовые отряды (она называлась Sitsch, т. е. Сечь). Члены ее даже были экипированы по нацистскому образцу: серая униформа, кортики как у членов Гитлерюгенда.

Теперь Волошин, чувствуя себя вполне уверенно, назначает выборы в местный парламент — ландтаг. Они состоялись 12 февраля 1939 года и принесли ожидаемый результат: в поддержку правящей партии проголосовали 98 процентов избирателей.

Волна националистической — великоукраинской — пропаганды захлестнула крохотную страну русинов. Всюду раздавались призывы к объединению всех украинских земель. Галицийские эмигранты подстрекали бороться с Польшей. Агенты абвера с удовольствием поглядывали на плоды своих трудов.

Из крохотного «Закарпатского Пьемонта» ненависть быстро перекинулась на соседнюю Польшу. По всей Галиции начались беспорядки. Польские крестьяне спешно распродавали свой скарб, чтобы уехать из «клятой страны»: жить в ней стало опасно. К границе с Закарпатской Украиной стягивались польские пехотные и артиллерийские части. Пограничные наряды не могли уследить за ловкими курьерами и агитаторами, которые то и дело пробирались по горным тропам в Галицию, подбивая соплеменников на открытое восстание.

Юзеф Бек понял, что польскому государству грозит смертельная опасность. Чтобы спасти страну, надо было как-то унять галицийских мятежников.

Заявлять протест властям Германии было бесполезно. Тогда Бек стал искать себе других союзников. Он обратился к Венгрии, чье правительство было недовольно решением Венского арбитража, ведь оно рассчитывало вернуть себе всю Закарпатскую Украину. Польский министр иностранных дел стал советовать венграм снова заявить права на те же земли.

В эти дни нет у Закарпатской Украины злейшего врага, чем Бек. Он ездит из столицы в столицу и всюду отстаивает интересы… Венгрии. Он даже подстрекает Будапешт к оккупации этой республики. Надо организовать беспорядки на венгерской границе. Это — хороший предлог, чтобы ввести войска, намекает он венграм.

Бек нашел и другого союзника — Словакию. После Мюнхенской конференции она, как и Закарпатская Украина, получила автономию в рамках ЧСР. Агенты Юзефа Бека наладили связь с Йозефом Тисо, премьер-министром Словакии. Они уверяли его, что его страна вскоре станет одной из ведущих европейских держав, если, конечно, отделится от Чехии и присоединит к себе Закарпатскую Украину.

Однако чем настойчивее действовал Бек, тем резче реагировал Гитлер. Маневры польского министра в Венгрии и Словакии внушили ему очередную идею: остатки Чехословакии надо взять под свой контроль, пока страну не оккупировали ее соседи. Заодно Германия охватит Польшу, словно клещами.

Пока же в Берлине с любопытством наблюдали за тем, как Прага пытается управлять своими мятежными автономиями — Словакией и Закарпатской Украиной. Как только дело дойдет до открытых столкновений, в Чехию можно вводить войска.

Конечно, не трудно было подбить Словакию на разрыв с Прагой и окончательно погубить республику. Но что делать с Закарпатской Украиной? Гитлер колебался. И все же он решает уступить ее Венгрии, ведь в грядущей — великой — войне с Россией лучше положиться на проверенного союзника, Венгрию, чем на расплывчатый «украинский национализм».

Канарис не подозревал об этих размышлениях Гитлера — и ужаснулся бы, узнай о них. Не только судьба украинских союзников взволновала бы его, но и интересы родины. На Мюнхенской конференции Германия гарантировала неприкосновенность ЧСР. Для рейха полезнее было иметь рядом именно такую страну, как нынешняя Чехословакия: послушную, но формально независимую. Если же Германия аннексирует чешские земли, то миллионы недовольных инородцев, влившихся в рейх, станут вечным источником беспокойства — лучше оставить их гражданами небольшой, слабой республики.

Еще в дни присоединения Судетской области в абвере-II решено было всеми силами мешать исходу немцев из Чехии. Немецкая колония в независимой Чехии, посчитали руководители разведки, станет рычагом, с помощью которого впоследствии можно управлять Прагой.

Тогда же, 6 октября, зарубежный отдел абвера направил письмо в МИД. В нем говорилось, почему так важно сохранить независимую ЧСР. Если разрушить страну, например поддержав словацких сепаратистов, то «у восточной границы Германии возникнет блок государств-преемников, тяготеющих к Юго-Восточной Европе». Военные интересы Германии требуют, чтобы «Словакия не отделялась от Чехословацкой федерации, а вместе с Чехией оставалась под сильным немецким влиянием».

Гитлер же, напротив, замышлял уничтожить эту федерацию. В конце января 1939 года он пригласил в рейхсканцелярию нескольких видных вождей СС, которые пользовались его особенным доверием. Среди них были Гейдрих и группенфюрер СС Вильгельм Кеплер, статс-секретарь для особых поручений при министерстве иностранных дел. Фюрер поручил СД к середине мйрта добиться, чтобы Словакия провозгласила свою независимость. Прощаясь с гостями, он подчеркнул, что об этом поручении «пока не должны знать ни в министерстве иностранных дел, ни в вермахте, ни в партии».

Итак, впервые в истории «третьего рейха» Гитлер, готовя внешнеполитическую акцию, обращается за помощью не к абверу, а к эсэсовцам. После Судетского кризиса фюрер уже не вполне доверяет Канарису — слишком хорошо он помнит сомнения и возражения адмирала. Ему нужны другие помощники — те, кто не усомнится ни в чем. Например, Гейдрих.

Канарис еще не подозревал, что у Гитлера изменились планы, как вдруг его соперники принялись действовать. В начале марта диверсанты из СД под руководством штурмбаннфюрера СС Альфреда На-уйокса (позже его назовут «человеком, запустившим вторую мировую войну») устраивают в Словакии несколько взрывов. Их принимают за дело рук словацких националистов.

Новый президент ЧСР Эмиль Гаха, пришедший на смену Бенешу в начале октября 1938 года, совершает необдуманный шаг: в ночь на 10 марта он смещает словацкое правительство. Итак, в республике разгорелся кризис. Гитлер только и дожидался этого.

Однако новый премьер-министр Словакии, Карел Сидор (его назначила Прага), не собирался следовать немецким планам. Медлил даже уволенный Тисо. 11 марта Кеплер снова приезжает к нему и требует, чтобы Тисо провозгласил свою страну независимой, а потом обратился за помощью к Германии. Но политик никак не решается на это. Наконец, поборник словацкой свободы Кеплер грозит своему собеседнику, что иначе восточную часть Словакии займут венгры. Угроза действует. В ночь на 13 марта он соглашается. К услугам вождя «новой великой державы» тут же готов самолет СД, который доставляет его на встречу с Гитлером.

Вечером 13 марта фюрер говорит своему «высокому гостю», что его страна будет подарена Венгрии, если он и впредь станет колебаться. Но теперь Тисо уже незачем запугивать. Он и так делает все, что ему говорят германские кукловоды. Через пару часов Сидор снова в пути. Он возвращается в Пре-сбург (нет, пока еще в Братиславу), где сам уже уламывает своих коллег — других словацких политиков. К утру следующего дня все они готовы подписаться под декларацией о независимости, которую составил Риббентроп.

Затем заработала военная машина вермахта. Войска получили приказ: ранним утром 15 марта им надлежало войти в Богемию и Моравию. Только теперь Канарис узнал, что совершилось за его спиной.

Тем временем немецкие газеты запестрели заголовками навроде такого: «Немецкая кровь пролита в Брно». Повсюду появились статьи о «жестоких преследованиях немецкого меньшинства в ЧСР».

Чехи еще раз попытались помешать немецкому вторжению — на этот раз они обратились к самому Гитлеру. Вначале Гаха попросил о встрече германского поверенного в делах, но тому было велено не вступать ни в какие переговоры. Тогда Эмиль Гаха — старый больной человек — выехал в Берлин. Поздним вечером он предстал пред Гитлером. Однако диктатор заставил президента капитулировать и подписать документ, который гласил, что Гаха вверяет «судьбу чешского народа и своей страны в руки фюрера германского рейха».

Неясной оставалась лишь судьба Закарпатской Украины. Ранним утром к Канарису пришло сообщение из Хуста — столицы этой страны. Волошин, предчувствуя гибель Чехословакии, решил упредить события. Он объявил свою страну независимой — даже раньше, чем это сделали словаки. Волошин так спешил, что еще в 1.30 велел разбудить немецкого консула Хофмана и попросил его, чтобы тот передал в Берлин текст декларации о независимости. В 6.15 в МИДе уже лежала соответствующая депеша.

Через несколько минут абвер получил новую информацию. Польская армия марширует в сторону южной границы. Тут же объявился еще один претендент на Закарпатье. Полковник Рудольф Андор-ка, шеф военной разведки Венгрии, позвонил Канарису и упрекнул его, почему-де он не известил вовремя венгров — давних союзников Германии. Генштаб гонведа (венгерской армии) не знает, что намерены делать немцы, — он просит подробные инструкции. Канарис позвал майора Прука и ввел его в курс дела. Тот немедленно отправился в путь.

Около часа дня самолет приземлился в Будапеште. Здесь, в отеле «Карлтон», Прука уже ждали сотрудники венгерской спецслужбы. «Я доложил полковнику Андорке о предстоящем вводе войск и сообщил официальные причины этого шага, которые конечно же не были восприняты всерьез», — вспоминал он. Он заметил, что венгры и впрямь не имели никакого представления о происходящем. Ведь Андорка получил от правительства инструкцию: требовать, чтобы Венгрии передали Закарпатскую Украину и Словакию.

По всей видимости, венгерские власти всерьез верили, что адмирал Канарис обладает огромным политическим влиянием на Гитлера. Когда в 17 часов Прук вернулся в Берлин, то застал своего шефа в таком же неведении. Начальник абвера сам отправился на разведку в министерство иностранных дел, а потом в рейхсканцелярию, чтобы понять, что затевает Гитлер.

К вечеру ему открылось все бесстыдство и лицемерие фюрера. Мановением руки он расправился с Закарпатской Украиной. Один благосклонный взмах — и для венгерских войск путь на Хуст был свободен. Независимое Словацкое государство он приберег, а украинцев-русинов выдал на растерзание мадьярским националистам. Волошин с горсткой милиционеров отчаянно сопротивлялся венгерским захватчикам, но уже через несколько часов гонвед овцы заняли весь «Закарпатский Пьемонт» — территорию площадью 12 171 квадратный километр с населением 600 тысяч человек.

Украинские националисты были весьма разочарованы. Удручен и Канарис. Прук вспоминал: «Венгры повесили всех борцов за свободу. Как передают, казнено 3 тысячи человек».

Впрочем, у Канариса не было времени размышлять о том, как политика превратилась в обыкновенный бандитизм. События стремительно развивались. Части вермахта перешли границу Чехословакии. Гитлер, ликуя, следовал за своей непобедимой армией. В Пражском Граде он возвестил о конце Чешского государства. Отныне чехи будут жить в протекторате Богемии и Моравии. Затем фюрер вызвал своего пресс-секретаря Отто Дитриха: «У вас есть новости о военных приготовлениях во Франции, Советском Союзе или мобилизации английского флота?» Дитрих ответил отрицательно. «Я знал! — воскликнул Гитлер. — Через две недели ни один человек не вспомнит об этом».

Казалось, ничто теперь не может остановить одержимого диктатора. Для него не существовало границ. Он не понимал никаких доводов. После капитуляции Гахи он бросился к своим секретаршам с воплем: «Дети, сегодня самый великий день в моей жизни! Я стану самым великим немцем за всю историю!»

Уже через неделю Гитлер бодро вскарабкался на борт броненосца «Германия», стоявшего у причала в Свинемюнде. На этот раз он требует вернуть Германии Мемель (Клайпеду), немецкий портовый город, расположенный на севере Восточной Пруссии. После войны город был занят Литвой. Теперь, не дожидаясь, пока Риббентроп переговорит в Берлине с литовцами, он приказал капитану корабля взять курс на Мемель, не задумываясь, что встретить его здесь могут не цветами, а орудийными залпами. Не салютом — снарядами…

И снова катастрофу предотвратила уступчивость литовской стороны, безропотно расставшейся с Клайпедой. Под овации ликующих толп «великий главнокомандующий» въехал в «освобожденный» город.

Этот момент стал решающим в судьбе еще одной соседней страны. Теперь германская военная машина приблизилась к ней вплотную. Настало время сразиться за обширные земли России.

Надо было лишь пройти Польшу. Но готова ли она пропустить армии вермахта?

«Я ВИДЕЛ БЕЗУМЦА…»

21 марта Гитлер приказывает Риббентропу еще раз повторить польскому послу Аипскому предложения, которые тот недавно уже слышал. Более того, рейх гарантирует целостность Польского государства; германо-польский договор о ненападении продлевается на 25 лет; Германия и Польша совместно будут владеть территорией нынешней Советской Украины; Польша также на равных правах с Германией сможет контролировать положение дел в «независимом» Словацком государстве. От нее же требуется лишь разрешение на проведение по северным землям экстерриториальной дороги, которая соединит рейх с «вольным городом Данцигом».

На этот раз немецкие планы понравились Липскому. Он едет в Варшаву и советует министру принять их.

Однако Юзеф Бек был достаточно умен, чтобы не очень-то верить фюреру в его посулах, в частности, отыскать возможности сделать Польшу одной из великих европейских держав. Ей, считает он, действительно суждено играть центральную роль в Восточной Европе. Но пока Польша окружена двумя равно враждебными ей гигантами — нацистской Германией и СССР. Бека успокаивает лишь одно: фашисты и коммунисты, похоже, терпеть не могут друг друга, ничто не заставит их объединиться. Пока же враги разрознены, «еще Польска не згинела»!

Вступать же в союз с кем-то из них все равно что брататься с удавом: в объятиях такого союзника Польша непременно погибнет.

Поэтому Польша не входит ни в какие коалиции, где главенствуют немцы или русские. Напрасно британский министр иностранных дел лорд Галифакс сразу после падения Праги предлагает Юзефу Беку создать коалицию, куда войдут Англия, Франция, Польша и СССР. Нет, он ни за какие коврижки не пойдет на сделку со своим заклятым восточным врагом. Нет, напрасно герр Гитлер предлагает Беку создать коалицию! Он ни за что не пойдет на сделку со своим заклятым западным врагом.

Итак, просьба Гитлера отвергнута. Город Данциг не достается рейху. В Поморье не строят новую дорогу, ведущую в «имперский град Данциг». Германия и Польша никак не идут на сближение.

С каждым днем угроза со стороны Германии нарастает, рассуждает Бек. Нужно, чтобы западные державы гарантировали безопасность Польши. Гарантом могла бы выступить Англия, хотя британцы не любят что-то обещать наперед. И все же Бек надеется завоевать их благосклонность.

В Англии шокированы захватом Чехии. Пройдут обещанные фюрером «две недели», но никакого спокойствия в Европе не воцарится. Великобритания возмущена вероломством Германии. Даже Чемберлен вынужден считаться с настроениями, овладевшими страной. Теперь Англия, пожалуй, не будет бесстрастно взирать на то, как Гитлер нападет на очередную страну — например, на Польшу.

Пока трудность в том, что Германия и виду не показывает, что готова напасть на Польшу. Гитлер ведь на словах предлагает стране союз, а вовсе не настаивает на капитуляции. Как же добиться помощи от Англии, если Гитлер вроде бы не угрожает Варшаве? Остается лишь один выход, считает Бек: надо инсценировать кризис.

23 марта в Польше объявлена частичная мобилизация — страна готовится встретить немецких захватчиков. В армию призваны все резервисты 1911–1914 годов рождения, а также все офицеры запаса технических специальностей. Часть мобилизованных направлена на границу с Восточной Пруссией и Померанией. Высшие офицеры ознакомлены с деталями операции «Запад».

Агенты абвера, недоумевая, следят за военными приготовлениями в соседней стране. Напрасно Канарис пытается разобраться в происходящем. Неужели Польша собирается напасть на рейх? Абсурдная мысль, и все же эта мобилизация, рассуждает адмирал, может быть последним шагом перед объявлением войны. Как-никак дополнительно призваны 334 тысячи человек. Армия увеличилась почти в два раза. В такой отсталой стране, как Польша, частичная мобилизация населения может привести к экономической катастрофе. Значит, беспричинно проводить ее не будут. Есть же какая-то причина всему?

Между тем агенты продолжают сообщать об ан-тинемецких митингах в Польше. Всюду кричат: «Долой Гитлера!» Активизировалась польская разведка. Да, пахнет войной!

Канарис не догадывался, что все — лишь обманный маневр. Он не заметил, что агенты Юзефа Бека распускают в европейских столицах слухи о том, что Германия готовится напасть на Польшу. Невольно помог Беку и корреспондент британской «Нью кроникл», высланный из Германии: он тоже прослышал, что вермахт собирается захватить Польшу.

29 марта журналист приезжает в министерство иностранных дел Англии и поднимает тревогу: Польша в смертельной опасности, надо срочно что-то предпринимать. 30 марта сам Чемберлен пишет воззвание в защиту Польши: «В случае какой-либо акции, которая недвусмысленно угрожает польской независимости, правительство Его Величества чувствует себя обязанным немедленно оказать Польше любую посильную помощь». На следующий день премьер-министр, встреченный овациями депутатов, читает текст своего заявления в палате общин. Франция тоже поддержала его.

Итак, полковник Бек добился, чего хотел. Гарантии обеих держав получены. Теперь незачем соглашаться с Гитлером и договариваться о Данциге. Нет и речи об альянсе западных стран с Советским Союзом, хотя именно коалиция могла бы обуздать фашизм.

Такой ход событий привел Гитлера в бешенство. Он готов был на любой непредсказуемый поступок — и он его совершил.

По случайности Канарис зашел к Гитлеру с докладом (ему теперь нечасто приходилось это делать) как раз в тот момент, когда фюреру сообщили, что Англия предоставляет Польше свои гарантии. Фю-«рер оцепенел, а потом разразился самыми дикими ругательствами в адрес зарубежных политиков. Лицо его сделалось багровым. Он носился взад-вперед по кабинету, забыв уже об адмирале. Наконец воскликнул: «Ну, я заварю кашу!»

Таким Канарис еще не видел Гитлера. Тот совершенно не владел собой. Когда-то фюрер умел сохранять присутствие духа в самые напряженные минуты. Именно в этом, может быть, и состояла его сила: он никогда не терял голову и потому умел ошарашить своих врагов. Холодный расчет и интуиция были его верным оружием. Теперь же Канарис видел перед собой человека, ослепленного яростью.

Вернувшись в «дом на набережной», адмирал встретил Остера. Он немедленно повел его в свой кабинет и зашептал: «Я видел безумца!..»

Днем позже он снова видел фюрера в Вильгельмсхафене во время спуска на воду нового боевого корабля «Тирпиц». Гитлер все еще негодовал на британцев и поляков. Он причислил Польшу к ряду «государств-сателлитов, чья единственная задача в том, чтобы нападать на Германию», и советовал Варшаве поостеречься.

Через пару дней на стол Канариса легла бумага, из которой явствовало, что за «кашу» заваривал Гитлер. То была копия распоряжения по вермахту от 3 апреля: фактическое объявление войны Польше. «Сегодняшняя позиция Польши вынуждает готовиться к войне, чтобы в случае необходимости навсегда исключить угрозу с ее стороны» — таковы были слова фюрера.

Игра в войну, которую затеял Юзеф Бек, кончилась слишком скверно. Его «потешные» мобилизации и передислокации обманули не только друзей, но и врагов. Германия приготовилась к нападению. Уже известна была и дата наступления: 1 сентября 1939 года.

Между тем сообщения, стекавшиеся в абвер, свидетельствовали, что с каждым днем политические горизонты становятся все мрачнее. 6 апреля Великобритания и Польша подписали временный пакт о взаимопомощи, за которым должен последовать и длительный договор. 7 апреля армия Муссолини напала на крохотную Албанию. 13 апреля Англия и Франция гарантировали независимость Греции и Румынии. 17 апреля начались переговоры между западными державами и Советским Союзом, целью которых было подписание совместного пакта.

Еще было время для примирения, но диктатор решил сжечь все мосты. 28 апреля Гитлер выступал в рейхстаге. С трибуны его он объявил, что англогерманское морское соглашение от 1935 года, а также германо-польский договор о ненападении от 1934 года расторгнуты, поскольку Варшава заключила соглашение с Лондоном.

Канарис видел, что Гитлер намеренно ведет Германию к войне. После сцены, увиденной в рейхсканцелярии, он считал своим долгом сделать все, чтобы предотвратить страшную войну, которая неминуемо уничтожит Германию. И еще были шансы остановить катастрофу.

Гитлер не решился бы затеять мировую войну, если бы Франция и Англия пришли Польше на помощь, диктатор отступился бы — это явствовало из распоряжения от 3 апреля. Вейцзекер тоже говорил Канарису, что, по мнению фюрера, «если бы западные державы не бросили Польшу, то мы не смели бы взяться» за нее. В те дни Канарис неизменно старался подчеркнуть воинственность и решимость Чемберлена. В его отчетах Британия была, пожалуй, агрессивнее, чем на деле.

Конечно, Канариса трудно назвать почитателем Британии. Он слишком хорошо помнил и гибель своего родного корабля «Дрезден», и послевоенную расправу англичан с германским военным флотом, и происки их разведки в 20-е годы, мешавшие тайно оснащать армию. Он не разделял всеобщего восхищения Secret Intelligence Service (SIS). Как-то он сказал Пикенброку: военная разведка Англии «существенно хуже, чем Франции, России, Японии, Италии или Польши».

И тем не менее весной 1939 года он все-таки надеялся на англичан. Имперская пропаганда уже вовсю твердила, что евреи и плутократы ослабили Великобританию и более не найдется людей, способных бросить вызов Новой Германии. Уже Риббентроп втолковывал Вейцзекеру, что «так называемая блокада», которую англичане готовы объявить, — «пустой пропагандистский ход. Ни один английский солдат не возьмется за оружие, если наша армия уничтожит сейчас Польшу».

А Канарис все еще надеялся на англичан. В своем «Отчете о внешнеполитических событиях в Европе», подготовленном для руководителей вермахта, он утверждал, что британскую решимость никак нельзя недооценивать. Он вновь и вновь докладывает начальнику штаба верховного главнокомандования, что «Англия всеми средствами будет бороться с нами, если мы выступим против Польши, и дело дойдет до кровопролития».

Однако его робкие предостережения не могли убедить руководителей вермахта, не могли сдержать необузданный нрав фюрера. Ему мало было триумфа в Судетах, молниеносной капитуляции Праги, похода на Мемель. Он мечтал о настоящей войне.

Начальники вермахта тоже недовольны абвером. Сводки, которые готовят в этой службе, опять противоречат официальной линии. Кейтеля многое раздражает и в самом Канарисе. Другой человек на месте адмирала давно бы хлопнул дверью, подал в отставку. Патциг еще в 1937 году советовал ему это сделать. Канарис же все топчется, путается под ногами…

О чем он думает? Что удерживает его на посту? Конечно, власть. Добровольно он не променяет свое нынешнее положение на жалкую участь пенсионера, обреченного изо дня в день сидеть возле нелюбимой жены и детей. И он всеми силами старается удержаться на гребне волны.

Впрочем, были и другие причины. Да, он осуждал воинственность нацистов, и все же ему, консерватору до мозга костей, во многом нравится государство, созданное ими. Даже его отношение к внешнеполитическим акциям Гитлера двойственно. Например, грядущую войну с Польшей он хотел бы предотвратить вовсе не потому, что его заботит участь поляков. Нет, он хотел бы сохранить потенциал Германии.

В начале мая Канарис вызвал к себе двух руководителей отделов — Пикенброка (абвер-I) и Лахоузена (абвер-II) — и отдал им первые приказы, касающиеся операции «Вайс» — такое кодовое название получила война с Польшей. Надо было разведать численность польских вооруженных сил, места их дислокации, оперативные планы польской армии.

Наблюдение вели агенты, жившие на территории Польши, а также летчики особой эскадрильи, которой командовал полковник Гюнтер Ровель. Его высотные самолеты-разведчики были предшественниками знаменитых американских U-2. Они расположились в окрестностях Будапешта и оттуда вылетали на разведку в район границы Польши с Моравией и Словакией (юг Польши в то время был плохо изучен немецкими военными).

Однако первые сообщения агентов были очень скудными: «Надежных известий о польских намерениях нет», — отмечал один из офицеров генштаба сухопутных войск за два с половиной месяца до начала войны.

Это уязвляло Канариса. Он досадовал, что ему не о чем докладывать штабным офицерам.

И тут польский генштаб, готовясь к войне, допустил просчет. Две трети армии было сконцентрировано в приграничных районах. Если бы большая часть Войска Польского расположилась в глубине страны, война приняла бы затяжной характер. Конечно, легко было понять цели польских генералов: им хотелось защитить главные промышленные районы, а те лежали слишком близко к границе. Наблюдая за такой дислокацией противника, руководство вермахта решило вложить все свои силы в первый удар, дабы сразу уничтожить сопротивление врага. Для молниеносного захвата остальной территории надо было уберечь коммуникации. Хотелось сохранить также и польские заводы, которые еще будут полезны рейху. Поэтому абвер-II начнет действовать накануне объявления войны. Его люди проберутся в Польшу и обезвредят заряды взрывчатки, заложенные поляками на своих важнейших объектах.

Прежде всего речь шла о мосте через Вислу в Диршау близ Данцига и перевале Яблунка в Бескидах, к югу от Кракова. По мосту проходили все пути, связывавшие Данциг и Восточную Пруссию с остальной Польшей. Перевал Яблунка, по которому тоже пролегали железнодорожные колеи, открывал путь из Восточной Германии и Южной Польши на Балканы.

Согласно плану Канариса, охрану на стратегически важных объектах надо было обезвредить как раз накануне начала военных действий. План выглядел довольно фантастично, но люди Лахоузена готовились его выполнить.

Еще одной задачей абвера-II была организация саботажа в тылу врага. Диверсанты должны были взрывать мосты и вокзалы, железнодорожные пути и стрелки. Численность групп росла с каждым днем и вскоре достигала уже 1300 человек.

Наконец, надо было поднять восстание на окраине Польши. Немцы вновь вспоминают о полковнике Мельнике и его оуновцах. Украинский военный штаб должен собрать легион (1300 офицеров и 12 тысяч солдат), который будет сражаться на стороне вермахта.

Канарис с восторгом слушал доклады Лахоузена. Солдаты, переодетые во вражескую форму; саперы в глубоком тылу; курьеры, идущие по горным тропам, — все выполняли его указания. Престарелый адмирал снова принялся играть в войну, как-то забыв, что руководит отнюдь не игрушечными солдатиками, а людьми из плоти и крови, которые должны убивать других людей.

Он спохватился лишь в конце июля, когда на пороге его кабинета возникла фигура в черном. Штандартенфюрер СС Хайнц Йост, глава разведки СД, привез приказ: Гитлер хотел бы, чтобы абвер помог «рейхсфюреру СС в проведении одной операции». Йост выложил, что ему нужно: 150 комплектов польского обмундирования, к ним оружие и солдатские книжки; далее, 364 человека — на короткое время их откомандируют в СД. Для какой цели? Нет, это секрет, он не вправе что-либо объснять.

Адмирала задело, что СД затевает какую-то провокацию, не ставя в известность абвер и лично его, Канариса. Через пару дней ему удалось выведать, что же замыслил Гейдрих. Генерал-лейтенант фон Манштейн, начальник штаба группы армий «Юг», обмолвился, что войска быстрее займут промышленные районы Верхней Силезии, если, например, три штурмовых батальона, переодетых в польскую форму, неожиданно нападут на врага.

Гитлер поначалу отверг этот план. Гейдрих услышал о нем и переиначил задумку: люди СД, переодевшись в польских солдат и партизан, в ночь накануне войны устроят нападения на пограничников. Мнимые поляки захватят радиостанцию в Глейвице и выйдут в эфир с антигерманским обращением. Пусть иностранные журналисты уверятся в нападении поляков, твердил Гейдрих.

На сей раз Гитлер размышлял недолго: «Поверит ли мир, мне насрать!»

Расстроенный Канарис не стал спешить с польскими мундирами. Через Кейтеля он попробовал было расстроить планы СС. Однако начальник штаба не хотел подставлять свою голову. «В конце концов, речь идет о приказе фюрера, его надо исполнять», — бросил он адмиралу. Правда, одновременно посоветовал сказать, что у абвера нет польского обмундирования.

Тут уж Канарис игнорировал совет: люди в черном наверняка узнают, что адмирал лжет.

В общем, подготовка к войне шла полным ходом, но в то же время и Канарис и Кейтель не верили, что она вот-вот начнется. Они надеялись, что Гитлер все-таки одумается.

Однако и тут Канариса обошли. Пока они с Кейтелем играли в поддавки, 14 июля 1939 года в лондонской квартире адмирала Джона Годфри, шефа британской военно-морской разведки, появился подполковник граф Шверин, руководитель группы «Англия/Америка» в отделе генштаба. Немецкий гость объясняет, какими мерами можно отпугнуть Гитлера от Польши: послать эскадру боевых кораблей в Балтийское море; перебросить во Францию две полностью снаряженные дивизии и группу тяжелых бомбардировщиков; ввести Уинстона Черчилля в состав кабинета Чемберлена.

Канарис опять расстроился, узнав о тайных переговорах за его спиной. Тогда он обратил внимание на Восток. Есть еще одна сила, способная вмешаться, — Россия. Воевать на два фронта — с западными державами и Россией — Гитлер не отважится.

Вот уже несколько недель дипломаты Англии и Франции ведут в Кремле секретные переговоры. Скоро эти страны заключат договор о взаимной помощи. 1 августа начинаются консультации военных. Канарис уверен, что партнеры договорятся. Тогда к британским и французским ВВС добавятся 3 тысячи советских самолетов, не говоря уже о том, что США «гарантировало 5 тысяч полностью снаряженных машин».

Тем неожиданнее для Канариса новый дипломатический ход Гитлера. 12 августа фюрер заявил Кремлю, что согласен решить все накопившиеся между Германией и СССР проблемы. 16 августа германский посол в Москве сообщает, что нарком иностранных дел Молотов предложил заключить пакт о ненападении между обеими странами. В тот же день посол получает ответ: Гитлер принял предложение, переговоры будут проходить в Москве.

Всего за несколько дней положение в мире полностью изменилось. Гитлер впадает в эйфорию. Он уверен, что германо-советский договор сломит всякую волю к сопротивлению у западных стран. Они не осмелятся теперь перечить Гитлеру. Остается ожидать лишь великих военных побед. Коричневая тень покрывает Европу. «Партия войны» взяла верх, теперь и Канарис уверен в этом. года» их страны будут копить силы и готовиться к грядущим войнам.

Однако не проходит и трех месяцев, как Муссолини и его министр иностранных дел Чиано обнаруживают, что Гитлер — вопреки уверениям — вот-вот начнет войну. Итальянские лидеры недовольны; теперь они помышляют о том, как отступиться от Гитлера. Канарис узнает об этом. 11 августа граф Чиано намерен встретиться с Риббентропом в его летней резиденции, в замке Фушль под Зальцбургом: пусть коллега объяснит, что замышляют в Германии.

Канарис решил поразить итальянцев еще парочкой шокирующих новостей. Может быть, это расстроит их военный союз? Он откровенно сказал Чиано: «Фюрера, может быть, удастся удержать от войны, если итальянское правительство по всей форме заявит ему, что впредь не будет иметь с ним никаких дел». Шеф абвера был уверен, что военные планы рейха строились в расчете на помощь Италии. Значит, надо удержать Муссолини от войны и разрушить таким образом планы Гитлера.

Ужиная вместе с гостями, Риббентроп обмолвился, что итальянский флот очень опасен для британцев. Канарис невозмутимо промолчал. Лишь по пути к самолету он язвительно шепнул своему спутнику, представителю итальянской секретной службы: «А не кажется ли вам, что, если в Средиземном море разразится морская баталия, немцы будут наблюдать со стороны, как англичане жарят бифштексы из итальянцев?»

Его удар достиг цели. Чуть позже Канарис узнал о том, что оба министра рассорились.

Адмирал обрадовался. 12 августа он разыскал своего друга Роатту — тот был теперь военным атташе в Берлине — и попросил итальянцев остерегаться военных планов Гитлера. Вот так — по иронии судьбы — двое военных, когда-то создававшие пресловутую «ось», теперь старались ее разрушить — чтобы спасти мир.

КОНЕЦ ИЛИ НАЧАЛО?

Чиано встретился с Гитлером и остался недоволен беседой. Он отбыл в Рим, а Канарис снова сидел рядом с Роаттой и сообщал скверные новости: «Фюрер намерен не просто аннексировать Данциг; он хочет разрушить Польшу. Военная операция начнется в конце августа». Известие было немедленно передано в Рим.

Из Вены сообщали: «Король Италии несколько дней назад сказал королю Альфонсу, бывшему королю Испании, что он ни при каких условиях не поставит подпись, если Муссолини принесет ему приказ о мобилизации».

Рассержены были не только Риббентроп и другие сторонники войны. Раздосадован был и Кейтель: неужели Гитлер морочит его, повторяя, что воевать будем бок о бок с Италией? Генерал-полковник очень переживает «недоверие» фюрера. Кейтель и раньше, случалось, сомневался, верным ли курсом идет «наш фюрер»?

А адмирал вновь и вновь заводит разговоры о том, как трудно воевать с Западом. Начальник штаба не любит такие беседы — Канариса не переспоришь.

Новости из Москвы и вовсе окрылили его. Теперь педантичный Кейтель требовал беспрекословно исполнять приказы, а все приказы лишь торопили войну.

19 августа начал выполняться и план Гейдриха. Оберштурмбаннфюрер СС Рац получил со склада абвера в Бреслау польское обмундирование и оружие. В это же время подполковник фон Франкен-берг из отдела Остера составил список из 364 человек; их откомандировали в распоряжение эсэсовцев.

Вермахт очищает район Хохлиндена, где затеяна провокация, в то время как бойцы СС под командованием оберфюрера Мельхорна учатся вести ночной бой и зубрят польские строевые команды. Командир раздает бойцам по комплекту вражеской униформы, карабины и патроны, проводит инструктаж и объясняет задачи «пограничного боя».

22 августа Мельхорн докладывает Гейдриху, что его люди готовы.

К 12 часам того же дня все руководители верховного главнокомандования были вызваны к фюреру в Бергхоф. Канарис вошел и поглядел на собравшихся: на совещание прибыли практически все генералы и адмиралы вермахта, командующие сухопутными войсками и ВВС, начальники их штабов; здесь же сидели Геринг и Риббентроп. Все были в штатском — так распорядился фюрер.

Гитлер приветствовал гостей и пригласил их разделить с ним завтрак. Все расположились на открытой террасе. Однако вскоре погода испортилась, началась гроза. Гости перешли в рабочий кабинет фюрера. Здесь и начался разговор по существу. «Я созвал вас, — начал Гитлер, — чтобы обрисовать вам политическое положение, дабы вы получили представление о тех конкретных деталях, на которых основывается мое решение действовать».

Чем дольше он говорил, тем увлеченнее становился его голос. Вскоре всем стало ясно: перед ними человек, который решил сжечь все мосты. Война с Польшей неизбежна.

И вот прозвучало последнее слово вождя: «Я исполнил свой долг, исполните его и вы».

Канарис покидал совещание в тревоге. Последние его иллюзии рассеялись: диктатора было не удержать, войну — не остановить. И все же Канарис не был бы самим собой, если бы все еще не надеялся на чудо.

Тем не менее, вернувшись к себе, он отдал необходимые распоряжения. Канарис дал понять офицерам, что нападение на Польшу намечено на 26 или 27 августа. Абвер переводится на «военный» режим работы.

Когда офицеры разошлись, адмирал попросил остаться нескольких своих друзей, которым он зачитал фрагменты из выступления фюрера. «Он был в ужасе, — вспоминал Гизевиус. — Его голос дрожал».

Остер же посчитал, что пришла пора осуществить переворот. Вот уже несколько недель он навещал оппозиционно настроенных генералов, выискивал противников режима, но ни один солдат не встал под его знамена. И вот теперь ему открывался новый шанс. Если об этой речи станет известно британцам, то неужели они не среагируют? Тогда и немецкие военные найдут в себе мужество и сместят безумца.

Остер спросил у Канариса, можно ли снять копию речи — «для коллекции документов». Адмирал разрешил; в результате на свет появилась фальсификация, пестревшая бранью и скандальными деталями. В этом варианте, в частности, появились и такие фразы: «После смерти Сталина (а он — тяжелобольной человек) мы развалим Советский Союз. Тогда немцы станут владеть всем миром… Будьте беспощадны, жители Европы должны содрогнуться».

25 августа текст попал в руки чиновника британского посольства. Ему было сообщено, что речь записал один из офицеров генштаба, «присутствовавший на собрании». Генерал шокирован и надеется, что Англия обуздает безумца. Однако британцы не отнеслись серьезно к анонимной записи.

Канарис же в это время не мог найти себе места. Час проходил за часом, а приказа из рейхсканцелярии все еще не было.

Лишь в 16.05 Кейтель наконец объявил: согласно приказу фюрера, день X — 26 августа 1939 года.

С этого момента телефоны в «доме на набережной» не замолкают. Штурмовые и диверсионные отряды абвера готовятся к операциям. Солдаты Гейдриха направляются на боевые позиции.

В это время и случилось чудо, которого так ждал Канарис.

Италия выступила против немецких планов — похоже, адмирал добился своего. Вечером, в начале седьмого, в рейхсканцелярии появился посол Италии Аттолико. Он привез известие от Муссолини: дуче отказался помогать Гитлеру в войне с Польшей. Несколько минут спустя фюрер узнал, что Англия и Польша заключили военное соглашение.

Диктатор был близок к обмороку.

Он вызвал Кейтеля и крикнул ему: «Немедленно останавливайте все!» Начальник штаба не верил услышанному. Войска были развернуты и готовы к наступлению. Как можно остановить громадную военную машину? Но фюрер лишь поторапливал его. В 18.30 генерал пулей метнулся к телефонному аппарату и доложил обо всем Браухичу.

В это время в стенах абвера появились Гизевиус, генерал Томас и бывший президент имперского банка Шахт. Они затевали очередной государственный переворот. План был рискованный, но времени на подготовку уже не осталось. Итак, надо явиться к командующему сухопутными войсками Браухичу и его начальнику штаба Гальдеру. Если они немедленно не поднимут мятеж, то все их прежние крамольные речи тут же станут известны гестапо.

Троица тут же направилась к шефу абвера: он поможет уговорить Гальдера.

Канарис встретил их ликованием. Мир спасен! Репутация Гитлера погублена! «Верховный главнокомандующий, который способен всего за несколько часов отдать и отозвать такой важный приказ, — человек конченый».

Даже недоверчивый Остер был безмятежно рад. Заговорщикам даже не приходит в голову взять власть, пока фюрер слаб.

Тут в кабинет влетел встревоженный Лахоузен. Лейтенант Херцнер, чей отряд вот-вот захватит перевал Яблунка, не выходит на связь. Военную машину не удается остановить. Боевые действия начнутся по плану.

Мрачные подозрения охватывают Канариса. По тревоге подняты все ближайшие к перевалу базы' абвера, но отряд Херцнера исчез.

Утром 26 августа наконец приходят известия: «В 4.45 в районе перевала Яблунка слышна была сильная стрельба…» Вскоре абверовцам, работающим в Словакии, удается наладить связь и с самим Херц-нером.

Канарис, нервничая, следил за сообщениями из Южной Польши. Когда отряд Херцнера добрался до Словакии, он облегченно вздохнул.

Были и другие тревожные вести. Так, Гитлер попытался рассорить британцев и поляков. И ему это удалось. Лорд Галифакс упрекает польское правительство. Оно, дескать, делает «огромную ошибку, изначально отказываясь от всякой дискуссии о мирном изменении статуса Данцига». Никто не ощутил этого охлаждения, возникшего между союзниками, тоньше, чем Гитлер. Он тут же выдвинул новые мирные предложения и попросил Лондон помочь ему совладать с раздраженной Варшавой. Теперь оставалось только ждать.

Однако ждать диктатор уже не мог. Приступ ярости снова накатил на него. Пора начинать войну. В Берлине были уверены, что Англия — несмотря на договор — все же не заступится за Польшу.

Кажется, один лишь Канарис думал в те дни, что Великобритания непременно вступит в войну, если Германия нападет на Польшу. Позднее Вейцзекер анализировал: «Очевидно, вечером 30 августа твердо решили — несмотря ни на что — начать войну. Я полагаю, что всех убедил Риббентроп». Гитлер отдал приказ: «Вперед, на Варшаву!»