Адмирал Канарис — «Железный» адмирал

КОНЕЦ ЗЛОКЛЮЧЕНИЯМ?

…«Он прибыл 23 мая 1932 года. Уже на въезде в Вильгельмсхафен его поджидали люди. Перед каждой хижиной, каждым аккуратным домиком стояли люди и ждали своего фюрера». Так описывала этот день газета «Фелькише беобахтер».

Все ближе его машина подъезжала к месту, где было назначено выступление, и все больше людей стояло по обочинам. Перед рестораном «Шютценхоф» машина остановилась. «Огромный зал едва мог вместить толпу людей, ожидавших снаружи, — добросовестно докладывала газета. — На улице стояли тысячи и тысячи людей и внимали речам вождя, которые доносил громкоговоритель».

В толпе можно было увидеть и многих морских офицеров, одетых в штатское. Уже не первый месяц в офицерских казино только и говорили что о новом вожде. Впрочем, облик человека в странной коричневой униформе, его внешность, его жесты скорее разочаровывали. И вот он начал говорить. С первых же слов впечатление переменилось. Каждая брошенная им фраза убеждала, что никто лучше него не передаст отчаяние, охватившее немецкий народ, никто лучше него не выразит страхи, мучающие людей.

В то время кризис, охвативший мировую экономику, с невиданной яростью обрушился на Германию. 5 миллионов 400 тысяч немцев остались без работы. Миллионы людей потеряли свои сбережения из-за инфляции. Народ больше, чем когда-либо, ненавидел свое демократическое правительство.

Веймарская республика давно уже казалась многим немцам каким-то временным, эфемерным созданием. Левые постоянно вспоминали о поражении социалистической революции, а широким слоям населения новое, партийное государство казалось лишь воцарившейся на некоторое время анархией. Никто не хотел защищать республику.

В 1919 году она возникла после того, как социал-демократы, демократы и центристские партии объединились в «Веймарскую коалицию». Однако уже на следующий год эта коалиция утратила большинство в рейхстаге. С тех пор — из года в год — самые различные партии, часто обуреваемые противоречивыми интересами, пытались образовывать коалиции, которые вскоре распадались.

Подобная коалиция находилась у власти и в год мирового экономического кризиса — 1930-й. Главой правительства, рейхсканцлером стал Герман Мюллер, представлявший СДПГ. В правительство входили социал-демократы, центристы и представители народной партии. Они так и не сумели договориться о проведении экономических реформ, и вскоре правительство пало. Крупнейшая фракция в рейхстаге — социал-демократическая — сама была внутренне раздроблена и готова вступить в любую коалицию. Правительственный кризис был лишь на руку президенту страны Паулю фон Гинденбургу, убежденному монархисту. Пользуясь слабостью политических партий, он все меньше считался с ними, опираясь лишь на горстку преданных ему людей.

После очередной перетряски, последовавшей 30 марта 1930 года, новым рейхсканцлером стал Генрих Брюннинг. Хотя по своим политическим взглядам он был центристом, но уже ничего не мог изменить. Нищий, озлобленный народ ненавидел демократию.

В сентябре 1930 года Брюннинг проводит новые выборы в рейхстаг. И вот теперь пробил час национал-социалистских демагогов. Гитлеровская НСДРП заняла второе место. За фашистов проголосовало 6 миллионов 400 тысяч человек, или в 8 раз больше, чем в 1928 году. Особенно много сторонников было у нее в сельских районах страны и небольших городах.

Имя нового сильного человека было теперь у всех на устах. Он объявил себя спасителем Германии. «Тысячи и сотни тысяч умов рисуют его себе, миллионы голосов взывают к нему, единая немецкая душа ищет его» — так грезил еще в 1922 году националист и военный писатель Курт Гессе.

Гитлер ездит по стране. Всюду он повторяет, что государственный строй должен быть изменен. Все больше людей слушает его. Еще ни один народный трибун не угадывал так надежды, мечты и муки немецкого народа.

Чаще всего он начинал речь, запинаясь, прощупывая аудиторию, прислушиваясь к ней, угадывая ее желания, тотчас приспосабливаясь к ее настроениям, а потом говорил все быстрее, все громче, все настойчивее пробиваясь к сердцам людей. «В наши дни совершилось чудо, — воскликнул он однажды, — вы нашли меня, вы нашли меня среди миллионов людей! И в том, что я нашел вас, — счастье Германии!»

В тот вечер, 23 мая 1932 года, выступая в «Шютценхофе», Гитлер легко завладел публикой. Она отвечала ему восторженными возгласами и бешеными рукоплесканиями. «Пред их мысленным взором, — увлеченно признавался корреспондент «Фелькише беобахтер», — возникал грядущий немецкий национал-социалистский рейх, царство свободы, достоинства и социальной справедливости, и мерк образ системы, которая вот уже четырнадцать лет пребывала в скверне грехов». Когда под неустанное «Хайль!» Гитлер покинул подиум, его окружило множество людей. Его сопровождающие с трудом прокладывали дорогу к машине.

Офицеры задумчиво возвращались по домам. Слова Гитлера все еще звучали в их ушах. Слишком часто они сами думали и говорили об этом. Гитлер будто повторял их мысли. Один из морских офицеров был так поражен речью нового лидера, что пригласил его к себе. Это был капитан первого ранга Шредер, командир крейсера «Кельн», стоявшего в гавани Вильгельмсхафена.

Гитлер ответил согласием. 26 мая он, в душе не любивший море, поднимался на борт «Кельна», командир которого встретил его со всеми воинскими почестями. Он неплохо подготовился к визиту; неожиданно для себя морские офицеры выяснили, что Гитлер отлично разбирается в оснастке военных кораблей, в судостроении, а также в боевых действиях на море.

Офицеры убедились, что ВМС могут рассчитывать лишь на Гитлера и ни на кого более из политиков. Покидая корабль, Гитлер записал в книге для почетных гостей: «Надеюсь, что сумею помочь восстановить флот, подобающий рейху».

Известие о том, что на одном из военных кораблей республики устроили пышный прием одному из самых ярых ее противников, молниеносно разнеслось по флоту. Некоторые офицеры постарше не одобряли выходку Шредера. Однако большинство морских офицеров открыто выказывало симпатию к новому вождю.

В июле 1932 года НСДРП победила на выборах фашисты получили 13,7 миллиона голосов и провели 230 депутатов. И хотя этого оказалось недостаточно, чтобы сформировать правительство, партия стала самой влиятельной силой в стране. Флот теперь уже открыто поддерживал Гитлера.

При таком раскладе капитана первого ранга Вильгельма Канариса — опального офицера, гонимого левой прессой, ничто уже не удерживало от перехода на сторону национал-социалистов. Правда, массовые шествия гитлеровцев, их митинги, как и любая толпа, претили ему: в ноябре 1918 года в Киле он вдоволь насмотрелся на разгул и бесчинства революционных масс. И все же именно национал-социалисты могли укрепить немецкий флот, вот уже полтора десятка лет презираемый и оплевываемый политиками.

Это сближало его со сторонниками Гитлера, которые тоже мечтали о Великой Германии и восстановлении былого могущества флота. Нравились ему и радикальные антикоммунистические лозунги, выдвигаемые нацистами. Кроме того, наш герой принадлежал к тем офицерам, которые осуждали заигрывание с Советами, противились любому сотрудничеству с Красной Армией.

Именно в то время, когда Канарис служил в штабе ВМС, военные вели активную антисоветскую политику. Они долго противились визитам советских военных кораблей в немецкие порты и лишь в 1929 году согласились на подобное посещение при условии, что никаких контактов между советскими моряками и немецкими коммунистами допущено не будет.

Канарис и его тогдашний начальник Левенфельд зорко следили за тем, чтобы вредные веяния с Востока не проникали на флот. В 1926 году Левенфельд читает доклад перед высокопоставленными офицерами флота о направлениях и ориентирах немецкой военно-морской политики, в котором прямо указывает, что большевизм — главный враг западной культуры. О том же говорил и Гитлер в своей книге «Майн кампф».

Многие товарищи Канариса уже маршировали вместе с коричневыми: Фридрих-Вильгельм Хайнц, Хартмут Плаас и Манфред фон Киллингер. Даже старый противник Гитлера, Эрхардт, подумывал перейти на его сторону.

Вскоре и капитан Канарис становится на позиции национал-социализма. Этому не помешало даже то обстоятельство, что 29 сентября 1932 года он получает очередное повышение и становится командиром линкора «Силезия». Прощупав настроения своих подчиненных, Канарис очень скоро понял, что большая часть экипажа давно уже не симпатизирует республике.

Личное знакомство Канариса с некоторыми видными национал-социалистами подсказывало ему, что грядущий нацистский переворот не повергнет страну в хаос и анархию. В Гамбурге Канарис знакомится с гауляйтером НСДРП Карлом Кауфманом, одним из ведущих партийцев первого призыва, который считался прагматичным нацистом и порой даже позволял себе критиковать самого Гитлера. Кауфман рассказал офицеру о программе своей партии. Ее идеи понравились Канарису.

Итак, Канарис внутренне был готов к началу национал-социалистской эры. И поэтому когда 30 января 1933 года на борт «Силезии», которая вместе с линкором «Гессен» проводила артиллерийские и торпедные стрельбы в Кильской бухте, приходит сообщение о гитлеровском перевороте, оно встречено ликованием.

Такое же настроение царило и в большинстве городов и сел всей страны. Когда 13 февраля «Силезия» возвращается в Киль, Канарис видит перед собой совсем иную страну. По улицам, как во времена кайзера, ходят люди, одетые в униформу. Всюду лозунги, призывающие спасти отечество. Кажется, что все вокруг мыслят и говорят одинаково.

Даже первые признаки террора, первые приметы казарменного однообразия, насаждаемого в стране, не могли охладить его энтузиазм. Как и многие другие немцы, Канарис надеялся, что новое движение освободит страну от пут стерильной, мелочной демократической партийной системы и построит государство, основанное на авторитете и порядке. Принуждение и террор казались ему тем очистительным огнем, в котором погибнет старое, недолговечное, но останется все жизнеспособное.

1 ноября 1934 года его начальник, контр-адмирал Бастиан, командующий линейными кораблями, пишет такую характеристику на своего подчиненного: «Я должен подчеркнуть неустанное стремление капитана первого ранга Канариса лично выступать с докладами и знакомить свой экипаж с идеями национального движения и принципами государственного строительства нового рейха».

Тексты этих докладов не сохранились, однако их направленность нетрудно понять из тезисов, впоследствии сформулированных Канарисом: «Как офицер, перед мировой войной я, разумеется, был монархистом. Как офицер, после мировой войны я, разумеется, старался не предать свои фронтовые чаяния. И сегодня, когда все наши фронтовые чаяния нашли свое выражение в национал-социалистском государстве, я, разумеется, должен быть национал-социалистом».

Офицер, исполненный подобных конформистских взглядов, рано или поздно неминуемо должен был обратить на себя внимание новых хозяев Германии. Однако поначалу ему никак не удается пробиться на самый верх. Лишь в начале 1933 года Канарис наконец впервые видит воочию Гитлера, министра рейхсвера Вернера фон Бломберга и прусского премьер-министра Германа Геринга. Они прибыли в Киль, чтобы понаблюдать за боевыми тактическими учениями, проводившимися на море. Геринг поднялся на борт «Силезии», ставшей к тому времени флагманским кораблем.

Однако во время маневров в бурном море гитлеровскому бонзе пришлось туго — его мучили рвота и беспрестанные приступы морской болезни. Молодые же лейтенанты из экипажа не нашли ничего более умного, как подшутить над высокопоставленным гостем.

В бешенстве Геринг покинул корабль. Канарис тут же вызвал к себе шутников и устроил им разнос. Однако исправить положение ему не удалось: Геринг, вернувшись в Берлин, пожаловался командованию ВМС на недостойное поведение морских офицеров. Так что Канарису не удалось произвести благоприятное впечатление на новых властителей. Он в досаде, раздражен настолько, что скандалит со своим ближайшим начальником, контр-адмиралом Бастианом.

Правда, через некоторое время, поостыв, Канарис приносит формальные извинения за свое поведение. Однако Бастиан все же решает сплавить капризного командира от себя подальше. 19 сентября 1933 года он пишет, что рекомендовал бы использовать его на должностях, где требуются «цепкая наблюдательность и дипломатическое искусство». С ним соглашается командующий флотом, вице-адмирал Ферстер. Он также подчеркивает, что Канарис «по своему складу, и по моему мнению, больше подходит для военно-политической работы».

Однако в штабе ВМС не хотят и слышать о Канарисе. Но если командующий флотом так уж настаивает, то Канарису найдут новую должность. И 29 сентября 1934 года он становится комендантом крепости Свинемюнде. В начале октября Канарис вместе с семьей уезжает в далекий провинциальный городок. В душе его царят досада и злоба — карьера не удалась.

Однако едва лишь он устраивается на новом месте, как получает известие, которое удивляет его. По слухам, в министерстве рейхсвера разгорается спор вокруг руководства абвером — военной контрразведкой. Шеф абвера, капитан первого ранга Конрад Патциг, вынужден уйти в отставку, и своим преемником он хотел бы видеть «капитана из Свинемюнде». Патциг заявляет: «Я назвал Канариса, потому что не знаю никого другого на флоте, кто без специальной, длительной подготовки мог бы лучше справиться с поставленными перед ним задачами».

Как потом выяснилось, за него все-таки ходатайствовал забывший ссору контр-адмирал Бастиан. Канарис спешит использовать свой последний шанс в жизни. 15 октября он предстает перед Патцигом, который рассказывает ему о напряженных отношениях, сложившихся в верхах, о том, что за влияние над абвером борются гестапо и вермахт.

Впрочем, Канарис почти не прислушивается к предостережениям своего неудачливого предшественника… Нет, пока Вильгельм Канарис думает лишь об одном: его час пробил — он может возглавить одну из самых могущественных организаций в стране. Он станет преемником Гольца, Грунера, Штибера, Николаи и других мастеров немецкого шпионажа.

С легким сердцем Канарис расстался с флотом.

Он достаточно хорошо был знаком с историей германских спецслужб, чтобы понять: теперь он входит в число тех немногих людей, которые определяют политику страны.

«ОТЕЦ ШПИОНАЖА» И ЕГО ПОСЛЕДОВАТЕЛИ

Германскую спецслужбу создал самый известный прусский монарх — Фридрих Великий, которого историки любили именовать «отцом шпионажа». Образцовым его помощником стал дипломат и военный, барон Бернгард Вильгельм фон дер Гольц. Следуя инструкциям Фридриха, Гольц наладил первую в истории Германии сеть тайных осведомителей. Его агенты шпионили в Берлине за иностранными посланниками, выведывали, как обстоят дела в неприятельских армиях, вскрывали дипломатическую почту и интриговали в правительственных канцеляриях зарубежных держав. Сеть тайных осведомителей стала опаснейшим секретным оружием прусского монарха.

Ей он обязан многими своими победами. Так, в 1741 году шпионка Фридриха под видом католической монахини проникла в кружок влиятельных дам в городе Бреслау и выведала, что городские власти решили переметнуться к австрийцам. Этот маневр удалось пресечь.

Шпионы всегда были готовы помочь прусской армии и монарху. «За маршалом Субизом, — усмехнулся однажды Фридрих, — всегда следует сотня поваров, а я высылаю вперед себя сотню шпионов». Правда, он же говорил, что шпионы «надобны, но уважать их не пристало». Тем не менее монарх сам вникал в подробности своих секретных операций. Сеть агентов подчинялась лично ему.

Преемники Фридриха не обладали его умом, да и шефы шпионажа были им под стать. Единая сеть осведомителей распадается. Возникают политический сыск и военная контрразведка. В их неустанной междоусобной борьбе протекает все следующее столетие.

В военном департаменте Пруссии, будущем военном министерстве, обосновалась тайная полиция. Она занималась военной разведкой, и персонал ее набирался из числа военных. При прусском премьер-министре действовала «высшая полиция». Она была создана по образцу «haute police» французского короля Людовика XIV, творца первой политической полиции в новой европейской истории: та пресекала все замыслы и действия, враждебные монарху, начиная с 1677 года.

В эпоху Наполеона после поражений при Йене и Ауэрштадте полиция Пруссии начинает заниматься шпионажем и контрразведкой. В марте 1809 года Юстус Грунер — реформатор из Вестфалии — становится начальником берлинской полиции. Теперь «высшая полиция» подчиняется ему. Грунер создает сеть агентов по всей Пруссии. Они шпионят за французами и выискивают тех, кто им помогает. Эти люди так деятельны, что их конкуренты — тайная полиция при военном департаменте — прекращают свою работу. Полиция Грунера превращается в настоящую спецслужбу.

Грунер вводит почтовую цензуру, и тут его помощники начинают вылавливать одного шпиона за другим. В Берлине в иностранных посольствах не было ни одного привратника, ни одного секретаря, которые на снабжали бы Грунера важной информацией. Все депеши, направленные во французское посольство, перехватываются и прочитываются. Невидимые полчища агентов следят за любыми передвижениями наполеоновской армии.

Конечно, приходится и за своими согражданами присматривать — полиция есть полиция. Грунер с удовлетворением записывает: «Ни один купец не получит письмо, не показав его вначале мне, и я пресекаю любой слух».

Власти страны довольны успехами Грунера. В феврале 1811 года «высшая полиция» преобразуется в новую тайную полицию. Ее полномочия решительно расширяются. Она может арестовать любого прусского гражданина, ни одно прусское ведомство не решается спорить со всемогущей службой Грунера.

Впрочем, вскоре в обстановке всеобщей слежки заподозрили и самого Грунера: уж не либерал ли он часом? Его отстранили от дел и назначили посланником. В 1820 году он умер. Власть же тайной полиции ограничат лишь после революции 1848 года.

Собирать эти сведения надлежало шпионам, а их в Пруссии не было. Поэтому обходились чтением иностранных военных газет, заглядывали в отчеты дипломатов, посылали в заграничные командировки офицеров генштаба.

Наконец, в 1830 году прусский генштаб направляет в Париж первого военного атташе. Он постоянно живет при посольстве и черпает из газет и книг сведения о французской армии. В середине столетия военных атташе командируют и в некоторые другие страны.

В начале 60-х годов эти люди обзаводятся тайными агентами — в Париже, Турине, Вене, Пеште, Линце. Агенты заводят знакомства в военных министерствах, казармах, среди чиновников, солдат, офицеров.

И вот настает 1866 год. Близится схватка Пруссии и Австрии. Помогут ли прусскому генштабу донесения его зарубежных подручных? «Сплошь ненадежные сведения, ценности в них никакой», — к такому выводу приходит граф фон Вальдерзее. Генштаб не в силах определить, как вооружена австрийская армия, куда она движется.

Полицейские снова показывают военным, как надо заниматься разведкой. В течение десяти лет берлинскую уголовную полицию возглавляет полицейский советник Вильгельм Штибер. Он изо всех сил борется с демократическими свободами. За грубость, с которой он допрашивает людей, его отправляют на пенсию. Тогда он возглавляет частное детективное агентство. Повсюду за границей у него есть связи. Среди его клиентов очень важные персоны. Дела идут успешно, и вдруг, по чистой случайности, Штибер начинает заниматься шпионажем.

В мае 1866 года совершено неудачное покушение на прусского премьер-министра Отто фон Бисмарка. После этого местному Шерлоку Холмсу, Штиберу, предлагают создать тайную государственную полицию, чтобы защитить Бисмарка и короля. Новое ведомство никак не будет связано с прежней политической полицией.

Сперва Штибер приставляет к королю телохранителей (напомним, в это время в разгаре война с Австрией). 23 июня 1866 года возникает политическая (впоследствии — тайная) военно-полевая полиция. Пятый пункт приказа о ее создании гласит: «Помощь военным ведомствам посредством предоставления им сведений о вражеской армии». Наконец-то прусская армия получает точные данные об австрийцах.

Реноме ведомства Штибера повысил венгерский офицер-перебежчик, младший лейтенант барон Август фон Шлуга («агент № 17», как именуют его впредь). Он подробно описал Штиберу характеры всех руководителей австрийской армии, сообщил о передвижениях войск.

По окончании войны Штибер расширяет сеть своей спецслужбы. В Париже, Лондоне и Вене работают ее агенты.

Начальник прусского генштаба Хельмут фон Мольтке, задетый этими успехами, создает при штабе собственное разведывательное бюро. Оно и стало прародительницей абвера. Его годовой бюджет — всего 2 тысячи талеров. В бюро числятся два агента и офицер, обобщающий полученные сведения.

Им пока трудно соперничать с конкурентами. Ведь во время войны с Францией 1870–1871 годов Штиберу помогают 182 сотрудника. Они раскидывают агентурную сеть во Франции и Швейцарии. Агенты имеются во всех важнейших городах Франции.

Одновременно агенты Штибера — по поручению Бисмарка — шпионят за своими же прусскими генералами. Так намечается конфликт между высшими военными чинами и секретными службами. В годы гитлеровского правления борьба между ними развернется не на жизнь, а на смерть.

В конце 80-х годов руководителем разведывательного бюро при генштабе назначают майора Пауля фон Леттова-Форбека. Вот чем располагает его служба в 1889 году. Прежде всего, неутомимый «агент № 17». Он живет во Франции и каждый год бывает на больших маневрах. Кроме него агентов можно найти в Брюсселе, Люксембурге, Нанси, Бельфоре и других французских городах. В России действует 75 агентов и доверенных лиц. Они ящиками вывозят из царского генштаба сведения о планах мобилизации и передвижениях войск.

С этой поры ведущая роль в разведке принадлежит военным. В это же время выявляется и новая беда. Германская контрразведка работает из рук вон плохо. Всего лишь несколько полицейских чиновников пытаются выследить шпионов, работающих в стране. Между тем Эльзас наводнен французскими агентами.

В апреле 1893 года в Германии создаются разведывательные базы. В них входят пограничный комиссар и окружной офицер. Качество их работы, впрочем, невысоко. Окружные офицеры — часто люди необразованные, иностранных языков не знающие, с армиями других держав незнакомые.

6 марта 1906 года начальник генштаба предложил прусскому военному министру фон Айнему на-правлять на работу на такие базы не окружных офицеров, а офицеров генштаба. Так рождается новая фигура: офицер-разведчик.

Военный министр сперва пришел в ужас. Как можно «принуждать молодых офицеров по многу лет общаться с личностями самого сомнительного пошиба»? Только после повторных обращений начальника генштаба министр позволяет некоему обер-лейтенанту генштаба проработать этот вопрос. Звали этого лейтенанта Вальтером Николаи. Всего через несколько лет именно его стараниями военная разведка добьется поразительных успехов. Сын офицера и потомок брауншвейгских пасторов, Николаи вырос в протестантской старопрусской семье и был очень консервативен и предан императору.

Первого июня 1906 года он возглавляет разведывательную базу в Кенигсберге и превращает ее в настоящий штаб шпионской сети, действующей в России. Фон Айнем доволен его успехами. С середины 1907 года офицеры-разведчики появляются почти во всех армейских корпусах.

Среди тех, кто заинтересовался нововведением, начальник второго отдела большого генштаба подполковник Эрих Людендорф. Он не представляет себе, как можно в будущем вести войну, не прибегая к помощи надежных спецслужб. Да и внутри страны без них воцарится демократия.

Со второй половины 1908 года Людендорф не спускает глаз с разведаппарата. Он пополняет его сотрудниками, увеличивает бюджет «разведывательного бюро» (точнее говоря, отдела III В — так называется это бюро с 1899 года) до 450 тысяч марок. Весной 1913 года по настоянию Людендорфа главой спецслужбы назначают майора Николаи. Вскоре два этих конгениальных человека — Людендорф и Николаи — фактически начинают править страной.

Редко кто занимался делами спецслужб так старательно, как сорокалетний Николаи (кстати, по тогдашним понятиям, он считался «юнцом», «выскочкой»). Естественно, он потребовал, чтобы его ведомство расширили и превратили в целый отдел (что и сделают в 1915 году).

Все настойчивее он внушает своим офицерам, что их дело — готовиться к войне. «Начнется война, нам держать отчет. Вот тогда-то армии и пригодится все, что мы соберем в мирное время».

Однако в августе 1914 года генералы были строги к разведчикам: прежде всего недоставало детальных планов неприятельских операций. Через несколько недель еще один удар. Николаи теряет лучших заграничных агентов. Россия и Франция превращаются для него в сплошное «белое пятно». Немецкая разведка явно растеряна. Это видно хотя бы по тому, что на работу вновь приглашают «заслуженного шпиона страны» Шлуга, коему миновало уже 73 года. «№ 17» отправляется в Париж и снова с блеском выполняет поручение: агентурная сеть восстановлена.

В это же время выявляется еще один порок немецкой разведки, от которого она не избавится вплоть до скончания «третьего рейха». Отдел разведки и отдел обработки собранной информации — две «совершенно разные епархии». Они слабо взаимодействуют. Разведчики не могут никак повлиять на судьбу переданных ими сведений, а аналитики понятия не имеют, откуда взялась эта информация, кто ее «источник», можно ли на него полагаться. Вот и следует один промах за другим.

Николаи изо всех сил пытается наладить дела в своем ведомстве. Его агенты просачиваются за линию фронта, его люди старательно допрашивают пленных. Отдел Николаи разрастается. В 1916–1917 годах он сближается с Людендорфом — в ту пору фактическим диктатором Германии. С этого момента военная разведка стремительно расширяет круг своих полномочий.

На Германию легла тень Николаи, «отца лжи» — такое прозвище ему дали его левые противники. Никогда еще в Германии власти не создавали столь мощное орудие пропаганды, как спецслужба германского генштаба III В. Однако даже самые закоренелые пессимисты не ожидали, что ведомство Николаи развалится в течение считанных дней. В ноябре 1918 года Николаи был уволен со службы, а его отдел расформирован. Большинство секретных бумаг вскоре сгорело.

ВЛАСТИ НОВЫЕ — ДЕЛА СТАРЫЕ

Революционеры, пришедшие тогда к власти, твердо решили искоренить из жизни страны все, что напоминало о деятельности спецслужб. Они сами в течение многих лет были объектами слежки этих служб, их жертвами. Никогда впредь, повторяли они, немецкие власти не станут шпионить за собственным народом. «Долой политическую полицию», — взывали социал-демократические брошюры еще в 1911 году. И вот новые власти взялись за дело.

Левый социалист Эмиль Эйхгорн, народный комиссар общественной безопасности, распустил пятый отдел берлинского управления полиции, занимавшийся в том числе политическим сыском. Его служащие были уволены, все бумаги изъяты. В других городах революционеры действовали так же. Все попытки министерства иностранных дел создать новую разведывательную службу терпели неудачу.

Но власть левых радикалов длилась недолго. Вскоре революционеров в управлении полиции потеснили умеренные социал-демократы. Они воссоздали политический сыск, ведь стране постоянно угрожали путчисты — то левые, то правые, а властям надо было упреждать экстремистов. Вот и Капповский путч показал: если бы правительство вовремя узнало о планах мятежников, ему не пришлось бы спасаться бегством.

Из рук вон плохо действовала после войны и контрразведка. В конце 20-х годов в Германии все вольготнее чувствуют себя советские шпионы. «Немецкая полиция поразительно плохо справлялась с активностью различных советских служб», — считает американский историк шпионажа Дэвид Даллин. Полиция не ведала, где находятся явочные квартиры подпольных коммунистических организаций, не знала состав их участников, не выявляла агентов советских спецслужб в Германии, не подозревала, что Советы развернули на территории страны целую агентурную сеть, занимавшуюся промышленным шпионажем.

Бессилие полиции побуждало военных вновь взять спецслужбы под свое крыло. Демократы с недовольством взирали на активность военных и на возрождение политической полиции, хотя и согласны были с тем, что левых экстремистов в армии надо обуздывать.

Этим и занималась созданная еще осенью 1919 года «служба разведки и контрразведки» рейхсвера. Руководили ею офицеры распущенного отдела III В.

«Во всех подразделениях вооруженных сил и бригадах рейхсвера, — говорилось в приказе командующего рейхсвером от 24 ноября 1919 года, — необходимо создать службы контрразведки». В их задачи должны входить: пограничная контрразведка, защита от иностранного шпионажа, внутренняя агентурная служба, наблюдение за собственными войсками, а также контроль за всей политической жизнью и, в частности, за деятельностью леворадикальных партий. Итак, новая служба преследовала явные политические цели.

Впрочем, руководители новой спецслужбы остерегались повторять опыт Николаи. Они подчеркивали, что их задача — лишь охранять войска от проникновения в их ряды шпионов и политических экстремистов.

Летом 1920 года руководители абвера — службы разведки и контрразведки — въезжают на четвертый этаж дома 72–76 по набережной Тирпица в Берлине. Среди этих людей мы видим майора Фридриха Гемппа, бывшего заместителя Николаи н руководителя новой службы, а также трех действующих офицеров, семерых бывших офицеров и некоторое число служащих.

Начинает абвер очень скромно. Нет денег, недостает простейших подручных средств: радиотехники, фальшивых паспортов, симпатических чернил. В середине 20-х годов, когда жизнь в Германии стабилизируется, Гемпп реорганизует от дел. Подобная структура сохранится в абвере и в дальнейшем. Итак, возникают три отдела: абвер-I (разведка), абвер-II (шифровальная служба и служба радиоподслушивания и перехвата) и абвер-III (борьба со шпионажем). Абвер активизирует свою деятельность на восточной границе, где, как считают, можно ждать нападения со стороны Польши.

При преемнике Гемппа подполковнике Гюнтере Швантесе происходит слияние армейского абвера и военно-морской спецслужбы.

Естественно, на флоте были недовольны грядущей реформой. «Хорошо известно, что разведывательная служба работает тем лучше, чем она децентрализованнее, поскольку это повышает секретность ее действий. Кроме того, громоздкий аппарат в этой сфере опасен по известным политическим причинам, да и вражеской контрразведке легче бороться с его деятельностью», — заявлял командующий ВМС.

Но протесты были бесполезны. 30 марта 1928 года обе соперничавшие прежде службы были слиты воедино. Впрочем, недолго радовался и Шван-тес. В конце 1929 года его сменил ставленник Шлейхера полковник Фердинанд фон Бредов. Интересы флота в его ведомстве стал представлять капитан второго ранга Конрад Патциг.

Он сумел примирить извечных соперников и быстро нашел контакт с Бредовом. Патциг вспоминает: «Бредов был немного тщеславным человеком, а людьми тщеславными очень легко манипулировать». Оба офицера хорошо ладили друг с другом, и в июне 1932 года, когда Бредов покидает свой пост, он рекомендует себе в преемники именно Патцига. Армейские офицеры затаили дыхание: в ведомстве, считавшемся исстари вотчиной прусских военных, будет хозяйничать какой-то моряк. В абвере намечался явный раскол. Положение спасает начальник войскового отдела генерал Адам. Он заявляет, что Патциг заслуживает доверия и всем армейским офицерам следует тесно сотрудничать со своим новым шефом.

Сам Патциг, произведенный тем временем в капитаны первого ранга, быстро доказал всем своим критикам, что он — отличный организатор. При нем абвер развивает бешеную активность. Его агенты проникают в секретные службы неприятельских стран.

Майор Гриммайс, руководитель отдела секретных донесений, старается расширить сеть своих людей на Востоке. Прежде всего разведка интересуется делами в Польше. Наблюдение за ней ведут филиалы абвера в Кенигсберге и Штеттине. Нужны агенты и в Советском Союзе.

Впрочем, у абвера появился и первый надежный союзник. Литовская спецслужба готова помогать немецким коллегам вести разведку на Востоке — в ответ Гриммайс делится с ней секретными материалами по Польше.

АБВЕР И ГЕСТАПО

И вот 1933 год. В Германии возникает новая секретная служба — «тайная государственная полиция». Создал ее прусский премьер-министр Геринг. Он отобрал у уголовной полиции два ее особых отдела — политическую полицию и отдел по борьбе с государственной изменой — и объединил их. Некий почтовый чиновник, придумывая печать, сократил название нового ведомства. Так, Geheimes Staatspo-lizeiamt превратилось в Gestapo. Вскоре миллионы немцев поймут, что нет в их языке слова ужаснее, чем гестапо.

28 февраля 1933 года рейхспрезидент своим декретом — «ради защиты народа и государства» — упразднил все права граждан и позволил полиции без судебного ордера арестовывать людей, обыскивать их дома, отбирать их собственность, прослушивать телефонные разговоры, вскрывать письма. Никогда в стране не было более страшной полиции, чем гестапо.

Напрасно некоторые историки пытаются уверить, что с самого начала офицеры абвера были недовольны диктатом и произволом, которые насаждало в стране гестапо. Нет, напротив, абверовцам нравилось, с какой настойчивостью и удачливостью работает новая служба. Они быстро нашли общий язык. Абверовцы даже подавали советы камерадам из «Stapo» (так официально говорили), как им улучшить работу.

В дальнейшем оба ведомства стали соперничать, но настоящей вражды между ними все-таки не было. Люди гестапо и люди абвера равно были продуктами своего времени. Абвер и гестапо не раз успешно сотрудничали. Так, уже в начале 1934 года им удается обезвредить одного из самых опасных шпионов, угрожавших интересам Германии в этом столетии.

Польский разведчик Юрик Сосновски, бывший ротмистр-улан, глубоко проник в тайны рейхсвера. Ему помогала целая сеть агентов и осведомителей (в основном это были женщины). Друг Канариса Протце, теперь работавший в абвере-III, сумел внедрить в окружение поляка пару своих агенток. Потом он известил об этой операции гестапо, и 27 февраля 1934 года ловушка захлопнулась.

Однако уже в апреле отношения между гестапо и абвером начинают портиться. В это время Гиммлер, руководитель охранных отрядов (СС), добивается, чтобы гестапо вывели из-под контроля Геринга и подчинили ему. Из обычного органа безопасности гестапо превращалось в орган тотального подавления.

Одним из первых эту опасность заметил тогдашний начальник абвера, Патциг. Он точно помнил, когда это случилось: в тот весенний день 1934 года, когда к нему пришел человек, ставший живым Люцифером полицейского государства, новый глава гестапо.

Имя его уже мелькало на страницах этой книги. Помните: юноша, любивший играть на скрипке в комнате Эрики Канарис, кадет, внимательно слушавший Вильгельма Канариса? Юная бестия, дьявол. Это он — Рейнхард Гейдрих собственной персоной.

В апреле 1931 года обер-лейтенанта Гейдриха выпроваживают с флота «за недостойное поведение» (он обещал жениться и цинично отказался). С тех пор Гейдрих до мозга костей ненавидел всех морских офицеров, и Патциг почувствовал это сразу.

14 июня 1931 года Гейдрих, бывший офицер, человек без определенного места работы, приходит к Гиммлеру, педантично-театральному рейхсфюреру СС. Гейдрих чувствовал, какой силой могут стать охранные отряды. Всего за 20 минут этот молодой неудачник начертал на листе бумаги, как нужно организовать контрразведку в частях СС. Она будет защищать партию от врагов. Гиммлер рассматривает этот лист бумаги и объявляет о создании «службы безопасности рейхсфюрера СС» (СД). А самого приблудного посетителя, предложившего эту схему, он назначает шефом новоявленной службы.

Позднее Гейдрих придумывает совершенно новую полицию, которая не будет по примеру привычной нам службы ловить лишь преступников, совершивших какое-либо деяние. Нет, новая полиция не допустит ни малейшего преступления, ни проступка. Не нужно ждать, пока ваши противники начнут сопротивляться вам, нужно расправляться с ними, как только они подумают об этом.

Горе тому, кому придут в голову крамольные мысли и идеи. Не надо обращать внимание на законность. В стране есть только один закон — самый главный: надо беспощадно защищать завоеванную нами власть, диктатуру фюрера.

Шаг за шагом Гейдрих осуществлял свою программу. В марте 1933 года он создает Баварскую политическую полицию. И это только начало. Аппарат Гиммлера начинает поглощать одно управление за другим во всех других землях — пока в стране не остается лишь геринговское гестапо.

В апреле 1934 года вожди СС отнимают у Геринга его тайную полицию. Гейдрих становится ее руководителем, а Гиммлер — инспектором.

Поглотив все полицейские аппараты страны, Гейдрих решил объединить и все разведслужбы. Гестапо не потерпит, чтобы абвер и впредь задавал тон. Бороться со шпионажем — дело гестапо. Патциг стал защищать свое ведомство. Он обратился за помощью к Гитлеру, и тот своим приказом подтвердил: военная разведка и контрразведка останутся обязанностью абвера.

Впрочем, Гейдрих постоянно вмешивается в дела абвера. Так, летом 1934 года он требует от Патцига перечень всех секретных военных заводов Германии. «Я отвечал ему, — вспоминает Патциг, — что такого списка у меня нет. Слишком опасно, если подобный документ попадет в чужие руки».

И вот 30 июня 1934 года, «ночь длинных ножей». Теперь самое время попробовать избавиться от Гейдриха. Подавляя так называемый «мятеж Рема», Гейдрих шагнул далеко за рамки дозволенного ему Гитлером и Герингом. В ту ночь гестаповцы расстреляли многих — совершенно невиновных — военных.

Офицеров абвера особенно возмутила расправа с бывшими их руководителями — Бредовом и Шлейхером.

Группа офицеров во главе с Фриде, капитаном абвера из Дрездена, требует, чтобы Гейдриха убрали. Патциг уговаривает министра рейхсвера Бломберга действовать решительно. Бломберг, заручившись поддержкой ряда министров, встречается с Гиммлером: Гейдриха надо увольнять. Гиммлер выпроваживает ретивого посетителя: это — всего лишь интрига одного офицера по фамилии Фриде, врага гестапо.

Бломберг вне себя. Он попомнит Патцигу, как впутывать его в темные истории, а от противников Гейдриха надо быстрее избавляться. Итак, с этого момента у Патцига испортились отношения с Бломбергом. Министр советует ему наладить тесные связи с итальянскими спецслужбами. Патциг отвечает отказом: у итальянцев «отсталая» разведка и «доверять ей никак нельзя». Спорили они и о том, как действовать против Франции и Польши. Патциг хотел вести воздушную разведку, а Бломберг резко возражал, говоря, что Гитлер запретил ее.

В октябре 1934 года произошел окончательный разрыв. Бломберг узнает, что самолеты абвера, поднявшись на большую высоту, фотографировали французскую «линию Мажино». Министр в сердцах наорал на Патцига: «Мне не нужен шеф абвера, который устраивает такие эскапады!» Хотя командующий сухопутными войсками генерал барон фон Фрич тут же вступился за начальника абвера (ведь воздушная разведка проводилась по просьбе Фрича), министр был неумолим. Патциг должен уйти в отставку и назначить преемника.

Напоследок шеф абвера еще раз пытался предупредить своих товарищей и начальство, сказать им, насколько опасны гестапо и СС, но его не слушали. Министр рейхсвера резко оборвал его: «СС — организация фюрера!» Патцигу осталось лишь горько обронить: «Я сожалею, что фюрер не знает, какое стадо скотов он развел».

Его преемник — национал-социалист Канарис — также не слушал его предостережений. Напротив, он удивился, что Патциг не сумел ужиться с Гейдрихом и его людьми. «Успокойтесь, — сказал новый шеф абвера, — я с этими юнцами разберусь».