22:17
Свет на крыльце горел, она двигалась к нему, как заблудившийся корабль к маяку.
День от пугающего перешел к нереальному, а потом к разбитому, Дана не знала, кем
была. Какой была. Оставив Этана, она радовалась три улицы, но потом вернулось
головокружение, а потом и сомнения с разными страхами, которые не давали ей покоя в
Крейгере. Эти страхи принесли с собой огромную и запутанную депрессию, давящую на
ее плечи, делающую каждый шаг сложным, словно она брела в грязи. Все счастье утекло.
Ничто не казалось правильным. После переезда Дана словно потеряла связь со своей
сущностью. Она привыкла к порядку. Получать хорошие оценки, всегда приходить
вовремя, не слушать безумцев, ходить в церковь. Молиться. Все это.
Теперь у нее были странные сны, убийца, путешествия разума и избиения людей.
Она все еще была собой? Даной Кэтрин Скалли?
Или Луч был прав, и она становилась кем–то другим? Если так… что?
Свет на крыльце был теплым и безопасным. Она замерла, увидев сидящую там
фигуру.
– Папа… – прошептала она.
Она стояла в сотне футов, в тени большого дерева напротив старой церкви. Папа был
большим. Грузным, крупным, с бычьей шеей. Он выглядел и был крепким. Но теперь она
видела его уязвимым. Папа сидел на крыльце, склонив голову над книгой. Он не был
крепким. Не был капитаном Уильямом Скалли из военно–морского флота. Он был
мужчиной средних лет весенним вечером. В мягкой фланелевой рубашке. Красно–черной,
которую очень любил. Она была старая и поношенная, и Дана знала каждую дырку на
рубашке, каждое зашитое место, она знала, что папа не позволит маме выкинуть эту
рубашку. Только не эту. Она была знакомой, и он носил ее, когда хотел выбраться из кожи
работы и ответственности. Он был в этой рубашке во многих лучших воспоминаниях
Даны. Путешествия семьей. День, когда папа научил ее ездить на велосипеде, когда он
отвел ее в магазин мороженого у старого отеля в Коронадо, когда она сломала руку, упав с
дерева. Он был в ней в день, когда Чарли принесли из больницы крохой. Он был в ней в
ночь, когда они начали читать «Моби Дика» вместе, когда Дане было девять.
Эта рубашка.
Папа.
Она стояла там, уткнула лицо в ладони и заплакала.
– Дана…? – сказал голос. Папа. Она посмотрела сквозь пальцы и увидела, как он
спускается с крыльца. – Дана, это ты? – прорычал он. – Мелисса сказала, что ты на
занятии, но ты серьезно опоздала, юная леди. Уже за десять. Чем ты думала? С
происшествиями в городе нам нужно поговорить о твоем здравом смысле.
Она хотела убежать прочь. Но Дана побежала к нему, добралась до дома, и ее папа
спустился с крыльца, раскинул руки и поймал ее. Он замер на миг, а потом прижал ее к
себе, обнимал сильными руками, целовал ее волосы, а она прижалась к нему и постоянно
рыдала.
– Папочка… о, папуля…
Уильям Скалли крепко обнял дочь, словно был якорем, удерживающим ее в мире.
Он уже не ругал ее, не спрашивал, что случилось. Он не портил момент вопросами. Они
придут позже. Он обнимал ее и прошептал ее особое имя.
– Старбек, – сказал он, его голос был сдавленным от слез
* * *
Позже они сидели на крыльце. Она была в свитере, ее голова лежала на его груди.
Тишина была их другом, они были ей рады.
Шло время, и ее отец заговорил.
– Ты же знаешь, что все можешь мне рассказать, – мягко сказал он.
Она молчала.
– Это мальчик?
– Что? Нет.
– Школа?
– Нет.
Он молчал мгновение.
– Дана, это из–за погибших детей? – она молчала, отец тяжко вздохнул. – Знаю, тебе
было сложно, когда учитель умер в Сан–Диего.
Дана отогнала воспоминание.
– Это было печально, но это… – это другое.
– Я не позволю ничему случиться с тобой, – сказал он.
– Знаю.
Во дворе играл мелодию одинокий сверчок. Вдруг зазвучал второй. Они словно
соревновались, но потом заиграли хором. Это было мило. Это вернуло один шуруп в
машину мира.
– Ахав? – сказала она.
– Что такое, Старбек?
– Знаю, поздно, но мы можем немного почитать? Мы давно так не делали.
Ее грудь сдавило, словно просьба причиняла боль ему. Но он сказал:
– Конечно. Идем. Книжка на кофейном столике.
Она ушла внутрь и принесла потрепанную копию «Моби Дика». Папа надел очки для
чтения, открыл книгу на месте, где они остановились давным–давно. Они не в первый раз
читали книгу. Они знали историю наизусть, но возвращались к ней не поэтому. Это
соединяло их, и Дана порой задумывалась, была ли книга так важна для него, как для нее.
В ее отце была печаль, которую она не понимала, и она подозревала, что его холод был
защитным механизмом военного. Она знала, что в его груди билось сердце.
Она хотела найти ключ к нему. Она не знала, был ли он другим в море. Ей нравилось
думать, что он любил рассекать волны, преследовать китов, ориентироваться по звездам, и
хмурым он был, потому что был на суше, а не из–за семьи. Но она не спрашивала, потому
что могла узнать правду, которая сильно ранила бы, потому что правда порой не радовала.
Они читали книгу, сверчки пели друг другу в траве, какое–то время тени держались в
стороне.
ГЛАВА 57
Крейгер, Мэриленд