Агапи в Радужном мире

Глава 14

— Утро вечера мудренее, — первое что я сказала, открыв глаза. За ночь пришла твёрдая уверенность, о которой я объявила своей команде. — Парни, сегодня возвращаемся домой.

— Но сначала в песочек, — нетерпеливо заявил кот, протягивая мне травмированные лапки.

Понимая, что сам котик не справится, подхватила любимца на руки и пошла искать ему укромное место.

Отмахнулась от приветствий Ывносара:

— Потом, потом — мне бы зверя выгулять. Где тут есть песок или земля рыхлая?

— Там, — махнул вглубь участка хозяин, — у заднего плетня.

Цепляя юбками неизвестные колючки, торопливо шагала к густому кустарнику, росшему вдоль ограды. Земля в тени растений была мягкой, и я аккуратно поставила на неё Филиппа.

— А ямку? — осматривая ровную поверхность, жалобно попросил кот.

Отломила щепку от тына и безропотно разгребла углубление:

— Такое устроит?

— Нормально, — прихрамывая, доковылял до подготовленного места котик и начал моститься, выбирая удобную позу. Но заметив, что я наблюдаю за ним, обиженно прошипел:

— Иди погуляй. Позову потом.

Смеяться в голос не стала, чтобы не обидеть стеснительного зверька. Сдерживая улыбку, пошла посмотреть, что же там дальше, за оградой.

За плетнём кто-то пытался заглушить собственные рыдания. Но, похоже, горе было такой силы, что всхлипы вырывались и через платок, прижатый к лицу, и через ладони, которыми женщина старательно зажимала себе рот.

— Что случилось? Почему ты так горько плачешь? — осторожно дотронулась я до плеча страдалицы. — Могу ли я чем-то тебе помочь?

Женщина, поняв, что она не одна, затихла и отрицательно затрясла головой.

— Всё в порядке, — глухо сказала она в мокрый от слёз платок. — Мне не нужна помощь.

По голосу я её и узнала. На маленькой полянке среди кустарника, спрятавшись от всех, рыдала Мурун. Понимаю, что у женщин время от времени наступает непреодолимое желание поплакать. Причина не важна: сломанный ноготь, грустный фильм, за компанию с подругой. Такие слёзы полезны. Они омывают душу, смывают накопившийся негатив, гармонизируют эмоции. Лучше вовремя десять минут поплакать без особой причины, чем потом болеть от накопленных стрессов и раздражения.

Но слёзы Мурун были другие. Так рыдают, когда понимают, что надежды больше нет. Всё кончено, и не будет больше в жизни ничего светлого и хорошего.

— Ну нет, так нет. Зато у меня к тебе дело есть, — согласилась я, но уходить не торопилась. Наоборот, подобрала опостылевшие юбки и присела рядом. — Ты поплачь. Я подожду.

Сорвала с куста ветку и, не глядя на соседку, принялась не торопясь ощипывать с неё мелкие листочки. Оторву, покручу в пальцах, рассмотрю со всех сторон и пущу планировать по лёгкому утреннему ветерку. Знала, что Мурун наблюдает за моими бессмысленными, монотонными, повторяющимися действиями, как и то, что наблюдение за мной её успокоит лучше слов и отваров.

«Агуня, ты где? — позвал меня ментально кот, не желавший признавать никаких других моих имён. — Я уже всё. Забери меня».

«Лапушка, а ты мог бы ко мне перетечь? Я тут рядом, за кустами», — попросила Филиппа, надеясь на то, что кот не станет капризничать.

«А ямку закопать?»

«Позже!» — ответила я, и почти в то же мгновение мне на колени плюхнулась тушка фамильяра.

Ведя ментальные переговоры с питомцем, даже на минуту не переставала ощипывать веточку, засыпая маленькую полянку оборванными листьями. Моя веточка уже наполовину облысела, но зато рыдания прекратились, всхлипы слышались всё реже и реже. И наконец я услышала тот самый глубокий прерывистый вздох, которым обычно заканчивается поток женских слёз.

— Вот и я такая же сломанная, ощипанная, засыхающая, как эта несчастная веточка, — сказала Мурун грустно, потянулась и забрала у меня замученный побег. Покрутила его в руках и вдруг, резко зашвырнув ветку в кусты, воскликнула: — Зачем он тогда так сказал?

— Кто сказал, Мурун? — не поняла я.

Та посмотрела на меня так, словно только что увидела. Опухшее от слёз лицо, покусанные губы, глаза, блестевшие от невысохших до конца слёз. Женщина смотрела на меня невидящим взглядом, думая о чём-то своём, и вдруг цепко схватила меня за руку.

— Послушай, добрая госпожа, я тебе сейчас расскажу всё, а ты реши, что мне дальше делать.

Ой, нет! Избавь меня, ради Великой Вселенной, от душевных стриптизов и роли судьи! Хотелось закричать, вырвать руку и, подхватив кота, убежать в дом. Но вспомнив, что я врио местной богини, промолчала.

— У отца на базаре была лавка. Он очень гордился тем, что торгует не в рядах, а в собственном магазине. Товар был такой же, как и на рынке, но не надо бродить в толпе в поисках нужного, торгуясь за каждую репку, а можно купить всё в одном месте. Дела шли успешно, работы было много, и уже в семь лет я помогала по мере сил. Конечно же, тяжёлые мешки меня не заставляли таскать. Но я могла посчитать и записать остатки, следила за чистотой в лавке, оставалась за прилавком, когда отцу необходимо было отлучиться. Мне нравилось учиться читать, считать и писать. Даже подумать не могла, что это станет моим проклятием.

Вторую жену отец взял, когда мне было лет двенадцать. Несмотря на скупость и предстоящие траты, он вдруг решил, что моя мать старая, скучная и не вдохновляет его. Так в доме появилась девушка старше меня года на четыре. Обычно столь юных не отдают второй женой, но семья мачехи сильно бедствовала и закрыла на глаза на традиции, позарившись на выкуп. Отец потерял голову. Он ужом вился, балуя девушку, желая заслужить её расположение. Дорогие ткани, золотые браслеты, сладости и редкие фрукты нёс отец в комнату своей возлюбленной. В те дни, когда в сады правителя за плату открывали доступ, он возил её гулять под тенью цветущих шкиду.

Мы с мамой только переглядывались, помня о его жадности. Обычно наша семья ела то, что уже нельзя было продать. Одежду латали и перекраивали по многу раз. Украшений, даже самых неказистых, у нас с мамой никогда не было. А выходить из дома было запрещено — чтобы обувь не стаптывали. Да мы сами не стремились на прогулки. Куда пойдёшь в таком тряпье?

Вскоре родилась Турна. Отец даже соседей угостил в честь такого события, чем несказанно удивил всех. К сожалению, молодая мать не перенесла трудных родов и через неделю умерла. Вместе с ней умер и мой отец. Нет, он был жив телом, но его душа ушла вслед за любимой. Он целыми днями сидел в её комнате, перебирал подаренные жене подарки и что-то бормотал себе под нос.

Турну мы с мамой выхаживали вместе. Я разрывалась между работой и домом, понимая, как много сейчас зависит от меня. Так продолжалось три года.

Однажды утром постаревший отец вышел из комнаты, в которой жил затворником всё это время, и пришёл в лавку:

— Покажи мне книги учётные, — потребовал он, даже не пожелав мне дня хорошего. — Небось всё моё добро по ветру пустили, пока я…

Он не закончил фразу, а углубился в ревизию, громко стуча абаком. Мы с мамой, предвидя это, жили очень экономно. Но всё равно, каждый раз, видя в столбце расходов покупку платьица или башмачков для Турны, отец сжимал кулаки и бормотал:

— Ещё и эту кормить… Выгнать всех на улицу и жить спокойно одному.

Жизнь замерла. Мама тенью скользила по дому, маленькая Турна не шумела и не бегала, как все дети в её возрасте, а я с утра до позднего вечера работала в лавке. Мы боялись рассердить отца и оказаться без крыши над головой.

Так прошло ещё десять лет. Мне очень хотелось выйти замуж, уйти из-под жёсткой опеки скупого отца, но никто не предлагал стать даже второй женой. Это я так думала, пока случайно не услышала разговор матери с отцом. Как она осмелилась задать ему вопрос, не понимаю до сих пор.

— Отец, Мурун уже взрослая женщина, ей давно пора обзавестись семьёй и детьми. Почему ты отказываешь всем, кто просит тебя отдать её в жёны?

— Забудь об этом! Кто в лавке работать будет? Наёмнику платить надо, и он обязательно воровать будет. Может быть, когда-нибудь потом.

— Да когда же потом, если ей уже двадцать шесть лет? — всплеснула руками мать.

— Замолчи, женщина! — рявкнул на неё отец. — Чтобы я больше таких разговоров не слышал! И не вздумай проболтаться, что к ней сватаются. Ума хватит у дуры — сбежит с любовником, а работать за неё ты будешь?

Прорыдала я тогда всю ночь, оплакивая свою несчастную жизнь. Но не зная, как можно что-то изменить, смирилась, решив, что такова моя судьба.

Так и жили. Вскоре матушка тихо, как и жила, ушла в пределы Пресветлой богини. А Турна, чтобы не скучать дома одной, присоединилась ко мне в лавке. Она не умела считать и писать, зато отлично ладила с покупателями.

Ывносар давно уже сдавал в нашу лавку плоды со своего поля. Сначала с ним рассчитывался отец, потом я. Мужчина никогда не задерживался поболтать, как часто делали другие поставщики. Только однажды обмолвился, что дома ждут жена и сыновья.

Он и сейчас интересный, а молодым был очень хорош собой. Сильный, но не приземистый, а высокий и стройный. Глаза такие большие, чуточку грустные. Когда снимал шапку, то густые, чёрные как смоль, волосы рассыпались по плечам.

Турна, увидев его впервые, даже рот приоткрыла. Потом требовала от меня подробно рассказать всё, что о нём знаю. Я ей честно сказала, чтобы выбросила Ывносара из своей глупой головы. Идти второй женой к крестьянину ей не пристало. Да и сам мужчина ни разу о таком не обмолвился.

Сестра кивнула, расспрашивать перестала, но когда фермер приезжал в лавку, то жадно его рассматривала и пыталась разговорить. Только он почти не замечал девочки, которая была немногим старше его сыновей.

Когда наша жизнь перевернулась, Турне едва шестнадцать исполнилась, и я начала задумываться о женихе для неё. Не хотелось, чтобы она мою судьбу повторила, оставшись старой девой, хоть и не желала сестрица слышать ни о ком, кроме Ывносара. Похоже, горячо молилась Пресветлой Турна, если всё случилось так, как случилось.

Всегда обязательный и пунктуальный Ывносар пропустил две поставки. Отец орал, обещая не пускать на порог нерадивого фермера, но, когда тот приехал, забыл о своих угрозах. Чернее грозовой тучи, печальнее сухих рек зашёл крестьянин в лавку.

— Простите, что не смог раньше приехать. Жена у меня умерла. Не смогла разрешиться от бремени, — объяснил он своё отсутствие и пошел разгружать повозку.

Отец вздрогнул, вспомнив о своём горе, закрыл лицо руками и бросился вон. В лавке мы остались с Турной вдвоём.

— Мурун, это мой шанс, — вцепившись в мой рукав, горячо зашептала сестра, — сейчас или никогда. Я поеду к нему и попрошусь в жёны. Иначе он немного опомнится и быстро найдёт мать для своих мальчиков, а я останусь с разбитым сердцем.

— Ты с ума сошла! Так никто не делает! Тебя отец ни за что не отпустит, — тоже шёпотом отговаривала я Туну. Но кто бы меня слушал.

— Или помоги мне, или не мешай! — заявила она и убежала в дом, собирать вещи.

Отпуская товар, считая и делая записи в книгу отчётов, я думала о Турне. Маленькая смелая девочка решила взять на себя ответственность за свою жизнь. Но как может всё обернуться? Где она будет искать Ывносара, даже не подозревающего о том, что его ждёт в ближайшие часы? Вдруг он её не примет? Она же и домой не сможет вернуться, отец назад её не пустит. И тогда я приняла решение:

— Турна, я поеду с тобой!

— Ты хочешь меня проводить?

— Нет. Я хочу уйти из дома отца. Если Ывносар тебя возьмёт в жёны, то я буду помогать вам вести хозяйство и ухаживать за детьми. А если нет, — Турна вздрогнула, — то разделю с тобой бездомную судьбу.

Конечно, я не сказала сестре о своей тайной мечте. Часто, беря первой женой юную девушку, мужчина одновременно второй женой берёт её старшую незамужнюю или вдовую сестру. Надеясь, что так случится и с нами, закрывала в последний раз лавку, прощаясь с родным домом.

Наверное, я недостаточно усердно молилась Пресветлой или богиня не услышала мою просьбу — всё повернулось не так.

— Ну зачем, зачем он тогда так сказал? — прервала рассказ Мурун, уткнувшись лицом в колени и накрыв голову руками, сомкнутыми в замок, явно желая спрятаться от всех своих бед.

Кот, которому надоело слушать историю непонятных для него страстей, завозился у меня на коленях и спросил:

— Может, пойдём поедим уже?

Я прикрыла ему пасть ладонью и ментально цыкнула:

«Ты чего творишь? Она и так на грани сумасшествия, а тут ещё говорящие звери».

«Пусть уже скажет суть и пойдём завтракать. А то мы так до вечера здесь просидим», — вывернулся из ладони Филипп.

«Потерпи. Мне кажется, уже недолго до конца рассказа осталось», — почесала питомца за ушком.

Наша с котом возня отвлекла Мурун от причитаний. Она громко высморкалась, глубоко вздохнула и продолжила свою исповедь.

— Растерянный Ывносар, на голову которому мы свалились как дождь с ясного неба, принял предложение Турны. Так зажили мы новой семьёй в новом доме. Хоть и не второй женой была я, но не чувствовала себя бесправной приживалкой. Ывносар прислушивался к моим советам, его сыновья звали меня тётушкой, а Турне было не до меня. Она наслаждалась счастьем семейной жизни. Как-то очень быстро у неё появилась подружка, которая проводила у нас все дни напролёт.

Не нравилась она мне. Всюду совала свой длинный нос, словно вынюхивала что-то. Ещё я заметила, что подружка эта строит глазки Ывносару. Сказала об этом сестре, но та отмахнулась: «Показалось тебе!». Но я-то знала, что не показалось, и стала присматривать за разлучницей. Тем более что Туна была на сносях. Хоть и носила она легко, не страдая от беременности, но женщины ближе к родам становятся малопривлекательны.

Больше всех в ожидании появления младенца волновался Ывносар, потерявший первую жену родами. Всё свободное время он ни на минуту не отходил от Турны, радуя её своим вниманием и заботой. Дела и Шеля родились крепкими и здоровыми, они спокойно спали по ночам, хорошо ели и не доставляли особых хлопот. Турна не могла нарадоваться на своих девочек. Подружка была забыта и как-то незаметно исчезла из нашей жизни.

Казалось, в доме воцарилось счастье. Парни подросли и усердно помогали отцу в нелёгком крестьянском труде, увеличивая достаток. Зная секреты рынка, я посоветовала Ывносару сменить закупщика, не переживая о том, потерпит отец убытки или нет. Он же не переживал о моей судьбе, думая лишь о своём удобстве.

Так прошло десять лет. Парни привели в дом невесток. Девчушки подросли и стали помогать по хозяйству. Жили мы дружно и весело.

Но однажды я заметила, как у забора мелькнула знакомая фигура бывшей подруги Турны. Она забегала к нам, но всё реже и реже, а тут вдруг появилась. Крадучись пошла я посмотреть, чего это она там крутится. Оказалось, что там Ывносар чинил плетень. К началу разговора я не успела. Услышала только:

— Странно ты шутишь. Но вот что скажу: если вдруг с моей Турной что-то случится, то я лучше на Мурун женюсь, но никак не на тебе. Уходи. И не ходи к нам больше никогда.

Меня как кипятком ошпарили. Я стояла, привалившись к стене и задыхалась от осознания, что счастье, моё счастье, может исполниться. Пусть поздно мне уже быть матерью, но я могу познать любовь мужчины. Радовалась я недолго, вспомнив, что препятствием к счастью было условие: «Если с моей Турной что-то случится». Что плохого может случиться с молодой здоровой женщиной? Не дождусь этого никогда, вздохнула я. Но ядовитое зерно надежды было брошено и начало разъедать мою раненую душу. Поверь, я сопротивлялась этим мыслям, гнала их от себя, но… Словно кто-то шептал и днём, и ночью: «Ты могла бы быть счастлива».

Однажды не выдержала и пошла к пещерам, где жила старуха-травница. Отдала ей десять монет за малый пузырёк, в котором плескалась белая жидкость. Всего десять капель, по монете за капельку. «Она и не почувствует ничего», — успокоила старуха, протягивая флакончик. Как же я тогда хотела убежать, но протянула руку и взяла. Одна капелька в десять дней. На сто первый день она не проснётся.

Я смогла капнуть в суп Турны только одну каплю. Потом пошла и выбросила флакон в реку. Поняла, что быстрее сама все разом выпью, чем буду медленно убивать сестру. Пусть даже и ради счастья быть с любимым мужчиной.

Филипп снова завозился на коленях.

«Слушай, так она что, этого мужика любит?»

«Да. Разве ты ещё не понял?»

«Офигеть, бразильский сериал!»

«Откуда ты знаешь о сериалах? Я же их никогда не смотрела».

— Интересный у тебя зверёк, — сказала Мурун, наблюдавшая, как кот устраивается поудобнее. — Никогда таких не видела.

— Да, он очень редкий, — погладила котика по спинке и спросила: — Что же дальше было?

— Дальше ты знаешь. Турна даже от одной капли заболела. Пришёл местный целитель, посмотрел глаза, язык, ладони и сказал:

— Если через десять дней не станет хуже, то через треть оборота выздоровеет окончательно.

Кажется, он понял причину недомогания, но не стал никого обвинять, не убедившись окончательно. Но Ывносар ему не поверил. Он возил лекарей, платил им деньги за визиты и лекарства, пока совершенно не разорился.

Я молчала. Молчала, когда целитель говорил о десяти днях, молчала, когда городские лекари выдумывали несуществующие болезни и давали бесполезные лекарства. Мне страшно было признаться в том, что я сделала. Я даже не смела молиться Пресветлой, выпрашивая прощение.

Но страшнее всего мне было сегодня утром, когда я зашла проведать Турну. Она смотрела на меня и грустно улыбалась, качая головой. Я поняла, что она всё знает, не выдержала её взгляда и убежала сюда.

Скажи, что мне теперь делать? Если бы я могла уйти…

— Куда? — не поняла я.

— За грань. В царство теней, — едва слышно прошелестела Мурун, так, словно уже стала тенью.

— Знаешь, мне кажется, ты этим вину свою не искупишь. Ни перед семьёй, ни перед Пресветлой матерью нашей. Семье ты должна помочь вернуть прежнее благосостояние. Без твоих знаний и навыков они не смогут поднять новое для себя дело. Кстати, подумай, кого из семьи ты сможешь обучить учёту.

— Шелю могу. Она очень сообразительная и схватывает всё на лету. Младшую невестку тоже надо научить. Если у них в планах отделиться и переехать в Столицу, то должны уметь вести учёт, — думая о предстоящих делах, Мурун собралась и перестала шмыгать носом.

— Вот и хорошо. Для того, чтобы получить прощение Пресветлой, потрудиться придётся больше.

— Я готова, — смиренно опустила голову несчастная жертва собственной любви.

— Давай об этом позже. Мой питомец проголодался, да и я с удовольствием выпила бы чашку кофе с бутербродом из овечьего сыра.

Мы поднялись, отряхнули юбки и пошли по направлению к дому.

«А ямку закопать!» — напомнил кот, вольготно расположившийся в колыбели моих рук.

— Подожди немного, — попросила я Мурун, разговор с которой был ещё не закончен.

Шагнула в сторону, где справил нужду Филипп, и, сметая ногой мягкую почву, замаскировала следы его пребывания.

«Теперь твоя душенька довольна?» — потрепала загривок питомца.

«Пойдёт. Хотя грести следует старательнее», — зевнув, ответил фамильяр.

— Ты говорила, у тебя ко мне дело есть? — напомнила женщина, терпеливо дожидавшаяся, пока я выполню поручение кота.

— Да. Надо составить договор о выплате процентов с прибыли. Знаешь, как это правильно сделать?

— Знаю. Но не понимаю, зачем. Ывносар никогда не нарушит… — начала было Мурун, но я её прервала.

— Бывает, сам человек не знает, что сделает по сложившимся обстоятельствам, — собеседница виновато опустила голову. Сделав вид, что не замечаю её реакции, я продолжила, — поэтому мы зафиксируем обещания на бумаге и скрепим их нашей подписью. Так будет куда надёжнее.

— Ты права, — согласилась собеседница, ускорив шаг. Любое, даже случайное, напоминание о её преступлении бередило раны души, заставляя бежать и прятаться.

— Подожди, — задержала я её. — Вот что думаю… Не надо рассказывать свою историю семье. Достаточно покаяться перед сестрой. И рассказать о том, как грех искупать будешь.

Мурун грустно покивала:

— Ох, натворила я дел.

— Там, где я родилась, говорят, что жизнь прожить — не поле перейти.

— Как это?

— В смысле, что всякое может случиться. А один мудрый Учитель сказал: «Первым пусть бросит в меня камень тот, кто сам безгрешен».

— Бросил кто? — широко распахнув глаза и прикрыв рот ладошкой, несчастная женщина с трепетом ждала важного для себя ответа.

— Не нашлось таковых.

Хоть я и собиралась выехать в Столицу пораньше, но подписание договора, который мне зачитал Аер, наставления по приготовлению и подаче кофе, согласование суммы дотации в кофейню и сроков предоставления отчётов — деньги счёт любят — заняло всё утро и часть дня.

— Как же я устала «отдыхать», — выдохнула, садясь в повозку Синоса. — Приеду домой, залезу в ванну и буду расслабляться.

— Понимаю, — разулыбался возчик, поправляя на себе упряжь. — Мне тоже мало времени в Деревеньке для отдыха остаётся.

При этом выражение его лица было таким довольным, что слова эти никак не воспринимались жалобой.