Агент полковника Артамонова

Тырново. 1869. 25 июля

Целый день не случайно парило. С северо-запада надвигалась грозовая туча, закрыла собой солнце. Сверкнула молния, потом еще и еще. От раскатов грома вздрогнули тянувшиеся над проселком виноградники. Город потонул во мгле.

Крученый вихрь пробежал по дороге, поднял чуть ли не до неба придорожную пыль. Мощный ливень не заставил себя долго ждать. Небо, казалось, прорвало. Вода хлынула на виноградники, на кибитки.

Обе цыганские кибитки вместили всех. Но напор дождя был такой силы, что оказалось невозможным надежно спасти картографическую бумагу.

«Пропал недельный труд», — с горечью подумал Николай Дмитриевич. И когда ливень немного утих, приказал продолжить путь.

— Гостиница в Тырново есть? — спросил он Фаврикодорова.

— Раньше не было, — ответил Константин. — Последний раз я здесь был, когда бежал от габровских ищеек. Отсюда мой родственник, по-вашему тесть, тайно увозил меня в Систово. Там я ночью, примерно в такую же погоду, переплывал Дунай.

— Родственник жив?

— Не знаю.

— Желательно с ним бы встретиться.

— Встречусь. Если он жив.

У Николая Дмитриевича была мысль: с таким местным жителем, если он патриот Болгарии, хорошо бы завести знакомство, в будущем мог бы приютить нашего лазутчика. Не будет он в незнакомом городе спрашивать, есть ли в этом населенном пункте хан, то есть заезжий двор.

В Тырново, в эту древнюю столицу Болгарии, попали уже в сумерки. На Стамбульской улице первый встретившийся горожанин — это был босоногий мальчишка лет двенадцати — показал на высокий каменный дом с широкой, во всю стену, верандой:

— Вы ищете хан? Вот он. Но вы лучше туда не ходите. Все комнаты заняли инженеры.

— Турецкие?

— Не.

— Французы?

— Не, — отвечал односложно, как дети заставляют взрослых отгадывать загадки.

— А кто же?

— Ну, которые, как турки, бьют нас палками.

— Понятно, англичане.

— Да-да! В хане и лошадей негде ставить. А сено может вам продать мой отец. Сейчас я узнаю.

— Тебя-то как звать?

— Георгий.

— А фамилия?

— Денков.

— Ну, беги, Георгий Денков.

И мальчишка убежал.

Постоялый двор действительно был забит иностранцами. В нескольких верстах от Тырново они руководили работами по восстановлению крепости, которая была до основания разрушена лет тридцать назад. На западной окраине города возводилось укрепление. Зачем оно туркам, могли ответить английские инженеры.

В ходе уточнения топографических карт экспедиция посещала уже третий город, и везде на его подступах велись инженерные работы.

Да, топографические карты, отпечатанные в Париже, нуждались в основательной переработке. Когда русские войска опять подойдут к Дунаю — а это после Крымской войны, в чем был убежден капитан Артамонов, обязательно произойдет, — потребуются не только в штабах, но и в батальонах и батареях карты со всеми изменениями на местности. Прежде чем пойдет пехота и кавалерия, артиллерия должна будет поработать там, где сейчас усердствуют англичане.

Николай Дмитриевич размышлял, имея опыт офицера Генерального штаба. Не случайно его из числа многих претендентов отобрал для выполнения особой миссии профессор Обручев.

Николай Николаевич Обручев представил капитана Артамонова военному министру генерал-фельдмаршалу Милютину.

— Этот офицер, — сказал профессор, — наиболее подходит для работы в Турции. У него, как я уже не однажды убеждался, острый глаз и гибкий ум, склонный к анализу явлений.

Профессор Обручев выразил свою мысль в манере римских ораторов, того же Цицерона. Военный министр, сам будучи профессором Академии Генерального штаба, его прекрасно понял.

Дмитрий Алексеевич Милютин и Николай Николаевич Обручев, старые друзья и единомышленники, оскорбленные поражением России в Крымской войне, когда Англия и Франция заставили Россию подписать унизительный мир, готовили реванш — во что бы то ни стало взять Константинополь, утвердиться на берегах жизненно важного для нашего Отечества выхода в Средиземное море.

Их стремление, зная мнение обоих, горячо разделял капитан Артамонов. Для него даже само слово «Стамбул» вызывало брезгливую мину. Каждому славянину известно, что Константинополь веками питал славянскую цивилизацию идеями добра и справедливости. Поэтому в русской офицерской среде все настойчивей раздавались призывы: «Даешь Константинополь!»

Как-то раз Николай Дмитриевич, будучи с невестой в офицерском собрании, от нее услышал: «Коля, ведь в Турции избегают произносить слово „Константинополь“, как будто его нет». — «Зато он есть в сердце каждого русского офицера», — ответил капитан, как отвечал бы на экзамене по офицерской этике.

Евгении Михайловне ответ понравился. Она тоже была патриоткой-славянофилкой. Рассказала отцу, что ответил ей жених, и Михаил Игнатьевич Пчельников, этот чиновник высокого ранга, верный идеям объединения славян, сказал: «Я твердо верю, Николай войдет в Константинополь победителем».

Вспомнив этот эпизод, Николай Дмитриевич невольно усмехнулся: до поверженной столицы Оттоманской империи еще так далеко, а ночлег в Тырново надо было искать сейчас.

Не сразу, но ночлег нашелся. Мальчишка, который побежал к отцу спрашивать, продаст ли он сено, оказал добрую услугу.

Для верности, чтоб отец мальчика согласился продать сено, Константин Фаврикодоров шепнул: «Запомни, Георгий, эти дяди от деда Ивана».

— Русские? — обрадовался мальчишка. — Русским мой отец обязательно продаст.

Отец Георгия сделал больше. Он не только почти задаром отпустил сено, но и предложил ночлег для всей экспедиции, а для лошадей — уютную конюшню. Во двор загнали кибитки.

— За имущество не беспокойтесь. На ночь я спускаю псов, — заверил гостеприимный хозяин. Внешне он мало был похож на болгарина: светло-русый, голубоглазый. В нем четко проглядывало что-то восточно славянское.

Хозяйка, средних лет миловидная шатенка, приготовила ужин: кукурузную кашу на сливочном масле. Насквозь промокшие геодезисты ели обжигающе горячую кашу, хвалили хозяйку:

— Такой мы и дома не едали.

Знаток кулинарии Хоменко показал свою осведомленность:

— У нас в Приднестровье эта каша называется мамалыгой.

Хозяин с гордостью ответил:

— Мой дедушка родом из Приднестровья. Попал к туркам в плен. Перевозил через Дунай суворовских лазутчиков. Лазутчики попали на засаду, с ними был мой дедушка-лодочник. Русские отбивались до последнего вздоха. Там и легли под турецкими ятаганами. Вместо плена русские предпочли смерть. Царство им небесное.

Хозяин перекрестился, как в России крестятся православные — тремя перстами.

— А как же ваш дедушка в живых остался? — заинтересованный рассказом, спросил Чикутин.

— Дедушку схватили. Тогда ему было, как сейчас Георгию, — показал на сына. — Дедушку продали в Грецию. Купец из Габрово, болгарин, выкупил его, взял на воспитание.

Константин, тоже взволнованный рассказом, чуть было не спросил, кто этот габровский купец, но сдержал себя.

Николай Дмитриевич предостерег:

— Не стоит намекать, что вы местный житель. Заинтересуются вашим прошлым, выйдут на вашего мудира. А тот вспомнит о поджоге почты…

Утро следующего дня выдалось солнечным. Русские, поблагодарив Денковых, выехали в поле, занялись привычной работой. А Константин Фаврикодоров, получив инструкции от начальника экспедиции, тайно отправился в Габрово.

По совету Николая Дмитриевича ему пришлось изменить свою внешность. Теперь у него была борода с проседью и огромная копна курчавых волос. Турецкий костюм делал его неузнаваемым.

В руках он нес плетеную из ивовых прутьев круглую корзину. Эту корзину он припас еще в Варне на базаре мелких поделок. Там же он купил два пакета анатолийского табака — отцу в подарок, матери — иконку с изображением святого Кирилла, просветителя болгар, сыну — ножик из немецкой стали, а жене, если удастся ее увидеть, серебряный перстенек с изображением ангела.

А еще были при нем несколько золотых монет с изображением двуглавого российского орла и на гербовой бумаге свидетельство, удостоверяющее Фаврикодорова как подданного России, участника научной геодезической экспедиции.

Свидетельство — это охранная грамота. Но у жандарма, который потребовал бы документ, вызвало бы недоумение, почему этот болгарин в турецкой одежде?

Расчет был до наивности прост: правоверный турок — господин над болгарином, документы спрашивать вряд ли кто посмеет.