Я сидел на завалинке и мрачно смотрел на облако, похожее на клок грязной шерсти. Настроение было ни к чёрту.
Вчера вечером я так воодушевился тем, что помогу общаться двум родным душам — Серафиму Кузьмичу и Герасиму Ивановичу, что ночью спал от силы несколько часов, а то всё сидел, мастерил доску. Сделать я её решил усреднённо, на манер «Скрижали небесного оракула» и спиритической доски Уиджа, в каком-то сериале в прошлой жизни видел, уже точно не помню в каком именно.
В общем, я нашел во дворе подходящую деревяшку, немного обрубил её топором, затем нанёс сверху слово «ДА», а внизу «НЕТ». Слева написал «ЗДРАВСТВУЙ», справа — «ПРОЩАЙ». Ближе к центру двумя рядами я написал буквы алфавита, а ниже — цифры, от нуля до девяти. Пирографа (электровыжигателя) у меня не было, поэтому я поступил просто: процарапывал генкиным перочинным ножиком необходимые буквы и цифры, затем осторожно заливал в царапины обычные школьные чернила. Дело было муторное, медленное, но в результате вышло неплохо.
— Зачем ты делаешь это? — проворчал Енох.
— Это доска, с помощью которой Сомовы смогут разговаривать, — ответил я, взял маленькую щепку и принялся придавать ей форму стрелки.
— «… Невозможно не придти соблазнам, но горе тому, через кого они приходят…»[14] — буркнул Енох и отвернулся.
— Это ты к чему сейчас? — спросил я не прекращая орудовать ножиком.
— Ничего хорошего из этого не выйдет!
— Почему?
— Если бы Господь хотел, чтобы мёртвые и живые общались, он бы позволил это, — процедил Енох. — «Так и при воскресении мёртвых: сеется в тлении, восстание в нетлении…»[15]
— И что? Мы же с тобой общаемся, — пожал плечами я и принялся закрашивать чернилами щепку.
— Вот увидишь, ничем хорошим это не закончится! — выпалил Енох, замерцал и исчез.
— А я причём? — я посмотрел в пустоту, зная, что он меня слышит, — я дам им возможность разговаривать, а дальше пусть уже сами.
— Это искушение! — не выдержал Енох и появился опять передо мной.
— Енох, — вздохнул я, — так исходя из твоей логики, и детей рожать не надо, вдруг из этого ребёнка преступник потом вырастет!
— Это другое! — окончательно рассердился Енох и исчез.
— Да ну тебя! — поморщился я, полюбовался результатом своей всенощной работы и с чувством выполненного долга лёг спать.
Еле-еле дождавшись рассвета, я схватил спиритическую доску и побежал к Сомовым. Хозяева уже проснулись и хлопотали во дворе по хозяйству. Где-то за домом мычала корова, требовательно похрюкивали свиньи. У ворот маячил Серафим Кузьмич. Увидев меня, он взволнованно замерцал, почти как Енох:
— Ну что? Сделал?! — выпалил он вместо приветствия.
— Вот, — с гордостью продемонстрировал я плоды своей ночной работы.
— А что это? — заинтересованно принялся рассматривать моё изделие Серафим Кузьмич.
— Это такая специальная доска, с помощью которой вы сможете в любое время общаться с Герасимом Ивановичем, — похвастался я.
— Ого! — восхитился призрак. — А как?
— Ну вот смотрите, — я положил доску на завалинке, сверху водрузил щепку. — Это стрелка. Попробуйте теперь её подвигать.
— Куда?
— Да давайте сперва просто по доске, проверим как вы можете передвигать предметы, — предложил я.
— Ага. Сейчас, — заволновался Сомов и торопливо дотронулся до щепки. Некоторое время ничего не происходило, а затем он очень медленно, с усилием, потянул её в сторону.
— Отлично! — обрадовался я, — а теперь давайте вверх.
Призрак потянул щепку вверх.
— Вниз, — скомандовал я.
Призрак повторил.
— Ну вот! — удовлетворённо констатировал я. — Теперь последнее задание. Я задам вопрос, а вы перетаскиваете стрелку и указываете острием на буквы. Из букв получается слово-ответ. Мой вопрос — какая ваша фамилия?
Призрак замялся.
— Что не так? — спросил я и повторил ещё раз. — Это же очень просто. Смотрите ещё раз. Ваша фамилия — Сомов, поэтому вы должны стрелкой показать по очереди буквы «С», «О», «М», «О», «В». Всё крайне просто. Понятно?
Призрак продолжал мерцать.
— Что? — не понял я. — Ещё раз объяснить?
— Дело в том, что я не умею читать, — тихо сказал Серафим Кузьмич.
Ну, капец, приехали.
Я сидел и хмуро смотрел в небо. Вся работа насмарку! Ночь не спал из-за чего?! Вот так всегда, стараешься, делаешь, чего-то добиваешься, что-то преодолеваешь, а потом из-за какой-то ерунды все усилия летят к чертям.
Призрак смущённо мерцал рядом.
— И что теперь делать, Генка? — спросил он с таким отчаянием, что мне стало жаль его.
— Учить читать вас надо, — вздохнул я.
— Ну так научи, — обрадовался старик.
— За день не научу, — развёл руками я, — и за неделю не научу. Были бы вы молодым — другое дело. А так надо недели две хотя бы. А через несколько дней мы отсюда уедем. И так из-за гибели Анфисы часть выступлений полетела к чертям. Мы сильно выбились из графика. Так что не успею.
— Что же делать? — запричитал Сомов. — Получается с Гераськой я поговорить так и не смогу?!
Не успел я ответить, как калитка распахнулась и оттуда вышел Герасим Сомов собственной персоной.
— О! Геннадий! — удивился он, — так рано, а ты уже здесь! Что-то стряслось? Или, может, опять сон увидел?
— Нет, — покачал головой я, не зная, что ему говорить.
— Скажи ему правду! — попросил старик.
Я укоризненно посмотрел на Серафима Кузьмича и сказал:
— Герасим Иванович, поклянитесь, что то, что я вам скажу, никто не узнает.
— Клянусь, — удивлённо сказал Сомов и добавил, — я слово всегда держу. И без клятв.
— Нет, Герасим Иванович, — не согласился я, — дайте кровную клятву.
— А что это?
— Поклянитесь жизнями и здоровьем своих детей и внуков, — потребовал я.
Не знаю, действует это, скорее всего обычное суеверие, но мне нужны были хоть какие-то гарантии.
— А зачем? — нахмурился Сомов.
Я молчал, испытующе, исподлобья глядя на него. Сомов стоял, мучительно о чем-то размышляя.
— Кажется я понял, — вдруг посветлел лицом хозяин дома. — Клянусь жизнями и здоровьем своих детей и внуков. Достаточно?
— Вполне, — кивнул я и принялся объяснять, — Герасим Иванович, мне не сон про ваш клад приснился. Мне об этом попросил передать лично Серафим Кузьмич.
Сомов только вытаращился на меня.
— Дело в том, что после смерти он не ушел туда, — я показал пальцем на обрывки облаков в небе, — а остался здесь.
— Да ты что? — охнул Сомов, — как же это?!
— Вот так, — вздохнул я, — иногда так бывает. Серафим Кузьмич был настолько привязан к своей семье и хозяйству, что до сих пор не может бросить всё это.
— А он… — начал Сомов, но сбился и сконфуженно умолк.
— Нет, он абсолютно безвредный, — успокоил его я, — это бестелесный дух.
— И он…? — не смог озвучить главный вопрос Сомов. Но я его прекрасно понял.
— Да, он и сейчас стоит рядом.
Сомов побледнел и отшатнулся.
— Я заболел и после этого стал видеть некоторых духов, — тихо сказал я, — вот ваш прадед и попросил меня передать вам то послание.
— Так, пойдём! — оглянувшись по сторонам, быстро скомандовал мне Сомов, — не надо тут стоять, чтобы все видели. Ещё услышит кто. Ты можешь сказать это прадеду?
— Он вас прекрасно слышит, — усмехнулся я, — можете ему сами сказать.
— Д-дедуль… — сказал Сомов, но запнулся и мучительно покраснел, — если вы меня слышите, то пойдёмте в дом. Там всё обсудим без чужих глаз.
Стрелка на спиритической доске задвигалась туда-сюда. Призрак подвигал её и с довольным видом посмотрел на меня.
— Чудны дела твои господи! — хотел перекреститься Сомов, но в последний момент испуганно одёрнул руку.
Призрак захохотал.
— Серафим Кузьмич не боится креста, — тоже улыбнулся я и взял доску в руки. — Пойдемте.
Мы торопливо вошли во двор.
— Герасим, что случилось? — из сарая выглянула его жена.
— Да всё нормально, — махнул рукой Сомов, — надо с парнем поговорить. Мы быстро.
— Гена, а ты завтракал? — ласково спросила хозяйка. После того, как она узнала, что я сирота, она относилась ко мне слишком уж жалостливо и покровительственно.
— Нет ещё, — ответил я.
— Я сейчас молоко перецежу и принесу, — улыбнулась она.
— Поставь на столе, Мария. Мы сперва поговорим, а потом уже пусть пьёт, — скомандовал Сомов и быстро потянул меня в холодную часть дома, где мы вчера разговаривали.
Здесь за ночь не изменилось ничего.
— Говори! — потребовал Сомов.
— Да что говорить, — я вытащил из-за пазухи спиритическую доску и положил её между нами на лавке. Сверху пристроил стрелочку. — Здесь всё просто. Сами же видите. Вы задаёте Серафиму Кузьмичу вопрос, а он стрелочкой показывает буквы ответа. Желательно, чтобы ответы были короткими, а вопросы конкретными. И наоборот — ваш прадед задаёт вам вопрос побуквенно. А отвечать вы можете вслух. Он вас прекрасно слышит. И рассказывать всё тоже ему можете.
— Ого! Здорово придумано! — восхитился Герасим и спросил, — а можно я сейчас ему вопрос задам?
— Дело в том, что у нас возникла проблема, — ответил я и развёл руками, — Серафим Кузьмич не умеет читать. Поэтому я не представляю, как вам теперь общаться.
— Да уж, — нахмурился Сомов и задумчиво почесал затылок, а призрак опять расстроенно замерцал.
— Можно научить его читать, но мы через пару дней уезжаем отсюда. А за пару дней мы не успеем. Да и работа у меня. Гудков на весь день не отпустит.
— А вот это? — показал пальцем на надписи Сомов. — Здесь же есть слово «да» и «нет». Ну и славно! Деда, смотрите — вот здесь слово «да». А внизу «нет». Задаю проверочный вопрос — меня зовут Герасим?
Стрелка задрожала и поползла вверх.
— Эвона как! — восхищенно разулыбался Сомов, — так мы и сейчас сможем этими двумя словами общаться. Уже хорошо! А я вас, дедуль, потихоньку читать обучу. Вон Любку обучил, и вас обучу.
— Ой, как хорошо! — чуть не в ладоши захлопал Серафим Кузьмич и с чувством сказал, глядя на меня, — спасибо тебе, Гена, с меня теперь должок.
— Всегда пожалуйста, — ответил ему я.
— Что он сказал? — заволновался Герасим, видя, что я разговариваю с пустотой.
— Поблагодарил меня и сказал, что с него должок, — ответил я.
— Ещё вопрос. Проверочный, — Герасим настороженно посмотрел на меня и сказал:
— Деда! Нашего пса звали Полкан?
Стрелка поползла к слову «нет».
— Буян?
Стрелка дрогнула, но осталась возле слова «нет».
— Миляй?
Стрелка переместилась к слову «да».
— Точно мой деда! — радостно выдохнул Герасим и немного виновато посмотрел на меня. — Извини, Геннадий, я должен был проверить. А то вдруг это ты сам как-то стрелку дёргаешь. Теперь я точно знаю, что это мой деда. А ты не сердись, ладно?
— Я не сержусь, — пожал плечами я, — сам бы поступил точно также.
Серафим Кузьмич одобрительно засмеялся.
— Деда сказал, что долг у него. — Продолжил Герасим, — У меня теперь тоже. Я и так тебе за клад должен остался. А теперь ещё и это. Чем смогу — отблагодарю. Пока не придумал как, но знай, я человек благодарный.
— Это он правду говорит, — подтвердил призрак, — Гераська всегда таким был. И батя его, Ванька, хоть и шебутной был, но тоже благодарный. Порода такая у нас, сомовская.
— Хорошо, — кивнул я Герасиму.
— А теперь, Геннадий, извини меня, но нам с дедой поговорить надо! — сообщил мне Герасим, азартно потирая руки, — столько всего накопилось.
Серафим Кузьмич и себе возбужденно замерцал:
— Да, Генка, ты иди, а мы тут посекретничаем.
— До свидания! — сказал я и добавил, — только, Герасим Иванович, имейте в виду, сил у Серафима Кузьмича не так чтобы и много, так что долго он стрелку двигать не сможет.
— Сейчас проверим! — оживлённо сказал Герасим, пододвинул спиритическую доску ближе, а затем, вспомнив что-то, сказал мне, — Там Мария тебе молока и что-то перекусить на столе оставила. Так ты сперва иди в ту хату и поешь. Марии скажешь, что занят я. Пусть не беспокоит меня.
— Понял, — ответил я.
— Тогда иди уже! — нетерпеливо сказал Сомов и положил стрелку в центре доски.
Когда я закрывал дверь, услышал, как он тихо называл прадеда по имени.
Подслушивать я не стал, закрыл дверь с той стороны и пошел завтракать.
На агитбригаду я шёл в превосходном настроении. Мария оставила мне на столе кувшин молока, так что я выпил аж два стакана, и пшённый кулеш, целую тарелку. Налопался от пуза. Попросил немного молока для Барсика. Так что сейчас нёс небольшой кувшин — хозяюшка налила нам с Барсиком.
Красота!
Даже похожие на жгуты грязной шерсти облака уже так меня не раздражали. Я разбежался и легко перемахнул через лужу. А раньше, до попадания сюда, пришлось бы обходить. Я улыбнулся. Жизнь была прекрасна и вся впереди, в молодом теле, когда ничего ещё не болит, не скрепит и не ноет!
— Ты где ходил? — хмуро посмотрел на меня Гудков. Лицо его опухло и было помято, глаза красные.
Вчера они вернулись поздно и полночи гужбанили у себя в доме. Я выходил до ветра и слышал шум. Послал Еноха подслушать, но вредный изотоп отказался. Моральные принципы у него!
Вообще, наши отношения с Енохом зашли в тупик. Общаться с ним было всё сложнее. Особенно после того, как у него появилась свобода перемещения. Помогать мне, и тем более служить, он не хотел, постоянно делал мне замечания и спорил. С тем же Серафимом Кузьмичем общаться было гораздо легче.
Поэтому с Енохом нужно было что-то решать. Такой формат отношений меня не устраивал.
— Эй, ты уснул, что ли?! — нахмурился Гудков, — я тебя спрашиваю!
— Задумался, — сказал я, — ходил к Сомову. Вот только вернулся.
— Зачем ходил? — подозрительно посмотрел на меня руководитель агитбригады.
— По агрономической части, — соврал я, — увлекаюсь земледелием и мелиорацией. Думаю, после школы буду поступать на агронома. И вот ходил расспрашивал, что к чему. Может, потом на Вербовку вернусь, как раз колхоз организуют уже.
— А-а-а-а, ну ясно, — без интереса протянул Гудков и вдруг уставился на кувшин в моих руках, — а что это у тебя?
— Купил у хозяйки молока, сейчас позавтракаю.
— А ну-ка дай сюда, — велел Гудков и отобрал у меня кувшин. Припав к нему, он в несколько глотков выдул всё и вернул мне пустой, отдуваясь, — ох, хорошо! Молоко у Сомова, как мёд. Аж в глазах прояснилось. Спасибо, Капустин, спас меня!
С этими словами он хохотнул и ушел в дом. Я ошеломлённо остался стоять с пустым кувшином в руках. Это как же понимать — взрослый мужик только что отобрал у подростка молоко и всё выпил, оставив того без завтрака?!
— Вот гад! — с чувством сказал я, глядя ему в след, — чтоб тебя стошнило!
Вряд ли мои слова могли повлиять на урода, но меня чуть отпустило, и чёрная пелена ненависти спала с глаз.
Нет, так дальше нельзя!
Раз не понимают по-хорошему, придётся учить всех по очереди!
— Я вошел в дом, вырвал листок из тетради и каллиграфическим почерком вывел:
Москва, ЦК ВЛКСМ.
Товарищи!
Пишет вам Геннадий Капустин. Я сирота, работаю помощником по реквизиту в агитбригаде «Литмонтаж» при N — ском культпросвете. Мы ездим по окрестным сёлам и ведём культурно-просветительскую борьбу с религиозными предрассудками у крестьян. Руководитель у нас Макар Гудков. В связи с чем сообщаю, что зарплата моя уходит на счета трудовой школы имени 5-го Декабря, а продуктов мне в агитбригаде не дают. Я постоянно голодаю. Родителей у меня нету, чтобы просить их прислать еды. А сегодня одна селянка дала мне молока, так Гудков, пользуясь тем, что он взрослый и руководитель, отобрал всё и сам выпил. А я остался опять голодным.
Уважаемые товарищи! Коммунистическая Партия, руководствуясь тезисами Карла Маркса, считает основным нашим долгом вступиться за права детей и подростков. Прошу разъяснить товарищу Гудкову, что его методы руководства не соответствуют советской идеологии. И что согласно соцвосу нельзя у ребенка отбирать последнюю еду.
Перечитав, я ухмыльнулся. Затем нашел торбу, которая досталась мне от бабы Фроси и вышел с ней во двор. Там я насобирал с десяток небольших, но увесистых, камней и сложил их туда. Взвесив на руке, я крепко-накрепко завязал, как сосиску. Затем сунул её за пазуху и пошел к Гудкову.
Он сидел, как обычно, за столом и читал какие-то бумаги.
— Чего тебе? — неприветливо буркнул он.
— Макар, у тебя конверта не найдется? — предельно вежливо спросил я, — мне надо письмо отправить.
— Что за письмо? — скривился Гудков, — и куда?
— В ЦК ВЛКСМ, — ответил я. — В Москву.
— Что-о-о? — вытаращился на меня Гудков. — А ну, дай сюда. Гляну.
Я с готовностью протянул ему письмо.
Тот схватил и начал читать. По мере чтения его лицо всё больше и больше багровело.