Агитбригада

Глава 28

Только этого мне и не хватало! Сейчас из меня еще и дрессировщика делать станут. А там и Зубатов подозревать меня начнет.

Нет! К чёрту такое!

Поэтому я развернулся к Гришке и, как ни в чём ни бывало, сказал:

— Быть дрессировщиком — это моя мечта. Но пока ещё не получается. Дело в том, что эти белки — мои. Я их из дому с собой привёз. И они действительно могут выполнять одну-две команды. Но не всегда, а когда им хочется.

— А почему тогда я у тебя никогда их не видел? — удивился Гришка.

— Да трусливые они, — пояснил я, — прячутся постоянно, не выманишь.

— А где ты их взял? — не унимался Гришка. — Первый раз ручных белок вижу.

— Да отцу ещё когда-то клиент подарил, — объяснил я, — он там какую-то бухгалтерскую услугу делал, угодил, вот тот и решил порадовать старика. В городе N все знали, что мой отец зверей любил.

Я скривился и вздохнул, дав понять, что эта тема разбередила мои раны. Гришка Караулов, при всей своей безбашенности, был натурой тонкой, поэтому поторопился сразу поменять тему:

— А я в село иду. Хочу продуктов подкупить. Ты со мной?

— А идём! — согласился я.

Продукты действительно заканчивались, да и хотелось уже парного молочка или творожку. Побаловать себя, в общем.

Я свистнул белкам, и они упрыгали в густоту ветвей.

— Ты что, отпустил их? — удивился Гришка, проследив взглядом мелькнувшую рыжую молнию.

— Я всегда их отпускаю, — пожал плечами я.

— И они не убегают?

— Нет, привыкли ко мне.

Гришка удивлённо посмотрел ещё раз на деревья, куда упрыгали Чип и Дейл, но ничего не сказал. Некоторое время мы шли молча, перешли по старому позеленевшему от сырости мостку из трухлявых бревен через мелкую, заиленную то ли речушку, то ли вообще ручей, и вышли на пологий берег, там и сям поросший пучками засохшего камыша, почерневшего, пыльного и воняющего жабами. Ветерок слегка трещал в его зарослях.

Короче, пасторалька не айс.

Да и вообще это село мне не сильно и нравилось. Если бы не необходимость в учебниках, я бы сюда ни ногой. Кстати, мои книги так и остались в том дупле.

С каждым разом уединятся становится все труднее и труднее.

Тем временем мы, миновав первый двор, вышли в село и пошли по грунтовой дороге.

Гришка уверенно вел куда-то конкретно, я здесь никого не знал, поэтому просто шел с ним, особо не задумываясь.

Мы подошли к опрятному домику за невысоким по здешним меркам забором. Под окнами, в палисадничке, нарядно пестрели мелкие астры и заячий холодок.

Гришка дёрнул калитку, и мы вошли внутрь.

— Дарья! Дарья! — крикнул он, и из дома выглянула женщина средних лет.

Рассмотрев нас, она хрипло крикнула:

— Чичас иду! — и скрылась обратно.

— Городские мы для неё, — пояснил мне Гришка, усмехнувшись, — пошла праздничный платок переодевать и фартук. Подождём.

Он присел на чурбачок для колки дров, вытащил папиросу и закурил. Мне присесть было негде, поэтому я топтался рядом.

Буквально через минуту две, хозяйка вышла к нам, широко улыбаясь. Была это дородная женщина, совсем ещё нестарая и даже красивая, если бы отсутствие большинства зубов не портило всё впечатление. От этого и щеки её запали, а кожа обвисла.

— Григорий Валентинович пожаловали! — разулыбалась она сиплым голосом и натужно закашлялась.

— Чего это ты разболелась, Дарья? — спросил Гришка и затушил бычок, помахав рукой, чтобы дым поскорее развеялся.

Тётка принялась объяснять, как ходила на речку полоскать бельё и что-то там ещё, и как местная фельдшерица давала порошки, но те не помогли, и дышать над горячей картошкой тоже не помогло, и ещё что-то там не помогло, Гришка кивал, сочувствовал, а вот я причину понял сразу — сзади, за Дарьей, следовал призрак, который уцепился за её шею и буквально душил.

— Так молочка мы у тебя не купим? — спросил Гришка.

— Почему это? — заволновалась тётка, — и молочко есть, и творожок, и яйца. Всё есть. А если хотите, я вам уточку зажарю. А? Хотите уточку?

— Уточку хотим, — вздохнул Гришка, — только времени у нас ждать столько нету, — скоро репетиция у меня.

— А давайте я тогда блинов вам состряпаю? Блины-то всяко быстрее будут. Со сметанкой. Ску-у-усно! А могу оладушек пожарить и шкварками с жаренным луком их облить. Хотите?

Гришка сглотнул и жалобно произнёс:

— Ну вот что ты за человек такой, Дарья?! Все мои слабости знаешь и пользуешься этим. Тебе же печь топить надо. И сколько это времени займёт?

— Зачем печь? — Удивилась тётка, — я, как одна осталась, печь раз в три дня топлю. А так-то у меня плита в летней кухне есть, ещё мой покойный Никодимушка сделал. Вот и подтапливаю помаленьку, то еду приготовить, то воды согреть. Там-то быстро.

— Быстро — это сколько?

— Ну, если оладушки — то час где-то, надо же и шкварки пережарить. — прохрипела Дарья и опять закашлялась, аж лицо посинело.

— Нет, Дарья, в другой раз тогда, — вздохнул Гришка. — У нас Зёзик со скрипкой нарасхват, а скоро моя очередь репетировать.

— Гриша, — сказал вдруг я, глядя на тёткины мучения, — ты тогда иди репетируй, а я могу остаться подождать. Тетя Дарья нам оладушек сделает, я тут поем и заодно тебе принесу. Даже если немного остынут, то всё равно вкусно же, со шкварками и луком если.

— Не остынут! — замахала руками Дарья. — Не остынут, Гришенька! Я их в егольник сложу, он с крышкой — так что долго не остынут.

— Правда, Генка?! — обрадовался Караулов. — Вот удружил! Я же все эти дни о Дарьиных оладушках только и мечтал!

Мы с Гришкой взяли у тетки Дарьи по десятку свежайших яиц, по крынке молока и творога. Гришка ещё, хитро мне подмигнув, прикупил бутыль мутного самогона и заказал оладушек. Расплатился, кстати, и за себя, и за меня тоже.

— Да я и сам могу заплатить, Гриша, — смутился от такого великодушия я.

— Ничего, я накануне хорошо подкалымил, — хмыкнул Гришка, — когда-нибудь у меня денег не будет, тогда уже ты заплатишь. Тем более, ты тут сидеть ждать будешь. Так что все честно.

Он забрал купленные продукты, прихватив и мои тоже.

— Только смотри, чтобы Зубатов не забрал, — предупредил его я.

— У меня не заберёт, — хохотнул Гришка и отправился на агитбригаду.

А мы остались с тёткой Дарьей вдвоём. Точнее втроем, если считать эту тварь за личность.

Тётка Дарья поковыляла в летнюю кухню, тварь — за ней. Ну и я следом.

Дарья отлила в большую миску кисляка и принялась возиться с тестом.

— Сейчас поставлю доходить, и потом уж плиту растоплю, — пояснила она, — а то выгорает быстро, а я дрова берегу.

— Скажите, тетя Дарья, а этот кашель и боль в горле, у вас когда оно началось? — спросил я, глядя, как тварь, которая была серо-зелёного цвета, от моих слов стала совершенно селадоновой и потемнела.

— Ох ты ж божечки мои, — зашлась в кашле женщина, — ой горюшко, отдышаться не могу.

Я подождал, когда приступ пройдет и повторил вопрос.

— Так я ж Гришке рассказывала уже, — прохрипела тётка. — ты же слышал.

— Меня другое интересует, — покачал головой я, — что перед этим походом на речку было? Куда вы ходили? С кем разговаривали? Постарайтесь вспомнить.

— Зачем? — удивилась тётка, накрыла тесто чистой тряпицей и принялась вытаскивать из холщового мешочка куски солёного сала. Выбрав, на её взгляд, самый подходящий, остальные она сложила обратно.

— Долго объяснять, — отмахнулся я, глядя, как она ловко нарезает сало кусочками.

— К Хромой Таньке заходила только, — задумчиво сказала она, не замечая, как кусочек сала прилип к ножу и сейчас отвалился на землю.

— Что за Танька?

— Да есть тут у нас одна, ворожка она, — вздохнула Дарья.

— А зачем заходили?

— Да надо было… — тётка сердито фыркнула и принялась деловито чистить лук с таким видом, словно она делает доклад на Генеральной Ассамблее ООН, не меньше.

— А всё же?

— Ну вот что ты прицепился, а? — вызверилась тётка, — сказала, надо было, значит надо было!

— Хочу попробовать вам помочь, — тихо сказал я, — а для этого мне нужно понимать ситуацию.

— Да что там понимать! Мне Евдокимовна, хвельшерка, ажно два сильных порошка дала, и то не помогло! А чем ты мне поможешь?

— А я помогу, — упрямо повторил я, — только ответьте на мои вопросы.

— Во прицепился, — с досадой покачала головой Дарья, — ну на карты я ходила бросить. Ты только не вздумай своим рассказать, а то начнется потом… эта… как её? Агитация! Во!

— Не скажу, — усмехнулся я. — То есть вы сходили к этой Таньке Хромой, она вам погадала на карты и потом вы пошли на речку стирать, да?

— Да.

— А с Танькой вы ссорились или что?

— Нет, не ссорились.

— Ну, ладно, — сказал я и чуть отошел, а то едкий запах лука начал выедать глаза. А вот Дарья хлопотала, причем над самым порезанным луком, и ей хоть бы хны.

— Отстань от неё, — очень тихо сказал я твари.

Та только ощерилась и ещё сильнее ухватила бедную тётку за шею. Дарья аж зашлась в приступе кашля. В груди у неё клекотало, как в кипящем котле.

Я понял, что договориться не выйдет и принялся тихо читать «Отче наш», а следом «Верую». Когда дошел до слов: «… Чаю воскресения мертвых, ожидаю воскресения мертвых, и жизни будущаго века. Аминь…» — тварь начало корёжить, а тётка Дарья захрипела и упала в обморок.

Я принялся второй раз читать эти молитвы — тварь затряслась и съежилась.

На третьем заходе она дико заверещала и лопнула на тысячи мелких клякс, которые моментально испарились в воздухе.

— Тётя Дарья! Тётя Дарья! — я легонько похлопал её по щекам.

— А? что? — вскинулась тётка.

— Уже всё.

— Что все? — ошалело крутила головой Дарья. Упала она прямо в летней кухне и теперь сидела на грязном полу промеж рассыпанного картофеля и очисток от лука.

— Как вы себя чувствуете? — спросил я.

— Эммм, — удивлённо протянула тётка, — а ты знаешь, хорошо! Горло не болит, не жжется. Кашлять не хочется. Давно такого не было уже. А что ты сделал?

— Да ничего, — отмахнулся я (не хватало ещё мне раскрыться).

— Нет, ты что-то сделал! — упрямо твердила тётка. И так прицепилась ко мне, мол, расскажи и расскажи, что только мой предупредительный окрик:

— Тетя Дарья, гля, у вас тесто из миски полезло!

Отвлек её от допроса.

К слову сказать, она таки что-то заподозрила, потому что расстаралась на славу, настряпала этих оладушек полную миску с горкой, накормила меня от пуза, ещё и Гришке огромная порция досталась. В общем, хороший ужин получился.

Отбившись от принудительного гостеприимства тётки Дарьи, я схватил миску с оладушками и побежал на агитбригаду.

Там во дворе стоял Гришка и под визгливые звуки скрипки Зёзика, с декоративным надрывом пел:

Я махнул ему рукой. Гришка кивнул мне, не прекращая пения. Я поставил крынку с оладушками на чурбачок в зоне его видимости.

Гришка, увидел и махнул рукой, показывая, что понял.

Песня полилась дальше:

Ну а я решил вернуться в село. Нужно было посетить Таньку Хромую.

Дом Таньки Хромой выделялся на фоне остальных добротных домов Краснобунтарского налётом цыганщины. По грязному, заросшему сорняками двору одиноко бродила тощая курица. Ветер шевелил перья на её лысой гузке, отчего она выглядела особенно жалко и примитивно (в смысле курица). Дом был под стать двору — облупленный, с вывалившимся почерневшим мхом между брёвен.

Я постучал и, не дождавшись ответа, вошел внутрь.

Поморщился от затхлой вонищи (пахло мышиными ссаками, перекисшим огуречным рассолом и варенным в печи картофелем), я, стараясь не задеть какую-то рухлядь в сенях, вошел в жилое помещение.

За столом, покрытым тяжелой бархатной скатертью с помпонами, сидела женщина. Грузная, неопрятная, простоволосая. От архетипичной ведьмы её отличало отсутствие бородавки на носу и глубокие, выразительные, миндалевидные глаза необыкновенной красоты. Всё остальное было более чем так себе.

— Здравствуйте, — сказал я.

Женщина равнодушно взглянула на меня и равнодушно сообщила:

— Сегодня не гадаю.

— Ретроградный меркурий? — вспомнил я шутку, которая ходила в моём времени среди офисного планктона.

— Н-нет, — глаза женщины от таких моих познаний с удивлением расширились, — девятый лунный день сегодня же.

— Жаль, — показательно загрустил я, — тогда просто ответьте мне на вопрос, — вы зачем на Дарью порчу навели?

— К-какую порчу? — сделала невинный вид Танька, но губы её при этом дрогнули, и она себя выдала.

— На удушение, — подсказал я. — И давно вы этим занимаетесь?

Я продолжал давить, но женщина взяла себя в руки. Здесь сыграло то, что я был в теле пацана и его все не воспринимали как полноценного соперника. Иногда это помогало, но чаще — мешало.

— Ничего не знаю! — заявила она.

— А вы знаете, что в Средние века инквизиция сжигала за такое? — решил поднажать на неё я.

— Сейчас не Средние века, — насмешливо сказала женщина и встала. — Я сегодня не принимаю. Прощайте.

— Как вы это сделали? — я уселся на стул напротив и уставился на неё, всем своим видом демонстрируя, что никуда я не уйду, пока не получу ответов.

— Я не понимаю, о чем ты? — она ещё раз попыталась вильнуть хвостом.

— Кстати, если ты не знаешь, то я с агитбригады. И у нас широкие полномочия. Мы не только с церковниками воюем, но и с мракобесием всяким, — принялся запугивать её я, — если я сейчас скажу, что ты тут занимаешься одурачиванием народа и заговариваешь его против советской власти, то Гудков мигом тебя в холодную закроет. А там и на Колыму пойдёшь.

При этих словах женщина ощутимо вздрогнула и захлопала ресницами.

— Так что лучше тебе во всём признаться.

— Я не наводила порчу, — после некоторого раздумья, наконец, выдохнула она, но глаза её при этом забегали.

— Опять двадцать пять! — рассерженно хлопнул себя руками по ногам я. — Всё! Терпение моё закончилось. Я иду на агитбригаду. С комсомольцами будешь сама разбираться.

— Погоди! — испугалась женщина, — я говорю правду!

— А что это было? — прищурился я, — ты хочешь сказать, что ничего не сделала Дарье?

— Сделала, — вздохнула Танька. — Вот только что — не знаю.

— В каком смысле ты не знаешь? — удивился я. ну нет, так тупо меня еще никогда не разводили.

— В прямом, — вздохнула она, — я единственное, что умею — это раскладывать карты. Иногда ещё могу на кофейной гуще погадать, но там плохо у меня получается. А вот на картах меня когда-то покойная бабка научила. Вот я и подзарабатываю. Получается немного, зато можно огород не держать. Бабы сами продукты приносят.

— Но если ты только на картах умеешь, как утверждаешь, то откуда на Дарье порча? — задал резонный вопрос я.

— Дело в том, что у меня и на картах не всегда правильно получается, — потупилась Танька Рыжая. — один раз ошиблась, второй. Третий. Вот бабы осерчали и перестали ходить ко мне. Доходы мои упали. Сильно. А жить на что-то же надо.

— И что? — подбодрил её я.

— Мне нужно было сделать что-то такое, отчего бабы опять ко мне ходить станут. Раньше ко мне все ходили, и с нашего села, и с Ольховки, и даже с хуторов.

— И что? — опять повторил я.

— Я поехала в город N, — всхлипнула Танька. — Там, на рынке, был один человек. Он увидел, что я новые колоды карт покупаю. И он первый заговорил со мной. Мы разговорились. Он тоже оказался гадальщиком. Только другим. Медиумом. Спиритизмом он занимался.

Она всхлипнула.

Я молчал и ждал продолжения.

— Он начал жаловаться на трудности, а я тогда пожаловалась на свои, — Танька достала большой клетчатый платок и трубно высморкалась в него.

Сложив платок и убрав обратно в складки юбки, она продолжила:

— А потом он сказал, что может помочь мне. И продал мне листочек с текстом. Нужно было после гадания текст этот прочитать. И тогда всё гадание исполнялось.

— А как его зовут, человека этого? — спросил я.

— Лазарь, — ответила Танька.