Агония обреченных

Глава 7

Они несколько мгновений сверлили друг друга взглядом: Гарднер – стоя у двери, Бредли – сидя в кресле.

Первым ожил Гарднер. Он подошел к креслу, в котором только что сидел Гелен, но прежде чем сесть, протянул руку:

– Ну, здравствуйте, обер-лейтенант.

– Как вы мне надоели, Гарднер, – проговорил Бредли, но рукопожатием ответил.

Впервые этих двух людей судьба свела в конце апреля сорок пятого в Берлине, когда войска Красной армии штурмовали город. Тогда, раненому Гарднеру унести ноги из Берлина помог Бредли, в то время – обер-лейтенант Кесслер. Гарднер уходил к американцам, и уходил он не с пустыми руками; он прихватил с собой шифры, агентурные списки по Европе, Советскому Союзу и США, финансовые документы по некоторым вкладам в швейцарских банках. Бредли узнал об этом случайно, от следователя Пакстона, который вел его дело тогда, в сорок пятом. То, какие именно документы прихватил с собой Гарднер, Бредли узнал много позже, когда стал иметь доступ в секретные секторы архивов ЦРУ.

Вторично они встретились в конце пятьдесят третьего в Нью-Йорке. Гарднер с партнершей, некоей Эльзой, выполнял секретную миссию по линии организации, расположенной в Латинской Америке. Та встреча была крайне нежелательна для обоих и закончилась она драматично. Гарднер решил ликвидировать Бредли, но тот, разгадав его план, с помощью Марты и Людвига опередил его. В развязке той встречи напарница Гарднера погибла, сам же он, как оказалось, выжил.

Эта была их третья встреча.

– Удивлены?

Бредли был не «удивлен» – поражен. Какой по счету сюрприз за этот вечер преподнес ему Гелен, Бредли уже не знал.

То, что Гарднер выжил, – не страшно. Проблема заключалась в другом. Тогда, перед его «смертью», Бредли дал Гарднеру под запись один адрес и тем самым «втер» его в свою комбинацию, и та комбинация сработала удачно. Однако раз Гарднер выжил, его по поводу той записи – Бредли в этом не сомневался, слишком значимой была та комбинация – расспрашивали агенты ФБР. Что отвечал им Гарднер, как он смог выпутаться тогда и не засветить его, этот вопрос сейчас для Бредли был первостепенным. А то, что он его не засветил, сомнений не вызывало, иначе Бредли был бы арестован в течение часа еще тогда, в декабре пятьдесят третьего.

И как Гарднер преподнес ту историю Гелену, это тоже был очень важный момент. Что-то во всем этом не состыковывалось, не сходилось; не должен был сидеть здесь Бредли, раз Гарднер остался жив. И уж тем более, не должен был Гелен идти на его вербовку или в крайнем случае сделать это он должен был совсем иначе, не через Марту.

Все это необходимо выяснить незамедлительно, но как это сделать, Бредли не знал; ему нужно было выиграть время.

Бредли не ответил, он встал, принес второй стакан и плеснул в оба коньяку.

– Серьезная работа ведется на трезвую голову, а я до вас уже выпил, так что если нет безотлагательных вопросов, все – завтра.

– А сегодня что? Устроим вечер встречи старых друзей?

– Хороши друзья… – Бредли запнулся; Гарднер вдруг сделал предостерегающий жест и, приложив палец к губам, глазами показал на несуществующие отдушины. Красноречивей не скажешь, загадочней – тоже. Бредли удивленно посмотрел на Гарднера, однако, игру принял: кивнул и продолжил, изменив концовку фразы. – Ни разу друг друга не поздравили с Рождеством. Назовем это – вечер воспоминаний и вопросов, так будет точнее.

– У вас есть ко мне вопросы? – Гарднер взял стакан и стал нюхать коньяк, тихонько побалтывая им.

– А у вас ко мне нет?

Гарднер пожал плечами:

– Сами же сказали: все, что касается предстоящей работы, – завтра.

– Все, что касается предстоящей работы, сегодня меня и не интересует. Меня интересует, сколько времени я здесь пробуду, как зовут ту фрау, которая сегодня меня обслуживала, и как мне называть вас.

Гарднер усмехнулся, но ответил вполне серьезно:

– Вы пробудете здесь трое суток, господин Тауберг. Я живу под своим именем – Вилли Гарднер. А на счет фрау… Знаете что, знакомьтесь с ней сами. Все то время, пока вы будете здесь жить, она тоже будет находиться в этом здании. Где находятся кнопки вызова, знаете?

– Знаю, но сегодня на ту кнопку я нажму вряд ли. За встречу?

Они сидели сорок минут; пили часто, но понемногу; оба оставались трезвыми. Весь разговор свелся к воспоминаниям о первой их встрече, их прорыву к американцам и о том, каким чудом они оба остались живы. Об их встрече в Нью-Йорке Гарднер даже не заикнулся.

– Послушайте, Вилли, – слегка заплетающимся языком сказал Бредли; видимость опьянения соблюсти было необходимо. – Сегодня, когда мы сюда приехали, генерал настоятельно рекомендовал мне не покидать этого номера. Секретность и все такое… Это все понятно. Но вместе с вами и в вашем-то присутствии мы можем выйти прогуляться? Хочу подышать свежим воздухом перед сном. А то, что наш разговор на улице не попадет на пленку, – допустил Бредли «нетрезвую оплошность», – не беда. У вас ведь наверняка есть либо диктофон, либо потом суть разговора вы подробно изложите в рапорте шефу.

Бредли с нетерпением выждал время, когда он смог наконец задать этот вопрос. Задай он его раньше, это могло вызвать подозрение. Не у Гарднера, у Гелена.

– Диктофона у меня нет, – с подкупающей честностью признался Гарднер. – А о сути разговора я доложу, если меня о ней спросят, или если я посчитаю, что она будет представлять интерес… как вы говорите, шефу. Кстати, впредь прошу вас называть генерала Гелена – Доктор. Таково его требование ко всем.

На улице было свежо, пахло влагой; садовник поливал лужайку и стриженые кусты акаций три раза в день; вечерний полив прошел час назад, еще мокрые асфальтированные дорожки отражали свет фонарей на столбиках. Были эти фонари небольшие, столбики – чуть выше двух метров, какие-то сказочные, нереальные.

У Бредли всплыл вдруг из глубин памяти давний эпизод, как однажды, еще до войны, они с Дашей гуляли по ночной Москве. Ночь тогда была душной, безветренной; гроза началась внезапно, с яркого зигзага в полнеба, и удара – до содрогания земли – грома. Ливень пошел сразу, крупными каплями; воздух стал густым, с запахом пыли. Асфальт тогда тоже отражал свет уличных фонарей. После дневного зноя и ночной духоты они тогда намеренно промокли до нитки и были счастливы. «В каком же году это было, в сорок первом? Нет, пожалуй, еще в сороковом… Как давно… как во сне…»

– Я не знаю, как, но я уверен: это все вы… Вы подстроили ту аварию, – с тихой яростью говорил Гарднер. – И втянули меня в какую-то свою махинацию.

– Зачем бы я сел с вами в машину? И как я вас мог «втянуть в махинацию», если наша встреча произошла внезапно. Кстати, по вашей же милости; это ведь вы подошли ко мне в ресторане, не я к вам.

– Да, да… Все правильно… Этими вопросами вы рубите меня под корень, потому что я сам не могу найти на них ответы.

– Хватит психовать, Гарднер. Не для того я вас вытащил на улицу. Или рассказывайте, или давайте вернемся в номер.

Они сидели на деревянном диванчике с гнутой спинкой около особняка; здесь говорить можно; прослушивающих устройств не было. В свете фонаря Бредли незаметно разглядел шрам на шее у Гарднера. Это был след от вилочки для рыбы, которой Бредли бил Гарднеру в сонную артерию.

– А что рассказывать? После встречи с вами в Нью-Йорке моя жизнь разделилась на две части: до… и после… Я помню, как мы с вами сели в машину, Эльза села за руль, как мы ехали за вашей Мартой. Потом удар… и все… Провал. Очнулся я уже в каком-то госпитале. Доктора колдовали надо мной основательно, сделали восемь операций; с того света вытащили… Вот только память они не смогли мне вернуть. Это выяснилось, когда начались допросы.

– О чем спрашивали-то, помните? – Этому вопросу Бредли постарался придать второстепенность, однако он был одним из главных.

– Обо всем. Они называли мне какие-то имена, показывали фотографии… А когда эти, из ФБР, поняли, что толку от меня мало, они передали меня тем, из ЦРУ. И опять нескончаемые допросы, только другого характера. Их интересовало все, что было связано с Южной Америкой.

– Рассказали?

– А что мне оставалось делать? – с вызовом спросил Гарднер. – Они пообещали мне вместо тюрьмы – Пуллах. Как бы вы поступили на моем месте?

Бредли не ответил, ему было важно окончательно увести Гарднера в сторону, поэтому он повернулся и спросил:

– Не допускаете мысли, что это ФБР использовало вас в какой-то игре?

Гарднер ответил не сразу; он достал сигарету, поискал по карманам зажигалку, не найдя, прикурил от подставленной Бредли.

– Все может быть, – сказал он, глубоко затянувшись. – Но сейчас это уже не имеет никакого значения. Все в прошлом. Через три месяца я оказался здесь.

– И вот тут вы вспомнили обо мне, – констатировал Бредли.

– И вот тут я вспомнил о вас, – подтвердил Гарднер. – Не сразу, правда… Через полгода… Но вспомнил. А когда я рассказал о нашей встрече Гелену, у него в отношении вас зародился план. Трудность заключалась лишь в том, как вас сюда выдернуть. Как видите, выдергивать не пришлось, сами приехали. Правда, этого момента пришлось ждать несколько лет, но они не прошли впустую. Гелен ждать умеет.

«А ведь он и сейчас не помнит того, что произошло тогда в машине, – понял Бредли. – Не помнит, как я продиктовал ему под запись то имя и адрес, иначе генерал не стал бы ждать столько лет, а организовал бы свой вербовочный процесс раньше, еще в Вашингтоне и более изощренно. Он бы сумел увязать мою комбинацию с теми вопросами, которые задавали Гарднеру агенты ФБР. А увязав, Гелен припер бы меня к стене намертво. Он даже не помнит, как я ударил его вилочкой для рыбы, – Бредли вновь бросил косой взгляд на шрам Гарднера. – Промахнулся; ушел по касательной; авария подкорректировала; иначе ты бы, друг Вилли, не выжил».

– Все в прошлом говорите? А вы доложили генералу о том, что собирались меня ликвидировать? Думали, я не раскусил ваш замысел?

Бредли почувствовал, как напрягся Гарднер, хотя тот постарался ничем не выдать своего состояния; продолжал сидеть и курить.

– Чего молчите? Или об этом вы тоже не помните?

– Ликвидировать вас предложила Эльза, – тяжело ответил Гарднер. – Ее идея…

– Тем более что с нее уже не спросишь. Или она тоже жива?

– Не знаю… Живой я ее не видел.

Возраст меняет людей и в своем большинстве не в лучшую сторону. С психологической точки зрения, во всяком случае. Гарднер не был исключением и служил тому примером. Если в сорок пятом, будучи серьезно раненным, стоя на краю гибели, он продолжал оставаться сгустком энергии, примером воли и стойкости, то сейчас от того Гарднера осталась лишь постаревшая оболочка. Не было уже в нем ни той решительности, ни уверенности в своих действиях. Бредли это видел.

«А он испугался. Причем сильно испугался… Потеря памяти порождает неизвестность, а неизвестность – страх, неуверенность, – сделал в отношении Гарднера вывод Бредли. – Сейчас он как старый цепной пес: способен сипло рычать, но не способен вцепиться в глотку. Он это понимает, и это давит на него, тяготит».

– Вот что, господин Гарднер, завтра я доложу генералу подробности нашей последней встречи. Завтра же я попрошу генерала, чтобы мою переброску поручили другому человеку. В Вашингтон, для контакта со мной, я думаю лучше тоже послать кого-то другого, – давил Бредли. Сейчас неожиданно у него возникла идея, для решения которой ему нужен был свой Гарднер. – Что вы еще скрыли от генерала?

Гарднер молчал долго; последние слова Бредли его буквально подкосили; он как-то сник, обмяк. И заговорил он тоже потерянно.

– Послушайте, Кесслер… или Бредли…

– Тауберг, – поправил его Бредли, – Гюнтер Тауберг… Мне нужно привыкать к этому имени.

– Хорошо… Тауберг. Семь лет… Почти семь лет из того времени, которое я здесь нахожусь, я выполнял роль мальчика на побегушках, был даже не на вторых ролях, на десятых, выполнял только второстепенные задачи. Организация переброски на Восток – это самое серьезное из того, что мне доверяли. А первые год-полтора мне вообще ничего не поручали; сидел в канцелярии. Сейчас – благодаря вам – мне поручили серьезное дело, у меня появилась перспектива… Однажды вы уже спасли мне жизнь…

– И в Нью-Йорке в знак благодарности вы решили меня убрать, – перебил Бредли. – Где гарантия того, что вы не решите повторить попытку? Нет, господин Гарднер, не верю я вам, не ве-рю.

– Да о чем вы говорите?! – в отчаянии тихо воскликнул Гарднер. – Не враг же я самому себе…

Бредли помолчал, потом спросил:

– Что вы предлагаете конкретно?

– Взаимовыгодное сотрудничество, – предложил Гарднер и, помедлив, повторил: – Я вам предлагаю взаимовыгодное сотрудничество. В чем оно будет заключаться, сейчас я не могу сказать, не знаю. Но в будущем, я думаю, мы сможем быть полезны друг другу.

– И что взамен?

– То время, которое прошло после той нашей встречи, – достаточно большой срок для того, чтобы забыть и похоронить ту историю.

Бредли вновь взял паузу; эта пауза необходима, Гарднер должен видеть его внутреннюю борьбу.

– Хорошо, – согласился наконец Бредли. – Тогда давайте взаимовыгодное сотрудничество начнем прямо сейчас. Мне нужна копия записи нашего разговора с Геленом. Ваше присутствие на пленке необязательно.

– Хотите проанализировать?

– И как вы догадались?

Переход в Восточный Берлин прошел без неожиданностей. Из Берлина Бредли вылетел в Копенгаген; оттуда он отплыл на Кубу. Через двенадцать дней в порту Гаваны с борта парохода советского торгового флота «Ленинский комсомол» сошел на берег корреспондент газеты «Нойес Дойчланд» Гюнтер Тауберг.