Агония обреченных

Глава 9

Пауза в разговоре затянулась; Идьигос выглядел слегка растерянным; Кастиенте сидел, закинув ногу на ногу, и смотрел на него с легким прищуром презрительности.

Эта встреча была экстренной; проходила она на той же конспиративной квартире Идьигоса и состоялась по инициативе Кастиенте.

– Просто в голове не укладывается, – прервал наконец паузу Идьигос. – Ведь он назвал пароль, у него был условный знак, подтверждающий его полномочия, описание внешности, которое передали из Вашингтона, совпали до мелочей. И шрам на запястье…

– Шрам… Шрам – ничего не значит, его легко нанести. А что касается пароля и условного знака… Вы что, не допускаете мысли, что в Вашингтоне могут быть лазутчики Кастро? Разведка у них тоже научилась работать. – Кастиенте не говорил – рубил. После последней их встречи, несмотря на доводы Идьигоса, он организовал слежку за представителем управления разведки ЦРУ, находящимся в Гаване под именем французского писателя-публициста Жана Фишера. – Я еще раз повторяю вам: мои люди точно сняли номер, по которому звонил писатель. Это номер их службы безопасности. Жаль, не удалось узнать, о чем он говорил.

Искьердо поднялся, нервно прошелся по комнате. Он понимал: ситуация для него складывается более чем неблагоприятно. Это ведь именно он встречал Фишера, когда тот прибыл в Гавану, именно он вывел его на «Канделу». Именно он, Идьигос, рассказал Фишеру об операции «Кондор» и о том, что в число лиц, подлежащих уничтожению наряду с братьями Кастро и Че Геварой, попал советский космонавт Гагарин. Если об этом узнают в руководстве «Фронта»… Идьигос боялся даже думать о тех последствиях, которые его ожидают. А то, что этот Фишер оказался либо провокатором, либо вообще сотрудником кубинских спецслужб, Искьердо знал точно; накануне он получил сообщение от человека, внедренного в органы военной разведки Кастро, о том, что кубинской контрразведке стало известно, что в списке лиц на ликвидацию – Гагарин. От кого им стало об этом известно, теперь Идьигос знал.

«Ишь радуется… – подумал Идьигос, коротко глянув на Кастиенте. – Он думает, я не увидел злобы и зависти в его взгляде. Теперь – если его не опередить – жди удара в спину; уж он-то этого случая не упустит. Опередить – да, но чуть позже; сейчас пока он мне нужен».

– О чем задумался, Мигель? – с ехидной ухмылкой спросил Кастиенте. Этот его переход на «ты» говорил о многом, но Идьигос решил не заострять на этом внимания. Такое панибратство сейчас было ему даже на руку. – Гадаешь, о чем он мог сообщить им?

– Я не гадаю, приятель, я это знаю. Он сообщил им об операции «Кондор».

Ухмылка с лица Кастиенте сошла моментально; он посмотрел на Идьигоса долгим пристальным взглядом.

– Как думаешь оправдываться?

– Надо сделать так, чтобы оправдываться мне не пришлось. А что для этого нужно сделать, ты знаешь.

– А почему бы это не сделать твоим людям, а, Мигель?

– Это не должны делать ни твои, ни мои люди. Это должен сделать ты, Хорхе. Ты лично.

– Я уже давно никому ничего не должен. Никому и ничего, – членораздельно подчеркнул Кастиенте.

Идьигос хмыкнул:

– Это самообман, Хорхе, выдача желаемого за действительное. Все мы что-нибудь кому-нибудь должны. Ну что ж, я не настаиваю, решу эту проблему сам, без вашей помощи. Только ведь эта моя просьба говорила о том, что я безгранично доверяю и всецело рассчитываю на вас, – вновь перешел на «вы» Идьигос и поправил себя. – Вернее: доверял и рассчитывал…

Кастиенте уловил это дистанцирование Идьигоса и тут же сменил тон:

– Ну, зачем же так?.. Я очень ценю дружбу с… вами, и мне не безразлично ваше доверие. Просто я хотел сказать только то, что цена в этот раз будет несколько больше; согласитесь: обстоятельства совсем не те, что были раньше.

Это уточнение Идьигос пропустил мимо ушей, будто не слышал. Он вернулся в кресло и спросил (он вновь перешел на «ты»; видимость сохранения дружеских отношений была сейчас важнее амбиций):

– Кто из твоих людей снял номер, по которому звонил американец?

– Они ни сном ни духом… Просто фиксировали.

Идьигос лениво достал длинную тонкую черную сигарету, прикурил, затем тихо сказал:

– Идет война, Хорхе, и выживет в этой войне тот, у кого чувство самосохранения развито сильнее, чем у других, у кого разум преобладает над эмоциями, кто способен четко видеть реалии и адекватно оценивать ситуацию. Ну, так как, будем и дальше о них говорить?

«Судьба этих двоих предрешена, спорить и что-то доказывать – бесполезно, – понял Кастиенте. – Да и зачем? Кто они мне? Мигель – тоже карта отыгранная, но, как говорится: с драной овцы хоть шерсти клок. Сдеру с него деньги, а там… А американца надо убирать в любом случае; он меня видел у Гибсона, прижмут – а они это делать умеют, прижмут его обязательно – даст мое описание; в неделю меня возьмут. Надо уходить; к черту «Кондор», пусть этот воюет… Кастро не свалить; надо было раньше; сейчас Советы на его стороне. А за своего космонавта они тут камня на камне не оставят. Нет уж, без меня…»

– Валерио и Пирс, – тяжело назвал Кастиенте имена двух человек из своей группы. – Они и сейчас смотрят за ним.

– Это хорошо, пусть смотрят. К американцу сходи сегодня же. Он тебя знает, думаю, проблем не будет. А сумма?.. Если все сделаешь гладко, она увеличится вдвое. А теперь давай поговорим о предстоящей операции…

…После того как Кастиенте ушел, к Идьигосу зашел Ромарио, его ближайший помощник, с которым Идьигос советовался в большинстве случаев и который был в курсе всех дел.

Встреча Бредли со связником, как это и предусматривалось, состоялась возле кубинской Академии наук, которая после революции находилась в здании Капитолия. Бредли узнал его по значку на рубашке. Там был изображен Московский Кремль, космический спутник над ним и аббревиатура СССР.

– А вы знаете о том, что этот Капитолий – точная копия того, что находится в Вашингтоне? – спросил Бредли человека, фотографирующего здание Академии. Это были слова пароля.

– Американизация всего и вся, до чего могут дотянуться щупальца Соединенных Штатов, насильственное насаждение своего образа – болезнь того строя, который господствует там, – дал ответ на пароль связник и, оторвавшись от окуляра видоискателя, уже от себя добавил:

– Что, приходилось бывать в Вашингтоне?

«Вот каналья, – весело подумал Бредли, глядя на улыбающегося мужчину с фотоаппаратом; тот тоже внимательно разглядывал его. – Хотя, почему каналья, про Вашингтон ввернул хорошо, к месту; захотел проверить мою реакцию».

– И неоднократно… Это не интересно, а вот оказаться в Москве я бы хотел очень, – с грустной улыбкой сказал Бредли и кивнул на значок. – Вы, я смотрю, из Советского Союза?

– А вы наблюдательны. Да, я из СССР.

– Наблюдательность и любопытство – часть моей работы. Гюнтер Тауберг, – представился Бредли и протянул руку, – корреспондент газеты «Нойес Дойчланд».

– Мясников. Павел Аркадьевич… Можно просто – Павел. Спецкор газеты «Правда».

Они пожали друг другу руки. Мясников отстегнул значок и протянул его Бредли:

– Возьмите, на память, как сувенир.

– Павел, так не честно, мне нечего подарить вам взамен. Хотя… – Бредли достал из небольшой папки ручку, блокнот, сделал в нем запись и показал ее своему новому знакомому. – Обратите внимание, как мягко пишет ручка.

Мясников поднял взгляд на Бредли:

– Обратил…

– Дарю, – Бредли протянул ему ручку. Это был Parker 61 Signet с золотым пером и золотой стрелкой на корпусе. – В нашей с вами работе хорошая ручка – незаменимая вещь.

– Спасибо, Гюнтер… – Мясников смущенно улыбнулся. – Воистину: подарок царский. В таком случае, – он заговорщицки подмигнул, – не отметить ли нам наше знакомство? Я угощаю. Здесь неподалеку есть одно уютное местечко, могу я вас туда пригласить?

В принципе встреча немецкого журналиста из Восточной Германии со своим коллегой из Советского Союза странной не выглядела, поэтому они, не таясь, сидели в небольшом открытом ресторанчике на бульваре Прадо и тихо разговаривали. Мясников рассказал Бредли об анонимном звонке в кубинскую службу безопасности, ввел его в ситуацию, связанную с готовящимся покушением на Фиделя Кастро и советского космонавта Юрия Алексеевича Гагарина, рассказал также об арестах, проведенных кубинской контрразведкой.

– Гюнтер, не могли бы вы – если, конечно, это не идет в разрез вашей работе – как-то помочь в этом деле? – передал просьбу Алексеева Мясников. – Сейчас нам важна любая информация.

То, что в прицел контрреволюционеров попал Гагарин, было для Бредли откровением; в тех материалах, которые передал ему Спарк, об это ничего сказано не было.

– Я постараюсь… – задумчиво кивнул Бредли. – Мне нужна будет возможность постоянного контакта с вами; возможно, понадобится какая-то информация или, наоборот, у меня возникнет необходимость что-то сообщить вам.

– Да, это обговаривалось еще в Москве… – Мясников, улыбнувшись, достал подаренную авторучку, написал на салфетке номер и подвинул ее к Бредли. – На этом телефоне круглосуточно дежурит оператор; информацию передадут мне незамедлительно. А если мне срочно понадобится увидеться с вами?

– Я остановился в отеле «Саратога». Если меня не будет в отеле, оставьте для меня письмо, портье я предупрежу.

Бредли закурил, поднес язычок пламени к салфетке, положил ее в пепельницу и смотрел на огонь, пока он не стал угасать; через два часа в отеле «Насьональ» у Бредли была назначена еще одна встреча. Эта встреча была с сотрудником разведки ЦРУ, работавшим на Кубе под прикрытием французского писателя-публициста Жана Фишера; это тоже была их первая встреча. Фишер должен сообщить Бредли о том, как проходит подготовка к операции «Кондор», какие есть тонкие места, какие моменты не до конца проработаны. Вместе они должны продумать и устранить слабые звенья операции. Но сейчас, после того что рассказал ему Мясников, Бредли понял: от него ждут не только информации, от него ждут действенной помощи. А для того чтобы не допустить проведения операции «Кондор» наверняка, запланированного объема контакта с Фишером будет недостаточно; теперь ему, Бредли, необходимо было проникать внутрь заговора. Для этого ему нужен был выход на контрреволюционные группы, а его у Бредли не было и как сделать так, чтобы Фишер вывел его на руководителей антикастровского подполья, он не знал.

«Он даже близко не пустит меня к теме, это понятно… – проанализировал ситуацию Бредли. – Зачем ему делить лавры со мной, если операция пройдет и будут достигнуты ожидаемые результаты. Он мне отдаст ровно столько, сколько необходимо для того, чтобы, в случае если операция провалится, свалить всю вину на меня».

Мясников хотел задать Бредли вопрос, но делать этого не стал, осекся; он увидел, как смотрит Бредли на догорающую салфетку.

– Как там дома? – вдруг спросил Бредли тихо и по-русски.

– Дома всегда лучше, чем в гостях, – так же тихо и так же по-русски ответил связник. – Давно не были?

– Да как вам сказать? Достаточно, чтобы забыть запахи осеннего леса: сырых грибов… прелой листвы. А почему вы спросили?

– Меня просили передать вам, чтобы по своему каналу связи вы передали в Центр наиболее полную информацию о себе. Чем это вызвано, мне неизвестно.

Бредли кивнул:

– Так о чем вы хотели меня спросит? – вновь перешел он на испанский.

– Те цифры… У Капитолия…

– Запомнили их?

– Разумеется.

«А с ним хорошо работать, – подумал Бредли, по-особому глянув на Мясникова, – легко. Чувствуется, что это у него не первая командировка. Сколько ему, лет тридцать пять – тридцать семь, не больше… Но сорока еще точно нет… И, видимо, воевал».

– Это вашингтонский номер телефона одного моего старого знакомого… – Бредли усмехнулся. – Можно сказать, друга. Бывшего оберштурмбаннфюрера СС Вилли Гарднера.

– Ого… Где это вы с ним?..

– Давняя история, долго рассказывать. Как-нибудь в другой раз… Так вот, этот Гарднер сосватал меня… И кому бы вы думали? Самому генералу Гелену, ни много ни мало. Ну а генерал успешно «завербовал» меня; не удивляйтесь, я ведь сюда добирался через Западную Германию. Кстати, этот номер светить нельзя, он дан мне в Пуллахе для выхода на Гарднера; по номеру легче будет найти его в Вашингтоне. Туда он направлен для связи со мной; его новое имя – Джон Дэйтон.

– И на чем же Гелен взял вас?

– Угроза жизни моим друзьям в Нью-Йорке… Прием примитивный, но другого-то на меня у него ничего не было, поэтому мне пришлось «клюнуть». Больно уж ему хотелось иметь своего человека в ЦРУ. Ну, неважно… Дальше… На этого Гарднера-Дэйтона у меня есть информация, которую в дальнейшем можно будет попробовать использовать против него.

– Вы хотите сказать?.. – Мясников замолчал; он еще не до конца поверил в правильность той мысли, которая пришла к нему; слишком смелой и невероятной она казалась.

– Именно… Если он сосватал Гелену меня, то почему бы ему не рекомендовать еще какого-нибудь своего старого знакомого по СД? Передайте это в Центр, и если эта тема их заинтересует, то по возвращении в Вашингтон материалы на Гарднера я передам тоже по своему каналу.

– Но ведь вы очень рискуете. Игра слишком многоходовая и сложная, есть ряд тонких моментов. Если ваше вашингтонское начальство узнает об этой вербовке?.. Ведь это – провал.

– Ну, во-первых, это будет мой провал как человека Гелена, а не Москвы, а во-вторых… – Бредли усмехнулся. – А во-вторых, провал мне не желателен ни под первым, ни под вторым вариантом. Есть у меня по этому поводу кое-какие соображения. Все, мне пора уходить, – Бредли посмотрел на часы и поднялся. – А знаете что… давайте-ка мы с вами встретимся сегодня еще раз: через четыре часа здесь же. Возможно, у меня уже будет какая-то информация по антикастровскому подполью. Не обо всем можно говорить по телефону.

Они проговорили сорок минут. Видя, что встреча заканчивается, Мясников спросил:

– Как вы думаете, могу я сфотографировать своего нового друга и коллегу журналиста Гюнтера Тауберга на память? – и тише добавил: – В Центре просили привести вашу фотографию.

– Ну почему же – нет? Валяйте… Знал бы, надел бы фрак с бабочкой.