Когда приехали сотрудники Службы безопасности Гаваны, двое в штатском и пять человек в форме и с автоматами, Идьигос находился все еще без сознания. Осмотрев квартиру, военные приступили к следственным действиям: фотографированию, снятию отпечатков пальцев, частично – к обыску. Штатские присели на корточки возле Идьигоса.
– Здесь был еще кто-то, – сказал один из них. – И, может быть, даже не один.
– Кто бы и сколько бы их ни было, этого спеленал профессионал, – ответил второй и кивнул на ремни. Они были стянуты таким образом, что распутать их или хотя бы как-то ослабить связанный самостоятельно не смог бы.
Первый согласно покивал и задал вопрос, который мучил обоих и ставил в тупик:
– Если он был одним из них – а иначе он здесь бы не оказался – зачем он это сделал?
– Ну, наверное, хотел, чтобы этот не убежал, если бы очнулся до нашего приезда, – сострил напарник.
– Нет, серьезно… Зачем он сделал нам такой подарок? Кто он?
– Ладно, в управе разберемся. – Второй развязал ремни, убрал в портфель, нацепил Идьигосу наручники и похлопал его по щекам; тот открыл глаза. – Ну что, проснулся? Где третий?
Идьигос действительно словно спросонья посмотрел на штатских, потом – на военных и, все поняв, со стоном уронил голову на пол:
– Я все скажу.
– Это мы знаем. Я тебя спросил: где третий?
– Я не знаю, – мотнул головой Идьигос.
– Кто он?
– Не знаю. Кто-то из ЦРУ.
– Его имя, под которым он здесь находится?
– Мне не известно. Какой-то журналист.
– Какой журналист? Чей? Из какой газеты?
– Не знаю…
Позже, на допросе, Идьигос действительно рассказал все. Единственное, на что он не мог дать вразумительного ответа, так это на вопросы, связанные с журналистом. Уже в самом конце рабочего дня, а он в эти напряженные дни – накануне приезда советской делегации – заканчивался ближе к полуночи, следователи, которые вели дело Идьигоса, получили от руководства распоряжение: журналистом не заниматься; всю имеющуюся о нем информацию из дела изъять. Никаких разъяснений по этому поводу не последовало.