Аксель, Кри и Белая Маска

ГЛАВА II. СОБАЧЬИ ПРИХОТИ

Всё-таки, как ни крути, а совсем без волшебства не проживёшь. И неважно, что замечаешь это ты один. Действительно, как иначе беседовать с человеком на его родном языке, о котором сам ты не имеешь ни малейшего понятия, думал Аксель, раскидываясь на тёплой ступеньке и блаженно жмурясь. Солнце жгло его светлые волосы и брови, которые на фоне загара стали почти золотистыми. Солнце…Враг и друг. Кругом друзья или враги, и разбирайся всё время, где кто, — хуже, чем с кофейной гущей сеньоры Мирамар. А насколько проще было бы достигать каких только хочешь целей, если б не этот добровольный запрет на колдовство?

— Даже не вздумай! — жёстко, чуть ли не угрожающе сказал ему Хоф в первый же раз, когда они остались в его кабинете наедине. — Даже мысль эту из головы выбрось! Если начнёшь заниматься этим — уже не остановишься. Просто не сможешь…А хоть бы даже и смог, неужели ты думаешь, что Кри проявит такую же выдержку, глядя на тебя? Ты умный парень, Акси, и легко представишь себе, чем подобные вещи кончатся для вас, да и для меня, между прочим, — многозначительно добавил он.

— Ты-то тут при чём? — со вздохом спросил Аксель, догадываясь об ответе.

— Как при чём? Во-первых, я — офицер полиции. И я не доложил о вас под предлогом, что меня, видишь ли, сочтут за сумасшедшего…

— Под предлогом? — удивлённо перебил Аксель. — Ничего себе предлог!

— А во-вторых… — продолжал Хоф, будто не слыша. — Ты забыл, о чём мы с тобой всю ночь проговорили, стоя над Кри, которая после драки с этой мумией металась в лихорадке? Если вас поймают на колдовстве, — что рано или поздно непременно случится, — мир испытает потрясение, равное… — комиссар сделал паузу, подыскивая нужное сравнение, и, явно не найдя его, вздохнул. — Потрясение, которого он не знал с начала времён. С тех пор, как существует человечество! И все мы окажемся в тюрьме, пусть даже почётной, возможно даже, с цветами и ковровыми дорожками, где кругом, помимо охраны, будет ещё вечное оцепление из репортёров. Либо же нас и впрямь объявят сумасшедшими, и упрячут так, что ни один репортёр никогда не отыщет. Но, в любом случае, своё правительство будет требовать от нас колдовства, а другие правительства постараются выкрасть нас или убить. Скорее убить, чем выкрасть, если принять во внимание, как здорово нас будут стеречь, — уточнил он. — Нравится прогноз?

— Не очень, — признал Аксель. — Но…мы же будем сильнее всех, Отто! Мы сможем вырваться из любой тюрьмы, защититься от всех убийц! Сможем… — Он поднял голову, словно только сейчас осознав всё своё могущество, и его глаза засияли. — Сможем сами всеми управлять! Да так, что никто и не заметит! Нет, правда, — заторопился Аксель, порозовев от какого-то нового, лихорадочного возбуждения, — мы заставим всех забыть, что мы волшебники…Пусть помнят только наши указания!

— А сам-то ты хотел бы, чтоб с тобой так поступил какой-нибудь чужой волшебник? — спокойно спросил комиссар. — Чтоб кто-то пришёл и превратил тебя в куклу? Чем же ты лучше Штроя и Фибаха, малыш?

Аксель понурился. Тем более, что Хоф ещё никогда не называл его малышом.

— Ну, а насчёт «заставить всех забыть»… — вздохнул Хоф, разглядывая в окно тихую мюнхенскую улочку, погружённую в вечернюю дрёму. — Ты прав, это можно сделать. Раз, два, десять…Но придёт день, когда ты уже не захочешь, чтоб окружающие забыли, кто ты. Устанешь от вечного одиночества…Мне на своём веку приходилось хранить немало тайн — своих и чужих, — и, скажу тебе, ничто не является столь тяжким бременем, как тайна. Ведь ты уже сейчас не чувствуешь себя таким, как твои школьные друзья. Я прав? — Он остро взглянул в глаза мальчику. Тот медленно кивнул.

— Какой ты удивительный, Отто, — сказал Аксель. — Ты словно бы уже много-много раз попадал в плен к волшебникам. Вот и знаешь всё заранее…

— Если я удивительный, то ты, Акси, наблюдательный. Да, я уже попадал в плен к волшебникам.

— Так вот оно что! — задохнулся от возмущения Аксель. — И ты молчал!

— Семь Смертей в космосе — это ужасно, — сказал комиссар. — Никогда не забуду… Черепа, балахоны, косы…брр! — Он содрогнулся — во второй раз за всё то время, что знал его Аксель. (В первый раз он видел Хофа таким, когда Смерти под действием заклятия помчались к Земле, и стало ясно, что Шворку их не догнать). — Но я хотя бы ожидал этого. И все они были похожи друг на друга…По сути дела, перед нами была одна Смерть. Одна на всех. А вот как выглядит Жизнь? Лично моя, к примеру? Она-то ведь тоже где-то прячется, и вот она, Акси, — самая сильная волшебница…Кто знает, страшная, или нет? Я и сейчас у неё в плену. А ты в плену у своей жизни.

— И так будет всегда?

— Я знаю только одно средство ослабить этот плен: постараться понять чью-то чужую жизнь. Вот когда мы помешали тем Семерым убить всё живое, в тот момент мы были свободны, правда?

— Жизнь… — протянул Аксель. Он закрыл глаза, словно представляя себе что-то или кого-то, вздохнул, улыбнулся и, открыв их, сказал: — Моя Жизнь выглядит хорошо! И что…совсем-совсем ни капельки нельзя поколдовать? — вдруг жалобно вырвалось у него. Комиссару даже показалось, что Аксель вдруг подумал о какой-то совершенно упоительной возможности, от которой он просто не в силах отказаться.

Хоф опустил руку ему на плечо.

— Только в случае прямой угрозы, — мягко сказал он. — Я понимаю тебя, Акси. Такой соблазн! В твои-то годы…Но ты должен стать сильнее этого. Кстати, я почти уверен, — добавил он, медленно садясь на подоконник, — что спасаю тебя от изрядной скуки…В мире, где всё доступно, ничего по-настоящему не хочется. Сам я не пробовал, но мне кажется, иначе и быть не может.

И Аксель в который раз поверил ему на слово.

Они выполнили обещание, данное Хофу. Кри даже не пришлось толком уговаривать, чего мальчик, говоря по правде, не ожидал. Наверное, была уже сыта колдовством, а может, это было связано с её теперешней постоянной унылостью, которую она пыталась скрывать от родителей и Акселя.

Но разве скроешь что-нибудь от мамы! Да и папу нелегко сбить с толку, хотя он иной раз не торопится показывать догадливость. Аксель постоянно замечал, что родители еле слышно шепчутся вечерами, и пару раз видел, как фрау Ренате тихонько разговаривает с Кри — то в своей комнате, то в её. Правда, у девочки было необычно замкнутое выражение лица. Сам Аксель уже привык к нему, но чтобы такую же неудачу потерпела мама…Этого не должно, не может быть! И, убеждаясь, что может, Аксель испытывал сильное чувство вины, хотя вроде бы и он, и все остальные ни в чём перед Кри не виноваты.

Тихую, печальную атмосферу, воцарившуюся в семье после возвращения детей, намного скрашивало присутствие Шворка. Не говоря о том, что пёс был всегда весел и дружелюбен, уже сам факт его существования много значил. Ещё бы! Родители, несмотря на свидетельство Хофа, пожалуй, всё-таки не поверили бы ни одному слову из рассказов Акселя и Кри: просто решили бы, что свихнулись все трое, натерпевшись лишений в Альпах. Но попробуй усомнись, когда тебе представляют говорящего пуделя, который вдруг с невинным выражением на морде начинает пухнуть, заполнив собой всю комнату, затем выплёвывает на тебя из пасти сеть голубых огней, и ты оказываешься у него в брюхе! Точнее, в «салоне желудка» (прозванном так с лёгкой руки Акселя), в мягком кресле, перед столиком с изысканной, прямо-таки королевской посудой, где появляется заказанный тобой волшебный обед. К изумлению детей, духи не отключили линию доставки, и Шворк по-прежнему мог добывать из воздуха какие угодно вещи и еду. Ещё больше дивился этому Хоф, полагая, впрочем, что подобное обслуживание «не к добру».

— Может быть, они не могут её отключить? — допытывался комиссар, ставший в доме почти членом семьи. (Своей, кстати, у него не было, и нужно ли говорить, как ему были рады в этой!)

— Могут! — твёрдо отвечал пудель. — Они не могут отключить только мой волшебный компьютер «Штрой»: ведь системы, от которой он зависел бы, в Подземном Мире просто нет. «Штрой» сам себе система, причём уникальная: чинит себя, совершенствует, думает без команды на любые темы, в том числе такие, которые его вроде бы абсолютно не касаются — словом, ведёт себя…

— …как и его четвероногий хозяин? — с намёком закончил Аксель, покосившись на свой собственный многострадальный компьютер. И если читателю этот намёк пока не ясен, то Шворк отлично понял, в чей огород камушек.

— Ну…в общем, да, — признал пёс. — По словам моего покойного хозяина, некоторые магические процессы «Штроя» настолько сложны, что, пока они продолжаются, можно ожидать любых сюрпризов. Даже и в самом общем виде цепные реакции утихомирятся лишь к две тысячи восьмому году — почему система и названа «Штрой-2008». То есть, ещё через четыре года, представляете? И, несмотря на всё это, она считается в волшебном мире человечьим изобретением! А пользоваться человеческой техникой для духов — великий позор, и вынести его способно разве что подопытное собачье существо, как они меня величают…Короче говоря, отключить линию доставки можно в два счёта! Я думаю, они просто забыли обо мне после гибели Фибаха.

Но Хоф лишь обменивался скептической усмешкой с Акселем. У комиссара уже давно появилась привычка выкраивать по выходным часок-другой и заходить к Реннерам на чашку кофе. Точнее, он выпивал одну чашечку в гостиной, а две или три — в «салоне желудка». Сидя с раскрытым на колене блокнотом в любимом кресле, он внимательно изучал магические книги из библиотечных шкафов, делая порой записи непонятными для Акселя значками. Мальчик не знал стенографии, а Хоф не желал расшифровывать ему свои заметки.

— Не погружайся в это! — решительно говорил он. — Мы же договорились, верно?

— Но ты-то сам погружаешься!

— Только для возможной защиты…

Хоф также научился пользоваться «Штроем», но какие миры открывались на огромном чёрном экране, возникавшем перед ним из пустоты, оставалось тайной. Правду сказать, Акселю было не до этого: у него теперь хватало забот с собственным компьютером. И всё из-за того же Шворка!

Пёс поселился в его комнате, облюбовав уютный угол между батареей и письменным столом. Мальчик сперва ожидал, что Кри как первоначальная хозяйка пуделя закатит скандал, но она отнеслась к решению своего любимого Морица очень спокойно. Потому что это и впрямь было его решение. Он словно чувствовал, что его постоянное присутствие будет напоминать Кри о разных невесёлых вещах. Так что слушался детей Шворк одинаково, любил, наверное, тоже, но Кри он чаще всего разыскивал, когда был в спокойном настроении, и когда сам скучал или грустил. Молча лежал у её ног косматым серо-чёрным холмиком, позволяя ей зарыться лицом в густую шерсть и перебирать пальцами странные стеклистые волоски…А веселился в основном с Акселем. С ним можно было часами играть, как с обычной собакой, и в то же время его не надо было ни кормить, ни купать, ни выгуливать. Он смотрел телевизор — все программы подряд, но предпочтение отдавал, как ни странно, семейно-любовным сериалам, а не фильмам о животных и не детективам, где иной раз выпадала почётная или хотя бы эпизодическая роль какой-нибудь собаке. Он превратил потолок Акселевой комнаты в площадку для игры в футбол, выбрав себе в противницы заколдованную для этой цели люстру, и часами носился над головой мальчика, отрабатывая сложные броски. (Бродить по потолку в других комнатах ему было категорически запрещено после того, как в первый раз он чуть не довёл фрау Ренате до инфаркта). Нередко Аксель закрывался с ним в гараже, чтобы поиграть в настольный теннис, который пёс очень полюбил. Вскоре он уже достиг таких успехов, что, по мнению Акселя, вполне мог бы участвовать в городских соревнованиях от его ферайна…если бы пуделям это разрешалось, и если бы Шворк окончательно отделался от привычки в напряжённые моменты ловить мяч пастью.

Вообще, если уж говорить о городе, Аксель не без тревоги оставлял Шворка дома, отправляясь в гимназию. Ведь теперь, находясь среди людей, а не духов, брат и сестра могли колдовать только благодаря его усилителям волшебного поля — двум антеннам, выглядящим как два карликовых японских деревца в вазах. Стояли же эти вазы в «салоне желудка», и, значит, удаляясь от Шворка больше, чем на милю, Аксель и Кри могли полагаться лишь на старые защитные заклятия. Увы, школы обоих детей находились от дома значительно дальше. И Аксель каждый раз облегчённо вздыхал, подъезжая на велосипеде к перекрёстку, отстоявшему от квартиры Реннеров ровно за милю. И вздыхал с ещё большим облегчением, слыша из прихожей голос Кри…спокойный, но не весёлый.

Но подлинным наказанием стало для мальчика, как уже упоминалось, увлечение Шворка компьютером — причём не своим, волшебным, а его, Акселя, человеческой и законной собственностью. Казалось, пса безумно увлекают именно те стороны жизни людей, к коим он заведомо никогда не будет допущен, и абсолютно не интересует животный мир, из которого он вышел. Он завёл себе три или четыре почтовых ящика и с утра до вечера восседал за клавиатурой, с сумасшедшей быстротой и точностью барабаня по ней лапами. (Мог бы, кстати, обойтись и без лап, командуя мысленно, но ему нравился сам процесс, который быстро приводил клавиши в негодность). Поскольку он был роботом, ему ничего не стоило отправлять огромное количество довольно длинных писем в час. Сначала Аксель думал, что пёс пишет самому себе, и всё это — вроде как «люстровый футбол». Но нет, Шворк явно получал ответы, напрочь заслоняющие для него постылую реальность. И однажды мальчик не выдержал:

— Cлушай, кому это ты всё время пишешь? Разве бывают собаки, умеющие читать? Или ты знаешь ещё какого-нибудь пуделя-биоробота?

— Второй ответ: «Негатив». Третий ответ: «Негатив». И тебе это известно, — лениво отвечал Шворк, ни на секунду не прерывая свою пулемётную дробь.

— Ладно, как насчёт первого вопроса? А именно, кому ты всё время пишешь? (Не следует думать, что Аксель произнёс слова «а именно» с оттенком иронии. В немецком языке этот оборот очень любим и вовсе не считается книжным. И правда, есть в нём что-то мило-старательное, требующее от себя — но и от собеседника тоже! — максимальной точности и искренности).

— Ей, — самодовольно сказал пудель, щёлкнув «мышью», и на экране возникло шикарное девичье лицо. Лицо, обрамлённое длинными волнистыми локонами, с холодными внимательными глазами и дерзкой, зовущей улыбкой, которая, по мнению Акселя, этой девице совсем не шла.

— Э-э…А зачем? Можно спросить?

— Наверное, тебе известно, что такое «флирт по Интернету»? — ещё более самодовольно бросил Шворк. — Если нет, могу отослать тебя к толковому словарю доктора Варига. Из него ты узнаешь, что флирт — это лёгкое, необременительное ухаживание. Независимо от способа, которым оно осуществляется, то есть, в данном случае, от Интернета, — добавил он, ибо тоже любил точность. И, даже не взглянув на обомлевшего мальчика, принялся лупить по клавишам с такой скоростью, что, казалось, компьютер вот-вот развалится.

— Ухх…ух-хаживание? — выдавил из себя Аксель, словно пересохший кран, и выпучил на Шворка глаза. — Но…ты же пудель! А она — человек…

— Не согласен ни с тем, ни с другим, — хладнокровно заметил пёс, которому беседа, видимо, абсолютно не мешала «держать темп» печатания. — Если сопоставить наш интеллект — мой и её — то ещё большой вопрос, кто из нас двоих, извините за выражение, ПУДЕЛЬ (последнее слово он произнёс с бесконечным презрением). Этой женщиной движут примитивные, хищнические инстинкты…ты только посмотри на неё…да посмотри же! Одна ухмылка чего стоит, а? Ей только подставь глотку…Впрочем, ты ещё не в том возрасте, когда что-то смыслят в подобных вещах.

После этих слов Акселю и впрямь захотелось снять с полки тяжёлый, толстый словарь доктора Варига — но вовсе не затем, чтоб его читать.

— Да зачем ей хи… хищнические инстинкты с таким, как ты?! — Он даже заикаться стал от возмущения. — Какой от тебя прок?

— Что значит «какой»? Разве я не богатейшее создание этого мира? — беззаботно сказал Шворк, перезагружая компьютер. — Могу предоставить по первому требованию неограниченные финансовые средства и предметы потребления…

— Ты хочешь сказать, — медленно отчеканил Аксель, глядя на него с ещё большим презрением, чем то, которое только что выказал пёс, — что на свете найдётся хоть одна женщина, которая ради денег согласится выйти за пуделя?

— Спустись на землю, Акси, — глядя на него с жалостью, ответил Шворк. — Не одна, а ВЕ-ЛИ-КО-Е МНО-ЖЕ-СТВО…

Аксель, глотнул воздуху и попытался что-то вымолвить, но, не сумев, медленно сел на стул позади пса, по-прежнему погружённого в работу (только теперь на экране монитора маячило уже другое женское лицо, увенчанное высокой пышной причёской). Мальчик почувствовал себя таким униженным и оплёванным — за всех людей! — словно это ему, как сказочной принцессе, нужно было выйти за жабу. Но…может, подобные сказки оттого и возникли?

— Значит, ты…разболтал им, что ты волшебный? — тихо сказал Аксель. В его голосе было что-то, что заставило Шворка оторваться от клавиатуры и повернуть морду к хозяину.

— Ещё чего! — Впервые в его голосе прозвучало лёгкое замешательство. — Я своё слово держу…Они даже понятия не имеют, кто я такой. Хотя, — с удовольствием прибавил он, — очень надеются узнать.

— Ничего не понимаю! — гневно сказал Аксель, вставая. — Так за кого же ты себя выдаёшь? И для чего тебе всё это нужно, скажи на милость?

— За кого выдаю? Вот за него, — пёс ещё раз щёлкнул «мышью», и на экране возникла мужская физиономия — не слишком выбритая, с короткой причёской-«дикобразом» из пегих, как форма десантника, волос, кольцеобразной серьгой в левом ухе, но с выражением не менее самодовольным, чем у Шворка. — Взято из журнала мужской моды, выброшенного в макулатуру нашей Кри.

— Да Кри уже давно не читает всю эту гадость! — взвился Аксель, чувствуя себя вдвойне оскорблённым при упоминании сестры. — Зачем ты стащил чужое фото и морочишь людям голову, если не собираешься говорить о себе правду? А?

— Мм…Ну, я как-то чувствую себя…не таким заброшенным, — неохотно сказал Шворк. — А за кем прикажешь ухаживать?

— За собаками! Вон в соседнем дворе живёт очень приличная болонка, мама даже знает её хозяку, фрау Грубер…

— Не нужно мне никакой дворовой болонки, да и самой фрау Грубер тоже, — с достоинством оборвал его Шворк, возвращаясь к печатанию. — Я уже давно не пёс. А если даже пёс, то…супер-пёс! И я должен найти выход из моего вынужденного одиночества.

Последняя фраза болезненно отдалась в сердце Акселя. Он уже открыл было рот, чтобы запретить Шворку использовать его, Акселя, компьютер в целях обмана и тщеславия — но вместо этого молча опустил голову. Только сейчас он спросил себя, каково приходится его пуделю, который, действительно, давно уже не пудель, но и не человек. И которому во всём мире не найти такого же, как он, существа для любви и дружбы. И хотя не он искалечил Шворка, а Фибах, Акселю вновь стало стыдно за людей.

Тем разговор и кончился. «В конце концов, — сказал себе Аксель, — это же ни к чему не приведёт. Одни письма сменятся другими, только и всего. Шворк никому не разобьёт сердца, ни на ком не пообещает жениться…Пусть отведёт душу, бедняга».

Как-то он даже полюбопытствовал, сколько же всего поклонниц у его пуделя. Оказалось, что пёс, как настоящий собачий Дон Жуан, ведёт им тщательный список. Ему писали Надья Пердю и Лола-Миранда Чагрес, Аврора Эдмонтон-Джонс и Дрю Монтгомери, Катарина де Боот Свааг и Чика Ромеро, Ханнелоре Штайн и Меган О’Коннор, Иванка Милич и какая-то совсем уже захудалая Пушпа Мюллер. Одним Шворк дарил надежду, с другими сразу рвал, третьих переносил в какие-то скользящие списки перспективных кандидатур, и Аксель таращился на его уверенные манипуляции с невольным почтением… «Вот это да! — думал он. — Пудель, а надо же…Не то, что я. Мне вот почему-то никто не пишет».

Конечно, не стоило забывать, что даже если он, Аксель, и человек, то ему всего лишь одиннадцать с небольшим симпатичным хвостиком, что он никого не собирается водить за нос, и что если даже ему напишет какая-нибудь тридцатипятилетняя Катарина де Боот Кваак, то как прикажете потом всё это расхлёбывать — идти под венец? Вот же Кри и Дженни не переживают из-за отсутствия писем…

Но однажды в квартире раздался телефонный звонок. К счастью, трубку снял Аксель, сказав, как всегда «Квартира Реннеров».

— Это ты? — с придыханием спросил незнакомый женский голос, и что-то в нём было такое, что у Акселя в голове почему-то сразу возникло фото Хайке Химмельпфенниг — самая наглая физия из всей шворковой коллекции.

— Й…я, — растерявшись, ответил Аксель. (В разговорах ему частенько не хватало той быстроты реакций, которой отличалась Кри).

— Я знала, что ты здесь, — сказал голос. — Да и где ж тебе ещё быть-то, верно?

— К-кто вы? — заикаясь спросил мальчик.

— Как кто? Твоя Хайкхен!

— Откуда у вас этот номер телефона? — сказал Аксель, яростно дыша в трубку.

— У твоей девочки тоже пара извилин в голове найдётся — понял, пупсик? Разве я не говорила, что я кобра любви, и приползу без спроса? Мой прежний друг — неплохой хакер, он покопался в твоей почте и такого мне, бедной, понарассказывал, что я тебе сейчасссс…

Аксель выронил шипящую, как змея, трубку на стол, словно его и впрямь кто-то ужалил, и поскольку телефон уже опять звонил, не умолкая, пришлось заблокировать номер абонента. В тот же день Шворку было велено прекратить свои собачьи забавы, или пользоваться для них волшебным компьютером. (Повезло ещё, что родителей дома не было!)

— Волшебный компьютер для переписки с людьми не годится, — грустно ответил Шворк. — А вот защитить тебя от моих поклонниц я, конечно, обязан. Хорошо, писем и звонков больше не будет…Но всё-таки, как ослепляет ревность!

— Да неужели? — ядовито сказал Аксель. — Разве в твоих ящиках не находится тонна писем, которые взбесят кого угодно? А не только кобру любви?

— Я не о том! Как можно перепутать голос взрослого мужчины с голосом перепуганного одиннадцатилетнего ребёнка? Мне давно следовало перенести эту интриганку из серого списка в чёрный…

— Никакой я не перепуганный и не ребёнок, понятно? И, к твоему сведению, меня уже дважды по телефону принимали за папу!

Как бы то ни было, шипящие звонки прекратились. Вообще, справедливости ради надо сказать, что Шворк не принёс в семью особых хлопот, чего сперва опасались дети. Родители его полюбили, и, если не считать случая, когда мама облилась кофе и чуть не получила инфаркт, обнаружив пса у себя над головой, всё сходило гладко. Пудель и пудель — если не считать слишком больших, красных и выпуклых глаз.

Аксель ходил в школу, делал уроки, гулял с Кри и Дженни, а иногда — с терпимым школьным приятелем Максом Штрезе, и ждал чего-то…Чего? Он и сам не знал. Но почему-то был уверен, что история с подземными и звёздными духами не кончена. Как странно устроен мир! Ещё недавно стены акселевой комнаты, улицы, деревья, небо, школа и все знакомые были чем-то единственно возможным, а он, Акси, — вполне нормальным…ну, может быть, чуточку слишком рассеянным мальчиком. Но стоит только сделать шаг за привычные границы…Мрачные, спиралевидные коридоры Потустороннего замка, Бродячая Башня с её камерой пыток и комнатой, где совещаются Семь Смертей, мерцающий взгляд Штроя, три безумных птерокурицы Амалия, Элоиза и Беттина, готовые то нацепить для тебя на шею бант, то растерзать твою собственную шею…Достаточно взглянуть на своего ухажёра-пуделя, и начинаешь с ужасом понимать, что всё это, значит, был не сон? Аксель иногда ловил себя на том, что изумлённо разглядывает то акацию за окном, то спешащую куда-то девчушку со школьным ранцем, то пересохший фонтан на детской площадке — словно ожидая, что всё это вот-вот лопнет по швам, и из трещины, или из волшебной двери, или вообще бог знает из чего, хлынет То…Настоящее И Чудовищное! Прямо как в фильме «Война миров», который этим летом, через год после возвращения ОТТУДА, Кри, против обыкновения, захотела посмотреть без Дженни. Только с ним, Акселем. Не объясняя причин.