Аксель, Кри и Белая Маска

ГЛАВА III. ТАМ, ЗА ЗАНАВЕСОМ…

Ясным октябрьским днём, после долгих колебаний, он обратился к ненавистной ему Треске — иначе говоря, к учительнице немецкого:

— Фрау Брох, вы мне не подскажете…

Магда Брох медленно подняла очкастую голову и молча взглянула на него, будто спрашивая себя — уйти на дно или проглотить эту любопытную живность, возникшую из водорослей именно тогда, когда ты зависла над важной контрольной.

— Да? — сказала она, видя, что Аксель замер.

— Что бы мне такое почитать о духах? Серьёзное… — торопливо добавил он.

— О духах — в смысле, о сверхъестественных существах и привидениях? — уточнила фрау Брох и очень неприятно ухмыльнулась — словно сама была кровавым призраком с большим стажем.

— Ну…да. Наверное. Как они относятся к людям, и…

— Они никак не относятся, — отрезала фрау Брох, — потому что их нет. На этом свете я их, по крайней мере, не встречала…

«А на том?» — чуть не брякнул Аксель, но, к счастью, удержался.

— …а на том не была, — закончила фрау, после чего Аксель покосился на неё с явным сомнением. — Читательский багаж немецкого мальчика, который спрашивает такое, достоин жалости. Но если как следует поднапрячься, — и она ухмыльнулась ещё неприятнее, — то ты, пожалуй, сообразишь, какую трагедию Гёте можно назвать самым серьёзным произведением на твоём родном языке…

— Ах, да! «Фауст», — хлопнул себя по лбу Аксель, поблагодарил и твёрдо решил, что больше не обратится к ней ни за что на свете — всё равно, каком именно!

Казалось бы, чего проще — заберись к Шворку в «салон желудка», распотроши шкафы, о которых ни один чернокнижник старых времён не мог бы даже мечтать, и вот тебе сведения из первых рук (точнее, лап). Но что-то сжималось в груди Акселя при мысли об этом шаге — независимо даже от обещания, данного Хофу. «Если что — всегда успею», — думал он по пути в самую обыкновенную школьную библиотеку, которую прежде не баловал «внепрограммными» визитами. Да, почитать, что думают о духах сами люди — и полезно, и слова никакого не нарушаешь, и нет чувства, словно ты купаешься в речке, а чьи-то склизкие когти вдруг, ухватив тебя за лодыжку, тянут на дно…

После чего Аксель забрался с ногами в большое, старое, ещё дедушкино кресло и долго читал «Фауста». Иногда, впрочем, он вылезал из плюшевых недр и прохаживался по комнате: то спокойно, то нервно, а порой — просто тигриной походкой, и, если б в такой момент у него был полосатый хвост, он бил бы им себя по бокам. До сих пор мальчик слышал лишь обрывки народных легенд о докторе Фаусте, и не читал их толком в мрачной, фантастической книге Иоганна Шписа. Но сейчас ему вполне хватало и Гёте… Так, выходит, это не духи первоначально навязались Фаусту, а сам он буквально не давал им проходу! Черти и привидения наведывались к нему в кабинет, как к себе домой, а он умел не только вызывать их, но, если что, и посадить под арест. И даже самому верховному дьяволу Мефистофелю приходилось просить какую-то там, извините, крысу, чтобы она отгрызла от порога волшебный знак и выпустила чёрта на волю. Чего Фаусту было нужно от всех этих тварей, Аксель не очень понимал. Видимо, доктор занимался колдовством просто от скуки. «Ну да, — сказал себе мальчик, — он ведь был уже старый, и жил один. Вот если бы у него была Кри…или Дженни…он бы сто раз подумал, прежде чем пускать к себе в дом такую пакость».

Но, судя по всему, была и ещё одна причина, почему Фауст связался с духами. Он явно верил, будто не все они злые, и даже с чёртом можно договориться так, чтобы тебя до самой смерти ожидали сплошные удовольствия и развлечения. Что ждёт его потом, когда он умрёт, лихого доктора, кажется, совершенно не заботило. И это особенно поразило Акселя. Он даже ещё несколько раз перечёл кое-какие места знаменитой трагедии, пытаясь объяснить себе необъяснимое. Подумать только! Человек, который задевал беретом луну и звёзды, швырял книгами со своего стола в назойливых призраков и глядел в лицо дьявола с таким спокойствием, словно тот — не слишком умный студент…при этом не имел ни на грош фантазии и ни разу всерьёз не испугался вечных мучений? Хотя вот они, вот, ждущие его клыки и когти — здесь, в кабинете!

— Не иначе, у него крыша поехала…Псих! — вслух сказал Аксель, кружа по комнате. — Нет, даже не псих, а просто дурень. Вот он кто.

Но тут же вспомнил, что однажды, когда он при отце обозвал Макса Штрезе дурнем, Детлеф Реннер после его ухода сказал Акселю:

— Дурень-то он, может, и дурень, твой Макс, да почём ты знаешь, что ты не глупей его?

— Но, папа, такая простая задачка, а он не видит…

— Значит, у него голова так устроена. Вот скажи, у нас в доме чердак хороший?

— Отличный!

— А почему?

— Ну… он просторный, летом там прохладно, а зимой не дует…

— Но можешь ты выпрямиться на этом чердаке в полный рост, если встанешь в угол?

— Не могу, конечно…Там же скат, — пробормотал Аксель, поняв, куда клонит отец.

— Вот и соображай, — усмехнулся тот. — У всякого чердака свои скаты…

«Да! — решил Аксель, плюхаясь назад в кресло. — Спрошу у папы. Пусть объяснит мне, что творилось у этого Фауста на чердаке». И он уже направился к папиной комнате, держа книгу под мышкой, но остановился на полдороге. Нет. Не у папы. Папа книг, в общем, не читает, и вряд ли помнит эту, даже если когда-нибудь и листал её. Мама — вот кто нам нужен. И только полный балбес мог соваться к ненавидящей всё живое Магде Брох, когда у него такая мама — умная, начитанная, всё понимающая!

Он постучался в дверь фрау Ренате и торопливо выпалил ей свои недоумения. Конечно, она поняла его с полуслова! Тем более, что теперь Аксель знал: это не просто его мама. Это дочь самого Гуго Реннера, поэта и волшебника, явно не уступающего ни в чём «сдвинутому» доктору! Выслушав его похвалу, фрау Ренате улыбнулась с явной гордостью за дедушку. Но тут же спросила:

— А ты дочитал «Фауста»?

— Нет…Я обязательно дочитаю, мам, но…объясни мне сейчас! Сразу.

— Хорошо, родной. И, между прочим, хоть я сама учила тебя всегда дочитывать книгу, а после судить о ней, но на сей раз даже неплохо, что ты не дочитал.

— Почему?

— Ну…потому, что доктор Фауст мог бы показаться тебе проще, чем он был на самом деле. И раз уж ты оказал дедушке Гуго такую честь, что сравнил его с Фаустом…хотя я считаю, он её заслужил! — горячо прибавила фрау Ренате. Аксель энергично закивал. А потом нетерпеливо спросил:

— И что?

— Дедушка Гуго тоже был не так прост.

— Я думаю! — воскликнул Аксель.

— Твой дед любил людей. Он хотел, чтобы все они были счастливы. — Фрау Ренате вздохнула и закончила: — Но он стал поэтом — как, думаю, и волшебником, — вовсе не ради них, а для себя.

Аксель испытующе посмотрел на мать: такого поворота беседы он не ждал. Но фрау Ренате не смутилась и не отвела глаз.

— Да-да, Акси! Не бывает, чтоб люди становились поэтами, художниками или кем-нибудь вроде них из чувства долга…Из чувства долга можно стать врачом в стране, где свирепствуют эпидемии, учителем в безграмотной деревушке. Но поэт — что-то совсем другое. Ведь мой отец даже не знал, что, когда он пишет стихи о деревьях у моря, они оживают и бегут к берегу купаться! Разве так напишешь по обязанности?

— Но при чём тут Фауст? — помолчав, спросил Аксель.

— При том, что оба они сначала очень сильно увлеклись чем-то для себя самих: Фауст — знаниями, Гуго — стихами. И только когда они почувствовали, что добились многого…очень многого…что им есть чем поделиться с другими…оба вспомнили о людях. Тут не за что судить, это нормально.

— И чем же он с людьми поделился, этот Фауст? — полюбопытствовал мальчик, с сомнением поглядывая на тёмный томик. — Чертями?

— Нет. Не чертями. Он решил осушить огромное болото и отдать эту землю своему народу. Но прежде, чем Фауст стал таким, он совершил много зла. Он погубил девушку, которая его любила, её мать, её брата и своего ребёнка от этой девушки…

— Ничего удивительного! — сказал Аксель, отбросив книгу. — Я его сразу понял, этого докторюгу…

— Нет, — снова повторила фрау Ренате. — Он не чудовище. Он человек, которому чёрт дал слишком большую власть над другими людьми. И Фауст не сразу совладал с нею…

— Ну ладно, ладно, — вздохнул Аксель. — Но я-то спрашивал тебя не об этом! Я спросил: почему Фауст не побоялся связаться с чёртом?

— Из любопытства, — улыбнулась мать.

— А?

— Из любопытства! Он так сильно хотел знать всё на свете, что в его душе уже не было места страху…

— А вот дедушка Гуго был получше его! — твёрдо заявил Аксель. — И власти ему никакой не надо было, и звёздным духом он согласился стать, чтоб делать людям добро. А когда понял, что другие духи и Штрой ждут от него зла — предпочёл умереть вместо этого!

Фрау Ренате тяжело вздохнула; она явно колебалась. Встала, прошлась по комнате, затем резко повернулась к сыну и посмотрела ему в лицо. Как похож он был сейчас на своего деда, её отца, чьи детские фотографии у неё хранятся…Нет, она не будет ему лгать!

— Твой дедушка, Акси, был замечательным человеком, и это бесспорно. Я первая заявлю об этом любому! Но я хорошо знала своего отца. Ему не нужна была власть над людьми, потому что у него уже была в руках другая, не менее огромная власть — над словами. И он понимал, что большей власти быть не может, что в голову ему приходят мысли, которым, как он однажды выразился, человеческая голова вредна для здоровья. А у Фауста ничего не было — одна усталость, да книжная, бесполезная, сухая учёность…Как можно судить, кто из них лучше, кто хуже?

— А его смерть? Его смерть? — запальчиво воскликнул Аксель. — Ведь подумай, он согласился заказать свою смерть, умер, заранее зная, когда это случится, и такой страшной ценой стал звёздным духом! У меня вот ни за что не хватило бы смелости…И не успел он воскреснуть, как снова выбрал гибель, чтоб не стать злодеем! Тут уж никакие Фаусты…

— Ну, если говорить всё до конца…

— Говори!

— То я думаю, что, как и Фауст, он связался с духами и с этим самым Штроем прежде всего из любопытства. А вовсе не из желания сделать кому-то какое-то особенное добро!

— Почему ты так думаешь? — пробормотал Аксель, смешавшись.

— Потому, что я его знала, — просто повторила фрау Ренате. — Великие люди, Акси, начинают действовать по тем же самым, а иногда и по более мелким причинам, чем люди обычные. Просто они идут в своих делах дальше других! Всем интересно, что творится там, за занавесом…за звёздами. За краем земли!

Она гордо вскинула голову.

— Но мало кому удаётся победить страх. И эти немногие стремятся туда не ради добра. Делать добро можно здесь, сейчас, в своём доме, своему соседу! Туда идут из великого любопытства, которое сделало Фауста учёным, а Гуго — поэтом. Не знаю…может, он думал, что, став звёздным духом, напишет такие стихи, от которых сами звёзды вспыхнут ярче! Вот это было на него похоже…Что же касается его смерти, то я как мать своих детей при всём желании не могу ставить его выше Фауста, — решительно закончила она.

— Разве?

— Фауст знал: если он назовёт хоть что-нибудь лучшим мигом своей жизни, чёрт расправится с ним. Такой уж у них был уговор…Но доктор не побоялся и назвал лучшим мгновением осушение болота. И тут же умер, не увидев своей мечты наяву. Ну, а если бы твой дедушка думал только о благе людей, он бы не захотел умереть вторично.

— А что бы он вместо этого сделал? — медленно спросил Аксель.

— Да то же, что и ты! Убил бы всех этих злодеев! И тебе не пришлось бы отправляться на поиски Кри, а ей — возвращаться ко мне, как из страшного сна! — выкрикнула фрау Ренате. Мальчик попятился: он никогда не видел её кричащей. Но мать уже опомнилась и отвернулась от него, тяжело дыша.

— Ты…обвиняешь дедушку? — вымолвил он с трудом. Аксель до сих пор не мог забыть, что творилось в его душе, когда он ударил мечом Штроя. И знал, что никогда не забудет. Может, если бы не Кри, Аксель тоже не решился бы на это — даже ценой собственной гибели? — Думаешь, дедушка Гуго был не прав?

— Не знаю… — горько вздохнула она, обняв его.

Подобный ответ из уст фрау Ренате тоже был великой редкостью. Она могла не знать, как решается вот этот пример или где находится остров Реюньон. Но не знать, хорошо кто-то поступил или плохо… «А если всё знаешь — и жить неинтересно», — быстро сказал себе Аксель.

И стал жить дальше. Сперва он несколько дней просидел с ногами в любимом кресле, дочитывая «Фауста» и игнорируя недовольное фырканье Шворка (ведь лучшим источником его развлечений даже и до запрета на письма оставался всё-таки не компьютер, а сам Аксель). Но теперь мальчик читал уже другими глазами. Больше понимал. Перестал таращиться на безумного старика, как на диковинное животное. И впервые в его ушах — без всяких заклинаний, не заглушённая ничем — начала звучать тихая, чудесная музыка только что прочитанных стихов.

Особенно запомнилась ему сцена «Погреб Ауэрбаха в Лейпциге», где Мефистофель решил поиздеваться над пьяными гуляками. Пробуравил стол, заткнул отверстия пробками и предложил отведать любого вина на заказ. Чёрт отлично знал, что будет потом.

Альтмайер вынимает пробку из стола; ему в лицо бьёт огонь.

Альтмайер

Зибель

Вынимают ножи и бросаются на Мефистофеля.

Мефистофель

(с важным видом)

Все останавливаются, в изумлении глядя друг на друга.

Альтмайер

Фрош

Зибель

Брандер

Брандер хватает Зибеля за нос. Другие делают то же и поднимают ножи.

Мефистофель

(попрежнему)

(исчезает с Фаустом)

Приятели выпускают друг друга.

Зибель

Альтмайер

Фрош

«„Спади с очей, повязка заблужденья“… — повторил про себя Аксель, изумлённо оглядываясь и обнаружив себя в своей комнате. — Да…Отто был прав. Лучше нам вести себя потише.» Затем его блуждающий взгляд упёрся в Шворка, который, оставшись без любимых развлечений, дремал под батареей. Аксель зажмурился, потряс головой и сбегал в туалет — умыться холодной водой. Но пока он мылся, вода всё теплела, и жаркое южное солнце вновь припекло ему веки…

— Акси! Акси! Проснись…

— Ох, это ты? — Он вздрогнул, уронил книжку в фонтан и, ругаясь вполголоса, принялся её вылавливать. — Чего тебе, Кри?

Кри, в цветастом пляжном бикини, тёмных очках и огромной панаме, недовольно морщила покрытый золотистым загаром нос. Она уже давно отвыкла от такого приёма и, наоборот, привыкла, что Аксель из кожи вон лезет, стараясь приманить её и развлечь.

— Меня папа прислал. Ты почему не пошёл на пляж?

— А…да…Который час?

— Полдвенадцатого, к твоему сведению! Я думала, вместе поныряем с пловучей горки…

Аксель почувствовал укол совести. Кри, наконец, чего-то хотела, а он…

— После сиесты — обязательно! — твёрдо пообещал он. — Извини…

— Всё читаешь? — неодобрительно сощурилась Кри на тёмный томик. — Какой в этом толк?

— Ты даже не знаешь, что это, — вздохнул Аксель, отряхивая книгу.

— Знаю. Опять стихи какие-нибудь…

— Это не какие-нибудь, — примирительно сказал Аксель, стараясь затянуть разговор. (Кри теперь было не так легко вовлечь в долгую беседу). — Это, между прочим, Федерико Гарсиа Лорка.

— И кто же он такой, Федерико Гарсиа Лорка? — с недетской злостью осведомилась Кри.

— Самый великий поэт Испании. Всех времён!

Но это только усилило раздражение девочки. Казалось, она сейчас вырвет книгу из рук брата и окончательно утопит её в фонтане.

— Какое счастье! — Кри двумя пальчиками обеих рук аккуратно приподняла полы бикини и сделала книксен. — А зачем он тебе сдался, можно узнать?

— Это же красиво, — объяснил Аксель. — Вот послушай! — И, открыв томик наугад, — что было большой ошибкой, — с чувством прочитал:

— Кровь…Смерть… — чуть не плача от злости, выдавила из себя Кри, смахнув с носа тёмные очки и сорвав панаму. — Неужели нельзя без этого? Хватит! Сыта по горло! И если бы у тебя вправду смерть была на уме…Тебе нужны эти дурацкие стихи, потому что ты вечно пялишься на неё!

— На кого? — мрачно уточнил Аксель, отводя глаза.

— На свою Пепу, вот на кого! — крикнула Кри, вырывая книгу из рук Акселя и швыряя её в фонтан. — Держался бы лучше от неё подальше! Она злая.

— Тише ты! — в отчаянии зашипел Аксель, вновь бросаясь ловить и отряхивать несчастную книжку, которая после стольких купаний начала уже походить на блин. — Сеньора Мирамар услышит!

— Ну ещё бы! Ты же так боишься этого! — фыркнула Кри, кивая на открытые ставни. — Услышит, и больше тебя к ней не подпустит, да?

— Да нет мне до неё никакого дела! — с неменьшей злостью рявкнул Аксель. — И вообще, если уж кто и злой, так не она, а её братец! У него даже глаза разного цвета, ты не заметила?

— Заметила, заметила…Я много чего заметила.

— Тебе просто кажется, что я обращаю на неё больше внимания, чем на тебя, Кри, — скрепя сердце, закончил Аксель. — Но это же чепуха…И она вовсе не злая.

— Нет, злая, злая, знаю, что злая!

Глотая слёзы, Кри повернулась, чтоб уйти в дом, но Аксель поймал её за руку, обнял и долго утешал. Наконец, когда он в сотый раз заверил, что у него на уме одна только любимая сестра, и что они сегодня всласть наныряются с пловучей горки, Кри затихла и, кажется, успокоилась. А вот Акселю предстояло очень невесело обдумывать те ошибки, которые он допустил сегодня. И не только сегодня…

Конечно, он не выносил, когда Кри рыдала. Однако ещё вопрос, кинулся бы он утешать её вот так, сразу, не дав себе остыть — тем более, что его раздражение подогревала нечистая совесть. Если бы…слёзы Кри не грозили привлечь ненасытное внимание сеньоры Мирамар. Правда, из-за мозаичных стёкол не доносилось ни звука. Дом словно вымер. Но сколько раз уже Аксель убеждался, что сеньора умеет находиться везде и нигде…

И как их всех — папу, Кри и его — угораздило поселиться именно в этом доме? Почему они не остановились в большом отеле — в «Де Саура» или в громадной «Трамунтане», в северной части острова, где никому не было бы до них дела, и не надо беспокоиться, подслушивают тебя, или нет? А всё это неуёмное, дурацкое соперничество Кри и Дженни! В текущем сезоне, если верить последней, ВСЕ отдыхают на Сан Антонио.

— А что это такое — Сан Антонио? — невежливо спросил Аксель, избавив Кри от необходимости продолжать беседу с Дженни и при этом не показать, что она тоже об этом райском местечке понятия не имеет.

— Как, вы не знаете? Это у побережья Каталонии, недалеко от Балеарских островов, — небрежно сказала Дженни. — Правда, до Барселоны оттуда рукой подать, но туристы ещё не успели сделать остров невыносимым. И там недавно отдыхали королевы Англии и Нидерландов…

— Обе сразу? — уточнил Аксель.

— Обе сразу! И цены после этого стали просто бешеные. А мы, как назло, поедем туда в самый разгар сезона… — Дженни покосилась на Кри и утомлённо продолжала: — Но знакомые предложили нам сносный вариант.

— Какой? — не без зависти спросила Кри. Это была, пожалуй, единственная тема, которая ещё могла расшевелить её по-настоящему.

— Частный пансион. Уютно, вкусно, недорого! Конечно, если знаешь места…Настоящая средиземноморская кухня и, главное, нетронутая природа в двух шагах от пляжа. Нас уже рекомендовали хозяйке, — закончила Дженни свои цитаты из рекламного проспекта, явно ожидая аплодисментов. Их она, правда, не дождалась, но Кри и впрямь захотелось провести с нею время в летней поездке, — пусть даже в какой-нибудь дыре, про которую вкусно и уютно наврано с три короба.

К тому же проблема денег — а значит, и дешёвого отдыха — была у семьи Реннер по-прежнему очень острой. Перед возвращением домой Аксель вытряхнул в открытый космос содержимое кассы, которым его пытался подкупить Штрой. Родители, как он и ожидал, одобрили его поступок. Правда, Шворк пытался предложить услуги своих волшебных усилителей: с их помощью, мол, можно наколдовать себе сколько угодно денег и жить безбедно. Но фрау Ренате отрезала:

— Мне ничего не надо от тех, кто украл моих детей!

А отец молча кивнул. Шворк сразу съёжился: ведь, если соблюдать точность, это он сперва украл Акселя и Кри, а уж потом вмешались Фибах и всяческие духи…

И они уехали в Сан Антонио.

К сожалению, не всё получилось так, как хотелось бы. Во-первых, мама поехать не смогла: её отпуск не совпадал с папиным. Во-вторых, Дженни с родителями должны были появиться в частном пансионе «Мирамар» двумя неделями позже — по тем же отпускным причинам. И в-третьих, именно на Сан Антонио существовали самые строгие в мире правила насчёт ввоза животных: там недавно ввели карантин после непонятной и, видимо, засекреченной чиновниками эпидемии. Никакие деньги и медицинские справки решить вопрос со Шворком не помогли. Похоже, даже королевы Англии и Нидерландов, заведи они себе общего пуделя, должны были бы отказаться от мысли взять его с собой на этот остров. А если бы они всё-таки не пожелали с ним расставаться, то им пришлось бы туда не ехать. Обеим сразу…

— Это плохо, — сказал Аксель, когда Детлеф Реннер окончательно развёл руками, показывая, что дело швах. — Это значит, что мы с Кри должны будем обходиться без колдовства, и у нас не будет дополнительной защиты. Как ты думаешь, папа, может, не ехать?

— Я уже подумал, — сказал отец. И, помедлив, добавил: — Мама тоже. Но, знаешь…если уж на вас за целый год никто не напал, значит, эти ваши заклятия и впрямь чего-то стоят…Надо жить дальше, верно?

— Верно, — кивнул Аксель.

— И Кри…Ей станет легче.

— Да, папа. Слушай, а может, Шворк прилетит без нас? Будет себе жить потихоньку в каком-нибудь ближнем лесочке…Еды ведь ему не требуется, и ночлега тоже!

— Ему другое требуется, Акси, — вздохнул Детлеф. — Вести себя, как обычному пуделю. Он будет скучать по вас тем больше, чем ближе вы находитесь, и непременно что-нибудь выкинет! Привлекая к вам ненужное внимание. Да и вы привыкайте вести себя, как обычные люди. И ещё…только не повторяй это маме…

— Да?

— Если с вами всё же что-нибудь случится, то Шворк — наша последняя надежда прийти вам на помощь.