Актриса года

Глава 27

Доктор Энгус Макфардл смотрел из окна своего кабинета в клинике Бетти Форд и докуривал первую утреннюю сигарету. Желая сделать последнюю затяжку, он поднес сигарету к губам. Но увы, вместо того чтобы вставить ее в рот, воткнул в ноздрю.

Горькая истина заключалась в том, что, несмотря на все свои ученые степени и долгие годы практики, доктор Энгус страдал от ослабляющих организм спазматических судорог левой половины тела. Когда они начинались, левые нога, рука и одна сторона лица дергались, словно в некоем хаотическом танце. И больше всего напоминал он при этом марионетку во время землетрясения силой в семь баллов. За несколько лет одному очень хорошему физиотерапевту удалось немного успокоить эти приступы — с помощью самого современного средства, а именно валиума, а также понимания того, что вызваны судороги стрессом и волнением. К сожалению, последние два фактора в полной мере проявились сегодня, с самого утра.

Энгус предупреждал администрацию о том, что нельзя класть Конни Траватано и Эмбер Лайэнс в одну палату. После короткой, но бурной стычки по поводу того, кто первой должен пользоваться ванной, Эмбер отселили в отдельную палату. Она удалилась туда молча и во время сеансов групповой терапии не произносила ни слова. Конни подыскала себе новую соседку, по имени Магда Берк, увядающую старлетку, пристрастившуюся к перкодану, чьи притязания на славу сводились к воспоминаниям о том, как ей однажды довелось участвовать в оргии с Элвисом Пресли, незадолго до смерти последнего. Полная безвестность этой несчастной вполне импонировала Конни, которая не далее как вчера вдруг сломалась и признала, что просто ненавидит себя за то, как безобразно разговаривала с людьми. Особенно с тем молодым полисменом, арестовавшим ее в универмаге «Барниз».

Но люди, желающие излечиться, прежде всего должны смириться с тем ежечасным и ежедневным давлением, которое оказывал на них персонал клиники. Ибо полумеры были не в чести у сотрудников означенного заведения. До вручения «Оскара» оставалось всего две с половиной недели, и Энгус чувствовал: для Конни и Эмбер настала пора посмотреть правде в глаза, понять наконец, что их объединяет и как получилось, что обе они оказались в клинике. Однако это будет нелегко, думал он, и левая половина лица у него снова задергалась.

Затушив окурок, Энгус поднялся и направился в кабинет групповой терапии.

— Почему это мы вечно должны слушать, что говорит Конни? — возмущенно пропищал Джил, комик, некогда имевший бешеный успех у публики и заставлявший всех граждан США просыпаться с ощущением, что они перенеслись в другое тысячелетие. В данный момент он поедал сдобную плюшку с вишнями, уже третью за утро. За время пребывания в клинике распрощавшийся с амфетаминами Джил прибавил в весе целых сорок фунтов. — Только потому, что она звезда? Но это вовсе не означает, что все случившееся с ней столь уж важно, — добавил он, слизывая с губ сладкие крошки.

— Нельзя ненавидеть человека за то, что он звезда, — укорила его Магда. — Именно это говорил мне Элвис, когда мы были вместе. «Есть приходится то, что подают», — вот как он говорил.

— И поэтому откинул копыта! — заметила Софи. — Да этот твой Элвис только и делал, что жрал! Жрал, жрал!.. И еще мне рассказывали, будто он думал, что майонез — это овощ. — Бабушка четверых внуков, Софи, питавшая особое пристрастие к мартини, вышла, что называется, из-под контроля, когда однажды утром в чем мать родила встретила телефониста, вызванного чинить какую-то неисправность.

— Жаль, не успела трахнуться с ним до того, как его достали все эти дешевки, — вздохнула Магда.

— А ты что думаешь, Эмбер? — спросил доктор Энгус. Перед началом занятий он принял две таблетки валиума и теперь чувствовал себя гораздо лучше. Но Эмбер, забившись в уголок, разглядывала свои покрытые аквамариновым лаком ногти. — Эмбер! — повторил он. — Как ты считаешь, Джил прав или нет?

— Э-э… вообще-то я не слушала, — ответила она, по-прежнему не поднимая глаз.

— Позволь спросить почему?

— Да потому, что она извела весь мой шампунь с кондиционером из папайи, вот почему!

— Я тебе все возместила, и ты это прекрасно знаешь! — тут же отреагировала Конни.

— Ага, как же! Дешевой бутылочкой «Хед энд шулдерз»! — Эмбер сердито отбросила волосы, спадающие на лоб.

— Не будем ссориться из-за мелочей, — перебил их Энгус, чувствуя, как левая рука начинает легонько дрожать. — Скажи, Конни, и ты, Эмбер, вы ведь никогда не ладили, верно?

— Да просто мы принадлежим к разным поколениям, вот и все, — пожала плечами Эмбер.

— Это так, — кивнул Энгус. — Но все же у вас есть нечто общее… — На несколько мгновений воцарилась тишина. — Я прав или нет, а, Конни?

— Что именно? — рассеянно спросила та. — Может, нас объединяет то, что мы моем голову по два раза на дню?

— Вы обе номинированы на звание лучшей актрисы года! — торжественно произнес Энгус.

— Всю жизнь мечтала, чтоб меня выдвинули на «Оскара»! — сказала Магда и зарыдала. Последний раз она изображала труп женщины в фильме «Мэтлок».

— А я всегда мечтала трахнуться с Кларком Гейблом, — пожала плечами Софи. — Ну и что с того?

— Конни, — мягко начал Энгус, — ты ощущаешь свое родство с Эмбер?

Конни глубоко вздохнула и уставилась в потолок. Нет, сейчас не время заводиться, сказала она себе. Ведь она попала сюда именно из-за того, что завелась.

— Пусть победит лучшая, — сквозь зубы выдавила она наконец.

— Может, она и победит, — фыркнула Эмбер. — Еще бы! Завоевала симпатии публики, когда нажралась как свинья!

— А ты-то сама хороша! — взорвалась Конни. — Блевала прямо со сцены в телекамеры! Весь мир видел твою блевотину!

— Подумаешь! Это был вызов, брошенный этому обществу!

— Дура ты, и больше ничего!

— А ты старуха!

— Достаточно молода, чтоб выцарапать твои поганые глазенки! Наркоманка!

— Только попробуй, бабулька!

— Дамы, дамы! — воскликнул Энгус. Левое плечо у него судорожно задергалось. — Мы не для этого здесь собрались.

— Именно такие наркоманки, как ты, позорят и разрушают шоу-бизнес! — выпалила Конни.

— Когда это последний раз ты выступала, а? — ехидно спросила Эмбер.

— А тебя вышибли с Бродвея! — огрызнулась Конни. — Очухалась немножко и на коленях приползла в Голливуд. Только ты забыла, милочка, что в Голливуде нет места алкоголичкам и наркоманкам!

— Да прекратите же вы наконец! — взмолился Энгус. Он чувствовал, что просто не в силах укротить двух разъяренных женщин. Левая рука дергалась и подскакивала то вверх, то вниз. Он пытался придержать ее правой, но бесполезно. Вот она снова взлетела вверх и ударила по подбородку Софи, отчего у той сорвалась и отлетела в сторону верхняя вставная челюсть.

— Ведь это ты посылала мне эту мерзость! — воскликнула Конни, выхватывая из кармана измятый листок бумаги и размахивая им у Эмбер перед носом. То было третье послание, которое она получила утром.

— Да ты совсем рехнулась! — взвизгнула Эмбер и выхватила бумажку из рук Конни.

— Отдай сейчас же! — завопила та.

Но Эмбер метнулась в другой угол комнаты, да еще ухитрилась поставить на пути Конни препятствие — кресло. Но налетел на него Энгус, а не Конни. Перекувырнулся и рухнул на пол, сорвав при этом венецианские шторы. Магда бросилась к нему на помощь. Джил как ни в чем не бывало приглядывался к очередной булочке.

— «Дорогая Сьюзан Хейуорд, — начала читать записку Эмбер. — Почему бы тебе не поплакать сегодня и не напиться завтра? Да прежде чем я прострелю тебе твою паршивую башку, ты от пьянства сдохнешь!»

— Это вещественное доказательство! — вскричала Конни и, обогнув кресло, бросилась к Эмбер. Та едва успела увернуться.

— Может, и доказательство, но теперь ты его потеряла, — хладнокровно ответила Эмбер, щелкнула зажигалкой и поднесла язычок пламени к бумаге.

Конни налетела на Эмбер, и обе они покатились по полу, царапаясь и визжа, точно две разъяренные кошки, передравшиеся из-за «вискаса». Энгус окончательно запутался в венецианских шторах и беспомощно дергал левой рукой… Софи ползала на четвереньках, пытаясь отыскать вставную челюсть. А Джил спокойно доедал уже четвертую плюшку с вишнями.

И тут наконец появились санитары.

«Нет, на сей раз я окончательно потеряла голову», — думала Конни, уткнувшись лицом в подушку и пытаясь унять горючие слезы. Как могла она позволить этой ничтожной идиотке так завести себя? Неужели трудно было догадаться, что она не представляет никакой угрозы, просто промолчать, не обращать внимания на ее выпады?

Но разве не так же она действовала всегда? Достаточно вспомнить жизнь в Ньюарке. Конни всякий раз вставала на дыбы, если чувствовала, что затронуты ее интересы. А началось все со споров с матерью. Розе отчаянно не хотелось, чтобы дочь занималась шоу-бизнесом. Конни с завидным постоянством одерживала победы в этих схватках, но в глубине души опасалась, что когда-нибудь Роза возьмет над ней верх.

Споры и схватки и с Морти, и с личной секретаршей Эрикой, и, что самое худшее, с Джимми Перлсом, аранжировщиком, ставшим в конце семидесятых мужем Конни. Студийные звукотехники до сих пор вспоминали пятичасовую битву, развернувшуюся между Джимми и Конни, когда последняя вдруг решила, что «Впустите клоунов» следует исполнять в ритме босановы.

— Почему мне вечно приходится сражаться за свою точку зрения? — вопрошала она тогда.

— Да просто потому, что ты сама не слишком уверена в своей правоте и не желаешь прислушиваться к мнению других! — огрызнулся Джимми.

Но Конни продолжала вести политику, которую вкратце можно было бы сформулировать следующим образом: «Или по-моему, или пошел вон!» А потому неудивительно, что однажды, во время жаркого спора, разгоревшегося между ней и Джимми по пути к их домику на берегу моря, он вдруг притормозил у обочины и вышел из машины. Несмотря на все мольбы и призывы Конни, он продолжал шагать по шоссе, пока наконец не добрался до мотеля, где зарегистрировался, а на следующий день послал за своими вещами. Пять дней спустя он уже работал на Тину Тернер.

Разрыв после семи лет супружеской жизни лишь подтвердил худшие опасения Конни. Не было на свете мужчины, который мог бы понять и по достоинству оценить ее стремление к совершенству. Видимо, ей придется отстаивать свои убеждения в борьбе до конца жизни.

И вот к чему привела теперь вся эта борьба — к промокшей от слез подушке в реабилитационной клинике для звезд.

Вытерев платочком слезы, Конни достала из тумбочки мелочь и направилась к телефону-автомату. Возможно, у нее остался один, последний шанс.

Набрав «411», она нетерпеливо ждала, когда оператор снимет трубку.

— Говорит Терри, какой нужен город? — осведомился усталый голос.

— Палм-Спрингс, — ответила Конни. — Мне нужен номер телефона сиротского приюта «Дети Христа».

Она пыталась найти утешение в спиртном, потом в этой клинике. Почему бы не попробовать поискать его в религии?

— Давайте посмотрим правде в глаза, — сказала Эмбер и затянулась «Мальборо». — Я прошляпила своего «Оскара»!

— Вы действительно так считаете? — спросил Тед Гейвин. Вот уже час они беседовали в солярии клиники.

— После того, что я выкинула на вручении премий Эм-ти-ви… И после этой истории с моей драгоценной матушкой… — Эмбер затушила окурок в пепельнице и скроила гримасу, которую лет пятьдесят назад зрители видели на лице Ширли Темпл, когда та с отвращением взирала на тарелку со шпинатом.

— Ну, не уверен… — протянул Тед. — Как мне показалось, здесь к вам относятся с самой искренней симпатией.

— Разве? — удивилась Эмбер.

— О да. А потом, знаете, мы получили массу писем от зрителей. И большая часть — на вашей стороне.

— Кто же писал эти письма? — спросила уже заинтригованная Эмбер.

— Пэтти-Сью, — ответил Тед.

— Кто она, черт возьми, такая, эта Пэтти-Сью?

Тед вкратце передал ей о своей теории Пэтти-Сью, кассирши из Техаса, ставшей собирательным образом всех читателей «Персонэлити». К концу его объяснений Эмбер уже нервно хихикала.

— Да-а… — протянула она. — Может, я и пользуюсь успехом у кассирш, работающих в таких забегаловках, однако не думаю, что члены Академии ходят к ним за покупками. А потому они никогда не будут воспринимать меня, как Пэтти-Сью.

— Будут, если вы раскроетесь перед ними, поведаете свою историю, — принялся уверять ее Тед.

— О, у меня такая долгая история! — вздохнула Эмбер. — И потом, разве это поможет выиграть? Кстати, мне даже не с кем пойти на церемонию. Билли со мной не разговаривает, после того, как я подвела его там, в Нью-Йорке.

— Я пойду с вами! — вызвался Тед, не сводивший глаз с соблазнительного изгиба бедер Эмбер, который так выгодно подчеркивал плотно сидящий на ней комбинезон.

Эмбер снова вздохнула и уставилась в пол. А когда подняла глаза, Тед увидел, что они полны слез.

— У меня было очень трудное детство… — тихо начала она.