Алмазная пыль

16

— Габриэла!!! — кто-то барабанил в дверь моей квартиры. Очнувшись от тревожного сна, я обнаружила, что лежу на диване, закутанная в клетчатый плед. О, боже! Который час? Кто это там, черт побери?! Ни минуты покоя!..

— Габриэла, это я, Рут! Открой…

Не открою. Ни сегодня, ни вообще на этой неделе — может же дочь Евы позволить себе небольшой антракт в пьесе, где она (то есть, я) вот уже несколько дней подряд играет главную роль!

Послышался скрежет ключа, а затем с лестничной площадки донесся звук удаляющихся шагов, дверь тетиной квартиры открылась и потом захлопнулась. Ушла…

Игрун проснулся и вспрыгнул мне на живот. Прошелся по мне мягкими котенковыми шажками, вспомнив дни, когда был сосунком… Я взъерошила его мягкую шерстку. Кот заурчал и зажмурился от удовольствия. Я тоже закрыла глаза… Сколько времени прошло с тех пор, как мы с Душкой лежали тут вдвоем, и я вдруг решилась сказать ему, как он мне нужен?.. Сутки? Неужели, только сутки?

Горячий душ слегка расшевелил мои застывшие члены. Синяки поблекли и пожелтели, и только на левой щеке всё еще ясно виднелась свежая ссадина — свидетельство драматичной встречи с асфальтом, подстроенной мне Морицем.

Небрежно вытершись, я надела ажурный топ и маленькие трусики, и тут опять раздался настойчивый стук в дверь, а вслед за ним — длинный звонок.

Я открыла.

На пороге, обтянутая спортивным костюмом розового цвета, стояла моя тетя Рут.

— Доброе утро, — пропела она, старательно изображая радость. — Второй день тебя ищу, начала уже беспокоиться… Что у тебя с лицом? Ты выглядишь так, будто…

— Ничего серьезного, тетя, — оборвала я ее. — Я очень занята, мне нужно быть в Культурном Центре, так нельзя ли…

— Минуточку, Габи, — вкрадчиво прогундосила Рут. — Кое-кто хочет с тобой увидеться, и я предлагаю…

— Весьма сожалею, тетя, — ответила я ей в тон. — Ничего не получится, меня ждут шестьдесят человек. У нас сегодня первая репетиция мюзикла…

Это не произвело на Рут должного впечатления.

— Топаз! — завопила она, перегнувшись через перила лестницы. — Она здесь!.. — и тут же прошептала: — Надень что-нибудь, он уже идет…

До чего же он наглый, этот слизняк, сердито подумала я. Как он смеет… Но тут же мне пришла в голову другая, более здравая, мысль. Может быть, ему удастся пролить немного света на эту тайну… Чем я рискую?! Он больше не посмеет ко мне приставать. Я нехотя побрела в спальню, втиснула ноги в синие джинсы стретч и вернулась в гостиную. Топаз и Рут сидели на диване, как пара встревоженных родителей, ожидающих свою непослушную дочь. Усевшись в большое кресло, я закурила. Рут пару раз сухо кашлянула, но не решилась сказать ни слова.

Топаз смущенно мне улыбнулся:

— Габи, у меня к вам несколько вопросов…

— Послушайте, — прервала я его, и улыбка стерлась с его лица. — У меня для вас ровно десять минут. Спрашивать буду я, а вы — отвечать. Вам ясно?

— Габриэла! — голос Рут звучал укоризненно и смущенно одновременно.

— Ничего, — покорно сказал Топаз. — Пусть спрашивает.

— Прекрасно! Объясните мне, что это все вдруг так заинтересовались дедушкиной коллекцией?

— Знаете, как это происходит, — слухом земля полнится… Уже несколько месяцев в кругах понимающих людей говорят о коллекции вашего дедушки. Тот, кто интересуется искусством западной Европы конца девятнадцатого века, мог услышать много интересного о его картинах…

— Например?

— Говорят, что это многоплановая коллекция, объединяющая разные стили — неоклассический, реалистический, малоценные пейзажи и несколько портретов, представляющих собой неудачное подражание. Говорят, что Макс Райхенштейн — «сентиментальный» коллекционер, не соблюдающий ни темы, ни хронологии, и коллекция его случайна, эклектична.

Топаз посмотрел мне в глаза. Он был смущен и унижен. Я впервые почувствовала, что он не играет.

— Что еще, Топаз? Расскажите мне всё.

— Говорят, что в этой коллекции есть один или два бриллианта. Возможно, даже больше. Говорят, что ваш дедушка понятия не имеет о том, чем владеет. Именно поэтому его коллекция так будит воображение.

— А чего хотите вы?

— Увидеть коллекцию и обнаружить этот бриллиант — только и всего… — его бледное лицо снова украсилось жуликоватой улыбкой.

— Вы имеете в виду Зуциуса?

Его кадык взволнованно поднялся и опустился.

— Зуциус, — хрипло выдавил он. — Думаю, именно его все и ищут в коллекции вашего деда.

— Все? Что вам известно обо всех?

— Каждый коллекционер, проявляющий интерес к этой коллекции, надеется найти в ней пропавшую картину Зуциуса, — он склонился вперед и попытался положить руку мне на колено. Смелый парень! Я стряхнула ее с отвращением:

— Убери свои руки, кретин!

Бросив испуганный взгляд на Рут, он откинулся на спинку дивана.

— Габриэла, если у вас есть Зуциус, я смогу помочь вам извлечь из этой сделки самую большую прибыль… У меня хорошая репутации, связи…

— Я вас поняла. А сейчас мне нужно уйти… — я поднялась с кресла и натянула высокие ботинки армейского вида, которые валялись тут же на ковре.

— Вы только посмотрите на нее! — встрепенулась тетя Рут от овладевшего ею оцепенения. — Человек просит всего лишь поговорить с Максом и убедить его встретиться с Топазом… — прозудела она своим визгливым сопрано.

— Тетя Рут, довожу до твоего сведения, что дедушка — твой отец — перенес сердечный приступ. Ты не забыла? Зуциус сейчас волнует нас меньше всего. Я права? — Я погладила Игруна и взяла сумку. Распахнула наружную дверь и остановилась, дожидаясь, чтобы они вышли.

— Я буду ждать вашего ответа, Габи, — с надеждой воззрился на меня Топаз.

— Я буду общаться с тобой только через Рут, — с угрозой сказала я, спускаясь по лестнице. — Не смей ко мне приближаться, придурок, — и вышла на улицу.

Под одним из дворников моей машины белел листок бумаги. Ура! Это не штраф — всего лишь мятая записка: «Встретимся после репетиции. Люблю тебя. По-моему, по-твоему — как захочешь, только не исчезай!» У меня в груди потеплело.

Я сразу же отправила ему деловую эсэмэску: «Душка, встретимся в Герцлии у дедушки, в двенадцать дня». Никаких излияний. Я видела, к чему это нас ведет…

У Культурного Центра в Яффо толпилась молодежь.

— Они все участвуют в постановке? — спросила я Фиму, который стоял в дверях Центра, пытаясь оттеснить орущих подростков.

— Не все. Некоторые пришли покричать, почему им не дали роли, — безнадежно ответил он, отпихивая двух девчонок, пытавшихся проскользнуть внутрь.

Сюзан была на грани инфаркта.

— Мария пропала, — сказала она, и лицо ее побагровело. — Она должна была прийти к половине десятого, а ее всё еще нет…

— Может, она уже усвоила звездные манеры и до сих пор спит?

— Я посылала за ней — нам не открыли. Не понимаю, что случилось. У тебя есть сигареты?

— Ты знаешь, что курить вредно? — спросила я, протягивая ей пачку.

— Но у меня закончились леденцы, — сказала она, вытаскивая сигарету.

— Сюзан, дарлинг, у меня ровно час времени. В дедушкином доме побывали взломщики, мне нужно посмотреть, что там творится, и всё привести в порядок. Давай пока возьмем другую Марию, и пусть Гиль проведет первую репетицию.

Не дожидаясь ответа, я вошла в танцзал и попросила, чтобы Гиль Шломот выбрал другую Марию из девочек его группы, отрабатывающих танцевальные па. Счастливую девчушку я передала в руки Шарон Алуф.

— Поработай с ней, — попросила я. — Сделай из нее Марию, а потом присоединяйтесь к Гилю.

Оттуда я помчалась в дирекцию. Пришло время рассмотреть технические требования постановки. Всё происходило слишком быстро, мы даже не успели составить смету.

— Нам нужно сорок восемь костюмов, три смены декораций, акустическая система и шесть музыкантов, — сообщила мне Сюзан. — Я всё продумала.

Прекрасно! Если она способна думать, я могу спокойно уйти. Я не видела дедушку со вчерашнего вечера. Применительно к нашей семье — это целая вечность, за которую могло произойти всё, что угодно. Я составила расписание, слопала круассан, который Сюзан припасла для себя, и почти выбежала из Культурного Центра. Сначала в Герцлию, сказала я себе, оттуда — в Рамат а-Шарон.

— Ты обязана прийти вечером на репетицию с участием танцоров. Только посмей сачкануть! — догнал меня голос Сюзан.

На стоянке я увидела ее. Ошибки быть не могло — Мария из Яффо. Она стояла рядом с «фордом», глаза — черные виноградины, мокрые от росы.

— Одайя?

Она не ответила.

Я положила руку ей на плечо. Она вся дрожала.

— Это ты? Мы тебя ждали, что случилось?

Девочка прислонилась к машине, лицо распухло от слез.

Я обняла ее.

— Не плачь… В следующий раз предупреди, что опоздаешь, только и всего…

Я погладила ее красивое личико и только тут заметила синяк под глазом.

— Кто тебя бил?!

— Отец, — всхлипнула она. — Он не разрешает мне выступать…

— Почему?

— Он говорит, что хорошие девочки не выставляют себя на обозрение публики.

Я молчала. Она смотрела на меня умоляющим взглядом.

— Хочешь, я поговорю с твоим отцом?

— Он вас не будет слушать, он никого не слушает!

— А эту роль ты хочешь получить?

Она кивнула и подняла руки, будто показывая мне, как велико ее желание.

— Тогда выбора нет — надо убедить твоего отца. И, кажется, я знаю, кто сумеет с ним поговорить. В него даже инопланетяне влюбляются. Что скажешь?

Ее грустная улыбка выражала сомнение.

— Где работает твой отец?

— На камнеобрабатывающем заводе, здесь, в Яффо.

— Я знаю, где это. Не беспокойся. Обещаю, что мы всё сделаем. Положись на меня.

Ну вот, взвалила на себя еще одну проблему, попеняла я себе, выруливая со стоянки. Мало тебе того, что есть? В зеркале машины отразилась фигурка Одайи…

Мотоцикл Душки уже стоял в дедушкином дворе, а на ступеньках веранды выстроились мешки с мусором. В кабинете витал запах черного кофе. Ничто не напоминало о разрухе, царившей тут два дня назад. Пол был абсолютно чист, бумаги аккуратно сложены, а папки расставлены на полках в идеальном порядке.

На щеках Душки засияли ямочки:

— Сладок ли был твой сон, Габриэла духов[30]?

— Уж так сладок! А как поживает ваше превосходительство? И когда ты сюда приехал?..

— Приехал рано, поживаю прекрасно, — провозгласил он, как заправский глашатай, и уселся на диван.

— Ну, правда, Душка, как ты?

— Ты уверена, что хочешь об этом говорить?

— Нет… Но разве у нас есть выбор?

— Не знаю. Но из нас двоих — ненормальная ты! Боишься любви, избегаешь настоящей связи… Предпочитаешь случайные романы. Кто такой Арик?

— А что?

— Он искал тебя вчера в Культурном Центре. Сказал, что проходил мимо и решил проверить, нет ли тебя…

— Арик? Да так, один придурок. Ты прав, я ненормальная. И вчера ты тоже был прав — возраст действительно имеет значение. Мне тридцать лет, а тебе двадцать три. Ты красивый парень, а я должна убегать и прятаться… — Сразу же обозначились ямочки. — И, кроме того, Душка, куда спешить? Может, я еще не встретила того единственного…

— Под этим панцирем пугливо прячется романтическая особа? — грустно улыбнулся он.

— И не просто романтическая особа, а особа, угодившая в телесериал. Ты видел, во что превратили дом?

— Видел. Габи, ты должна поговорить с отцом.

— Нет. Он сидит в своем «Париже». Его нельзя беспокоить.

— Это особый случай! Кто-нибудь из твоей сумасбродной родни обязан объяснить тебе, что тут происходит! Я ничего не понимаю и ты, по-моему, тоже не очень в курсе.

Мальчик прав.

— Это не так-то просто. В этом «Париже» очень строго — им запрещают разговаривать по телефону. С папой очень трудно связаться.

— Попытайся.

Я попыталась.

Папа сразу же ответил. Несколько вежливых фраз — как дела, что слышно, как ты думаешь, сколько времени ты еще там пробудешь, как там дедушка и Бой…

— Папуля, — сладко пропела я, когда пустые разговоры иссякли. — Я забыла тебя спросить: тебе звонила женщина по имени Сара Курт?

Тишина.

— Папа?

— Почему ты спрашиваешь?

— Потому что она мне звонила, и я дала ей твой номер.

— Да. Она звонила… Хотела кое-что предложить… Дедушка говорил с тобой об этом? Ругал меня?

Мне показалось, что я слышу в трубке женский голос, шепот.

— Кто там с тобой?

— Никого…

За дурочку меня принимает!

— С какой стати дедушке тебя ругать?

— Я думал, что будет лучше… Чтобы она… Что он должен ей продать… Но мы не должны говорить об этом по телефону, Габи… Поговорим при встрече. Через несколько дней. Хорошо? — и он отключился.

Я закрыла глаза. Этот женский голос… Не может быть, что это… Что она там делает? Нет. Это не она. Это невозможно.

Душка вопросительно смотрел на меня.

— Что? — наконец спросил он. — Что он сказал?

— Ничего, — я рассеянно посмотрела на него. — Он ничего не сказал…

— Почему ты не рассказала ему о том, что здесь творится?

— Сейчас не время…

— Ты действительно ненормальная, Габи. Позвони еще раз и спроси его о дедушкиных картинах…

— Да… — пробормотала я. — Ты прав… Но сейчас я хочу тебе что-то показать, — и я вынула из сумки листок с танцующими девушками в меховых манто. Картинку, которую дал мне вчера Шамир. Душка смотрел на нее с большим интересом.

— Давай-ка выйдем, здесь темно, — сказал он и вышел на веранду.

При солнечном свете девушки казались более яркими и счастливыми. Самая красивая из трех была та, что посередине. Пара красивых стройных ножек выглядывала из-под длинного и тяжелого манто. Ее лицо выражало раскованность, почти распущенность. Девушка справа от нее тоже радостно улыбалась. И только та, что слева, казалась слегка застывшей, улыбка на ее губах была холодной, вымученной.

— Шамир нашел это в дедушкиной спальне. Тебе знакома эта картина?

— Конечно! Я же тебе говорил — я обожаю Зуциуса!

— И всё?! Больше тебе нечего сказать? Чему вас там только учили в художественном училище?

— Главным образом — отшивать настырных барышень, вроде тебя. — Он, не отрываясь, смотрел на рисунок. — Очаровательная вещь! Одна из лучших у Зуциуса. Эротическая, сенсационная, яркая и эстетичная… Сумасшедшая гармония цвета и форм. Снимок неважный — не видно всех деталей. Как бы я хотел увидеть оригинал…

— Что тебе известно о Пауле Зуциусе?

— Значит так, Зуциус родился в маленьком селе возле Будапешта в 1896 году, — выплеснул Душка сведения из своего обширного кладезя знаний. — Его отец был сапожником, и у них с матерью родилось девять детей. Но только двое выжили — Пауль и одна сестра, неугомонная красавица Регина. Парень с раннего возраста проявлял способности к живописи, и нашлись меценаты, которые оплачивали его учебу, получая взамен картины. В восемнадцать лет он уехал из Венгрии в Вену. Был принят в художественную академию, перебивался, зарабатывая на жизнь портретами городских богачей. Пять лет спустя к нему приехала Регина. Когда Регина вышла замуж за богатого торговца табаком, Зуциус поселился у них в доме. О них ходило много слухов… Художник с богемными привычками был весьма сомнительным типом, а Вена не отличалась либеральностью взглядов. Зуциус был повеса, романтик раскованный и неугомонный совсем не по-венски. Он писал красавиц, часто — обнаженных и почти всегда в движении… Вот смотри, — он положил листок на перила веранды. — Посмотри, какая красота, сколько движения и цвета… Видишь, как здесь всё неспокойно — эти девочки бросают вызов тому, кто на них смотрит… Я уверен, что им едва исполнилось пятнадцать…

— Какова вероятность того, что он писал кого-то из дедушкиной родни? — прервала я увлекшегося лектора. — Как ты думаешь, он писал Эстер Кеслер?

— Вопрос на миллион долларов… Не уверен… Что общего могло быть у этого художника с евреями?..

— А что с ним потом случилось?

— Он умер очень молодым, очень одиноким и без гроша в кармане. В городе поговаривали о его любви к маленьким девочкам, о его бисексуальности, короче — говорили, что он извращенец, и зять выгнал его из дома. Зуциус уехал из Вены и скитался по Австрии и Словении…

— А что думает об этом Топаз?

— Топаз сказал тебе, что он думает. Он думает, что люди не всегда знают, что хранится у них в доме. И еще он думает, что вполне возможно, что Зуциус написал не одну картину с Эстер Кеслер. Имей в виду, Габи, если случайно окажется, что Топаз прав, и у твоего дедушки есть оригинал Зуциуса, ты сразу станешь самой привлекательной наследницей… И тогда мое положение будет еще незавиднее. Очередь ухажеров протянется до Новой Зеландии… — он закатил глаза, как старый греховодник.

— Прекрати корчить рожи! Ты напоминаешь мне Топаза…

Душка засмеялся.

Я забрала у него картинку. Мысли разбегались. В какой-то момент все вдруг стали казаться мне алчными грабителями. Даже Душка. А вдруг Топаз нанял его, чтобы он разведал путь к дедушкиной коллекции? Может быть, и сам Душка ищет здесь, в кабинете дедушки, что-то, что укажет ему путь к сокровищу?

— Душка, родной, — я попыталась придать своей улыбке наивность. — Я очень устала. Вечером у нас репетиция в Культурном центре. Я бы подскочила домой и немного отдохнула…

Он понимающе кивнул.

— А для тебя у меня есть особо важное задание. Сейчас ты, излучая праведность и благородство, поедешь на камнеобрабатывающий завод в Яффо и поговоришь с отцом нашей Марии.

Он посмотрел на меня смущенно и растерянно. Я рассказала про Одайю, и Душка вздохнул.

— Да, нелегко быть праведником, — засмеялся он. — Можешь считать, что всё улажено.

Ну, как можно подозревать такого человека?!

Он помахал мне и вскочил на свой мотоцикл. Я потерянно смотрела ему вслед, но тут меня посетила простая и ясная мысль. По крайней мере, в одном Душка прав. Есть только один человек, который может помочь мне распутать этот сложный узел.