Алмазная пыль

24

— Шамир сказал, что вам нельзя выходить из дома! — закричал мне вслед бравый парень, приставленный для моей охраны. Мы с дедушкой тем временем продолжали идти к папиному «форду».

— Шамир здесь, разве вы не видели? — крикнула я в ответ. — Он позволил мне выйти. То есть, он даже попросил, чтобы я вышла на пару минут…

Мой телохранитель только пожал плечами.

Две штрафные квитанции украшали лобовое стекло «форда», который в сером утреннем свете казался еще более старым и запущенным. Когда, наконец, пойдет хороший дождь, который отмоет город от летней пыли? Я смяла квитанции и засунула их в карман джинсов.

— Опять рапорт? — укоризненно сказал дедушка.

— Нет. Реклама. Куда поедем?

— В «Башни любви» в Нетанию.

— А что там?

— Это дом престарелых. Там живет Цви Вайнциблат. Помнишь его? Столяр, который сделал нам книжный шкаф, гардероб и…

— Помню, конечно помню! Ты называл его «Цви из нашего города».

Дедушка улыбнулся. Слова «из нашего города» были критерием его преданности. Дедушка ходил за продуктами в дальний, более дорогой, магазин, хозяин которого приехал из Вены, костюмы шил только у герра Опенгеймера, прибывшего «оттуда», пользовался услугами Вайса — электрика «из нашего города», Топача — садовника «из нашего города» и, конечно, Цви Вайнциблата. «Как можно доверять столяру из Бухареста или, того хуже, из Варшавы!» — говорил он без тени улыбки, но с искорками смеха в глазах.

— Чем Цви может нам помочь?

— Они с Кеслерами были соседи. Его сестра обожала Эстер. Она была моложе ее на несколько лет, но всюду за ней ходила… Мирьям. Чудесная была девушка. Такая тонкая, нежная. Деликат, — и Макс Райхенштейн покраснел, как школьник. Ага, попался!

— Дедушка! Ты никогда о ней не рассказывал.

— А что рассказывать? Мои родители лелеяли мечту нас поженить, но я уехал из Вены слишком молодым, и она вышла замуж за приличного человека, аристократа. Она репатриировалась в Израиль только в сороковых годах, — он был явно смущен.

Я балдела.

«Башни любви» в Нетании казались очень неплохим местом для времяпровождения в старости, если, конечно, вас привлекают курс макраме, пассадобль и иногда — минет не слишком скромной старушки.

Я припарковалась на автостоянке и, глянув в зеркало заднего обзора, обмерла — на стоянку въезжал знакомый черный «мерседес».

— Дедушка, мы совершили ошибку…

Он оглянулся.

— Позвони своему Шамиру. Сообщи ему, где мы, — просто сказал он, и я так и сделала.

В большом патио «Башен любви», облицованном белым мрамором, тренировались энергичные старушки в спортивных костюмах. Когда мы вошли, они перестали катать огромные резиновые мячи и все как одна уставились на Макса — высокого, с седыми волосами, стянутыми на затылке. Еще бы — новый парень на деревне!

— Цви Вайнциблат на пятом этаже, квартира пятьсот восемь. Если его там нет, посмотрите в телевизионной комнате, — сказала худощавая с голубыми волосами.

Дедушка легонько постучал в дверь.

— Цви? Это Макс.

Дверь распахнулась. Перед нами стоял сморщенный тщедушный человек с горящими глазами. Он радостно обнял дедушку.

— А это, конечно, Рут! — сказал он и погладил меня по плечу. — Ты изменила прическу, но выглядишь по-прежнему прекрасно. Пре-кра-сно! — уверенно заключил он.

— Это не Рут, это Габи — моя внучка. Они совсем не похожи…

Старик, нимало не смутившись, рассмеялся.

— Заходите, я рад вас видеть! Жаль, что ты не привез Якоба, мы были когда-то веселой компанией… Он приходил ко мне в столярную мастерскую. Как он там? Да, заходите же!

Он провел нас в маленькую, очень аккуратную гостиную.

— Садитесь. Мирьям скоро тоже будет. В двенадцать часов заканчивается ее кружок, и она приходит ко мне пить чай.

Дедушка не переставая скреб предплечье. Явный признак волнения.

— Я не видел ее более шестидесяти лет… — сказал он. — Это значит, что ей уже не меньше восьмидесяти…

— Да… — улыбнулся Цви. — Время идет. Два года назад она овдовела и решила переехать сюда.

Раздался слабый стук, дверь распахнулась, и на пороге появилась маленькая светлая женская фигурка. Мирьям. Если ей и перевалило за восемьдесят, то годы об этом не знали. Ее лицо было гладким, а глаза светились такой же насыщенной глубокой синевой, как у дедушки.

Она сразу его узнала.

— Макс! — звонко крикнула она. — Как я рада тебя видеть!

— И я тебя, Мирьям, и я. Ты прекрасно выглядишь… — дедушка волновался, как старшеклассник.

— Дедушка, — негромко сказала я, вынимая из сумки распечатку, — спроси их…

Цви и Мирьям склонились к журнальному столику, куда я положила картину с тремя обнаженными девушками.

В комнате воцарилась тишина. Мирьям взяла листок, потом опустила его на столик ипечально вздохнула.

— Я знала, что когда-нибудь она снова появится, — ее голос был слаб и дрожал. — Знала, что она не может исчезнуть навсегда… — Мирьям посмотрела на нас. — Не понимаете, о чем я?

Дедушка сидел, не шевелясь. Я отрицательно мотнулаголовой.

— Он должен был ее уничтожить, — продолжила Мирьям, прикрыв глаза и бессильно откидываясь на спинку дивана. — Это была ошибка Роткопфа, деда твоего друга Якоба. Ты, конечно, помнишь тот скандал. Впрочем, тебя, наверное, уже не было в Вене… Они выставили все картины этого маньяка, и кто-то опубликовал в газете большую статью с отвратительным заголовком. Твой дед, господин Кеслер, был просто убит, когда увидел свою Эстер такой, совершенно голой…

Цви отрешенно дополнил:

— И тогда господин Кеслер обратился к Аврааму Эрнсту Роткопфу — самому видному музейщику в Вене…

— Да, да, — подхватила Мирьям. — Теперь я вспомнила, Макс, тебя уже не было в Вене. Может быть, тебе об этом и не писали. Это было таким унижением для господина Кеслера… Он попросил Роткопфа пойти к этому художнику-педерасту, маньяку, и забрать у него картину. Роткопф выкупил картину, и твой дедушка сказал ему сжечь ее.

— Так значит, никакой картины нет? — с надеждой спросил дедушка.

— Картина есть. Я знаю, что Эрнст Роткопф ее не сжег. Все это знали, все, кроме твоего дедушки. Поговаривали, что Роткопф так восхищался этим сумасшедшим Зуциусом, что считал произведение божественным. Совершенным. Говорили, что он спрятал картину. Я думаю, Макс, что твой отец обо всем знал. Только от дедушки это скрывали.

— Но это еще не всё, — сказал Цви. — Помнишь ту женщину?.. Как ее звали?

— Магда… — процедила Мирьям сквозь зубы, словно это было не имя, а проклятие или заклинание. — Магда…

Кто-то постучал в дверь. Я, как единственный представитель молодого поколения, встала и пошла открывать.

На пороге стоял Шамир, вне себя от возмущения.

— Габи, вы меня с ума сведете! Кончится тем, что я прикую вас к себе наручниками. Почему вы сбежали?

— Мне нужно было уйти! Я не могла упустить такую возможность выведать что-нибудь у дедушки. Вы видели черный «мерседес»?

Он кивнул.

— Видел. Вы даже не понимаете, с кем связались…

Я посмотрела на него взглядом девочки-простушки.

— Привет вам от тети Рут, — сказал он более спокойным тоном, проходя вслед за мной в комнату. — Она пережила сегодня утром несколько неприятных минут, очень неприятных… Но она вняла вашему совету, и всё мне рассказала…

Цви и Мирьям удивленно уставились на незнакомца.

— Это капитан полиции Шамир, — излишне церемонно представил его дедушка. — Мы попросили его приехать. С этой картиной связана целая история. Полиция проводит расследование, и мы, разумеется, хотим ей помочь… — и он многозначительно посмотрел на Шамира. — Так что, пожалуйста, Мирьям, продолжай.

Но Мирьям, смущенная неожиданным появлением представителя закона, молчала.

Имеющий опыт поведения в подобных ситуациях, Шамир заговорил сам.

— Позвольте мне рассказать вам о новых обстоятельствах, выявленных в процессе следствия, — начал он официальным тоном. — Коллекционер, владеющий тремя остальными картинами, — это господин Шопенгеймер, проживающий в Швейцарии. Мы подозреваем, что речь идет не только о вполне объяснимом желании любого коллекционера быть обладателем всей серии. Похоже, мы имеем дело с психом, страдающим манией величия, который хочет сидеть в подвале своего замка и единолично любоваться сокровищами, принадлежащими только ему. Тип инфантильный, но властный.

— Шопенгеймер? — переспросила Мирьям с дрожью в голосе. — Вы сказали Шопенгеймер?

Шамир кивнул.

— Немец… — она побледнела. — Он тоже хочет ее спрятать. Его не коллекция интересует… Они всегда хотели спрятать эту гадину, эту детоубийцу.

— О ком ты говоришь? — дедушка рассерженно вскочил.

— О ней, — Мирьям указала на высокую девушку с ледяными глазами. — О Магде Фридляндер — и она замолчала. Мы тоже молчали. Казалось, что одно наше слово может погасить волну воспоминаний, вспыхнувших в ней с непонятной силой.

Дедушка положил руку ей на плечо, она вздрогнула, будто очнулась от страшного сна.

— Ты знаешь двух других девушек? — спросил дедушка.

— Конечно. Все знали. Цви тоже знает. Вот эта, — она указана на девушку справа, — это Клара.

— Наша Клара?! — дедушка был потрясен.

— Да. Она потом вышла замуж за Эрнста…

— Это мать Якоба, — прошептал мне дедушка.

— А это, — Мирьям прикоснулась кончиком ногтя к средней девушке, — это чудовище… — Она закрыла лицо руками. — Это Магда Фридляндер… Она дружила с Эстер — обе красавицы, обе непоседы… Через несколько лет Магда вышла замуж за Йозефа Геббельса…

— О-о-о, — простонал дедушка, побледнев.

— Какой такой Геббельс? — вскрикнул Шамир.

— Нацист проклятый! — выпалил Цви. — Ответственный за пропаганду у Гитлера.

— Нацист женился на еврейке?

— Она не была дочерью Фридляндера по крови, — сказала Мирьям. — Господин Фридляндер официально удочерил Магду, когда женился на её матери, но она не была еврейкой. Несколько лет спустя после того как Зуциус написал эту картину, она вступила в нацистскую партию и вышла замуж за человека по имени Квант. Потом, во второй раз, она вышла замуж за Йозефа Геббельса.

— О-о-о, — опять простонал дедушка, бессильно обмякнув. — Моя тетя обнимает эту гадину… Это ужасное чудовище!.. Отравила маленьких детей…

— Магда Геббельс отравила шестерых своих детей. Она усыпила их каким-то снадобьем и засунула в их рты ампулы с цианистым калием…

— Фанатичная нацистка! Похоже, что не вам одним стыдно… — протянул Шамир.

— Вот именно, — слабо сказала Мирьям. — Нацисты… они искали эту картину как одержимые. К счастью, нас уже не было в Вене в то время, но нам рассказали, что они ходили из дома в дом и искали трех фройляйнс Зуциуса. Они хотели заполучить эту картину. Хотели спрятать позор. Истинная арийка танцует голой с двумя еврейками…

— Так вот почему здесь появились какие-то типы, говорящие по-немецки! Эта Магда Геббельс привела к нам отставных нацистов, сумасшедших коллекционеров и алчных женщин.

— А как девушки попали в мастерскую художника? — спросила я.

— Проделки юности — пояснила Мирьям. — Зуциус любил рисовать молоденьких девушек. Он наверняка пообещал им вечную жизнь на полотне, и они загорелись. Твоя тетя, Макс, — Мирьям с нежностью взглянула на дедушку, — была так красива, так раскована… Ну просто сорванец какой-то! Я ее обожала…

Шамир кашлянул:

— Я понимаю, что тема прошлого очень много для вас значит. Но давайте попробуем вернуться в настоящее. Мы расследуем двойное убийство, дело крайне запутано…

— У вас пока нет даже кандидата в убийцы, — язвительно заметила я. — Только старик, который ничего не сделал и которого вы держите взаперти в «Абарбанель». Верно, капитан?

— Не совсем. Одного убийцу мы, более-менее, нашли …

— Что означает «более-менее»?

— Нам помогли ваши подружки — Кларисса и Хуанита. Оказалось, что Сара Курт приехала в дом вашего дедушки не одна. С ней был господин Топаз-Магнук. Девушки его опознали. Они видели, как он выходил с ней из такси.

— Он думал, что картина уже у него в руках, и убил ее…

— Да, да. Но он не учел, что клиентами Сары Курт были не только сумасшедшие коллекционеры, но еще и парочка рассерженных нацистов…

— Эти типы из Детройта?

— Да, NSM — National-Socialist Movement, нацистская организация, беспрепятственно действующая на территории Соединенных Штатов под широким зонтом демократии и свободы слова. Курт была полна решимости раздобыть картину и продать ее любому, кто больше заплатит. Она была неглупа, эта госпожа Курт. Когда ваша мама рассказала ей о голых девушках Якоба, та сразу всё поняла. Она вспомнила рассказы своей матери о странном человеке, уцелевшем в Катастрофе, и предположила, что ключ к сокровищу находится у него.

Телефон Шамира застрекотал.

— Нет! — сердито крикнул он. — Этого не может быть! Опять?! — Потом, минутку помолчав, сказал: — Да, я спрошу у них, но я уже знаю ответ… — и посмотрел на меня. — Габи, у Якоба Роткопфа был внук?

— Нет.

— Я так и думал. Кто-то выкрал его из «Абарбанель». Молодой парень с длинными волосами…

Душка.