Алмазная пыль

19

Мягкими шагами кралась я вверх по лестнице, стараясь проскользнуть мимо заячьих ушей моей тетушки. Добравшись до третьего этажа, я открыла дверь своей квартиры и привычным жестом протянула руку к выключателю справа от двери.

Не тут-то было. Темно…

Только этого мне сегодня не хватало! Я выругалась и только собралась выйти на лестничную площадку, чтобы взглянуть на электрический щит, как легкий толчок в спину пригвоздил меня к месту. За мной кто-то стоял! Сердце провалилось в пятки…

— Вернись в квартиру, только тихо. Ти-хо, поняла?! — уверенно приказал мне низкий мужской голос. — То, что ты сейчас чувствуешь спиной, — это заряженный револьвер типа «смит&вессон-99». Корпус немецкий, мощность американская.

Железные слова! Очень впечатляет. Прямо вестерн какой-то!

— Это серьезно? — спросила я. Я было, подумала, что это те два бабника из бара решили поиграть со мной в идиотскую игру.

Ствол револьвера глубже вонзился мне в спину.

— Зайди в квартиру.

Не моргнув глазом, без слез и возражений я вернулась в темноту. Владелец пистолета был мною доволен:

— Вот так-то лучше… Давай-ка присядем…

Ствол пистолета вел меня до самой кухни, пока мои ноги не уперлись в стул.

Я села. Слышно было, как он притащил стул и уселся позади меня.

Я попыталась разрядить обстановку — враждебность еще никому не помогала:

— Позволите закурить?

Не отвечая, он завел мне руки за спину и связал их.

— У меня в спальне лежат в тумбочке сто долларов. Возьмите… Кроме этого здесь ничего нет. Только кот, который мне действительно дорог, но он…

— Заткнись! — Он связал мне ноги. Мой преступник был профессионал, лишенный чувства юмора. Не какой-нибудь мелкий воришка, который ищет доллары и украшения.

В дверях кухни показалась большая тень Игруна. Мягкий прыжок — и он точно приземлился на столе, затем соскочил на пол и стал бродить по кухне. Я надеялась, что гены тигра возьмут над ним верх и приведут к моему спасению. Но, вместо того чтобы вскочить на голову преступника и вонзить в нее острые когти, он стал тереться о мои ноги, требуя причитающейся ему вечерней ласки так, будто не было ни преступника, ни пистолета…

Язык остался моим единственным оружием.

— Ах… Как болят руки… Вы не могли бы немного ослабить веревку? — простонала я. — Нет? А я еще кое-что вспомнила. В ящике кухонного шкафчика, прямо за моей спиной, лежат сто шестьдесят шекелей…

Он затянул веревку на моих ногах:

— Заткнись!

Он стоял передо мной, обдавая меня крепким запахом никотина.

— …А в сумке почти новый фотоаппарат, — продолжала я, — и чековая книжка. Но по ней вы ничего не получите — нет покрытия…

Резким движением мерзавец всунул свой «смит&вессон» мне в рот.

— Если я говорю «тихо», значит «тихо»! Поняла?!

К горлу подкатился комок тошноты. Я закашлялась.

— Я рад, что ты поняла, — он вытащил ствол из моего горла. — Будешь нам помогать — с тобой ничего не случится, поняла?

Я испуганно закивала. Прилежно изучая книги Чандлера, я кое-что узнала о преступниках. Легендарный Марло[34] открыл мне, что получить по голове рукояткой револьвера — это очень больно. Я готова была сделать всё — даже замолчать — только бы не рассердить его.

В полной тишине я неожиданно услышала еще один голос. Другой мужчина шел по коридору по направлению к кухне.

— Не бойся, — сказал второй взломщик, приблизившись ко мне. — Слушайся нас. Только и всего.

— Нет проблем, — пробормотала я дрожащим голосом. — Только, пожалуйста, не суйте мне в рот револьвер… У меня аллергия на металл…

— Отлично! — Он подошел вплотную и наклонился, упершись руками в мои колени. — Ты ведь понимаешь, что мы ищем?

Он смотрел на меня устрашающе темными глазами. Лицо было слишком близко, чтобы можно было разглядеть его черты.

— Берите, что хотите!.. Мой компьютер тоже чего-нибудь стоит, — проблеяла я. Вряд ли Марло смог бы мной гордиться.

Он выпрямился и отошел в угол кухни.

— Нам не нужен компьютер. Нам нужна только картина.

— Да заберите хоть все! — Я попыталась пошевелить связанными руками. Веревки врезались в кожу, как ножи.

— Нам не нужен этот мусор, — по голосу было слышно, что он улыбается. — Нам нужна только одна картина… Цуциуса или Муциуса… Картина с пляшущими девицами.

Черт бы побрал этих венских дурочек!

— Клянусь вам! — простонала я. — У нас такой нет.

— Нехорошо, Габи, — сказал вежливый. — Жаль, что ты не хочешь по-хорошему, — и он отошел назад.

Его друг приблизился ко мне и пощекотал мне шею своим «смит&вессоном».

— Умничать вздумала? — прошептал он мне на ухо. — Нас предупреждали, что ты непростая штучка, и что у тебя синий пояс карате. А хоть бы и фиолетовый! Не советую испытывать наше терпение. Ты видела, что мы сделали с собакой твоего деда…

Я молчала.

— Я сделаю тебе очень больно. Сначала отрежу один палец. Потом два, потом пять… Пока не вспомнишь, где Муциус… Жаль тебя…

— Пожалуйста, не надо… — заплакала я. — Тут только старые семейные портреты. Нет ни Зуциуса и ничего такого. Я клянусь! Посмотрите сами и возьмите, что хотите…

— Считаешь нас дураками? — он согнул мне руку за спиной.

— Пустите, мне больно! — закричала я. — Нет у меня никакой картины!

Вежливый приблизился ко мне и жестом велел своему другу отойти. Потом навис надо мной:

— Такая красивая девушка… — запах из его рта забивал мне дыхание. Мерзавец ощупал мою грудь. — А не начать ли нам с этого? Как ты считаешь? — обратился он к бешеному.

— Ага, с правой, — ответил тот.

— Видишь, Габи, я человек спокойный. Меня не так-то легко вывести из себя, — сказал вежливый, и в его голосе послышалась сдерживаемая сила. — Но вот мой приятель… Сама видишь, он — совсем другое дело. Он человек нервный и ни за что не откажется от суммы, который наш покупатель обещал ему отстегнуть. Если ты нам не поможешь, мы отсюда поедем к твоему деду. Старый человек… Жалко его, правда? Мой бешеный приятель может для большей убедительности отрезать ему ухо… Что ты на это скажешь?

Что я скажу? То, что я говорю, до этих дебилов не доходит. Попытаюсь выиграть время.

— О’кей. Я поняла, что вам нужно. Дайте мне денек-другой, чтобы уговорить дедушку отдать вам эту чертову картину. Я поняла, что вы люди серьезные… Я сделаю всё, что вы скажете…

— Хорошая девочка, — проревел джентльмен. — Даем тебе время до завтрашнего вечера, поняла? Иначе с тобой и твоим дедом случится что-то плохое. И никакой полиции — запомни, детка! Мы будем постоянно за тобой следить. Ты всегда сможешь нас увидеть, только оглянись, — утром, днем и вечером. Мы будем сидеть у тебя на хвосте. Так что, выкинь глупости из головы и начинай действовать. Поняла, кукла? — он выдохнул мне в лицо облако дыма и бросил окурок на пол. Оба бандита вышли из кухни.

Я услышала, как открылась входная дверь. Свет с лестничной клетки слегка осветил кухню.

Дверь оставалась открытой. Два мерзавца разговаривали, обращаясь к кому-то. Мне показалось, что я различила женский голос, прошептавший пару слов.

Потом кто-то из них вернулся в кухню и резким движением разрезал веревку, связывавшую мои руки. Потом выбежал из квартиры и захлопнул за собой дверь.

Несколько долгих минут я продолжала сидеть. Потом, с трудом поднявшись, вышла на лестничную клетку. Подняла тумблер на электрощите, и квартиру залил яркий свет, открыв взгляду разрушение, учиненное гостями. Сорванные со стен картины валялись на полу, часть из них вынута из тяжелых рам. Содержимое шкафов свалено на кровати, ящики брошены на пол, дверь антресолей открыта, и груда старых одеял, хранившихся там еще при бабушке Йоне, вывалена. Грабители взломали двери двух запертых комнат, в которых хранились десятки картин и кое-что из старой громоздкой мебели. Они и там порезвились. Большие картины валялись на полу, часть — без рам. Основательные ребята эти двое!

Я уселась на диван.

Габриэла!

Что?

Приди в себя. Ты жива. Постарайся снова привести в действие серое вещество, которое застыло от страха.

Я потрогала ватин, торчащий из разорванной обивки. Они и диван растерзали. Что они в нем искали?

Я не решалась позвонить в полицию. Что, если эти двое не шутили, и после звонка в полицию они отправятся прямо к дедушке? Но кто-нибудь же должен мне помочь! Где, черт побери, мой папа, почему он не звонит?.. Почему всё это происходит именно тогда, когда его нет… Что ему известно о Зуциусе, о Саре Курт?.. Я в изнеможении откинулась на спинку дивана.

В голове со скрипом вертелась только одна мысль — что теперь будет? Я встала, побродила среди царящей в квартире разрухи и присела к письменному столу. Включила свой старый компьютер. Может быть, компьютерный бог сжалится сегодня надо мной, и я смогу подключиться к бескрайним просторам интернета.

Моя молитва была услышана. Взлетная полоса Гугла была сегодня совершенно свободна. Даже моя старая телега сумела беспрепятственно по ней проехать. «Зуциус», — набрала я и через пару минут уже рыскала по сайтам музеев Лондона, Вены, Парижа, Праги и даже Шанхая. В каждом из них был хотя бы один Зуциус. Не слишком качественно отсканированные картины создавали на экране праздник цвета и движения. Полуобнаженные молодые женщины, их бледные лица обрамлены алыми розами, в волосах золотые гребни… Босые ноги порхают по ковру из цветов… Но ни на одной из картин не было трех «моих» девушек… Была картина, на которой две женщины в матросских костюмах стояли, прислонясь к греческой колонне, но это были не они… Еще один круг по художественным галереям — на этот раз американским: Сохо в Нью-Йорке, Бостон, Монреаль… На сайте Центра Искусств в Чикаго я нашла краткую биографию Зуциуса и фотографию венгерской деревушки, в которой он родился. Там же был портрет его красавицы-сестры. Часть картин, написанных Зуциусом, — сообщалось на сайте, — были украдены из домов венских евреев во время фашистской оккупации. «По-видимому, речь идет о портретах, написанных художником по заказу богатых еврейских семей. О судьбе этих картин ничего не известно. Похоже, что эта тайна вечно будет сопровождать тайну смерти молодого Зуциуса — талантливого художника с мятущейся измученной душой… Что стало причиной его смерти — болезнь или самоубийство — осталось неизвестным…»

Было уже три часа утра. Игрун лежал на ватине, торчащем из разорванного дивана. Увидев, что я смотрю на него, он потянулся, встал и вспрыгнул на клавиатуру. Пора спать.

— Ты прав, — сказала я коту, почесывая ему макушку. — Еще один поиск — и в кровать…

Я набрала имя Сары-Леи Курт. «Амазон» выдал сухие сведения о ее книге «Исчезнувшая память», написанной по-немецки и переведенной на иврит и английский. Нужно будет обязательно ее прочитать, решила я. Возможно, там найдется ключ, ключик… Как знать. Завтра же утром поеду в библиотеку…

Игрун широко зевнул.

— Еще секундочку, — погладила я мягкую шерстку и, с трудом держа глаза открытыми, набрала еще одну строчку в окошке Гугла. «Зуциус» и «аукцион». Ссылки на сотни сайтов заполнили экран. На сайте «Арт-бай» нашелся каталог продаж, из которого следовало, что месяц назад коллекционер, пожелавший остаться неизвестным, купил картину Зуциуса. Картина называлась «Три девушки в вечерних платьях». Ни изображения, ни описания картины на сайте не было.

За эту картину коллекционер заплатил шестнадцать миллионов долларов.

О, Боже!.. Да если бы я знала, что речь идет о таких сказочных суммах, я вела бы себя с Топазом поделикатнее. У каждого есть своя цена, даже у меня. Шестнадцать миллионов долларов — это сумма, которая, несомненно, доставила бы мне несколько счастливых минут.

Ошеломленная новой информацией, я продолжала поиски. Сайт «Арт-окшн» предлагал всем желающим зарегистрироваться для получения сведений о продажах на сайте за последние пять лет. Я записалась под именем Клаудио Джулиано де ла Сте из Милана. Итальянский промышленник, проживающий в Бельгии. 65 лет. Коллекционер курительных трубок. Интересуется музыкой и искусством. Отец близнецов. Мне предложили выбрать пароль. Я написала «Котикигрун».

Компьютер сообщил, что я принята, и мне позволено ознакомиться со списком важнейших сделок за последние годы. Я бегло прошлась по ценам. Глаза выхватили знакомую сумму. Пауль Зуциус. В строчке данных была иконка, позволяющая увидеть картину.

Ну, наконец-то! Вот они, наши девушки! На сей раз не в матросках и не в мехах, а в облегающих вечерних платьях. Одна в красном, как кровь, вторая в зеленом, как абсент, третья в черном. Драматичные. Взволнованные. Чувственные. Руки до самых локтей затянуты в перчатки соответствующего цвета. Девушки держались за руки. Все три улыбались. Я попыталась увеличить картинку, но детали исчезли, сменившись слишком большими пикселями.

Рядом с картинкой была ссылка на дополнительные сведения. Я нажала на нее — новая картина заполнила экран. Снова три девушки. Это была уже знакомая картина. Та самая, снимок которой остался в дедушкиной спальне. Девушки, в мехах. Качества снимка было отменным. Цвета живые. Темноволосая девушка укутана в пятнистый мех, в волосах большой красный цветок. Та, что справа от нее, — светловолосая и застывшая, мех на ней серебристый. На третьей девушке с рыжими волосами мех снежно-белый. Полы белого манто утопали в пушистом белом ковре. Девушки танцевали.

«Еще?», — спросил сайт.

Конечно! Кликнула и тут же получила ответ: картину «Три девушки в вечерних платьях» купил частный коллекционер, проживающий в Европе. Коллекционер владеет огромной коллекцией картин, и среди них — «Три девушки в матросских костюмах». Картины находятся в трех принадлежащих ему домах — в Лондоне, Цюрихе и Риме. Коллекционер, сообщал сайт, согласился на предложение галерейщика Алексея Левинского предоставить три принадлежащие ему картины с девушками для выставки «Венская красота — Паулю Зуциусу посвящается». Предполагается, что картина «Три девушки в вечерних платьях» — часть серии из четырех картин, и на всех четырех изображены эти девушки. Владелец четвертой картины неизвестен. Мечта коллекционера — собрать всю серию.

Я тупо смотрела в экран. Уж не это ли тот «серьезный клиент», о котором говорила Сара Курт? Что же там, на четвертой картине?

Я выключила компьютер. Слишком много новостей за один вечер. Сбросив с кровати содержимое шкафа, которое на нее свалили, я закуталась в одеяло. Долго вертелась с боку на бок, разыскивая то место на подушке, через которое приходит добрая фея сна. Наконец не выдержала и проглотила таблетку снотворного из запасов, собранных на черный день, и, когда над городом занялось бледное зимнее утро, провалилась в тяжелый сон, полный сновидений. Во сне за мной гнались два киношника в терновых венцах и с конскими ногами — тонкими и быстрыми. Я от них убегала. Шлейф моего платья запутался в водорослях, я оступилась и упала в большую водяную лилию, плававшую в прозрачном пруду. На берегу пруда спиной ко мне стояли три девушки. Одна из них обернулась, и ее широкая улыбка обнажила острые черные зубы. Я попыталась крикнуть: «Эстер, спаси меня!», — но не смогла выдавить из себя ни звука.

Мерзкий сладкий запах афтершейва, смешанный с запахом пота, выдернул меня из этого сна. Знакомый «букет». Кто-то склонился над моей постелью. Я не могла открыть глаза. Веки были тяжелы, словно на них сидела пара буйволов. Кто-то прижал к моему лицу платок, смоченный жидкостью, с лекарственным запахом, который заглушил смрад афтершейва. Я пыталась возмутиться, но так же, как во сне, не смогла выговорить ни слова. Резкий запах заполнил ноздри, и к горлу подкатила тошнота. Это запах Илии Коэна, вспомнила я, — верного помощника известного мецената. Это его мерзкий запах.

— Зи вирд унс нихьт штурн[35], — сказал кто-то совсем рядом. Я попыталась поднять руку, чтобы сдернуть платок, но рука была тяжела, как цветочный горшок с землей. Пришлось прекратить попытки.

Мне захотелось плыть по течению и спать, спать… Пусть всё заберут. Умывальник, тумбочку, ковер, даже кота.

— Эстер, — пробормотала я. — Где ты? Помоги мне.

Я опять провалилась в большую лилию и стала плавать на ней кругами вокруг столба, уходящего в небо. Рядом возникла лодочка, а в ней — Шамир.

— Подождите, — закричала я. В его лодке сидели две женщины. — Кларисса, Хуанита, подождите… — но все трое удалялись от меня, исчезая за высокой белоснежной горой…