Альпинист. Книга 1

Глава 17 Отец

Отец умер. Рак легких с метастазами в головной мозг. Не сразу мы обратили внимание на болезнь. Да, кашлял, потому что стаж курильщика перевалил за двухзначное число лет. Кашлял он всегда. И не было никакого изменения в кашле — ни в периодичности, ни в сиплости. Обычный кашель курильщика.

Изменения обнаружились в другом. Собрались однажды всей семьей, родственники, друзья — у отца тогда был день рождения. Повеселились, обсудили все темы, пожелали вагоны здоровья. Решили поиграть в города. Москва-Архангельск-Калининград… Тебе на «д». А отец молчит и только глазами хлопает.

«Отец, тебе на букву „д“ город. Говори».

А он словно бы и не понимает. Уже и подсказываем все, а он все равно молчит. Ладно, не беда. Растерялся. С кем не бывает? Начали заново.

И опять на отце остановились. На «а» много городов есть. Абакан, Амурск, Архангельск… И вновь этот непонимающий взгляд. Поняли, что что-то не так. Повели на следующий день в больницу, назначили анализы. Инсульт? Нет. Альцгеймер? Тоже нет. Депрессия? Мимо. Что тогда?

А у отца уже и поведение изменилось. То говорить начал невпопад, то подолгу выходил на балкон и забывал зачем туда вышел, даже если сигарету в руках держал.

Назначили МРТ головного мозга. Тогда-то врач осторожно и сказал, что нужно повторить снимок — отец шевелился во время процедуры и мог испортить картину. На уточняющие вопросы лишь скупо ответил, что в мозге видны новообразования.

Мы тогда не поняли, что это за новообразования? А может быть, и не хотели понимать…

Повторный снимок — и диагноз прозвучал как приговор. Множественные метастазы в лобной, теменной, затылочной, мозжечковой частях мозга. Такое не оперируется.

В это не верилось и казалось каким-то дурным сном. Мы принялись бегать по врачам, искать волшебную пилюлю. Но каждый врач тактично отвечал, что помощь уже можно оказать только паллиативную. Еще несколько анализов показало — основное поражение находится в легком, именно там опухоль. От нее и пошли метастазы в мозг. Онколог, посмотрев на выписки и снимки, поставил окончательную точку — IV стадия. С такой уже не лечат, а отправляют домой. Умирать.

Мы звонили по знакомым, мы бегали по больничным коридорам, оббивали пороги, искали связи с врачами, чтобы помогли. Да все бес толку. Назначили ему лекарства. Сильные, наркотические. Только вот они не лечат, а просто притупляют боль.

Отец уже к этому времени не говорил и не ходил. Просто лежал, глядя непонимающе на нас, словно бы спрашивая взглядом — из-за чего все так? Угасал каждый день. Дыхание становилось все трудней, опухоль росла.

Потом, спустя неделю, отец умер. До сих пор в ушах звучит его хриплое тяжелое дыхание, с присвистом, булькающее…

И поэтому, когда мать представила меня, сказала, что передо мной отец, я невольно вздрогнул. Слезы навернулись на глазах. Конечно же это был не мой отец, а того парня, в чье тело я вселился. Но это было уже не важно.

— Андрей, ты меня помнишь? — спросил гость, поглядывая на меня с надеждой и немного удивившись моей реакции.

Память нарисовала смутный силуэт, подернутый пеленой.

— Да откуда ему тебя помнить? — зло ответила мать. — Ты ведь ушел от нас, когда ему пять лет было. А до этого словно бы и не замечал его, все своими докладами был занят.

— Так я же…

— Зачем ты пришел? — устало спросила мать. — Уже вечер, нам спать пора, мне завтра на работу, ему на учебу. И на работу тоже.

— Ты работаешь?! — удивился отец.

— Да, — кивнул я, вытирая предательскую слезу со щеки. — Карманные деньги всегда пригодятся.

— Так я же деньги высылал… — отец вопросительно глянул на мать.

— Нам твои деньги не нужны, сами справимся. Я их все на книжку кладу. Если хочешь, можешь все их забрать обратно, нам этого богатства не нужно.

— Ну зачем ты так, Аня? Я ведь от чистого сердца, сыну.

Отец спохватился.

— Я ведь поздравить зашел. У тебя день рождения, я помню. Восемнадцать лет. Все-таки, такая дата, взрослый уже.

— Завтра, — буркнула мать.

— Что?

— Завтра говорю день рождения у него, ошибся ты.

— Ох ты ж! Заработался совсем, голова дырявая! — нервно хохотнув и пожав плечами, ответил отец. — Ну ничего страшного. Значит, завтра распакуешь подарок.

И протянул мне коробку, перевязанную ленточкой.

Я неуверенно взял подарок, хотя красноречивый взгляд матери едва не обжег меня.

— Потом посмотришь, — шепнул отец, тепло улыбнувшись.

— Радуйся, больше не надо платить алименты, — процедила мать, переведя взгляд на гостя.

— Я совсем не по этому поводу зашел, — разозлился отец. — Я и дальше буду платить. А ты, если сама не берешь, то ему отдавай. Ему поступать скоро в институт, пригодятся. Кстати, Андрюш, ты в какой собираешься?

— Я еще не думал, — растерялся я от такого вопроса.

— Так может, рассмотришь институт международных отношений? Я помогу, у меня декан знакомый…

— Прекрати! — оборвала его мать. — Он… он в спорт хочет пойти!

— Что?! — произнесли мы одновременно с отцом и так же одновременно оглянулись.

— Да, — кивнула мать. — Он в спортивную секцию ходит, альпинизм. И у него очень неплохие результаты. Медали, разряды. Вот и пойдет дальше.

— Но спортом на жизнь не заработаешь! — горячо воскликнул отец.

Было видно, что такая новость его задела за живое.

— Спорт — это травмы, это ушибы, это переломы, это… А будущее за международными отношениями! Вот с Западной Германией нормализуются отношения, с Польшей, с Чехословакией диалоги идут. И везде нужны дипломаты. Я помогу, я продвину по линии партии.

— Ты опять за всех все решаешь, — тихо произнесла мать. — За меня решал, теперь вот за сына начал.

— Да, ты права, — немного подумав, ответил отец. — Не буду.

И тяжело, словно слова эти весили как пудовые гири, добавил:

— Пусть сам решает. Хочет в спорт — пусть идет в спорт. Я поддержу любое его решение.

— Послушай, — устало сказала мать. — Не лезь к нам в жизнь. Ушел — значит, ушел. Возврата нет. Не надо тут страдальца из себя строить.

— Опять ты начинаешь, — шепнул грустно отец.

Он надолго задумался, потом внезапно сказал:

— Спасибо.

— За что? — растерялась мать, явно не ожидая такого поворота событий.

— За то, что дала свидеться с сыном.

И кивнув мне, ушел, растворившись в густой черноте лестничного марша.

Мы долго смотрели ему вслед.

— Закрывай дверь, — сказала мать, вздрогнув, словно проснувшись и вжимая голову в шею. — Холодно становится.

Я закрыл дверь, спросил:

— А кем работает мой отец?

Это вырвалось само по себе, мне и вправду было интересно.

— Секретарем в Министерстве иностранных дел. Знала бы, что он на этой работе жить будет, ни за что бы не пошла за него замуж! Вот и сейчас видишь, что происходит? Даже дату твоего день рождения забыл.

— Ну пришел же, — возразил я.

— Только сегодня, когда восемнадцать тебе исполняется. А до этого ни-ни.

Секретарь в Министерстве иностранных дел. Теперь понятно откуда у матери трехкомнатная квартира и полное собрание сочинений Ленина.

Мы разошлись по комнатам. Мать долго скрипела пружинами дивана, вошкаясь, потом все же затихла и заснула. Я же смотрел на коробку и не решался ее открыть. Все казалось, будто это и не мне подарок, а кому-то другому.

Но все же насмелившись, я распахнул подарок. В коробке оказался шарф. Дорогой, из натуральной шерсти, мягкий, однотонный, темно-зеленого цвета. Приличных денег должно быть стоит и купить такой просто так в магазине явно не получится. Явно взято из-под полы.

Я взял шарф, накинул его на шею. Теплый и совсем не колется. Я невольно подумал о том, что с таким подарком в самый раз будет подниматься на Пик Победы — он отлично сохранит тепло. И тут же тряхнул головой, отгоняя такие мысли. До Пика Победы еще очень много испытаний нужно пройти. И не факт, что все их удастся преодолеть.

Я спрятал шарф под подушку, лег в кровать и тут же заснул.

Наступила пятница, которую я ждал с тяжелым сердцем. Помня про разговор с Костаревым, я ожидал, что в этот день будет горячо и обязательно прольется кровь. Только вот чья?

Но день тек как мед и ничего не происходило. Отработав утром в гастрономе, я пошел в школу. Там кое-как отсидел уроки и двинул на тренировку.

В секции был народ, но ничего, что предвещало бы беды, не наблюдалось.

Дубинин по-прежнему был хмур, но немного отошел после нашей последней встречи и даже разговаривал, подсказывая ребятам как правильно преодолевать ту или иную преграду.

— Рывок, Сибиряков! Рывок! Резче! Вот, правильно! А теперь подтянись! А ты, Мазуров, что висишь как сопля из носа? Ногу закидывай. Что значит, не можешь? Все ты можешь, я знаю. Растяжку забыл, что ли сделать? Тогда тяни ногу. Выше! Еще выше! Вот так!

Мы с парнями переоделись и принялись разминаться, попутно поглядывая на черную фигуру, стоящую в дальнем конце зала. Это был Кайрат Айдынович. Он наблюдал за всеми и делал иногда какие-то пометки в блокнотике. Увидев меня, он хищно ухмыльнулся, и его улыбка мне не понравилась.

— Вы знакомы? — спросил Костя, увидев реакцию наблюдателя на меня.

— В больнице вместе лежали.

— Ты ему в кашу плюнул что ли? Или судно у него забрал из-под кровати в самый ответственный для него момент?

— Нет.

— А чего он недобро на тебя так смотрит? Даже у меня морозец по спине пробежался. Как крокодил, ей-богу!

Я пожал плечами. Я действительно не знал, почему между нами проскочила черная кошка. Просто личная неприязнь? Большим объяснить я его поведение не мог.

— Ну, чего встали? — подошел к нам Дубинин. — Давайте на стенку.

Мы принялись карабкаться на верх.

— Вот что непонятно, — произнес Володька, подтягиваясь чуть выше меня. — Любой маршрут на Победу имеет категорию минимум 5Б. Опыт у альпиниста должен быть в запасе 5А, и нужно закрыть первый разряд. А среди нас мало кого даже с 4А найдешь. И за один сезон до конца этого года мы не успеем пройти что-то выше 4Б. Да и высотного опыта ни у кого из нас нет вообще…

Я мало разбирался в этих категориях, потому лишь кивнул, благоразумно решив молчать, чтобы не выдать себя и свое незнание.

— Тот, кто подпишет допуск нас с теми разрядами, которые у нас сейчас есть, параллельно подпишет себе и уголовную статью, причем весьма приличную по сроку. Как они собираются решать этот вопрос?

— Думаешь, тот, кто решил отправить школьников на Пик Победы, знает вообще о этих самых разрядах? — шепнул Костя. — Ему главное отчитаться перед начальством, что очередной подвиг совершен и звезду на погоны получить.

Теперь гнев Дубинина становился мне более понятен.

— Разговорчики! — внезапно раздался строгий голос.

Это был Кайрат Айдынович, он появился неожиданно и бесшумно, словно почувствовал, что мы говорим о чем-то запретном.

Мы оглянулись, Кайрат Айдынович уже делал какие-то пометки в блокноте.

— Что он там пишет? — шепнул испуганно Генка.

Я не знал.

— Наверняка баллы снимает, — предположил парень.

— Твою мать! — тихо выругался Володька. — Все, я молчок! Некогда болтать, не хочу на ровном месте очки терять!

И начал взбираться наверх живее.

Я тоже полез вверх под пристальным приглядом Кайрата Айдыновича. И даже когда к нему подошел Дубинин и попросил не мешать тренировке, тот проигнорировал его и остался на месте.

— А это там кто? — спросил вдруг Костя, подбираясь ближе к нам.

Свой основной подход он уже выполнил и сейчас зашел на второй круг, но делал его уже без спешки, больше играя.

Мы оглянулись. В дверях спортивной секции стояла знакомая фигура.

— Костарев… — выдохнул Генка.

Это действительно был он.

— Явился! Он что, действительно записываться в секцию пришел?! — удивился Генка.

Костарев тем временем внимательно изучил зал, людей, без ошибочно определил главного и двинул к нему.

Дубинин встретил новичка сдержано, начал о чем-то расспрашивать. Костарев отвечал лениво, потом и вовсе прервал тренера на полуслове и беспардонно отошел в сторону. Дубинин окликнул его, но тот даже не повернулся.

— Кайрат Айдынович? — воскликнул Костарев, чем удивил не только Дубинина, но и нас. — Это вы?

Кайрат Айдынович оглянулся, подозрительно присмотрелся. Потом вдруг просиял, улыбнулся.

— Роман Николаевич!

Они двинули друг к другу, тепло поздоровались.

— Какого черта… — только и смог вымолвить Генка.

Я тоже был в немом шоке, язык прилип к небу.

Кайрат Айдынович и Костарев начали разговорить, но слышно их не было, они отошли в сторону. Потом Кайрат Айдынович подозвал жестом Дубинина. Тот нехотя подошел.

— Запишите его в секцию, — громко приказным тоном произнес Кайрат Айдынович.

Дубинин оценивающим взглядом смерил парня, ответил:

— В качестве новичка без проблем. Без разряда и без отбора на предстоящее восхождение.

— Вы главное запишите, — сказал Кайрат Айдынович, хитро улыбнувшись Костареву.

Тот ухмыльнулся в ответ. Казалось, что это два хищника что-то затеяли и подают друг другу одобрительные знаки.

— Он не шутил, — произнес Костя. — И в самом деле пришел. И записался! Во дела!

— А еще он этого змея знает!

— Кайрат Айдынович, а это правда, что сейчас готовят группу на восхождение на Пик Победы? — отчетливо спросил Костарев.

Тот кивнул.

— Я бы тоже хотел попробовать.

Дубинин от таких слов отрывисто засмеялся. Кайрат Айдынович же воспринял эти слова серьезно, кивнул:

— Все в твоих руках.

— Это невозможно! — воскликнул Дубинин, весь полыхая от возмущения. — Это…

Но собеседник его жестко прервал.

— Занимайтесь своим делом, — сказал Кайрат Айдынович. — А я буду заниматься своим.

И ушел, не дав Дубинину что-то сказать еще.

Остаток тренировки тренер просидел у себя в каморке и не выходил к нам.

А вот Костарев, едва нас заприметив, подошел.

— Гляжу, во всю занимаетесь?

— Занимаемся, — ответил Генка.

— Вот и правильно, — кивнул Костарев. — Вам нужно будет себя еще показать, когда отбор подойдет. В отличие от меня.

И он кивнул на фигуру Кайрата Айдыновича.

— Думаешь, он тебе поможет, когда ты на горе задыхаться будешь от недостатка кислорода? — язвительно ответил Володька. — Или когда ты криво узел завяжешь на страховке и вниз полетишь?

— Злитесь-злитесь, это, говорят, помогает нервную систему в тонусе держать, — улыбнулся Костарев. — А я пойду пока разомнусь.

— Козел! — процедил сквозь зубы Генка, когда Роман ушел.

— Не обращай внимания, — посоветовал я. — он специально тебя провоцирует.

— Зачем?!

— Чтобы отсеять. Он уже все прекрасно понял. К тому же у него есть хороший покровитель. Вот он и расчищает себе путь. Вон тот, — я кивнул на Кайрата Айдыновича, — с радостью зарубит пару десятков человек при отборе. Так что будьте готовы к новым провокациям.

— Главное, чтобы ты был готов, — тихо сказал Володька, угрюмо провожая взглядом Костарева.

— Андрей, ты же отлично играешь на гитаре? — спросила Марина, подходя ко мне.

Тренировка была закончена, и мы вышли на улицу, готовые распрощаться и пойти по домам.

— Ну, не то, чтобы отлично, но умею.

— Слушай, я хотела тебя пригласить в одном место — бард-клуб «Орфей». Тебе понравиться! Там такие песни поют, на гитарах играют. И ты бы мог заодно что-нибудь сыграть. Вина бы могли выпить.

Девушка игриво подмигнула мне.

— Конечно мы пойдем! — тут же подключился Генка, подходя к нам.

— И я с вами! — подскочил Артем.

— А я — пас, — отмахнулся Володька. — Устал с тренировки, поспать хочу.

— Ну так что, придешь? — кисло спросила девушка, явно не ожидая такого наплыва посторонних.

Я задумался. Идти домой не хотелось, а вот послушать хорошую музыку почему бы и нет? Тем более такая компания собралась.

— Пойду, — кивнул я.

И мы прямиком с тренировки пошли в клуб. Затея, конечно, была так себе — потные, уставшие, вымотанные, — но юношеский азарт вносил коррективы в поведение. К тому же фраза «бард-клуб 'Орфей» вызывала определённые теплые ассоциации и картины: уголочек актового зала, где полукругом собралась пара десятков человек, все с бородами, в кофтах, с гитарами, на которых висят банты и на деке наклеена овальная наклейка фотографии девушки. Такой Грушинский фестиваль на минималках.

Но когда мы пришли по адресу, то предположения мои тут же разбились о реальную картину. Во-первых, никакой это был не актовый зал, а вполне себе обычная квартира, хоть и довольно просторная, расположенная на первом этаже двухэтажного старого дома. Во-вторых, основными участниками собрания были не бородатые геологи, а молодежь, кипучая и говорливая.

Мы дружной компанией зашли в квартиру. На нас даже не обратили внимания, никто не встретил и не принялся рассаживать по местам. Все ходили и суетились, о чем-то говорили и звенели стаканами. Лишь в коридоре к нам подошел какой-то парнишка с кривыми зубами, и картаво поинтересовался:

— У вас погтвейна случайно не завалялось в кагманах?

Портвейна в карманах у нас не имелось, о чем мы ему и сообщили. Он тяжело вздохнул и ушел в другу, комнату.

— Марина, ты куда нас привела? — хмуря брови, спросил Костя, оглядываясь. — Шалман какой-то.

— Сам ты шалман, — обиделась девушка. — Сейчас выступать начнут все сам увидишь и услышишь.

К ее правде толпа и в самом деле скоро успокоилась, расселась кто куда. По середине комнаты, ближе к окну, поставили скрипучий стул. К зрителям вышел сутулый паренек с гитарой.

— Максим, давай, нашу, студенческую! — выкрикнул кто-то из толпы.

Паренек улыбнулся, кивнул. Потом сел на стул и начал играть. Песня была так себе по тексту, но в плане ритма и мелодии прочно заседала в мозг, и толпа тут же принялась уже на втором припеве подпевать пареньку.

Музыкант спел еще пару песен, уступил место другому юноше. Тот весьма умело и мелодично исполнил несколько номеров из репертуара Леонида Утесова. Сменил третьего музыканта.

Вот на третьем и началось странное. Паренек оказался словно бы из другого разлива. С редкой бороденкой, наглым взглядом и таким же поведением. Он взял гитару, попутно отвесив неуместную остроту прошлому музыканту. Сидящие зрители его, как ни странно, поддержали, видимо уже знакомые с творчеством и характером этого парня.

А тот на угоду толпе только продолжал распаляться. Он пел что-то «блатное» и в тексте иногда проскальзывало «бля» и «етить твою мать». Это веселило собравшихся, подогревая интерес к запрещенному. Потом паренек, на радость всех, затянул:

— Michelle, ma belle, these are words that go together well My Michelle. Michelle, ma belle…

— Отлично поет! — шепнул Генка. — Да какая песня! Настоящая запрещенка!

— Это же «Битлз», — произнес я, не понимая, что тут такого запрещенного.

— Ага, «Битлз», — кивнул Генка.

Меня это развеселило и озадачило одновременно. Едва парень закончил, как я поднялся с места и спросил:

— Можно я сыграю?

Музыкант кивнул, протянул гитару. Сам тут же закурил сигарету и отошел к окну.

Я взял гитару, настроил противно звенящую первую струну и с соль-мажора проникновенно начал:

— Yesterday, all my troubles seemed so far away, now it looks as though they’re here to stay. Oh, I believe in yesterday.

Среди слушателей даже прекратилось шевеление, все смотрели на меня с открытым ртом и слушали, только распаляя мое тщеславие.

Допевая второй куплет, я по-хулигански думал, а не спеть ли им что-нибудь и покрепче, что они точно не слышали, но от чего у них волосы точно поднимутся на затылке? Хотелось уделать этого придурка, который возомнил себя тут бунтарем. Что-то из «Кино» или «Пикника»? А может быть, похулиганить по-взрослому? «Король и Шут» исполнить или «Ленинград»?

Но задор быстро закончился и даже остаток песни «Битлз» застрял где-то во горле, едва я увидел другого паренька, стоящего в дальнем углу. Он пристально почти не мигая смотрел на меня. Тот самый — вспомнил я, — картавый, с кривыми зубами, который про портвейн спрашивал.

В одной руке у него был магнитофон, а в другой микрофон, который он направил в мою сторону, словно отвел в сторону ядовитую змею.

Парень записывал меня. Фиксировал песню, которую я пел. А я с ужасом вспоминал, вышла ли «Yesterday» к тому году, в котором я оказался и является ли запретной, за которую могут и срок намотать?

Вспоминал и, к своему ужасу, не мог вспомнить.