Альпинист. Книга 1

Глава 3 Дом

Люди в форме — фраза, от которой сразу становится не по себе. Почему? Я и сам не знал. Ведь я никого не убивал, никого не грабил. Хотя, тут можно поспорить. Душа моя вселилась в паренька, который все же умер. Но я то не причем!

Люди в форме… От чего же становится не по себе после этих слов? Может быть, потому что просто так они не приходят? Значит, случилось что. Что-то нехорошее…

Я шел по коридору на ватных ногах. Чего ожидать? А может, рвануть наутек? Нет. Глупо вроде как-то получится. Лишние подозрения будут.

Одно я знал точно — говорить про переселение душ и то, что я из будущего точно нельзя. Никому. Даже самым близким. Даже матери. Упекут в психушку. Если что, буду держаться версии о том, что сильно ударился головой и частично потерял память. А там дальше видно будет. В крайнем случае пойду в полную несознанку.

Я подошел милиционеру, который стоял у окна.

— Здравствуйте! — как можно спокойным голосом произнес я.

— Добрый день, — устало ответил тот. Представился: — Участковый инспектор Елякин.

От него пахло жженными спичками, а сам он походил на сушенного карася. Худой, с впалыми серыми от щетины щеками, он выглядел не лучшим образом — видимо был после ночной смены.

— Я к вам протокол составить пришел, — пояснил инспектор. — Заявление будете писать?

— Какое?

— О падении с третьего этажа.

— Что?!

— Ну вы же с третьего этажа упали. Или, может быть, вас скинули?

Участковый пристально посмотрел на меня.

— Надо разобраться. А то вдруг это какое-то хулиганство. А это уже сами понимаете, статья наказуемая.

— Я… не помню… — промямлил я. — Головой ударился.

— Не вспомнили? Эх, досада! Николай Игоревич обещал, что к следующему дню будете все помнить, — проворчал участковый. — Ладно, придется позже зайти.

— Нет, постойте, — остановил я его. — Кажется, все же что-то помню.

Я и в самом деле начинал что-то вспоминать, обрывочные картинки помимо моей воли всплывали в голове. Видимо адреналин и всплеск эмоций заставили протрясти память, выуживая оттуда произошедшее.

Вот мы стоим на улице вдвоем с… Артемом. Так, кажется, зовут этого курносого белобрысого паренька. Разговариваем. О всяких пустяках. Мы друзья. Учимся в одной школе. В одном классе. Ходим в одну секцию.

Потом мимо проходит… девушка. Красивая! Я ее знаю… Марина… Очень красивая. Она останавливается. Что-то спрашивает у нас. Мы отвечаем. Про секцию альпинизма. Она смеется. Мне неприятно. Обидный смех. Задевает за живое. Охота показать девушке чего я стою, чтобы понравится ей.

В порыве эмоций я запрыгиваю на подоконник первого этажа. Потом лезу вверх. Легко, привычно. Марина говорит, чтобы слезал. Артем напротив, подначивает. Я пытаюсь что-то доказать девушке. Странно, зачем? Кажется, понимаю — по уши влюблен в Марину. Вот и красуюсь.

Вот как могу! Прохожие оглядываются. Кто-то усмехается — во дает парень! Большинство же ворчит и упрекает. Я не слушаю.

Лезу все выше, выше, выше. Второй этаж. Третий. Закидываю руку на бетонную плиту балкона.

И вдруг чувствую там что-то скользкое, вонючее. Капуста! Хозяева оставили ее на балконе еще в прошлом году, да забыли. Она провела на улице зиму, сгнила и вся потекла. Вот в эту лужу я и вляпался. Да неудачно. Сразу, не проверив, перенес весь вес на эту руку. А она соскользнула. Я выкинул вторую руку, пытаясь зацепиться. Не успел. Полетел вниз. И… темнота. Больница.

Теперь все стало понятно. Вот так глупо паренек и умер, в которого я попал. Из-за гнилой капусты.

— Понимаю, что не самые приятные воспоминания, — произнес участковый, возвращая меня в реальность. — Но рассказать надо, что случилось. Я запишу, а вы распишитесь. Мне закрывать квартал еще нужно.

— Да, конечно, — кивнул я.

И коротко рассказал ему о произошедшем.

— Так значит, вас никто не толкал? Вы сами полезли туда?

— Сам, — опустив голову, ответил я. И спросил: — А «скорую» значит, Артем вызвал?

— Нет, — покачал головой участковый.

— Как это? — удивился я.

Лучший друг не вызвал «скорую»? Может быть, Марина вызвала, а Артем со мной сидел?

— Звонок поступил от некой Лидии Леонидовны, пенсионерки. А с вами никого не было.

— Ничего не понимаю… — одними губами прошептал я. — Как это — никого? Я один был?

— Именно, — кивнул инспектор. — Лежали возле дома. А про то, что вы на балкон карабкались, очевидцы рассказали. Подтвердили, что стояло с вами двое, но они потом исчезли.

Инспектор вдруг пристально глянул на меня своими рыбьими глазами.

— А может быть, вы в квартиру хотели пробраться? А это ваши подельники были?

— Что?! — вытянулся я в лице.

— Ну вовсе вы не из-за девушки решили навыки свои показать. А квартиру обмести, через балкон. Домушники так делают.

— Никакой я не домушник!

— На слово вам поверить? — усмехнулся инспектор. А потом вдруг очень серьезно произнес: — Вас, Андрей Александрович, мы еще проверять будем. И в школу зайдем характеристику взять, и с родителями поговорим. Воспитательную работу нужно с вами провести, чтобы вы впредь по домам не лазили.

— Да я же…

— Ладно, не оправдывайтесь. Разберемся, — участковый заполнил бумагу, протянул мне. — Все версии проверим, и вашу, и мою. Вот здесь распишитесь. «С моих слов записано верно». И дату.

Я взял ручку, долго рассматривал ее, не в силах сдержать улыбку. Тонкая, из матово-белой пластмассы, больше похожей на кость, с завинчивающейся красной верхней частью, какую обычно я в школьные годы нещадно обгрызал.

— Шариковая. Два рубля за нее отдал, — с гордость ответил инспектор. И посмеялся: — Смотри, не прикармань. А то живо дело на тебя заведу!

Я расписался. С датой пришлось повозиться. Но подсказал инспектор. Выводить на бумаге цифру «1970» было самым необычным из всего сейчас произошедшего.

— Скорейшего выздоровления! — забирая бумагу и ручку, пожелал мне Елякин и ушел.

Я задумчиво побрел к себе в палату. В голове не укладывалось одно обстоятельство. То, что я перед девчонкой человека-паука разыгрывал — это как раз таки понятно. А вот почему я остался один, когда шмякнулся об асфальт? Куда подевались Артем и Марина? Испугались и убежали? Что же это за друзья такие?

— Ну, все в порядке? — спросил Михаил Андреевич, когда я вошел в палату.

— Все в порядке, — ответил я, украдкой глянув на Кайрата Айдыновича.

Тот лежал на кровати, делая вид, что не замечает меня.

— Ну и хорошо, — кивнул старик и продолжил чтение газеты, которую, казалось, перечитывал уже раз на пятый.

Мать не обманула. На следующий день медсестра Тома принесла пакет.

— На вот. Передачка тебе, — кинула она мне посылку.

От слова «передачка» повеяло какой-то уголовной романтикой, подумалось, что в пакете будут сигареты, чай и напильник в батоне хлеба. Но внутри оказались учебники и тетрадки. Там же лежала записка:

Экзамены… Что же мать так рано панику наводит с ними? Сейчас апрель, еще есть время в запасе. Хотя, его не так и много.

С кислым выражением лица я пролистал учебники. Белая с оранжевыми полосками «Геометрия», синеватая «Физика», строгая черно-белая «История СССР». Когда-то у меня были такие же. Вот уж не думал, что опять возьму их в руки.

Впрочем, скептичность довольно быстро сменилась. Я лег на кровать, принялся листать книги. И незаметно для себя с интересом погрузился в уже когда-то изученный материал. С удивлением обнаружил, что многое помню, нужно только освежить воспоминания. Экзамен стал не так страшен.

— Учи-учи, — кивнул Михаил Андреевич, добро улыбнувшись. — Знания нужны.

— Какие ему знания? — пробурчал Кайрат Айдынович. — Видно же по лицу, что жуликом каким-нибудь станет. Вон, по балконам уже как умело лазает.

— Да ну тебя к лешему! — отмахнулся старик.

Я с трудом поборол в себе желание как следует надавать этому Кайрату. Чувствовал, что молодое тело сможет это сделать, но не стал. Ни к чему хорошему это не приведет, напротив, только добавит проблем.

Понимая, что телевизора не будет, да и интернета тоже, а время как-то скоротать необходимо, я принялся читать учебники.

Время в больнице пролетело быстро, и настала пора отправляться домой. Доктор, проведя необходимый осмотр, кивнул — здоров.

Мать встречала внизу. Одежда, которую она передала мне в палату, была на мне — я успел переодеться. Странная одежда. Непривычная. Точнее, давно забытая. Сейчас уже и не вспомнить носил ли я что-то такое. Скорее всего, носил. Но сейчас чувствовал себя не в своей тарелке.

Я был одет в серую водолазку с высоким подвернутым воротником и брюки, уже потертые и в некоторых местах аккуратно заштопанные. На ногах поскрипывали коричневые туфли с небольшим каблуком.

— Фирма! — увидев меня, воскликнул Михаил Андреевич, делая ударение на последней букве.

— Да какая это фирма? — презрительно фыркнул Кайрат Айдынович.

Он был прав. Вполне себе обычный наряд. Была бы фирма, если на мне сейчас были бы джинсы. А так простой наряд простого советского человека. Впрочем, вполне себе нормальный. Спокойный, без кричащей дикости, какая теперь твориться в нынешней моде.

Я попрощался со всеми, кивнул даже Кайрату Айдыновичу, хотя он мне был противен.

— Дай бог еще свидимся, — ответил Михаил Андреевич за всех. — Удачи тебе, альпинист! И новых вершин! Только на этот раз чур не падать!

— Ну что, как себя чувствуешь? — спросила мать, встретив у порога больницы.

— Нормально, — ответил я, вглядываясь в первое, еще не такое теплое апрельское небо.

— Тогда пошли на остановку.

— На остановку? — не понял я.

— А что же, на такси что ли? — буркнула мать, сурово глянув на меня.

Мы прошли через улицу, встали на остановке. Я все это время смотрел на дорогу, с удивлением отмечая то, что поток машин минимальный. Казалось, что автомобилей вообще нет, хотя они, конечно же, были и ехали по своим делам — новенькие красные и синие «жигули», похожие на угрюмых жуков и также жужжащие «запорожцы», парочка «волг», несколько автобусов «Юность». И никаких пафосных иномарок, из которых бьет музыка, сотрясая округу и потроха.

К остановке подъехал белый «ЛАЗ» с красными полосами по борту. Мы забрались внутрь, сели на места. Автобус зарычал и поехал прочь.

Всю дорогу до дома я пялился в окно. Никакой пестрящей из каждого угла назойливой рекламы и баннеров, никаких мониторов с надписями и брендами. Строгость и минимализм, ровные ряды новостроек, да молодые деревца, посаженные вдоль дороги.

И лишь на девятиэтажке, почти на самой крыше, виднелась надпись: «Красный октябрь». И на другой, напротив, «СЛАВА ВЕЛИКОМУ СОВЕТСКОМУ НАРОДУ».

Не сразу я понял, что так притянуло мой взгляд. И лишь когда мы вырулили на другую улицу, сообразил, в чем дело. Теснота. Ее тут нет. В моем городе моего времени она была повсюду. Пробки, потоки, движение, спешка. Тесные рядки машин, текущие узкими колеями вперед, такие же узкие потоки людей, множество людей, бегущих по делам. Все в сотках, все с какими-то стаканчиками с кофе и шаурмой, словно дома нет времени позавтракать, все на бегу, вся жизнь.

Тут же ничего этого не было. Машин мало, люди тоже не ходят — время десять часов, все на работе.

Мы вышли на нужной остановке, двинули к дому. Я шел чуть позади матери, потому что не представлял, куда направляться.

Двор был таким же просторным. По центру стояла детская площадка, на ней сваренная из труб ракета, деревянная песочница, лавочка, на которой сидело два старичка, один клевал носом над газетой, второй держал в руках коробку с домино. У дальней стороны площадки виднелись свежепосаженные саженцы тополей.

Мы подошли к одной из девятиэтажек. Эта была так называемая «брежневка», видимо одна из первых. В доме имелся лифт и мусоропровод. Считай, элитное жилье.

Поднялись мы на седьмой этаж.

Квартира улучшенной планировки.

«Трешка», — понял я, заходя внутрь.

И вновь волна ностальгии захлестнула меня. В зале я увидел диван, парочку кресел, журнальный столик, на котором лежало несколько журналов «Вокруг света». У одной стены располагалась финская стенка, уже не новая, видимо перекупленная у кого-то. За стеклами стенки виднелась хрустальная посуда. Другую стену закрывал ковер. На потолке — люстра каскадом.

— Кушать хочешь? — спросила мать.

Я покачал головой.

— Тогда отдыхай. А я побежала. Отпросилась у Константина Ивановича на обед, чтобы тебя встретить. Теперь возвращаться пора. В холодильнике найдешь что перекусить. Все, пока, до вечера! Я убежала!

И ушла, оставив меня одного в абсолютно незнакомой мне квартире.

Сначала я чувствовал себя словно не своей тарелке. Словно вор какой-то. Потом постепенно обосновался. Осмотрел богатую библиотеку, в основном труды Ленина. Потом зашел в кухню. Не сдержался, заглянул в холодильник. Кастрюля с супом, сковородка с недоеденной яичницей, маленький кусочек «докторской» колбасы, килька, полбанки соленых помидоров.

Потом перешел в комнату. Как оказалась, она была моей, Здесь я остановился надолго, решил изучить ее внимательней, чтобы лучше узнать того, в чьем теле я оказался.

Парень увлекался спортом, ходил в кружок путешественников, о чем говорили множественные вырезки из журнала «Вокруг света» на тематику гор и альпинизма — в основном картинки. На полочке плотными рядками стояли книги, исторические и фантастика. На самой верхней полке лежал самый настоящий ледоруб. Я осторожно взял его, примерился. В руке он лежал уверенно, как влито, из чего я сделал вывод, что он определенно принадлежит парню.

Я вернулся в зал, сел у журнального столика. Начал от нечего делать листать один из журналов «Вокруг света». И на третьей странице остановился. Меня словно прошибло током. Там, на черно-белой зернистой фотографии, была запечатлена гора.

Да не простая, а та самая, которую я увидел в своем видении в больнице. Именно на ней, на самой верхушке, если верить мое сну, был некий свет, который мог отправить меня обратно в мое время.

Судорожно сглотнув подступивший ком, я прочитал заметку.

Я стал убеждать себя, что сон — это всего лишь сон, не более. Но не мог успокоиться и все продолжал смотреть на черно-белый снимок, как зачарованный. Если возможно перемещение в пространстве и времени, если существует переселение душ, то почему не может существовать некоего портала на верхушке горы?

Видение ведь об этом и говорило мне.

Нет, бред какой-то! Точно такой же, как возможность переселения душ…

С трудом заставив себя закрыть журнал, я встал. Принялся ходить из угла в угол, словно тигр в клетке.

Чтобы хоть как-то отвлечься от мыслей, я принялся рассматривать корешки книг на полке. Довольно скоро наткнулся на семейный фотоальбом.

А вот это интересно. Стоит полистать, чтобы быть хоть немного в теме. А то проколюсь на первом же вопросе какого-нибудь соседа или одноклассника.

Я принялся листать страницы, внимательно рассматривая фотокарточки. Черно-белые, блеклые, они хранили в себе теплоту и уют. Пленка дорогая, ее ограниченное количество, поэтому каждый кадр дорог, его на какую-нибудь ерунду не разменяешь. Это мы, поколение нынешнее, быстро обесценили кадр, сфотаешь тридцать кадров на какого-нибудь голубя и доволен. А тут… Все вымерено, оставлено на самое важное.

Вот праздничный стол, за которым сидят гости.

Вот мужчина с черной полоской усов и гитарой в руках что-то поет. Вокруг него сидят девушки и парни, кто-то задумчиво слушает, кто-то подпевает. В углу початая бутылка портвейна, огромная, словно огнетушитель, стыдливо спрятанная под столом.

А вот, кажется, и тот парень, в тело которого я попал. Еще совсем юный, стоит с отцом, на улице, возле кряжистого дуба.

Я пролистал альбом и кое-что обнаружил. Начиная с возраста примерно в десять лет, с фотографий пропадал отец. Ушел из семьи? Умер? Сложно было сказать, а фотографии молчали.

Я закрыл альбом, поставил на место.

Снятые при помощи «Зенита» или, может быть, «Смены», фотографии эти были дороги их владельцам. Аккуратно вставленные в уголочки (не вклеенные прямо на лист, чтобы можно было дарить!), они хранили в себе всю память семьи.

На полке также имелся и мой альбом. Его изучить было также важно. Но сделать этого я не успел.

Едва потянул руку, как услышал шорох. Оглянулся.

Почему-то мне вдруг показалось, что кто-то будет стоять прямо у меня за спиной.

Никого.

Я прислушался. Звуки определенно были, но вот откуда они?

Я вышел в коридор. Услышал, как в подъезде тяжело вздыхает лифт. А потом ручка входной двери неожиданно ожила и дернулась.

Черт! Кто это?!

Ручка вновь дернулась. Кто-то явно хотел попасть ко мне в квартиру. И я понятия не имел кто он.

А потом и вовсе случилось неожиданное — раздался лязг ключей и замок начал крутиться, отпираясь и впуская в мое убежище незнакомца.