Альпинист. Книга 1

Глава 23 Грязь

Помню, в детстве мы с братом как-то нашли спички и решили поджечь вату. Нам почему-то казалось, что она будет гореть медленно, красиво и таять, потому что похожа на снег и такая же мягкая. Но оказалось, что вата горит быстро и нифига не тает. Вспыхивает и сгорает за считанные секунды. А если при этом еще и на одежду падает, то прикипает к ней и горит еще лучше. И не закричать при этом практически невозможно. Но кричать нельзя, потому что в соседней комнате мать.

А еще помню, как разбили мы со школьным другом Васькой Елякиным хрустальную вазу. Она была большой, массивной, из толстого стекла. Но разбилась на удивление легко, едва прикоснувшись пола.

И в обоих этих случаях нужно было обладать холодным разумом, чтобы выдержать допрос матери. Кто поджег вату? Кто разбил хрусталь? Кому пришло это в голову?

Молчать, взгляд не прятать, виновато голову не опускать, на вопросы отвечать смело, даже чуть дерзко, не мямлить. При известной сноровке можно было даже отвести от себя беду.

Кто поджег вату? Она сама. Как это — сама? Сквозняком со стола сдуло — и к розетке. А там что-то щелкнуло, замкнуло, затрещало и искры пошли. Мы хотели потушить, а она к штанине прилипла. Ты же папе давно говорила розетку починить, а он все не чинил.

А хрусталь кто разбил? Барсик. Прыгнул за мухой и задел. Не успели подхватить. Игрался кот, что с него взять?

А мать сердцем видит, насквозь. И взгляд ее при каждом ответе становится все острей, словно проверяя — врешь?

Впрочем, иногда прокатывало и мы миновали наказания.

Но даже при такой богатой школе вранья, я понимал, что сейчас будет сложно. Очень сложно.

Шагающий чуть впереди своих солдат комендант был худ, сутул и походил на фашиста, каких обычно шаблонно показывают в фильмах — такой пытает главного героя и злобно хихикает при этом, явно получая удовольствие. Этот тоже хихикал, скаля желтые мелкие зубы.

— В лагере произошло неприятное событие, — начал Молодов, но комендант его остановил жестом руки.

Сказал:

— Кто-то из вас сегодня отправиться с нами. Вы нарушили закон. А это должно караться.

И вдруг пронзительным фальцетом закричал:

— Вы в тюрьму у меня сядете!

— Мне кажется, вы перегибаете палку, — произнес Молодов, пытаясь успокоить того.

— Поверьте мне, не перегибаю. С этими уголовниками только так и нужно.

— Перестаньте их так называть! И вообще в мое лагере попрошу так не выражаться…

— Это не ваш лагерь, товарищ Молодов, вы тут — простой тренер. И, согласно правилам, подчиняться должны режиму. А объектовый режим — это я. Так что не надо тут хвост расправлять. Понимаю, что хотите уголовников своих защитить. Но не нужно. Я десять лет в малолетке конвойным служил. Эти сволочи только кажутся на вид такими добренькими, а понадобиться — глотку вам перегрызут. И это я не в переносном смысле. Действительно перегрызут.

— Ребята! — сказал Молодов, поняв, что нужно брать ситуацию в свои руки, иначе все повернется в не самую лучшую сторону. — Ситуация и вправду не самая хорошая. Кто-то измазал грязью постового, но мне кажется, что произошло недопонимание.

— Вы слишком мягко все преподносите, — сквозь зубы процедил комендант. — Измарал грязью — это вы неправильно выразились. Напал на постового при исполнении, попытался забрать оружие, покусился на его жизнь. Вот это правильней. Со всеми вытекающими отсюда последствиями и статьями уголовного кодекса РСФСР.

Я хотел воскликнуть, что это все выдумки, никто не хотел отбирать у него оружие, но быстро сообразил, что это такая уловка. Володька с Генкой тоже молчали, хотя по их виду я понимал, что и они хотят возмутиться таким поворотом событий.

— Я думаю, не все так категорично, как вы говорите… — начал Молодов.

Но комендант его перебил.

— Вы, товарищ Молодов, своими делами занимайтесь, которые вам партия поручила. А мы будем своими. Нападение на постового — это не шутки. За такое срок светит. И нам сейчас предстоит выяснить, кто это сделал.

— А с чего вы решили, что это вообще мои ученики? — вдруг переменился Молодов.

Голос его зазвенел сталью, а сам он стал словно весь вырубленный из камня. Слова коменданта его явно задели.

— Это они, вне всякого сомнения.

— Еще раз повторю вопрос, — отчеканил тренер. — С чего вы решили, что это мои ученики? Вы их видели? Где доказательства?

— Солдат не успел увидеть их лица, — после паузы ответил комендант с явной неохотой. — Но он обратил внимание, что нападавшие — а их было несколько, — побежали в сторону лагеря.

— И из этого вы делаете вывод, что это мои ученики? А если бы они побежали в сторону коровника, то вы предположили бы, что это были доярки?

По рядам учеников прокатился сдавленный смех.

Комендант злобно зыркнул на Молодова. Прошипел:

— Прекратите ломать комедию!

— Я не ломаю. Я лишь говорю вам, что ваши подозрения весьма условны. Солдат не видел ничего, а вы уже строите догадки, что это мои ученики.

— Товарищ Молодов, у меня есть способ доказать вам мою правоту, — вдруг переменившись в лице, произнес комендант.

Он загадочно улыбнулся.

— Солдат видел одежду убегавшись? — спросил Молодов.

— Видел, — кивнул комендант. — Но по ней нет смысла искать, эти подонки уже скорее всего переоделись. Только вот одну деталь они точно не учли.

Комендант вновь ухмыльнулся, еще шире. И глянул на учеников. Стало неприятно — будто лицо облизнула болотная змея.

— Какую деталь?

— Ботинки.

— Солдат запомнил ботинки? — не понял Молодов. — Это сомнительная примета, они у всех нас одинаковые.

— Нет, — ответил комендант, причем протянул слово, словно пропел «не-ее-т».

— А что же?

Комендант долго не отвечал, выдерживая театральную паузу, заставляя всех понервничать. А потом, с долей превосходства ответил:

— Грязь.

— Что — грязь? — спросил Молодов, явно не понимая, что это значит.

— Твои ученики измазали грязью моего бойца. Но готов биться об заклад, что они не знают одного. Местность у нас интересная, почва тоже. По западной части, там, где холм и где второй лагерь стоит, глинистый пласт проходит совсем близко от поверхности. И грязь там не такая, как у тебя в лагере, товарищ Молодов. Она с рыжинкой. Словно ржавчина. А у тебя грязь черноватая или серая, это потому, что вид почвы другой — к тебе в лагерь грузовиками завозили другую почву, чтобы стенки твои ставить и крепить. Понимаешь к чему я веду? Олухи твои переодеться то успели. А вот ботинки от грязи едва ли отмыли. Вот их мы сейчас и проверим.

Это был провал.

Комендант, въедливая крыса, был спецом своего дела, знал какие хитрости применить. И сейчас одной из таких пользовался.

Глянуть на свои ноги было первым желанием, но я сдержался — так можно выдать себя. И только когда многие из ребят и даже Молодов просто из чистого любопытства принялись коситься на носки своих ботинок я тоже опустил взгляд.

В грязи!

Самый кончик левого ботинка замаран в этой самой рыжей глине, чтоб ей пусто было! Естественным желанием было тут же эту грязь и очистить. И многие ребята даже начали шоркать ногами, хотя грязи там никакой не было.

— Прекратить! — тут же рявкнул комендант. — Кто еще хоть ногой пошевелит сразу будет автоматически зачислен в обвиняемые.

Все тут же замерли.

— Выставите праву ногу вперед!

Все повиновались.

Комендант принялся идти вдоль ряда, останавливаясь на каждом. Причем смотрел сначала не на обувь, а в глаза.

Первым из нашей компании, кто шел, был Володька. Потом, человека через три, я. После меня, через пять ребят — Генка.

И комендант неумолимо приближался к нам, изучая каждого.

— Так, ты, — он подошел к Володьке и даже в глаза не заглянул — сразу ткнул пальцем и приказал: — Выйти из строя.

Я осторожно глянул на ботинки парня. Они были в грязи, той самой, ржавой. Твою мать! Нужно было что-то срочно придумывать.

Кончик носка, в отличие от володькиного, был измаран чуть-чуть, мне повезло. Но даже это пятнышко видно. Меня вычислят сразу же. Как его убрать?

Подсказало озарение, которое появилось вдруг. Почему-то вспоминалась игра «ножички», в которую мы в юности с азартом играли.

Тогда почти у каждого пацана во дворе был в кармане ножик. Простой, купленный в хозяйственном магазине за копейки, но обладал практически магической силой. А рассказанная история хозяина оружия, о том, что именно этим ножом убили медведя на охоте или Пашку Косого на пьянке, — в зависимости от фантазии рассказчика, — только добавляло ножу крутости.

Как только сходил снег во дворе и солнце уже застенчиво начинало греть, толпа пацанов собиралась на небольшой площадке чтобы посоревноваться в меткости.

Правила игры простые. На земле чертился большой круг, который делили на количество участников — каждому доставался его кусок надела. Необходимо было, держа за лезвие нож, кидать его в чужое поле. Воткнулся — отхватывай себе завоёванную часть.

И чем больше ты забирал земли, тем больше нужно было показывать мастерства в метании, так как участки становились совсем маленькими и узкими и в них нужно было попасть.

Именно этот момент мне и вспомнился сейчас — точно вымеренный бросок в землю. Я глянул на свой ботинок. Закрыл один глаз для более точно прицела.

И едва слышно плюнул на кончик ботинка.

Плевок оказался прицельным, попал точно на пятно. Пришлось стиснуть челюсти, чтобы не закричать от радости. Но нужно держать себя в руках. К тому же комендант уже совсем близко.

Сделав глубокий вдох, я чуть подогнул ногу и несколько раз оттер кончик ботинка о заднюю часть штанины. Тут же поставил ногу на место. Пятна практически не было. Оттерлось.

И меня почти даже не заметили. Почти…

Я поднял взгляд и увидел удивленное лицо Молодова. Он все прекрасно видел, как я воровато плюю и оттираю грязь. Видел, пучил от удивления глаза… но молчал. И даже отвернулся в сторону, хотя щеки его и горели при этом красным.

Мои щеки тоже вспыхнули, мне стало стыдно за свое поведение. Но иначе поступить я не мог.

— Ты… — к моему соседу вплотную подошел комендант, неожиданно, что вздрогнул даже я.

— Что? — спросил тот, глядя на коменданта.

— Чего глаза бегают? И уши красные? Тоже с ним был? — он кивнул в сторону Володьки.

— Я…

— Не надо оправдываться, по поводкам вижу, что натворил что-то. Говори, пока не поздно. А не то срок тебе впаяю. Живо говори, почему смутился так.

— Просто гороховая каша…

— Что — каша? — не понял комендант.

— С детства ее не переношу. А нас сегодня кормили в обед. Живот крутит. Вот и сейчас… Извините, воздух подпортил.

Несколько человек сдавленно засмеялись.

Это признание про гороховую кашу сбило с толку коменданта. Он растеряно зыркнул на моего соседа, поспешно отошел в сторону, словно тот был прокаженным, даже толком не взглянув тому на ботинки.

И приблизился ко мне.

От коменданта пахло кислятиной, а едва он открыл рот, как меня обдало тошнотворной вонью гнилых зубов. Пришлось держаться, чтобы сморщиться.

— Почему ботинки мокрые? — спросил он, глянув на мою обувь. — Затирал грязь?

— Нет, вода попала, когда руки мыл, — тут же соврал я.

— А ну покажи руки!

Я показал.

— Ни черта они у тебя не чистые. Пыльные все и потные. Врешь мне! Не мыл руки. А от ботинок оттирал. А ну живо сними обувку и покажи подошву. Там точно глина будет.

— Мне кажется, вы перегибаете, — подключился Молодов, понимая. Что сейчас меня сцапают. — Что же мы будем всех разувать?

— Понадобиться — будем, — жестко ответил комендант. И глянул на меня. — Живо снимай!

Я не спешил выполнять его приказ — понимал, что это будет провал. Но и игнорировать его бесконечно долго тоже не получится.

— Снимай! — уже орал комендант.

Еще чуть-чуть и он бы накинулся на меня с кулаками и сам стащил обувь, причем не развязывая шнурков.

— Что тут происходит? — раздался вдруг знакомый голос.

Я не знал как на него реагировать — то ли радоваться, то ли готовиться к еще более печальному развитию событий. Потому что голос принадлежал Кайрату Айдыновичу.

— Я спрашиваю, что тут происходит? — Кайрат Айдынович выскочил из-за угла лагерного корпуса. — Почему дети не занимаются? Что за строй тут выставили? Почему бездельничаете?

Молодов, поняв, что сейчас будет эпичная битва змеи жабы, кивнул на коменданта:

— Вот, товарищи пришли. Ботинки смотрят.

— Какие еще ботинки? Что вы делаете в лагере? — подскочил к коменданту Кайрат Айдынович. — Вы должны периметр охранять!

— Кто-то из ваших учеников напал на моего солдата. Попытались избить, оружие отобрать. Грязью вот измазали. Это преступление…

— Это не преступление, — перебил его Кайрат Айдынович. — А разгильдяйство. И разгильдяйство ваше. Что у вас за солдат такой, что на него может какой-то простой пацан напасть? А если завтра настоящий враг нападет на лагерь? С оружием, с боевым опытом, с подготовкой соответствующей? Сможет от него защитить этот ваш, с позволения сказать, солдат? Думаю, нет. А вы тут не овощную базу охраняете. Это стратегический объект. И это полностью ваше упущение. Очень большое упущение. Преступное упущение.

От последней фразы комендант растерялся окончательно. Но Кайрат Айдынович и не думал заканчивать. Он говорил словно бы сам с собой, рассуждая вслух.

— А если задуматься? Стратегически важный объект защищают люди, которые абсолютно ничего не могут, даже отпор дать пацанам. Почему? Потому что нет подготовки соответствующей. А почему ее нет? А это уже другой вопрос. Может быть, потому что начальник у них такой, не опытный. Но вы же ведь не такой. Опыт у вас имеется. И огромный опыт. Тогда что такое? Намеренное вредительство? А вот это уже попахивает очень плохими делами. Намеренное попустительство. Диверсия. Саботаж против власти.

— Да я… — задыхаясь от нахлынувших чувств, начал комендант.

— Молчите. А то еще на какую-нибудь себе статью наговорите.

— На какую еще статью?

— Это суд будет решать.

— Какой еще суд?

— Вы сюда что, пришли вопросы задавать? Или поболтать со мной от нечего делать?

— Нет.

— Ну вот и хорошо, тогда идите и работайте. А не то мы сейчас будем вопросы задавать. И очень неудобные вопросы.

— А этот? — он кивнул на Володьку.

— А что с ним не так?

— У него ботинки в грязи! — вдруг взорвался комендант.

— Да, действительно не порядок. Товарищ Молодов назначит ему наряд на кухне вне очереди. Исправим бойца, ботинки будут блестеть как у кота, к-хм… глаза.

— А как же солдат, которого грязью?

— Ничего страшного — махнул рукой Кайрат Айдынович. — Отмоется.

И добавил жутким низким тоном:

— Гораздо страшней, когда честь измарана. Ее просто так не очистишь.

Это произвело эффект, комендант встрепенулся, кадык его начал судорожно подниматься и опадать. Он долго смотрел на Кайрата Айдыновича, потом на пятках развернулся и быстрыми шагами двинул прочь. Солдаты как маленькие цыплята за курочкой последовали за ним.

Мы проводили их взглядом, еще не веря в свое счастье. Неужели пронесло?

— Все свободны, — крикнул Кайрат Айдынович. — Кроме тебя.

И зыркнул на меня.

Толпа стала расходиться, и мы некоторое время ждали, пока вокруг нас разбредутся люди. Потом Кайрат Айдынович совсем тихо произнес:

— Если ты думаешь, что я тебя защищаю — то ты сильно ошибаешься. Я слежу за тобой. Пристально слежу. Знаю, что ты какой-то с секретом хитрец. Это еще по больнице было видно. То, что не сумасшедший понятно. Это было бы для тебя самым легким способом откосить. Тут что-то другое. И я обязательно это выясню.

Он посмотрел на меня и прошипел:

— Учти — что бы ты не делал, пока это не касается других, это твое дело. Хочешь в самоволку ходить — ходи. Но если из-за этого будут под удар попадаться другие парни — не поздоровиться и тебе. Я слежу за тобой.

И он пошел прочь.

Теперь только стала понятная истинная причина, по которой Кайрат Айдынович отбил нас от коменданта — он не хотел отдавать Володьку, действительно ценного кадра, которому точно светило попасть если не в конечную группу, то во второй отбор. А отбивать нужно его было со всеми. Полумер тут не получится. Поэтому Кайрат Айдынович вступился за нас.

Но радоваться благоприятному развитию сегодняшних событий было рано. День еще не кончился, а впереди ожидалось самое гадкое — встреча с Костаревым.

Чутье подсказывало — это приведет к чему-то такому, что навсегда изменит мою жизнь. Как оказалось, так оно и случилось.