Анархия. Начало

Глава 42

Линкольн

(Парень на байке)

— Да? — отвечаю я на звонок Шейлы. Кейс по-прежнему играет в свою игру в углу комнаты. Звуковые эффекты от игры сводят меня с ума, и если я услышу еще хоть одну песню Social Distortion из сраного музыкального автомата, то кого-нибудь убью.

— У нас проблема.

— Подожди. Кейс! — кричу я. Затем поворачиваюсь к Маку, который моет посуду неподалеку. — Выключи эту херню. Кейс! Подойди сюда и послушай, Шейла звонит.

При обычных обстоятельствах я бы сам выслушал Шейлу, но мне нужно, чтобы Кейс отвлекся. Но он не может остановиться. Это нехорошо. Мы не можем исправить прошлое. Все, что нам остается — двигаться вперед.

Кейс ударяет кулаком по экрану игрового автомата, когда звуковой эффект оповещает о смерти пиксельного персонажа, а затем поворачивается ко мне:

— Что?

Я кладу телефон на барную стойку и включаю громкую связь.

— Продолжай, Шейла.

— Молли поехала в психиатрическую больницу.

— Что? — произносим мы с Кейсом одновременно.

— За каким хреном ей понадобилось ехать туда? После стольких лет? — спрашиваю я.

— Сначала я проследила за ее машиной до «Корпорации Блю». Могу лишь предположить, что старик дал ей пищу для размышлений. Она въехала на парковку психиатрической больницы пятьдесят три минуты назад.

— Она все еще там?

— Нет, она только что вернулась в свою машину. Но еще не завела ее. Она просто сидит там.

— Он сказал ей.

— Ты не знаешь этого наверняка, — говорит Кейс.

— Да ладно, Кейс. Она не была там столько лет, и вдруг именно сегодня у нее появилась срочная необходимость поговорить с матерью? Шейла, ты уже получила визуальное изображение Аттикуса?

— Нет. За дверью камеры с закрытой системой видеонаблюдения. Ему нужно оказаться перед одной из тех, которые подключены к интернету. Молли по-прежнему сидит в своей машине. Возможно, Аттикус сказал ей что-то, что не должен был.

— Блядь.

— Позвони ей, — говорит Кейс.

— И что я ей скажу? — Я опускаю руки. — Извини, но вся твоя жизнь — ложь, и это знают все вокруг, кроме тебя?

Кейс пожимает плечами.

— Я не знаю. Но если бы девушка, которую я люблю, только что узнала всю правду о своей жизни, я бы позвонил ей и сказал все самые милые вещи, которые смогли бы заставить ее улыбнуться. — Он отворачивается от меня и идет обратно к своему игровому автомату.

— Следи за ней, Шейла. Весь этот день идет наперекосяк. Все идет не по плану.

— Ты должен позвонить ей. Она просто сидит в своей машине. По крайней мере, ты должен отправить ее домой, подальше от этого жуткого здания. Я позвоню Томасу и введу его в курс дела.

Звонок завершается, и я печально вздыхаю. С того момента, как я оставил Молли сегодня, все пошло не так.

Звуковые эффекты игрового автомата возобновляются, и музыкальный автомат снова оживает. Я беру свой телефон, встаю и выхожу оттуда. Не могу больше выносить весь этот шум.

Прислоняюсь к зданию и, опустив голову, думаю о Молли. Очень вероятно, что Аттикус начал говорить. Я должен позвонить ей, чтобы, как минимум, выяснить, что ей известно. Возможно, он сказал ей что-то полезное?

Я выбираю ее контакт в телефоне и слушаю гудки. Уже собираюсь сбросить звонок на четвертом гудке, когда она берет трубку.

— Алло? — Ее голос звучит печально и одиноко.

— Привет, девчонка с пушкой, — улыбаюсь я, когда произношу слова.

— Привет, Линкольн.

— Ты в порядке?

— Эм... — произносит она нерешительно.

— Я просто думал о тебе. Хотел проверить и узнать, как проходит твой день.

— Ну… — Она снова замолкает.

Ага, Аттикус, определенно, что-то ей рассказал. Мой телефон вибрирует, сигнализируя о том, что Шейла установила видеосвязь, и когда я его открываю, вижу Молли в ее рабочем автомобиле через камеру, вмонтированную в зеркало заднего вида. Она плачет. Слезы ручьем текут по ее лицу.

— Молли? — зову я.

— Извини, — говорит она, убирая телефон в сторону, чтобы я не мог слышать, как она, задыхаясь, всхлипывает. Она вытирает лицо тыльной стороной ладони, и я внезапно чувствую, как будто переношусь назад во времени. В то время, когда она была такой маленькой, что едва доставала мне до пояса.

Ей было пять, а мне было двенадцать, и мы только что впервые узнали друг друга. Я знал, кем была Омега. Томас прошел через нескольких к тому времени. У Кейса тоже была своя. Но я был последним из нас, мальчиков, кто получил свою.

Я вошел в комнату для испытаний чертовски злой. Я был готов забить свою Омегу до смерти, как это сделал Томас. Я поклялся, что никому никогда не позволю иметь такой контроль надо мной. Никогда.

Я закипал от злости, когда вошел в эту комнату. В одно мгновение я был готов взорваться от злости, как вдруг…

— Когда я впервые увидел тебя, ты стояла около окна. На тебе было оранжевое платье. Сверху полностью оранжевое, а юбка с маленькими оранжевыми цветочками, и оно свисало до самого пола.

— Что? — спрашивает Молли на другом конце линии.

— И твои волосы были гораздо светлее тогда. Они были длинные, кончики почти доставали до талии. И ты была такая чертовски маленькая, Молли.

Она всхлипывает в трубку.

— Я тоже тебя помню. Я была так напугана.

— Я был зол.

— Я думала, ты убьешь меня. Они сказали, что ты будешь пытаться.

Господи. Они ей так сказали?

— Томас сказал, что у меня будет всего один шанс оборвать связь с Омегой, и это будет во время первой встречи. Так что я собирался убить тебя. Но знаешь что?

— Что? — переспрашивает она шепотом.

— Ты отвернулась от окна, и свет, Молли, свет от заката, на который ты смотрела, последовал за тобой. По крайней мере, я так думал. Когда ты стояла ко мне спиной, твой силуэт обрамляло оранжевое сияние из-за гор, а затем ты повернулась. И ты была тем светом. Он исходил от тебя, Молли.

— Он даже не дал мне имени, Линкольн.

Блядь. Аттикус все-таки рассказал ей. И эти несколько слов говорят обо всем. Эти несколько слов — список всей той правды, которую она никогда не захочет узнать. Они гласят: «Он никогда меня не любил». Они гласят: «Я была лишь лабораторной крысой». Они гласят: «Что такого я ему сделала?».

— Я дал тебе имя, Моллз. Я дал тебе имя. Ты помнишь, что ты сказала, когда повернулась и стала моим светом?

Я вижу на экране, как она кивает, но снова плачет.

— Я подошел к тебе, и ты сказала…

— Я твоя, — говорит она сквозь всхлип.

— А потом я сказал…

— Ты моя. — Она начинает плакать сильнее. Слезы текут ручьями по ее лицу, и она закрывает свой рот рукой, чтобы заглушить рыдание.

— Я действительно имел это ввиду, — говорю я.

— Я тоже, — отвечает она.

— Мне он не нужен.

— Я знаю. Но было бы неплохо иметь то, что дети гарантировано получают с рождения.

— Да, — говорю я. — Я знаю. Но мы счастливее, чем те дети. Потому что мы есть друг у друга.

Она снова плачет, и я даю ей возможность выплакаться. Я просто говорю:

— Тише, Молли. Тише, у нас все хорошо. Мы в порядке.

Через несколько минут она успокаивается, закрывает глаза и откидывает голову назад.

— Ты все еще хочешь поужинать со мной сегодня вечером?

— Это единственная часть сегодняшнего дня, которая по-настоящему имеет для меня значение.

Молли открывает глаза и заводит двигатель.

— Я еду домой.

— Я заеду за тобой через час. Не одевайся слишком по вечернему. Сегодня никаких нарядов.

— Я больше не хочу быть детективом, Линкольн. Я не хочу больше разгадывать головоломки.

— Тебе не нужно быть никем, кроме как моей, девчонка с пушкой.

— Ты поговоришь со мной, пока я еду?

— Я никуда не собираюсь. Ты застряла со мной навсегда, помнишь? Равные и противоположные во всем.

— Потому что нам так нравится, да?

— И никак иначе, Молли. Я скорее умру, чем откажусь от твоей власти надо мной. Мы существуем лишь как пара.

Мы практически молчим всю дорогу, пока она едет до дома. Шейла разделяет экран моего телефона пополам и показывает мне ее путь в приложении для отслеживания, и, когда Молли добирается до своей подъездной дорожки, я чувствую нахлынувшее облегчение.

— Зайди внутрь и осмотрись. Я должен убедиться, что ты дома в безопасности, прежде чем положу трубку.

— Хорошо, — выдыхает она, закрывая машину. Я теряю картинку видео после этого, но слышу, как она идет в дом и звон ключей, когда она открывает дверь.

— Какого… — удивленно говорит она.

Я просто улыбаюсь.

— Что ты натворил, парень на байке?

Ее смех наполняет мое сердце радостью.

— Недостаточно, Молли. Абсолютно недостаточно.

— Сколько здесь пакетов? — спрашивает она.

Шуршит бумага. Я представляю себе ее гостиную в том виде, в котором оставил ее несколько часов тому назад. Тридцать розовых пакетов со сверкающей упаковочной бумагой, торчащей из них, расставленные по всем свободным поверхностям, которые я смог найти.

— Всего лишь тридцать. Я должен тебе еще триста тридцать пять. По одному за каждую ночь, которую мы проведем в постели вместе за год.

Она начинает смеяться.

— О, мой Бог! Что…

— Я же сказал тебе, девчонка с пушкой, если ты станешь моей, я буду наряжать тебя в самое красивое нижнее белье каждую ночь. Ты моя, Молли. И каждую ночь, когда ты будешь класть свою голову на подушку рядом с моей, ты будешь помнить об этом.

— Я никогда не смогу забыть, Линкольн.

— Нет, — говорю я. — Потому что я тебе не позволю.

— Я люблю тебя.

— Я полюбил тебя в тот момент, когда ты осветила мою жизнь, Молли. А теперь открой все подарки, и увидимся через час.

Мы прощаемся после этого, и я как раз собираюсь войти внутрь, когда Томас подъезжает на лимузине. Он даже не дожидается, когда водитель откроет ему дверь, выпрыгивает сам, бросает на меня взгляд, указывает на бар и затем исчезает внутри.

Один час. Я действительно это имею в виду. И если у Томаса другие планы, то он может идти нахер.

Я подумываю о том, чтобы свалить из бизнеса суперзлодейских дел.