Анатомия ада

Символ или реальность?

Исполнителями адских казней во многих ранних христианских видениях (например, в «Хождении Богородицы по мукам» или «Видении апостола Павла») выступали грозные ангелы. Другие тексты (как апокрифическое «Евангелие Варфоломея», созданное около III в. н.э.) говорили о лютых бесах. В Средние века роль палачей прочно закрепилась за прислужниками сатаны, которых описывали визионеры и изображали иконописцы. И все же, хотя в русской иконографии с XVII в. образы демонов-мучителей стали вездесущими (бесы карают грешников на изображениях Страшного суда и в отдельных циклах мук), православным богословам сама идея о «палаческой» функции демонов казалась очень неоднозначной. Если в земной жизни бесы могут искушать людей, то после Страшного суда они будут повержены в геенну и навеки станут ее бессильными узниками, как и все осужденные грешники. Назидательные рассказы о бесах-палачах плохо вписывались в эту картину.

Для части ученых клириков и на Западе, и на Руси образы загробных темниц и пыток были иносказанием — единственным способом донести до сознания человека суть загробного воздаяния, которое невозможно вообразить и описать словами; переводом неисповедимого опыта на язык «телесных обра

1 Американский историк Питер Браун показывает, насколько в поздней Античности и раннем Средневековье образ посмертного правосудия и формы церковного искупления грехов, созданные в романизированных частях Европы, отличаются от загробного мира в представлениях ирландских монахов. Эта разница связана в том числе с тем, что в романском мире власть Судии представлялась по модели всесильной императорской власти, а в кельтской Ирландии, с ее раздробленностью, никогда не было такого политического и юридического опыта. В ранних ирландских видениях почти не фигурирует сам Судия, ангелы не носят придворных одежд и не похожи на дворцовых чиновников, а демоны, предъявляющие душе обвинение, - на таможенников-мытарей. См.: Brown P. Vers la naissance du Purgatoire. Amnistie et penitence dans le christianisme occidental de l’Antiquite tardive au Haut Moyen Age //Annales. Histoire, Sciences Sociales. 1997. Nq 6.

18

зов» (или «неподобных подобий», как писал в V-VI вв. Псевдо-Дионисий Арео- пагит). Остальные (и таких было большинство), вероятно, воспринимали описания мук преисподней как «окно» в мир иной — буквальное отражение того, что творится на том свете и ожидает там души умерших1. Все средневековые тексты, говорящие о муках ада и демонах-палачах колеблются между этими полюсами: объективным «репортажем» и символическим иносказанием.

Массовое появление лемонов-мучителей в русской иконографии XVII в. не вызвало резкой отповеди ни клириков, ни светских авторов. Однако переводные тексты, в которых фигурировали инфернальные монстры, несколько раз подвергались критике. Так, знаменитый монах-богослов Максим Грек, комментируя популярный в Европе сборник «Луцидариус», переведенный с немецкого в XVI в., осудил фрагмент, в котором речь шла об адских драконах и червях2. Он утверждал, что Писание ничего не говорит о таких созданиях, не упомянув правда евангельские слова о грешниках в геенне, «идеже червь ихъ не оумирает» (Мк. 9:48). Точно так же поступили в 1627 г. московские цензоры Илья и Иван Наседка, обличавшие «Евангелие учительное» украинского книжника Кирилла Транквиллиона-Ставровецкого. Кирилл подробно, как это часто происходило в католических видениях мира иного, описывал грозных адских монстров. Московские критики жестко осудили его рассказ: «И все то сопротивно богословцеме пишете, глаголюше, яко ничтоже греш- никоме около себе видети, ниже червя грызушаго непрестанно»3. Упомянутый в Евангелии червь, если и существует, то остается невидимым, а страдания грешных душ никак не связаны с бесами.

Самая острая полемика с «Евангелием Учительным» приходится на середину XVII в. (между 1649 и 1666 гг.), когда в Москве был составлен новый обличительный текст — «Свиток укоризненный Кириллу Транквиллиону- Ставровецкому»4. Его автор пространно цитировал «еретический» трактат и подвергал разгромной критике все описания геенны. По словам украинского богослова, в преисподней нечестивцев ждет Вельзевул, «всякой твары страшнейший, брыдкий и лютейший», и Левиафан, «велио рыба» огненного моря, огромный, как гора или как тысяча гор. Левиафан изрыгает из пасти громы и огонь, из его ушей идет дым, а из ноздрей вырываются «сапаня» (вздохи), которые раздувают адский огонь (похожие описания адского «мужа» можно

1 О границе между «реалистическим» и «символическим» толкованием видений мира иного на средневековом Западе см.: Майзульс М.Р. Реальность символа и символ реальности в визионерском опыте Средневековья // Одиссей: Человек в истории. 2009. М., 2010.

2 Сочинения преподобного Максима Грека, изданные при Казанской духовной академии. 2-е изд. Казань, 1897. Ч. 3. С. 187.

3 Опарина Т.А. Иван Наседка и полемическое богословие киевской митрополии. Новосибирск, 1998. С. 374.

4 Там же. С. 394-396.

19

встретить, например, в хорошо известной на Руси «Повести о видении Козьмы игумена»). Оба монстра, Вельзевул и Левиафан, умножают муки грешников. Процитировав эти фрагменты, русский книжник саркастично пожалел их автора: «плача, брелил Кирил...»1. В ироничной полемике, которая занимает много страниц рукописи, автор «Свитка» утвержлал, что демоны не могут быть палачами.

«Како Кирил сатану во огни царствовати глаголет, а не мучитися ... Аукавии само бо погибши и связани во ад и огню предании на вечное мучение. Како другим умножати будут муки и мучители грешником быти и геенною владети?»; «А еже бури зелиые и ветры и молнии и громы страшные от шатанов пускаются, но и град велии огненный тамо, рече, биющъ грешники, яко млатом. Сего от святых богословцев никто же рече, ниже помысли, точию треокаянный Кирилл Транквилион»

«Свиток укоризненный Кириллу Транквиллиону-Ставровецкому»2.

Представление о бесах-мучителях всякий раз осуждалось как что-то чуж- лое православию и еретическое. Олнако лемоны-истязатели задолго до этого фигурировали во многих житиях и визионерских текстах, переведенных или написанных на Руси (например, в Волоколамском патерике)3, и активно действовали в различных сюжетах иконографии. Идея, что все описания ада как камеры пыток — это лишь иносказание, в средневековой Руси была достоянием узкого круга богословов, и вряд ли могла господствовать.

Интересно, что некоторые иконописцы конца XVII в. проигнорировали (скорее всего, просто не зная об их существовании) все обличительные пассажи ученых книжников. Словно вступая в спор с автором «Свитка укоризненного», создатели иконы «Страшный суд» из музея-заповедника «Александровская слобода» изобразили десятки звероподобных бесов и монстров разных цветов. Композиция иконы явно копирует западные образцы и далеко отходит от византийской и древнерусской иконографии4.

1 Кирилл Транквиллион-Ставровецкий. Евангелие Учительное. Рохманов, 1619. Л. 24; Опарина Т. А. Указ. соч. С. 409. Ср.: Himka J.-P. Last Judgment Iconography in the Carpathians. Toronto; Buffalo; L., 2009.

2 Опарина T.A. Указ. соч. С. 406-410.

3 Древнерусские патерики. Киево-Печерский патерик. Волоколамский патерик / Полг. к печ. А.А. Ольшевской, С.Н. Травникова. М., 1999. С. 97.

4 Построение и образы александровской иконы уникальны в иконографии XVII-XV1II вв. Композиция разворачивается не вертикально, а горизонтально, на ней отсутствуют огненная река или змей мытарств и другие традиционные образы и сюжеты (Бочаров Г.Н., Выголов В.П. Александрова Слобода. М., 1970. С. 17; Цодикович В.К. Семантика иконографии Страшного суда в русском искусстве XV-XVI вв. Ульяновск, 1995. С. 16, 17). Тем не менее, аналогичные фигуры бесов можно увидеть в нижнем регистре иконы «Страшный суд» первой четверти XVIII в. из Частного музея русской иконы (Инв. № ЧМ-182).

20

4.Адский монстр с головой, похожей на череп, и змеиным хвостом сметает грешников огненной метлой — они падают в иентр преисподней, где восседает сатана.

Фрагмент иконы «Страшный сул», коней XVII — начало XVIII в.

Лемон с коровьей головой и его собрат с головой в виде зубастого черепа хлещут грешников вениками из множества прутьев. Ниже нечестивцев пожирает монстр, похожий на слона с огромными клыками и когтями. Бес с бараньей головой стреляет огнем из пищали. Чудовище, чье шерстистое тело переходит в змеиный хвост, сметает грешников огненной метлой; демон с крыльями летучей мыши поддевает их на вилы; змееобразные птицы впиваются им в головы и т.п. Справа с поднятыми руками изображен огромный торжествующий монстр-сатана, из живота которого, как из сумки кенгуру, по плечи торчит фигура с оскаленной пастью, огромными ушами и хохлом. Многие изображения сопровождаются текстом. Так, среди прочих грешников представлен человек, которого хватают за руки три монстра,

21

а снизу пытается поглотить зубастый «слон» с бараньими рогами. Надпись гласит; «Гордымъ надменным и возносящимся от тех лютех зверообразных бесов свирепое влечение и жестокое биение». А по правому полю иконы идет описание, схожее с демоническими «картинами» Кирилла Транквиллиона: «Сеи лютый левъ преклятыи змии несытый китъ душепагубныи Сатана гордый Велиаръ от оустъ его исходить пламень огня. От шуей его исходит дым смрадный яко от пещи великия и мраком покрываетъ всю страну огненную. Из ноздрей его исходятъ ветры, которые раздуваютъ огнь геенски и мучение грешныхъ, которые без покаяния оумирают. И по смерти тамо лиаволы от- ведутъ ихъ и при таковомъ страхованию муки терпети булутъ вечно на души и теле, противу всякаго греха и мучение будетъ».

Александровская икона была написана для царевны-инокини Марфы, сестры Петра I, и хранилась в монастыре: вряд ли помещенный на ней текст вызывал у духовенства однозначное отторжение. В XVII в. мысль о том, что в аду грешников будут истязать демоны, казалась очевидной и иконописцам, и заказчикам, и зрителям икон.