Ангел на мосту

ЦЕЛОМУДРЕННАЯ КЛАРИССА

Шла погрузка на вечерний паром, отбывающий в Вайньярд Хейвен. Скоро раздастся свисток, и овцы отделятся от коз — так про себя называл Бакстер коренных жителей острова и праздных туристов, шатающихся по улицам Фалмута. Его машина стояла возле верфи среди других таких же машин, ожидающих парома на остров. Бакстер сидел на переднем бампере и курил. Суета и гомон, царившие в этом маленьком порту, казалось, говорили о том, что весна кончилась и что берега Уэст-Чопа по ту сторону пролива были уже летними берегами. Бакстер, впрочем, особенно не задумывался о смысле, таившемся в этом предвечернем часе и предстоящем путешествии. Он просто скучал и томился ожиданием. Услышав, что кто-то окликает его по имени, он радостно вскочил.

Это была старая миссис Райян. Она сидела в своей ветхой запыленной машине. Бакстер подошел к ней.

— Я так и знала, — сказала она, — я знала, что встречу кого-нибудь из Холли-Коува. У меня было прямо предчувствие. А мы уже с девяти утра в дороге. Возле Уорчестера у нас вдруг заели тормоза. А я тут сижу и думаю: интересно, убрала ли миссис Талбот дом к нашему приезду? В прошлом году она затребовала семьдесят пять долларов, и я ей сказала, что больше не буду платить ей такие деньги, так что я ничуть не удивлюсь, если окажется, что она повыбросила все мои письма вон. Так неприятно, знаете, приезжать в неубранный дом, ну да ладно, на худой конец и сами справимся. Верно, Кларисса?

Миссис Райян повернулась к сидевшей рядом с нею на переднем сиденье молодой женщине.

— Ах да что ж это я, — спохватилась она. — Бакстер, вы, кажется, не знакомы с Клариссой? Это жена Боба, Кларисса Райян.

Пока их знакомили, Бакстер успел подумать, что такой девушке не место в старом запылившемся автомобиле: она была достойна лучшей участи. Она была молода — что-нибудь около двадцати пяти, прикинул Бакстер. Рыжеволосая, полногрудая, с тонкой талией и медленными ленивыми движениями, она казалась существом другой породы, отличной от той, к которой принадлежала сама старуха Райян и ее ширококостные, прямолинейные дочери. Он произнес про себя стишок:

Но Кларисса не была неряхой. Прическа ее была безупречна, обнаженные до плеч руки белы. Фалмут и оживленная суета верфей, по всей видимости, навевали на нее скуку, а островные сплетни миссис Райян ее не трогали. Она закурила.

Как только в монологе миссис Райян наметилась пауза, Бакстер заговорил с ее невесткой.

— Когда приезжает Боб, миссис Райян?

— Он вообще не приедет, — ответила прекрасная Кларисса. — Он во Франции. Он…

— Он поехал по правительственному заданию, — перебила миссис Райян старшая, словно не допуская, чтобы ее невестка могла справиться с таким несложным сообщением. — Он ужасно увлечен этим делом и вернется только осенью. А я тоже еду в Европу! Кларисса остается здесь одна. Но я уверена, — прибавила она энергично, — я уверена, что Кларисса всей душой полюбит наш остров. Его ведь все обожают. Я уверена, что у нее здесь будет масса занятий, я уверена, что она…

Свисток, возвещающий о прибытии парома, прервал миссис Райян. Бакстер откланялся и пошел к своей машине. Автомобили один за другим въехали на паром и поплыли через мелкий пролив, отделяющий курорт от материка. Бакстер потягивал пиво в салоне, наблюдая в окно за Клариссой и старой миссис Райян, сидевшими рядком на палубе. Бакстер видел Клариссу впервые и заключил, что Боб, должно быть, женился на ней этой зимой. Но чего он не мог взять в толк — это как такую красавицу угораздило попасть к Райянам? Все члены этого семейства страстно увлекались геологией и орнитологией. «Мы все помешаны на камнях и птицах», — говорили они, представляясь новым знакомым. Домик их отстоял мили на две от остальных и был, как любила говорить миссис Райян, «наскоро сколочен из старого сарая в 1922 году». Они катались на яхте, совершали пешие переходы, купались во время прибоя и устраивали экскурсии на остров Каттихунк и в бухту Торполин. У них был культ «здорового тела», по мнению Бакстера, несколько даже преувеличенный. И уж во всяком случае, подумал он, глядя, как ветер, отделив огненную прядь Клариссиных волос, швырнул их ей поперек щеки, напрасно они оставляют Клариссу в коттедже одну. Она сидела, скрестив свои стройные ноги, и, когда паром начал входить в гавань, поднялась и направилась вдоль палубы к выходу, навстречу легкому соленому ветерку, а Бакстер, до этой минуты ехавший на остров без всякого воодушевления, вдруг почувствовал, что лето и в самом деле началось.

Бакстер отдавал себе отчет в том, что, наводя справки о Клариссе Райян, ему придется проявить максимум осторожности. Общество Холли-Коув принимало его за своего, поскольку он проводил здесь каждое лето своей жизни. У него были приятные манеры, приятная наружность. Вместе с тем его два развода, беспутный образ жизни, его скупость и смуглый цвет лица вызывали смутную настороженность. Ему удалось узнать, что Кларисса и Боб поженились в ноябре и что она родом из Чикаго. Люди находили ее красивой и глупой. Больше он ничего не мог выжать из разговоров.

Он высматривал Клариссу на теннисных кортах и пляжах. Ее нигде не было. Несколько раз он подходил к пляжу, самому ближнему к дому Райянов. Ее не было и там. Вскоре он получил по почте от миссис Райян приглашение на чашку чая. В обычное время он бы чем-нибудь отговорился и не пошел, но сейчас он радостно вскочил в машину и поехал к Райянам. Он немного опоздал; на лужайке позади дома стояли машины его друзей и соседей. Их голоса доносились из открытого окна в сад, где уже расцвели розы миссис Райян.

— Милости просим к нашему кораблю! — крикнула миссис Райян, завидя его на ступеньках. — Это мой прощальный вечер. Я отбываю в Норвегию.

Она ввела его в комнату, полную гостей. Кларисса сидела за чайным прибором. Сзади нее, у стены, стояла горка, набитая геологическими экспонатами Райянов. Руки ее были обнажены до плеч, и Бакстер следил за их движениями. Она разливала чай. «Погорячее?.. Похолодней?.. С лимоном?.. Со сливками?..» Казалось, никаких других слов она не знала. Тем не менее ее рыжие волосы и белые руки господствовали в той половине комнаты, где была она. Бакстер съел бутерброд и продолжал вертеться возле стола.

— Вы бывали на нашем острове прежде, Кларисса? — спросил он.

— Да.

— Вы ходите купаться на пляж в Холли-Коув?

— Нет, он слишком далеко.

— Когда миссис Райян уедет, — сказал Бакстер, — я охотно буду приезжать за вами по утрам и отвозить вас туда. Я обычно езжу к одиннадцати.

— Спасибо, но…

Кларисса потупила свои зеленые глаза. Она была в некотором замешательстве, и у Бакстера вдруг мелькнула радостная мысль о ее доступности.

— Спасибо, — повторила она, — но у меня есть своя машина и я, право, не знаю, я…

— О чем это, интересно, вы говорите? — спросила миссис Райян, просунувшись между ними и пытаясь широкой улыбкой хоть немного замаскировать свою назойливость. — Уж, верно, не о геологии и не о птицах, — продолжала она, — и, разумеется, не о литературе и не о музыке, потому что Кларисса ведь не интересуется ни тем, ни другим. Верно, Кларисса? Пойдемте, Бакстер, поболтаем, — и миссис Райян увела его в другой конец комнаты, где стала развивать перед ним свои взгляды на овцеводство. К концу ее монолога кое-кто из гостей ушел. Стул, на котором сидела Кларисса, пустовал. Ее уже не было в комнате. Прощаясь с миссис Райян, Бакстер выразил надежду, что она еще не сейчас уезжает в Европу.

— То-то и дело, что сейчас! — сказала она. — Я отправляюсь на материк шестичасовым паромом, а завтра днем отплываю из Бостона.

Утром следующего дня, ровно в половине одиннадцатого, Бакстер подъехал к дому Райянов. Дверь открыла миссис Талбот, местная жительница, помогавшая Райянам по хозяйству. Она сказала, что молодая миссис Райян дома, и впустила Бакстера. Кларисса сошла к нему в гостиную. Она была еще красивей прежнего, хотя и казалась смущенной его приходом. Его приглашение поехать с ним на пляж она приняла, но без особого энтузиазма.

— Ну что ж, поедемте, — сказала она.

Когда она спустилась вниз второй раз, на ней был купальный халат, накинутый поверх костюма, и шляпа с широкими полями. В машине Бакстер расспрашивал ее, как она намерена проводить лето. Кларисса отвечала сдержанно и уклончиво. Она казалась поглощенной своими мыслями и разговаривала неохотно. Оставив машину, они зашагали к пляжу по дюнам. Там она растянулась на песке и закрыла глаза. Кое-кто из знакомых останавливался подле них, чтобы убить время в болтовне, однако Бакстер заметил, что никто с ними долго не задерживался. Неотзывчивость Клариссы несколько затрудняла разговор. Бакстера это, впрочем, не очень смущало.

Он бросился в воду. Кларисса оставалась на песке, завернувшись в халат. Он вышел из воды и лег возле, лениво разглядывая соседей, проводивших вместе со своими детьми утро на море. Дни стояли погожие, и женщины успели уже загореть. Все они были замужем, и, в отличие от Клариссы, имели уже детей, но ни годы супружества, ни материнство не лишили их красоты, подвижности и жизнерадостности. Пока он ими любовался, Кларисса встала и скинула с себя купальный халат.

Это был совсем другой класс! У Бакстера захватило дыхание. Могущество ее красоты заключалось в необычайной белизне ее кожи и еще в том, что в отличие от остальных женщин на пляже, чувствующих себя совершенно непринужденно в купальных костюмах, Клариссу явно смущало и унижало ощущение собственной наготы. Она шла к морю так, словно на ней совсем ничего не было надето. При первом прикосновении воды она внезапно остановилась, ибо — опять-таки в отличие от остальных купальщиц, которые резвились в воде подле мола, как стайка морских львов, — Кларисса боялась холода. Затем, поколебавшись секунду, из двух зол — наготы и холода — она избрала меньшее, вошла в воду и проплыла несколько футов. Выйдя на песок, она торопливо завернулась в халат и снова легла. И вдруг — впервые за утро, и вообще впервые при Бакстере — она заговорила с воодушевлением и даже с чувством.

— А вы знаете, эти скалы на мысу намного выросли с тех пор, как я здесь была в последний раз, — сказала она.

— Разве скалы растут? — спросил Бакстер.

— Конечно, — сказала Кларисса. — Неужели вы не знаете? Скалы растут. У мамы в розарии есть камень, так он за последние несколько лет вырос на целый фут.

— Вот не знал, что камни могут расти, — сказал Бакстер.

— Еще как растут, — сказала Кларисса, зевнула и закрыла глаза. Можно было подумать, что она спит. Когда она наконец открыла их, она спросила Бакстера, который час.

— Двенадцать, — сказал он.

— Мне пора домой, — сказала она. — Я жду гостей.

На это Бакстеру возразить было нечего. Он повез ее домой. В машине она отмалчивалась по-прежнему и, когда он спросил ее, можно ли ему будет снова как-нибудь за ней заехать и отвезти ее на пляж, ответила, что нельзя. День стоял жаркий и солнечный, и во всех почти домах двери были распахнуты настежь. Однако, простившись с Бакстером, Кларисса захлопнула дверь прямо перед его носом.

На следующий день Бакстер захватил газеты и письма, адресованные Клариссе, и повез их к ней. Миссис Талбот объявила ему, что миссис Райян занята. Дважды на неделе он побывал на больших вечеринках, на которых рассчитывал ее повстречать. Ее не было ни на одной. В субботу он отправился на танцы и только к концу вечера — уже танцевали «Королеву озера» — заметил Клариссу. Она сидела у стены.

Было странно, что она не танцует. Она была красивей всех собравшихся женщин, но красота ее словно отпугнула от нее всех мужчин. Бакстер при первой же возможности незаметно вышел из круга и подошел к ней. Она сидела на деревянном ящике.

— Здесь и сидеть-то не на чем, — с места в карьер пожаловалась она.

— Вы разве не любите танцевать? — спросил Бакстер.

— Что вы, — сказала она. — Я обожаю танцевать и могла бы танцевать ночь напролет, но разве это танцы? — и она поморщилась в сторону скрипки и рояля. — Меня привезли сюда Хорнтоны. Они сказали, что мы едем на танцы, и все. А какие танцы, не сказали. Я не люблю все эти прыжки и приседания.

— А как ваши гости, уехали? — спросил Бакстер.

— Какие гости? — спросила Кларисса.

— Вы говорили во вторник, что ожидаете гостей. Когда мы с вами ездили на пляж.

— Разве я говорила, что они приедут во вторник? — спросила Кларисса. Они приезжают завтра.

— Можно подвезти вас домой? — спросил Бакстер.

— Я ведь сюда с Хорнтонами приехала, — сказала Кларисса.

— Ну позвольте мне вас отвезти!

— Хорошо.

Он подкатил машину к дверям сарая, где устраивались танцы, и включил радио. Она вошла и энергично захлопнула за собой дверцу. Он помчал машину проселочными дорогами, остановил ее у дома Райянов и выключил фары. Он смотрел на ее руки, сложенные на сумке.

— Ну что ж, — сказала она, — большое спасибо. Я чувствовала себя преотвратительно, и вы буквально спасли мне жизнь. Чего-то я здесь, наверное, не понимаю. Обычно у меня всегда партнеров хоть отбавляй, а тут я битый час проторчала на этом жестком ящике, и хоть бы один со мною заговорил! Вы прямо спасли мне жизнь.

— Вы прелестны, Кларисса, — сказал Бакстер.

— Ах, — произнесла Кларисса со вздохом. — Это всего лишь моя внешняя оболочка. Никто не знает моей сути, какая я на самом деле.

«Так вот оно что!» — подумал Бакстер. Значит, все дело в том, чтобы понять, за кого она себя принимает, и дать своей лести соответственное направление. И тогда вся ее щепетильность растает как дым. Кем же она себя видит? Великой актрисой, пловчихой, переплывшей Ламанш, или наследницей миллиардера? В темноте теплой летней ночи от нее исходили могучие, головокружительные токи, создавая иллюзию доступности, заставляя Бакстера думать, что все ее целомудрие висит на волоске.

— Мне кажется, что я знаю вашу суть, — сказал он.

— Нет, не знаете, — сказала Кларисса. — Никто ее не знает.

Из отеля «Бостон» доносилась музыка, полная любовной истомы. По календарю лето едва началось, но тишина, но огромность темных силуэтов деревьев были, как в разгаре лета. Бакстер обнял Клариссу и поцеловал ее.

Она резко отпихнула его и бросилась открывать дверцу.

— Ну вот, вы все испортили, — сказала она, выйдя из машины. — Все испортили. Теперь я знаю, о чем вы думали. Вы только об этом и думали все время.

Она захлопнула дверцу и бросила ему через окно:

— Можете сюда больше не являться, Бакстер! Завтра утренним самолетом прилетают ко мне мои подруги из Нью-Йорка, и мне некогда будет с вами видеться до самого конца лета. Покойной ночи.

Бакстер прекрасно понимал, что виноват во всем сам: поторопился. А торопиться нельзя, он это знал. Он лег огорченный и злой, спал плохо и проснулся в дурном настроении. Шумевший дождь, который принесло северо-восточным ветром с моря, еще больше усугубил его тоску. Он лежал в постели, прислушиваясь к прибою и шуму дождя. Буря преобразит остров. На пляжах будет пустынно. Все отсыреет, ящики в комодах и столах нельзя будет ни задвинуть, ни выдвинуть. Но вдруг, пораженный внезапной мыслью, пришедшей ему в голову, Бакстер выскочил из постели, бросился к телефону и позвонил в нью-йоркский аэропорт. Самолет из Нью-Йорка не мог совершить посадку и вернулся, сообщили ему; других самолетов в тот день не ожидалось. Следовательно, шторм сыграл ему на руку. В полдень он поехал в город, купил воскресную газету и коробку конфет. Конфеты предназначались Клариссе, но он не спешил со своим подарком.

Она, должно быть, набила холодильник провизией, вывесила чистые полотенца в ванной и до малейших деталей продумала предстоящий пикник с подругами. Теперь же, когда приезд гостей не состоялся, вместо предвкушаемого веселья ее ожидает лишь дождь да скука.

Конечно, средств компенсировать разочарование множество, но, вспомнив субботние танцы, он подумал, что без мужа и свекрови она совершенно беспомощна и что вряд ли кому-нибудь из соседей придет в голову пригласить ее к себе на коктейль. Скорее всего ей придется провести день в одиночестве, слушая радио и дождь, так что к вечеру она будет рада любому обществу, в том числе и его, Бакстера. Покуда же — Бакстер это знал наверное — умнее всего выжидать и позволить силам одиночества и скуки работать на него. Лучше всего явиться к ней перед самыми сумерками. И Бакстер ждал. А потом поехал к дому Райянов со своими конфетами. В окнах горел свет. Кларисса сама открыла дверь.

— Я хотел ознаменовать приезд ваших друзей к нам на остров, — сказал Бакстер, — я…

— Они не приехали, — сказала Кларисса. — Аэродром их не принял, и они улетели обратно в Нью-Йорк. Они мне звонили. Я так интересно задумала провести с ними время! А вышло наоборот…

— Я вам сочувствую, Кларисса, — сказал Бакстер. — А у меня для вас подарок!

— О! — она взяла коробку из его рук. — Какая красивая коробка! Какой прелестный подарок! Какое…

Нечто простодушное, мягкое мелькнуло было и в голосе ее, и в лице, но тут же, должно быть под воздействием сил сопротивления, исчезло.

— Ну зачем это? — спросила она.

— Может, вы позволите мне войти?

— Право, я не знаю, — сказала Кларисса. — Нельзя же вам сидеть у меня просто так.

— Мы могли бы сыграть в карты.

— Я не умею.

— А я вас научу.

— Нет, — сказала она. — Нет, Бакстер. Вы просто-напросто не понимаете, что я за человек. Я сегодня, например, целый день сидела и писала письмо Бобу. Я написала про то, как вы меня вчера поцеловали. Нет, я не могу вас впустить.

И она захлопнула дверь.

По тому, как у нее озарилось лицо, когда он протянул ей коробку конфет, Бакстер понял, что она подарки любит. Золотой браслетик, не слишком дорогой, или, на худой конец, просто букет цветов возымели бы нужное действие. Он прекрасно это понимал, но был до чрезвычайности скуп, и как ни явственна была для него польза подобного подарка, он не мог подвигнуть себя на такую трату. Он решил ждать.

Шторм продолжался еще два дня. Во вторник, к вечеру, прояснилось, а в среду уже просохли теннисные корты, и Бакстер играл в теннис дотемна. Потом, приняв ванну и переодевшись, он зашел к знакомым на коктейль. Одна из соседок, замужняя женщина, мать четверых детей, села рядом с ним и завела беседу о любви и браке.

В подобных разговорах, столь богатых нюансами и намеками, Бакстеру доводилось участвовать не раз, и он примерно знал, что такой разговор может сулить. Его собеседница была одной из тех хорошеньких матерей, которыми он тогда любовался на пляже. У нее были каштановые волосы, тонкие загорелые руки, прекрасные белые зубы. Однако, слушая с преувеличенным вниманием, как она развивает свои взгляды на любовь, он не мог отогнать от себя сверкающего образа Клариссы и, внезапно оборвав разговор, вышел вон и поехал к Райянам.

Издали казалось, что дом заколочен. Всюду было тихо — и в саду, и в доме. Он постучался, потом позвонил в звонок. Кларисса появилась в окне второго этажа и заговорила с ним оттуда.

— А, Бакстер, здравствуйте, — сказала она.

— Я пришел проститься с вами, Кларисса, — сказал Бакстер. Это было все, что он мог придумать.

— Вот как, — сказала Кларисса. — Погодите минуту, я сейчас к вам спущусь.

— Я уезжаю, Кларисса, — сказал Бакстер, когда она открыла ему дверь. Я приехал к вам проститься.

— Куда же вы едете?

— Я и сам не знаю.

Эти слова он произнес печально.

— Ну что ж, — сказала она нерешительно. — Заходите на минутку. Ведь мы, наверное, больше уже не увидимся никогда, правда? Извините, пожалуйста, меня за беспорядок. В понедельник заболел мистер Талбот, и миссис Талбот пришлось везти его в больницу на материк. Так что я без помощницы. Я все это время была совершенно одна.

Он прошел за нею в гостиную и сел. Прекрасней, чем когда-либо, она стала делиться с ним проблемами, которые возникли перед нею в связи с отсутствием миссис Талбот. Огонь в кипятильнике потух. На кухне завелась мышь. Засорилась ванна. Автомобиль не заводился.

В доме, наполненном тишиной, Бакстер слышал, как льется вода из крана, который до конца не завинчивался, и как стучит маятник стенных часов. Меркнущее небо отражалось в застекленных дверцах шкафчика с геологическими реликвиями Райянов. Домик стоял неподалеку от моря, и оттуда доносился гул прибоя. Все эти впечатления Бакстер отмечал бесстрастно, никак их не оценивая. Он дал Клариссе возможность выговориться, потом выдержал паузу в целую минуту и заговорил сам.

— В ваших волосах горит солнце, — сказал он.

— Что?

— В ваших волосах горит солнце. Они прекрасного цвета.

— О, они были лучше когда-то, — сказала она. — Такие волосы, как у меня, обычно темнеют. Но я не собираюсь краситься. Я считаю, что женщине красить волосы ни к чему.

— Вы так умны, — прожурчал он.

— Вы это всерьез?

— Что — всерьез?

— Вы всерьез считаете, что я умна?

— Еще бы! — сказал он. — Вы умны. Вы красивы. Никогда не забуду того вечера, когда увидел вас впервые на пароме. Я ведь не хотел ехать на остров. Я собирался провести лето на Западе.

— Не может быть, чтобы я была умна, — сказала Кларисса печально. Нет, я, должно быть, глупа. Мама Райян говорит, что я глупа, и Боб тоже, и даже миссис Талбот и та считает меня за дурочку, и…

Кларисса расплакалась. Потом взглянула в зеркало и принялась вытирать слезы. Бакстер подошел и обнял ее.

— Не надо, — сказала она, и в голосе ее слышалось больше уныния, чем гнева. — Никто меня не принимает всерьез, все хотят только обнимать меня.

Она снова села, Бакстер — рядом с ней.

— Но вы совсем не глупы, Кларисса, — сказал он. — У вас удивительный ум, я много об этом думал. Я думал о том, что у вас, должно быть, чрезвычайно своеобразные взгляды на жизнь.

— Как это вы догадались? — сказала она. — У меня ведь и в самом деле своя точка зрения на все. Я только не решаюсь высказывать свои взгляды, а Боб и мама Райян не дают мне и рта раскрыть. Они меня всегда перебивают, словно стыдятся меня. Но у меня есть собственные взгляды. Я хочу сказать, что все мы — как бы шестеренки, зубчатые колеса. Вы не считаете, что мы шестеренки?

— Еще бы, — сказал он. — Разумеется, шестеренки.

— Я считаю, что мы — шестеренки, — повторила она. — Или, например, как, по-вашему: должна женщина работать или нет? Я много об этом думала. И пришла к заключению, что женщина, если она замужем, работать не должна. Если у нее куча денег, тогда, конечно, другое дело. Но даже и в этом случае, мне кажется, что заботы о муже должны заполнять все ее время. Или вам кажется, что женщина должна работать?

— А как по-вашему? — спросил он. — Мне очень хочется знать все ваши соображения на этот счет.

— По-моему, — начала она робко, — по-моему, всякий должен полоть свою грядку. Я не считаю, чтобы работа или там церковная деятельность что-либо меняла. Или даже особая диета. Я что-то не очень верю во все эти диеты. У нас есть один знакомый, так он каждый раз, что садится за стол, съедает по фунту мяса. У него и весы тут же на столе, и он взвешивает мясо, прежде чем его съесть. На столе от этого ужасный беспорядок, да и вообще какая от всего этого польза? Когда я прихожу в магазин, я прицениваюсь и покупаю что подешевле. Если ветчина дешевле, покупаю ветчину. Если молодая баранина молодую баранину. Вам не кажется, что это разумно?

— Мне это кажется очень разумным.

— Или взять прогрессивное воспитание, — продолжала она. — Я, знаете, невысокого мнения об этом самом прогрессивном воспитании. Когда Говарды приглашают нас к обеду, дети у них все время катаются вокруг стола на своих трехколесных велосипедах, и я так считаю, что это у них от прогрессивного воспитания, а по-моему, детям надо говорить, что хорошо, а что нет.

Солнце, что недавно еще горело у нее в волосах, уже зашло, но и при оставшемся освещении Бакстер разглядел, что у Клариссы, в то время как она излагала свои взгляды на жизнь, разрумянилось лицо и расширились зрачки. Он уже понимал все: и то, что Клариссе нужно было лишь, чтобы ее принимали за что-то такое, чем она не была, и то, что бедняжка погибла безвозвратно. «Вы очень умны, — время от времени вставлял он, — вы так умны».

Все оказалось чрезвычайно просто.