Ангелочек

Тулуза, в тот же вечер

Анжелина шла по темному просторному двору, который все называли парком, поскольку там росло множество декоративных кустарников, платанов и кленов. Ей без труда удалось выйти через служебный вход. Однако она понимала, что грубо нарушает дисциплину, и от смутной тревоги ее сердце бешено билось в груди. Одиночество, полная тишина, кромешная мгла в некоторых местах действовали на нее угнетающе. К счастью, месяц освещал некоторые аллеи и рабатки. Как ни странно, в этом квартале Тулузы, на берегу Гаронны, ее охватил такой страх, какого она никогда прежде не испытывала и на горных тропинках.

«Какая же я глупая, — упрекала себя Анжелина. — Ночью все выглядит по-иному. По крайней мере, здесь нет ни волков, ни медведей. Если бы Спаситель был со мной, я чувствовала бы себя в безопасности».

Дважды Анжелина чуть было не повернула назад, к больнице, в окнах которой горел свет. Даже ночью часть персонала бодрствовала. Анжелина еще не до конца прониклась особенной атмосферой, царившей в этих коридорах, палатах и залах. В любую минуту здесь можно было перекинуться словом с монахиней, медсестрой или кастеляншей. Ночники гасли лишь после восхода солнца, прогоняя прочь страхи, пришедшие из глубины веков, когда темнота вызывала их даже у самых отважных.

«Люсьена дорого заплатит мне за это, — думала Анжелина, чтобы немного приободриться. — Барышня отправилась на ночное свидание, не думая, что может всех нас подвести. Что за капризуля, воображала! Да и Луиджи не лучше, если это он уговорил ее встретиться с ним ночью. Надеюсь, я его больше никогда не увижу…»

Эта вспышка гнева придала Анжелине сил. Уверенная, что найдет Люлю около домика садовников, где обычно проходили свидания, Анжелина дала себе слово излить всю свою ярость на беглянку.

«По словам Одетты, она ушла сразу после ужина, то есть три с половиной часа назад. Три с половиной часа… Она должна была бы уже вернуться. Или она пошла дальше, на то место, где мы устраивали пикник? Какое безумие!»

Наконец появилось небольшое кирпичное здание. Анжелине показалось, что дверь была приоткрыта.

— Люлю? — тихо позвала она. — Люсьена? Если ты там, послушай меня, возвращайся. Мадам Бертен назначила тебя дежурной с полуночи до пяти часов. А сейчас уже почти полночь. Люлю?

Анжелина оглядела скамьи, но не увидела ни женского, ни мужского силуэта. Волнуясь все сильнее, она решила войти в домик.

«Думаю, там никого нет, но я должна проверить. Иначе, вернувшись в больницу, буду упрекать себя за то, что не все осмотрела».

Анжелина подошла ближе. Приоткрытая дверь казалась зловещей черной пастью, способной поглотить ее. Дрожа от страха, она остановилась на пороге.

— Люлю, прошу тебя, отзовись! Люлю!

Внутри раздался металлический звук, такой неожиданный, что окаменевшая от ужаса Анжелина едва не лишилась сознания. Потом послушался другой, приглушенный.

— Кто там? Люсьена? — с трудом вымолвила Анжелина.

Недовольно мяукая, на улицу выбежал огромный кот и почти мгновенно исчез в ближайших кустах.

— О боже мой! — простонала Анжелина, прижимая руку к сердцу, бившемуся так сильно, что кровь стучала в висках. — Господи! Противное животное! Я чуть не умерла от страха.

Молодая женщина отступила на шаг, сожалея, что не взяла с собой светильника. Вдруг кто-то схватил ее за плечи. Прикосновение чужих рук было таким неожиданным, что Анжелина закричала.

— Что вы делаете здесь, когда часы пробили двенадцать раз? — раздался мужской голос. Голос Луиджи.

— Оставьте меня! — закричала Анжелина. — Где Люсьена? Что вы с ней сделали?

Анжелина не осмеливалась ни пошевелиться, ни обернуться. Похожие на когти хищной птицы, пальцы Луиджи безжалостно стискивали ее плечо.

— Люсьена не пришла, — прошептал он ей на ухо. — Я пришел слишком поздно или слишком рано. Не соизволите ли вы удостоить меня той чести, которую она обещала оказать мне?

Парализованная паническим страхом, Анжелина задыхалась, мысли путались. Она вновь видела, как жандармы Масса держали Луиджи, такого высокомерного и насмешливого. Она вспомнила об остром кинжале, которым он размахивал прямо перед ее носом.

— Прошу вас, отпустите меня, — удалось ей выговорить.

— Если я вас отпущу, вы убежите, — серьезным тоном произнес он.

— Не убегу, если вы скажете мне, где Люсьена. Я уверена, что вы с ней здесь встречались. Я ищу ее. Из-за нее меня могут отчислить.

Вздохнув, Луиджи отпустил Анжелину. Она, разъяренная, повернулась к нему, забыв всякую осторожность. Бродячий актер стоял около куста сирени, отбрасывавшего на него тень.

— Не надо было назначать Люсьене свидание, — прерывисто выговорила Анжелина. — Я знаю, что она вела себя недостойно, но это была всего лишь игра. Хотя и опасная игра, на мой взгляд.

— Виолетта, вы должны мне верить. Я не видел вашу подругу, — заявил Луиджи, вступая в полосу лунного света. — И уж тем более не назначал ей свидания. Я пришел сюда только для того, чтобы оградить ее от неприятностей и посоветовать как можно скорее вернуться в больницу. Квартал за больничной оградой пользуется дурной славой.

— Никогда больше не называйте меня Виолеттой! — приказным тоном сказала Анжелина. — У меня другое имя. И прекратите врать! Вы пытаетесь ввести меня в заблуждение — вы и, возможно, Люсьена. Если она прячется где-то поблизости, в домике или за деревьями, я не завидую ей.

Цыган взял Анжелину за руку и тихо заговорил:

— Сегодня вечером, когда я вновь встретился с вашими тремя подружками, я просто играл им на скрипке. Да, Люсьена провоцировала меня, растянувшись на траве, но с баржи я спрыгнул вовсе не ради нее. Я был счастлив до безумия, что вновь вижу вас, Анжелина. Глупый акробат, который подумал, что встретил старую знакомую, и решил ее поприветствовать, узнать, как она поживает… Когда я распрощался с этими прелестными барышнями, разочарованный, что среди них не было вас, Люсьена догнала меня и прошептала: «Сегодня вечером, в половине девятого, в парке больницы, около кирпичного здания». И убежала. Поскольку я не успел ей ответить, то пришел сюда. Честно говоря, я охотно сорвал бы поцелуй, после того как исполнил бы свои обязанности честного прохвоста.

— Вы слишком легко раздаете поцелуи, мсье, — сухо заметила Анжелина.

— Вы ревнуете? Я не мог ожидать лучшего комплимента.

— Замолчите же! Я слишком обеспокоена, чтобы выслушивать ваши глупости.

История, рассказанная Луиджи, выглядела правдоподобно. Но Анжелина, зная, что порой бывает излишне доверчивой, склонной недооценивать человеческие пороки, была настороже.

— С какой стати советовать быть осмотрительной хорошенькой девушке, которую вы намеревались поцеловать или, что еще хуже, соблазнить? — спросила она.

— Поцелуй — это не смертный грех. Я вновь могу это вам доказать, причем немедленно. Разве преступно умерить пыл экзальтированной девственницы?

Последние слова привели Анжелину в ярость. Она изо всех сил дала мужчине пощечину. Ошеломленный Луиджи погладил себя по щеке.

— Вот вы и выдали себя, мерзкий негодяй! Как вы могли узнать, что Люсьена девственница, если вы, по вашим словам, не злоупотребляли ее доверчивостью?

— В самое яблочко! — иронично сказал Луиджи. — Ваши рассуждения логичны, но ошибочны в главном. Вы наивны, к тому же слишком прямолинейны. Я назвал Люсьену девственницей, чтобы не нанести ей обиды. Черт возьми, какая же вы сильная! У меня щека так и пылает, фурия моя! Будет лучше, если вы вернетесь в больницу. Готов поспорить, что прекрасная Люлю забилась под одеяло и мечтает обо мне. Но, прошу вас, если с вашей подружкой приключилась беда, не вмешивайте меня в это дело, иначе я тотчас же окажусь на гильотине. Полиция сделает из меня идеального преступника: странствующий музыкант, фигляр, бродячий актер, у которого нет ни чести ни совести… Напрасно я буду говорить, что невиновен. С моей свободой и жизнью будет покончено. Прощайте, Виолетта!

Луиджи поклонился и уже через несколько секунд исчез в кромешной мгле.

— Нет, подождите! — воскликнула Анжелина, испуганная его словами.

Но она не бросилась ему вдогонку. Она была слишком взволнована. С трудом передвигаясь на ставших ватными ногах, Анжелина нетвердой походкой добралась до больницы. Лицо цыгана, бледное при лунном свете, преследовало ее. «Он был похож на дьявола. Черные глаза так и сверкали… Господи, сделай так, чтобы Люлю уже вернулась в дортуар! Я брошусь ей на шею и расцелую… Господи, почему он сказал: “Если с вашей подружкой приключилась беда…” Какая же я глупая! Наверное, он знает, что произошло».

Анжелина увидела большую мраморную лестницу, над которой горела газовая лампа. Это немного успокоило ее. Но в ту минуту, когда она уже взялась за ручку двери, вдруг появился доктор Кост и преградил ей путь.

— Где вы были, Анжелина? — холодно спросил он. — Я гулял по парку, чтобы успокоиться, и видел, как вы вышли из-за деревьев.

— Успокоиться? Вы волновались за меня? — тихо спросила удивленная Анжелина.

— Нет, не за вас. Но теперь я в ярости. Вы встречались с мужчиной?

Доктор схватил Анжелину за запястье и стал вглядываться в ее лицо, ища следы от поцелуев, которые она могла бы подарить или получить. Анжелина слегка откинула голову назад. Она была настолько уставшей и потрясенной, что не могла сказать в свое оправдание ни слова. Сгораемый ревностью, доктор Кост любовался изгибом ее губ, тонким носом, благородной формой скул.

— Прошу вас, — едва слышно прошептала Анжелина, толком не зная, о чем именно просит.

— О чем вы меня просите, Анжелина? Простить вас, поверить, что вы испытываете ко мне ответные чувства? Я возвел вас на пьедестал, я считал вас чистой, невинной, непорочной, а…

— И что? — резко возразила она, глядя доктору в глаза. — Во-первых, я не ваша собственность. Мы не помолвлены и не женаты. Во-вторых, если бы вы не были ослеплены необоснованной ревностью, вы бы увидели, что я в рабочем халате и плакала. Разве я выгляжу, как девушка, скомпрометировавшая себя? Доктор Кост, я не могу вам объяснить, что делала в столь поздний час в парке, но, если вы сомневаетесь во мне, давайте все оставим как есть. Я сейчас больше всего нуждаюсь в ласке и нежности. Мне было так страшно!

Доктор отпустил ее руку и порывисто заключил в свои объятия. Вот уже несколько дней его мучило желание овладеть ею. Он стоял, прижавшись к Анжелине, вдыхал запах ее кожи, целовал нежные влажные губы. Анжелина не сопротивлялась. Она хотела забыть те ужасные минуты, которые ей только что довелось пережить. Было приятно осознавать себя хрупкой, беззащитной и чувствовать, как ее обнимают мужские руки. Мурашки наслаждения бегали по молодому телу Анжелины, лишенной ласки после отъезда Гильема.

— О, моя дорогая, моя милая Анжелина! — прошептал доктор, переведя дыхание. — Как я мог вас заподозрить? Вы все объясните мне завтра или чуть позже. Я грубиян. У меня есть только одно объяснение своему поступку — я безумно люблю вас. Но я был в отчаянии, я потерял над собой контроль. Недавно привезли пациентку. Ребенок вошел в шейку матки и был задушен пуповиной. Мне пришлось резать на куски несчастного младенца, чтобы спасти мать. Я не переношу этого. К сожалению, доктор Фраден ушел, и вся грязная работа досталась мне.

— Мне очень жаль, — вздохнула Анжелина, все еще волновавшаяся за Люсьену.

Она по-прежнему прижималась к груди Филиппа, который был значительно выше ее. Под льняной курткой угадывалось мускулистое тело и плоский живот. Она хотела его и отчаянно усмиряла свою плоть.

— Я должна вернуться в дортуар, — сказала Анжелина, высвобождаясь из крепких объятий. — Я поступила опрометчиво. Если мадам Бертен узнает о моем отсутствии, меня отчислят. Только Богу известно, что я не сделала ничего плохого.

— Полно, моя дорогая, скажите наконец что происходит!

— Нет, не сейчас. Но я обещаю вам, что скажу правду завтра утром, если все уладится.

Доктор заговорщически улыбнулся и погладил Анжелину по волосам.

— Я понял. По традиции нашей больницы, неукоснительно соблюдающейся в теплое время года, одна из учениц убежала на встречу со своим возлюбленным, а вы принесли себя в жертву, чтобы вернуть ее в родное гнездо. Признавайтесь же! Я не осуждаю ее. Июнь прекрасный месяц, цветы так опьяняюще пахнут…

— Да, все это хорошо, — согласилась Анжелина. — Полагаю, я напрасно обежала весь парк. Виновница этой кутерьмы, наверное, уже спит.

— Я благословляю ее недисциплинированность, моя дорогая, поскольку это позволило мне обнять вас, прижаться к вашим губам, сорвать плод, достойный рая! Анжелина, моя божественная Анжелина, идите в дортуар. Вы должны хорошенько выспаться.

— Спасибо Филипп, — машинально ответила молодая женщина.

Услышав, что она назвала его по имени, доктор Кост задрожал от счастья.

Анжелина буквально впорхнула в служебную дверь, прошла по коридору, поднялась по лестнице, затем миновала еще два коридора. Все это она проделала с молниеносной быстротой. Хотя Анжелина была растрогана поцелуями доктора Коста, она не забыла ни того ужаса, который ей пришлось пережить у домика садовников, ни странных слов цыгана. «Боже милосердный, сделай так, чтобы я, переступив порог дортуара, увидела Люлю!» — мысленно молилась Анжелина.

Она нажала на ручку и толкнула дверь. Люсьены в дортуаре не было.

Другие ученицы делали вид, что спят. Но, услышав легкие шаги Анжелины, все сразу вскочили. Одетта бросилась к ней:

— Ну что? Ты ее нашла?

— Нет. Я всем сердцем молилась, чтобы она оказалась в дортуаре. Но в глубине парка я встретила Луиджи. Он утверждает, что не видел ее. Я уверена, он врет. Надо предупредить мадам Бертен, поставить в известность полицию…

— Полицию? — удивилась Дезире. — Давайте подождем еще немного. Люсьена могла выдумать это свидание с цыганом, чтобы встретиться с другим мужчиной, своим настоящим любовником. Одетта призналась, что иногда по воскресеньям Люлю встречалась с кем-то. Возможно, она вернется с минуту на минуту.

— Я согласна с Дезире, — вмешалась Арманда. — Если мы обо всем расскажем мадам Бертен, нас накажут.

— Нет, Люсьена назначила свидание в парке Луиджи, — возразила Анжелина. — Ну, это он так утверждает. Хотя, возможно, и соврал. Ничего не понимаю… Но я сделала все, что было в моих силах.

С этими словами Анжелина разделась и легла, укрывшись простыней. Чем больше она думала о случившемся, тем больше убеждалась, что своим вызывающим поведением Люсьена хотела обмануть Луиджи и своих подруг, чтобы сбежать с другим мужчиной.

Одетта нервно разрыдалась. Софи отругала ее:

— Тише! Анжелина права. Мы не можем лишиться наших мест из-за взбалмошной девицы. Завтра нам опять предстоит работать.

Постепенно в дортуаре воцарилась относительная тишина, наполненная вздохами, шуршанием простыней, короткими покашливаниями и подавляемыми всхлипами. Девушки долго не могли заснуть, но в конце концов усталость сморила даже самых стойких.

С восходом солнца Одетта с растрепанными волосами села и посмотрела на кровать своей подруги. Та по-прежнему была пуста.

Через час Анжелина и Дезире постучали в дверь кабинета мадам Бертен. Узнав о происшествии, главная повитуха окинула девушек ледяным взглядом.

— Я никогда не уважала Люсьену, — заявила она. — Ее поступок заставляет меня судить ее еще строже. Вы зря беспокоитесь, барышни. Это далеко не первая ученица, которая сбегает из школы, чтобы зажить прежней жизнью вне больничных стен и, главное, выйти замуж, стремясь узаконить свою беременность.

— Простите, что вмешиваюсь, мадам Бертен, — прервала главную повитуху Анжелина, — но, если это так, почему Люсьена ничего не сказала о своем отъезде? К тому же все свои личные вещи она оставила в стенном шкафу: несессер, набор для шитья, одежду…

— Родители этой барышни — зажиточные торговцы оптом ликерами и винами, — объяснила главная повитуха. — Полагаю, она не дорожит всем тем, что бросила здесь. А то, что она сбежала после шести месяцев учебы, в воскресенье вечером, почти на глазах у всех, не делает ей чести. Тем не менее, я должна послать к ее родителям курьера с запиской, в которой непременно опишу сложившееся положение. Если ваша подруга провела ночь в обществе кавалера, ей придется улаживать свои проблемы с отцом вне стен нашего заведения. Благодарю вас за честность и откровенность. Анжелина Лубе, сейчас вы пойдете в зал № 3. Вас спрашивал доктор Кост. А вы, Дезире Леблан, пойдете в детское отделение.

Девушки не осмелились перечить своей начальнице. Все утро Анжелина была рассеянной, озабоченной, причем даже у кроватей пациенток. Ее поведение заинтриговало Филиппа Коста. Доктору хотелось, чтобы она жила их вчерашними поцелуями, но Анжелина все время молчала и не проявляла к нему особого внимания. «Это нормально. Вокруг нас слишком много народу. Монахиня, медсестры, повитуха. Она права», — говорил себе доктор, наблюдая за Анжелиной.

Около полудня, приняв несложные роды у двух пациенток, акушер завлек свою пассию в служебное помещение, где хранились медикаменты и антисептические средства. Он хотел обнять и поцеловать ее.

— Нет, не сейчас, — запротестовала Анжелина, уклоняясь от его объятий. — Доктор Кост, вы не можете заставлять меня уединяться с вами при малейшей возможности. Я ученица мадам Бертен, я принесла клятву и должна блюсти свою нравственность. Прошу вас, уважайте меня.

— Но я уважаю вас, моя дорогая! Я думал, что вы благосклонно отнесетесь к поцелую, всего лишь к одному легкому поцелую.

— Я сейчас не в настроении, — холодно ответила Анжелина. — Вчера вечером пропала Люсьена. Утром мы поставили об этом в известность мадам Бертен, но напрасно. Она считает, что речь идет о капризе, прихоти. Я в это не верю и очень волнуюсь.

— Господи! Вы говорите, что мадам Бертен легкомысленно отнеслась к вашим словам? Я немедленно поговорю с ней. Все же это касается и меня. Благодарю вас за искренность.

Теперь не могло быть и речи о поцелуе, сорванном украдкой. Доктор отправился на поиски главной повитухи.

«Скоро мы увидим последствия», — подумала Анжелина.

Она направилась к лестнице, ведущей на первый этаж, и на одной из лестничных площадок столкнулась с Одеттой, лицо которой было перекошено от ужаса, рот широко открыт.

— Там, внизу, в секретариате, отец Люсьены, — хрипло сказала Одетта. — Я искала тебя. Мсье Жандрон вне себя. Он утверждает, что его дочь не собиралась покидать школу повитух и что молодой человек, с которым она встречалась, две недели назад вернулся в свою казарму около Каркассона. Анжелина, мсье Жандрон хочет с тобой поговорить. Прости меня, но я призналась, что вчера вечером ты видела Луиджи в парке. Идем, они ждут тебя в столовой.

— Кто «они»? И в чем дело?

— Отец Люсьены, мадам Бертен и полицейский. В чем дело?! Да это пахнет скандалом! Впрочем, Люлю не вернешь.

Анжелина кивнула головой. Она изо всех сил старалась сохранять спокойствие, думая о том, как будет отвечать во время предстоящего допроса. «Если я в точности передам слова Луиджи, его арестуют, если, конечно, он не уехал из Тулузы. Он врал, утверждая, что не крал мою ослицу, так почему должен сейчас говорить правду?»

— Одетта, возможно, Люлю последовала за цыганом, — громко сказала Анжелина. — Уверяю тебя, я думала об этом вчера вечером, когда он рассказывал мне свои байки. Как ты считаешь, она могла убежать с ним?

— Не знаю. Возможно. Но, если бы ты не узнала этого мужчину на барже, Люсьена была бы с нами.

— Только не обвиняй меня! — взмолилась Анжелина. — Мне и так плохо!

— Мне очень жаль, — ответила Одетта, вновь заплакав. — Вчера, на берегу канала, мы были так счастливы! А Луиджи казался таким милым. Никогда прежде я не смеялась так весело. Шут гороховый! Когда он делал «колесо», его рубашка задралась, и мы увидели на спине, в самом низу, родимое пятно. В форме сердца, представляешь! С Люлю началась настоящая истерика. Она восторженно кричала, словно была самой безнравственной из нас. Твой скоморох быстро вскочил на ноги и заправил рубашку в штаны.

— Он не мой скоморох!

В отчаянии Анжелина пожала плечами. Потом она насторожилась, словно прикоснулась к чему-то очень важному. Вдруг в ее голове зазвучал голос мадемуазель Жерсанды: «У Жозефа была родинка в форме сердечка в самом низу спины, во впадине над ягодицами… Моя дорогая малышка, должна ли я отправиться в дальний путь и снимать штаны со всех мужчин, которые мне встретятся?»

«Нет, это невозможно, — думала потрясенная Анжелина. — Это случайное совпадение».

Приход Филиппа Коста помешал ей взвесить все «за» и «против». Казалось, доктор был в ярости.

— Я не могу найти мадам Бертен! — воскликнул он. — Впрочем, это неудивительно. Мне сообщили, что она здесь, полиция тоже. Меня вызвали.

— И меня, — уточнила Анжелина.

Доктор сочувствующе улыбнулся. Через минуту он уже входил впереди Анжелины в столовую.

— А, доктор! — воскликнула главная повитуха. — Спасибо, что пришли так быстро. Позвольте представить вам мсье Жандрона, отца одной из моих учениц, и офицера полиции Даво. Нас всех, разумеется, беспокоит судьба Люсьены.

В полном смятении Анжелина пристально смотрела на полицейского. Это был мужчина лет сорока, высокий, темноволосый, с усами. Он казался симпатичным, и она дала себе слово, что не будет дрожать перед ним от страха и лепетать всякий вздор. Впрочем, такое было вполне возможно, поскольку Анжелина по-прежнему терялась в догадках относительно происхождения Луиджи.

«Нет, нет, он не может быть сыном Жерсанды, — мысленно повторяла она. — На земле есть тысячи людей с родинкой на спине. Я не увидела никакого сходства с моей дорогой подругой, но… его бросили… он искал свою семью…»

— Мадемуазель Лубе? — окликнул Анжелину офицер полиции, сидевший за одним из больших столов. — Вы самый важный свидетель, по словам мадемуазель Одетты Ришо. Сядьте напротив меня.

Взволнованная Анжелина подчинилась. Во рту у нее пересохло. Ей было стыдно подробно рассказывать о своем приключении в парке. Но она не стала опускать детали, описав даже испугавшую ее кошку. Затем она подробно рассказала о появлении Луиджи. Анжелине пришлось также рассказать об их встрече в Масса полтора года назад.

— Вы слишком наивны, мадемуазель, — заметил полицейский. — Если бы вы тогда позволили жандармам отвести этого человека в тюрьму, ваша подруга Люсьена, несомненно, избежала бы серьезной опасности. Надо полагать, этот акробат умеет дурачить молодых девушек и перетягивать их на свою сторону. Итак, вчера вы еще раз ему поверили, когда он сказал, что не видел Люсьену Жандрон. Затем он убежал, а вы вернулись в больницу. Вы кого-нибудь еще видели в парке? Какого-нибудь подозрительного типа?

Анжелина заколебалась, стоит ли говорить о Филиппе Косте. Но потом решила, что лучше быть честной.

— В полночь в парке был доктор Кост. Он спросил меня, откуда я иду. О! Хочу сказать, что в этом нет ничего особенного. Доктору надо было расслабиться после тяжелой хирургической операции.

— Да, это так, — оборвал ее акушер.

Филипп Кост попал в сложную ситуацию. Он полагал, что Анжелина не станет рассказывать об их встрече. Немного поколебавшись, он пустился в объяснения:

— Я решил немного прогуляться. У меня очень трудная работа, мсье офицер.

— Охотно вам верю. И вы не заметили ничего странного, кроме ночной прогулки этой молодой особы?

— Я очень удивился, — признался доктор. — Но мадемуазель Лубе поведала мне о своей тревоге. Я решил, что речь идет о любовном свидании, и, к сожалению, предположил, что беглянка уже вернулась обратно.

Отец Люсьены, Марсель Жандрон внимательно слушал. Он был напряжен, в глазах читалась тревога. Внешнее спокойствие доктора заставило его потерять самообладание.

— Надо было немедленно поставить в известность полицию! — закричал он. — Где моя дочь? Где она сейчас, а? Почему вы скрыли, что она исчезла?

Он по очереди вглядывался в лица учениц мадам Бертен, стоявших вдоль стола.

— Мы боялись, что Люсьену отчислят, — твердым голосом призналась Софи.

— Надеюсь, что ее все-таки отчислят! Моя дочь и так редко навещала нас по воскресеньям, хотя и знала, что это доставляет удовольствие ее матери. Мы не хотели, чтобы она становилась повитухой. И вот результат! Люсьена неизвестно где провела ночь. А я-то думал, что за дортуарами следят.

— Отныне в дортуаре будет дежурить монахиня, мсье, — ответила мадам Бертен.

Анжелине хотелось встать и уйти, спасаясь от подозрительных взглядов офицера Даво. Он воспользовался возникшим на мгновение молчанием и продолжил допрос.

— Мадемуазель Лубе, вы единственная, кто был знаком с этим эксцентричным бродягой, да еще вооруженным кинжалом, по вашим словам. Почему вы не предупредили своих подруг об опасности?

— Я предупреждала, мсье, — вполголоса ответила Анжелина. — Но, увы, Люсьена не прислушалась к моим советам.

Щадя чувства Марселя Жандрона, Анжелина не осмелилась сказать всю правду. Несчастный отец и так был подавлен. Если бы он узнал, что его дочь назначила свидание цыгану, он окончательно впал бы в отчаяние. «Да, не стоит заставлять его еще больше страдать, — подумала Анжелина. — Но я вновь поверила Луиджи. Я опираюсь на его слова, а они могут оказаться лживыми».

Полицейский был в замешательстве. Скорчив гримасу, он обратился к Анжелине:

— Мадемуазель Лубе, опишите как можно точнее так называемого Луиджи.

Анжелина выполнила его просьбу. Потом полицейский быстро опросил Одетту, Арманду, Марию и Софи. Дезире тоже пришлось детально описывать цыгана.

Короткому допросу также подверглись кухарки, садовники, медсестры и санитары. Доктор Кост потерял терпение. В столовую вошла монахиня. Подойдя к нему, она шепотом сообщила, что в родильном отделении все идет своим чередом.

— Мсье офицер, — обратился к полицейскому доктор Кост, — я очень сожалею об этом прискорбном инциденте, но никто не может предсказать, когда ребенок появится на свет. Я должен вернуться к своим обязанностям. Пациентка должна вот-вот родить, и повитуха, мадам Моро, послала за мной.

— Идите, доктор, — разрешил полицейский.

После ухода доктора Коста Анжелина почувствовала себя одинокой. В столовой была гнетущая атмосфера, и разгневанное выражение лица мадам Бертен не улучшало положения дел. Скрестив руки на груди, она вглядывалась в лица своих учениц.

В начале четвертого полицейский встал и откланялся. Мсье Жандрон ушел раньше, пообещав подать жалобу на дирекцию больницы.

— Все эти разговоры не вернут нам Люсьену, — прошептала Дезире на ухо Анжелине. — Только бы жандармы начали ее искать!

— Конечно, они будут ее искать. Полицейский сказал мсье Жандрону, что специальная бригада обыскивает квартал, прилегающий к больнице, — тихо ответила Анжелина. — Они будут искать и Луиджи. Но я думаю, что он давно сбежал.

Мадам Бертен хлопнула в ладоши. Мертвенно-бледная, с мрачным взглядом, она принялась распределять задания.

— Арманда Бланшар и Софи де Монтель, отправляйтесь в зал № 2, сделайте уборку и поменяйте простыни. Дезире Леблан и Мария Фэ, уберите учебный зал. Одетта Ришо, идите к доктору Косту в зал № 3. Скажите, что это я вас прислала. Анжелина Лубе, пройдите в мой кабинет.

— Хорошо, мадам.

Анжелина смирилась с тем, что ей придется выслушать гневную проповедь, и в кабинет, уставленный стеллажами с историями болезней, вошла без всякого страха. Главная повитуха не предложила ей сесть.

— Это ненадолго, Анжелина, — сказала мадам Бертен. — Вы можете собирать чемодан. Вы отчислены. Это окончательное решение. Мне было бы тяжело проявить к вам хотя бы немного снисходительности. Как ни от кого другого, от вас я ждала примерного поведения, строжайшего выполнения больничного регламента, поскольку вы были моей лучшей ученицей. В ту минуту, когда Одетта Ришо сообщила вам об отсутствии Люсьены, вы были обязаны поставить меня в известность. А ваша ночная прогулка по парку! Это недопустимо, на мой взгляд. Не стоит спорить, не утруждайте себя. Молите Господа, чтобы мадемуазель Жандрон вернулась живой и здоровой. Разумеется, она тоже будет немедленно отчислена.

Новость ужаснула Анжелину. Она пожертвовала неделями, месяцами своей жизни как матери, чтобы получить диплом. И вот в середине учебного года все ее мечты рушились.

— Мадам Бертен, это несправедливо! — воскликнула она. — Я ничего не сделала, я просто хотела помочь другой ученице. Мы все были согласны с этим. Почему наказывают меня одну?

— На мой взгляд, это очевидно, Анжелина Лубе. Вы нарушили регламент, покинув дортуар поздно вечером. К тому же ваша связь с акробатом не позволяет вам получить диплом. Может идти!

Почувствовав комок в горле, Анжелина вышла. Она была подавлена, но одновременно и возмущена. Вместо того чтобы направиться в дортуар, она, пренебрегая распоряжениями главной повитухи, пошла в зал, где находился доктор Кост. Он мыл руки, а улыбающаяся мадам Моро поздравляла пациентку с рождением здорового мальчика.

— Боже, что еще случилось? — тихо воскликнул Филипп Кост, увидев Анжелину, дрожавшую всем телом, бледную, как покойник.

— Я должна с вами поговорить, но не здесь, — прошептала она. — Прошу вас, это очень важно.

— Люсьена?

— Нет! Я подожду вас в коридоре.

Не в состоянии взять себя в руки, Анжелина вышла. Она часто жалела, что ей приходится жить в разлуке с сыном, отцом, дражайшей мадемуазель Жерсандой и Октавией. Но отчисление означало, что она никогда не сможет быть повитухой, и это было невыносимо.

Вскоре Филипп Кост вышел в коридор. Он нежно обнял ее, скорее, жестом отца, чем любовника. Но Анжелина не обратила на это внимания.

— Меня отчислили, — упавшим голосом сообщила она. — Мадам Бертен требует, чтобы я немедленно уехала.

— Как?! Почему вас подвергли столь суровому наказанию?

— Я поклялась маме на ее могиле, что стану повитухой, достойной ее, — простонала Анжелина. — Теперь все кончено. Мне не остается ничего другого, как собрать вещи и заняться шитьем. И все из-за Люсьены!

— Все же вас следует пожурить. Я был очень разочарован, узнав, что вчера вечером вы встречались с этим мужчиной, соблазнительным и отважным, по словам всех учениц. Мне хотелось бы верить, что он не покушался на вашу добродетель, хотя вполне мог воспользоваться вашей неосторожностью.

Анжелина, объятая бесконечной печалью, покачала головой. Доктор Кост подумал, что никогда прежде он не видел ее столь красивой, столь хрупкой. В фиолетовых глазах Анжелины застыл ужас.

— Вы заблуждаетесь, — резко сказала она. — Будет лучше, если я уйду.

И удалилась, не одарив его напоследок улыбкой. Судьба Анжелины резко изменилась, подобно ручью, которому приходится постоянно огибать препятствия, и поэтому он не может течь прямо. «Вчера, в обществе доктора и его сестры, я осмелилась помечтать о той светской жизни, которую Жерсанда так хочет для меня. Я уже видела себя замужем за известным акушером после роскошной церемонии в церкви, где на мне было великолепное белое платье. Но этот союз был бы основан на лжи. Да, если бы вы знали, Филипп, что я уже познала мужчину, что у меня есть от него ребенок! Учитывая вашу профессию, я не сумела бы обмануть вас насчет моей девственности, и вам пришлось бы испытать адские муки, ведь вы такой ревнивый!»

Анжелина с облегчением вошла в безлюдный дортуар. Она бросилась на постель и зарыдала во весь голос.

Анриетта Бертен была в своем кабинете. Сняв белый чепец, она устало провела рукой по седым волосам, собранным на затылке в узел. Будучи правоверной католичкой, она молилась за спасение Люсьены Жандрон, чувственность и темперамент которой поразили ее в тот самый день, когда она увидела девушку в школе повитух.

«Я легко распознаю природу человека теперь, когда повидала здесь столько девушек, чаще совсем юных, жадных до знаний, или кокетливых, взбалмошных, равнодушных к судьбам пациенток. Я мгновенно делю их на тех, кто не задержится у нас дольше месяца, и на усидчивых, прилежных, преданных делу, как Анжелина Лубе. Я все душой желаю высказать свое мнение Люсьене…»

В дверь постучали. Не дождавшись ответа, в кабинет вошел Филипп Кост. Он был в белом халате. Его светлые глаза под очками сверкали от гнева.

— Мадам, мы должны объясниться, — холодно сказал он. — Не только вы одна учите акушерскому искусству молодых особ, которые блестяще выдержали вступительные экзамены. Я имею право судить о ваших действиях.

— Доктор, извольте сохранять спокойствие, — прервала его главная повитуха. — Я руководствуюсь внутренним регламентом родильного отделения больницы, и, нравится вам это или нет, только я одна могу принимать определенные решения.

— …И отчислить Анжелину Лубе. По-моему, вы злоупотребляете данной вам властью. И вы не знаете одной очень важной детали: в следующем месяце мы собираемся отпраздновать помолвку.

Повитуха надела чепец и посмотрела на свои короткие широкие ногти.

— Господи! Неужели вы действительно собираетесь жениться на дочери сапожника? — насмешливо спросила мадам Бертен. — В таком случае, я совсем не жалею о принятом решении. Анжелине, вышедшей замуж за состоятельного врача, не придется работать. И не надо быть со мной таким заносчивым. Я сумею постоять за себя.

— Я требую, чтобы она осталась здесь до конца июня, мадам. И потом, согласитесь, она не заслуживает такого наказания, как отчисление. Одетта Ришо тоже виновата. Она покрывала бегство Люсьены. Но вы не стали ее наказывать.

Анриетта Бертен тяжело поднялась со стула. Посмотрев на доктора с симпатией, она сказала:

— Анжелина Лубе может поступить в январе в другую школу, если вы, конечно, согласитесь, чтобы она стала повитухой.

— Но она действительно несчастна! Она хотела получить диплом. Свадьба состоится не раньше следующего лета. Пусть я покажусь вам смешным, сентиментальным чудаком, дорогая мадам Бертен, но, признаюсь вам, для меня ее счастье дороже всего. Прошу вас, окажите милость! Будьте хотя бы справедливой!

— Хорошо. Я напишу письмо в больницу Тарба. Ко мне недавно приезжала медсестра, работающая там. Она поведала, что в родительном отделении не хватает персонала. На каждую повитуху у них приходится только две ученицы. Анжелина Лубе может без труда получить свой диплом в декабре. Честно говоря, доктор Кост, она могла бы заняться практикой хоть сегодня. Я знала ее мать, Адриену. Она была незаурядной личностью с необыкновенным талантом акушерки. Анжелина помогала ей два года. Тем самым она получила образование, во многом превосходящее то, которое мы в состоянии дать. Я порекомендую ее директору заведения. Это все, что я могу сделать.

Доктор Кост, хотя и был разочарован, но все же согласился на такое решение проблемы. Он поблагодарил мадам Бертен, а потом добавил:

— Не удивляйтесь, если я откажусь работать здесь. Полагаю, меня с радостью назначат главным врачом в таком маленьком городке, как Тарб.

Доктор Кост простился с главной повитухой и вышел, хлопнув дверью. На этом же этаже Анжелина, устав от печали и сомнений, дремала, лежа на кровати. Она спрашивала себя, кем на самом деле был Луиджи. От тревожных мыслей у нее разболелась голова. Она признала существование ничтожного шанса, что цыган приходится Жерсанде де Беснак сыном. Ее воображение разыгралось, но через какое-то время Анжелина вновь призвала на помощь рассудок. Тысячи детей попадали в сиротские приюты — это был настоящий бич конца века. И родимые пятна встречались не так уж редко. У ее отца, Огюстена Лубе, тоже было родимое пятно у основания шеи.

— Анжелина! — раздался голос, который она сначала не узнала. — Боже мой, Анжелина, просыпайся!

— Я не сплю.

Молодая женщина открыла глаза и увидела, что над ней склонилась Дезире, бледная, со слезами на глазах.

— Почему ты плачешь? Потому что меня отчислили? — спросила сонно Анжелина.

— Нет, не поэтому… — пробормотала Дезире. — Я должна тебе сказать… Один из водников нашел Люсьену в Гаронне, в куче топляка. Тело отнесло течением вниз по реке. О господи! Анжелина, это ужасно! Она умерла! Здесь жандармы. Они принесли тело на носилках. Похоже, Люсьену изнасиловали. У нее на бедрах синяки, а грудь расцарапана. Анжелина, обними меня! Я хочу домой!

Дезире бросилась в объятия подруги, в голове которой потекли новые мысли. «Люсьена умерла, ее мучили, насиловали! — со страхом думала молодая женщина. — О! Пресвятая Дева, во имя любви, спаси ее душу! Бедная, несчастная Люсьена… И это произошло здесь! Но как же все похоже на то, что случилось в нашем краю!»

Перед глазами Анжелины возник образ громко смеющейся девушки с темными волосами, такой, какой Люсьена была накануне на берегу канала: веселой, смешливой. Она вспоминала темные глаза под черной челкой. «Люлю, наша капризная Люлю! — говорила себе Анжелина. — Вчера ты с удовольствием ела печенье и фрукты. Твоя кожа была покрыта мелкими капельками пота. Ты дышала, говорила, была живой, задорной, очаровательной. О боже! Нет! Нет!»

Дезире, обезумев от горя, рыдала. Потрясенная Анжелина успокаивала ее. Молодая женщина питала огромное сочувствие к жертвам, о которых ей рассказывали отец и Октавия, но сейчас все было гораздо хуже. Ведь она прожила бок о бок с Люсьеной полгода…

— Но кто это сделал? — выдохнула Анжелина. — Чудовище в человечьем обличье! Дезире, прошу тебя, успокойся! Где другие ученицы?

— Не знаю. Я хочу уехать, — простонала Дезире. — Офицер полиции поклялся, что найдет убийцу и отправит его на гильотину.

При этих словах у Анжелины появилась твердая уверенность, что преступником был Луиджи, бродячий актер с улыбкой хищника.

— Он за все заплатит, Дезире, не волнуйся. Он заплатит своей кровью.

Сен-Лизье, четверг, 10 июня 1880 года

Охваченная нетерпением, Жерсанда де Беснак распечатала только что полученное письмо Анжелины. Октавия всегда приносила ей письма из Тулузы с неизменно радостным, немного торжественным видом, словно считала работу почты настоящим чудом.

— Я оставлю вас, мадемуазель. Мне надо переодеть Анри. А потом вы расскажете мне обо всем, что пишет наша малышка.

Обе женщины считали дни, оставшиеся до приезда их молодой подруги на каникулы. Они уже предвкушали удовольствия, которые ожидались с ее приездом, в частности, посещение дядюшки Анжелины Жана Бонзона, о чем давно договорились.

— Посмотрим, что нового произошло в больнице, — тихо прошептала старая дама.

Несмотря на преклонный возраст, у Жерсанды де Беснак было хорошее зрение. Счастливая, она погрузилась в чтение. Но у нее тут же сжалось сердце. Тон Анжелины был вовсе не радостным.

Дорогая мадемуазель, дорогая Октавия и, разумеется, мой дорогой малыш Анри!

Это грустное послание начинается как обычно, но, к счастью, наш ангелочек не сможет понять его содержание, даже если вы будете читать вслух. Меня до глубины души потрясла трагедия, опечалившая всю больницу и посеявшая панику в квартале Сен-Сиприан. Одну из наших учениц, Люсьену, которую мы звали Люлю, убили. Водник нашел ее, изувеченную и изнасилованную, в Гаронне. Выводя эти строки, я плачу, ошеломленная этим ужасным преступлением, унесшим жизнь девушки моих лет. Вы не можете себе представить, каково сейчас в родильном отделении, да и во всем заведении! Хотя полиция подозревает, что преступление совершил мужчина, все равно у нас установилась тягостная атмосфера всеобщего недоверия. Теперь уже не может быть и речи о том, чтобы выйти после ужина в парк или одной пойти в бельевую комнату. Нас не покидает страх.

Только сейчас я осознала весь ужас подобной смерти и много думала о тех невинных девушках, которые были убиты в последние годы в окрестностях Сен-Жирона. Надо полагать, зло бродит повсюду — как в наших горах, так и в крупных городах. Одетта, лучшая подруга несчастной Люсьены, сказала мне, что в Тулузе совершается много преступлений подобного рода, но виновных редко находят…

Из глаз Жерсанды хлынули слезы, и она отложила письмо. Новость огорошила старую даму. Ей вдруг стало холодно, хотя из широко открытых окон в гостиную проникала летняя жара.

— Боже всемогущий! Какая жестокость!

Слезы туманили глаза Жерсанды, однако она все же попыталась читать дальше. Ей удалось это сделать только через несколько минут. Анжелина подробно написала об обстоятельствах исчезновения Люсьены, о том, как было найдено ее тело. Она поведала также о роли цыгана, главном подозреваемом, скорее всего, уже сбежавшем из города. Продолжение письма привело старую даму в уныние.

Моя дорогая, славная мадемуазель! Я вдвойне несчастна, поскольку это ужасное преступление стало причиной моего отчисления. Мадам Бертен, главная повитуха, наказала меня за нарушение регламента. Она уведомила меня об этом, когда мы еще не знали о судьбе несчастной Люсьены. Сначала я думала только о себе, о своих несбывшихся надеждах. Но когда Дезире сообщила мне о смерти нашей подруги, отчисление отошло на второй план. Мне даже стыдно, что я сетовала на свою судьбу. Ведь нет ничего более ценного, чем жизнь. Как хорошо просто дышать теплым весенним воздухом, проводить рукой по своему разгоряченному лицу! Увы! Мадемуазель, я лишь мгновение видела тело несчастной Люсьены, но мне этого хватило… Что за странные мысли порой приходят нам в голову! Мне захотелось умыть ее, причесать волосы, надеть на нее самое красивое платье… Мне так жаль ее родителей, которые вне себя от горя!

Полиция ведет расследование, отдавая предпочтение версии о виновности цыгана. Так сказал офицер Даво. Он долго нас допрашивал — меня, других учениц, весь персонал больницы. Все подозрения падают на этого мужчину, о котором я Вам уже говорила. Я, которая старалась никогда не судить о человеке по его социальному положению, внешности и образу жизни, теперь пришла к выводу, что цыгане лишены всяких нравственных принципов. И все же я с болью в сердце пишу эти слова, поскольку каждый предполагаемый преступник должен иметь право на защиту.

Словом, эта жуткая трагедия удерживает меня в Тулузе, поскольку полицейский велел мне оставаться в их распоряжении. Я должна буду опознать так называемого Луиджи, если его арестуют. Мадам Бертен не осмелилась возразить полиции.

Благодаря поддержке доктора Коста я вновь вернусь к учебе первого августа, но уже в Тарбе.

Мне не хочется сообщать Вам все подробности, однако я сочла необходимым обрисовать сложившееся положение. Это принесло мне небольшое облегчение. Похороны Люсьены состоятся в пятницу, отпевать будут в базилике Сен-Сернен. Нам разрешили присутствовать на отпевании. Но, главное, заботьтесь о моем маленьком Анри. Я так хочу прижать его к груди, чтобы убедиться, что он здоров. Надеюсь, он никогда не пострадает от человеческой подлости и сам, став взрослым, никогда не пойдет на низость.

Скоро напишу еще одно письмо.

С глубоким почтением,

Анжелина.

Жерсанда де Беснак положила письмо на колени. Ей хотелось бы в одно мгновение преодолеть расстояние и утешить Анжелину без громких слов, просто обняв как мать или бабушка. Легкие шажки заставили ее оторвать взгляд от письма. Перед ней стоял Анри. Его круглая мордашка была чисто вымыта, вьющиеся темные волосы тщательно причесаны. Ребенок тряс деревянной погремушкой, которая так ему нравилась. Тут же прибежала служанка.

— Наш малыш убежал от меня, мадемуазель. Посмотрите, я не успела надеть ему штанишки. Как письмо?

— Об этом поговорим позже, Октавия. Как ты думаешь, мы можем прямо сегодня уехать в Тулузу?

— Но зачем? В такую жару? Скоро наверняка разразится жуткая гроза, и это меня нисколько не удивит. Ах! Неужели Анжелина заболела? Или ей не хватает малыша? Пусть потерпит, осталось всего три недели.

— Ты права, возможно, это не такая уж хорошая мысль, — смирилась старая дама. — На, прочти.

Октавия сразу вскрикнула от ужаса и старательно перекрестилась, поскольку еще не привыкла делать этот жест машинально.

— Боже мой! А если бы это случилось с нашей Анжелиной! — нервно воскликнула она.

— Замолчи! Мне и так плохо, — оборвала служанку Жерсанда. — Теперь-то ты меня понимаешь? Если мы поедем на похороны несчастной девушки, мы сможем немного ободрить Анжелину. Хотя я могу поехать одна, Октавия. Я знаю, что ты не любишь ездить на поезде. К тому же будет лучше, если Анри останется дома с тобой. Все, я решила. Скажи Альфонсу, чтобы закладывал коляску. Я поеду четырехчасовым поездом.

— Мне хотелось бы сопровождать вас, — возразила служанка. — Скажите, какие вещи мы возьмем с собой?

Жерсанда задумалась. Она колебалась. Во время предыдущего посещения Тулузы Анри вел себя беспокойно.

— Я думаю, что тебе лучше остаться, — твердо сказала Жерсанда. — У малыша свои привычки. Я скоро вернусь, наверное, в субботу. Не надо спорить, Октавия. Приготовь мне красный кожаный чемодан, а вещи я сложу сама.

Тулуза, базилика Сен-Сернен, пятница, 11 июня 1880 года

Анжелина и Дезире смотрели на людей, столпившихся на паперти базилики. Хмурые местные жители, стояли молча. Они пришли, чтобы отдать последний долг ребенку, ставшему жертвой чудовищного преступления. Родители Люсьены, зажиточные и уважаемые торговцы, были немного растеряны, осознав всю важность похорон их старшей дочери.

— Похоже, магазин мсье и мадам Жандрон находится недалеко от церкви, — прошептала Жанина, подходя к девушкам. — На похороны приехала моя мать, я должна быть рядом с ней. Мы жили по соседству, да и Одетта тоже.

Одетта стояла недалеко от них. Во всем черном, с лицом, полузакрытым черной вуалью, она тихо плакала, держась за руку отца. Гроб уже стоял на алтаре, возведенном в III веке для похорон останков святого Сатурнина, мученика католической веры и епископа Тулузского. Улица Тор, идущая от площади Капитолия до базилики, была названа в память о мученичестве святого, которого по этой дороге волочили разъяренные быки[45].

— Боже мой! Недели не прошло после нашего пикника на берегу канала, а Люлю уже с нами нет, — прошептала Дезире. — Анжелина, ты меня не слушаешь, ты все время смотришь по сторонам…

— Я ищу свою благодетельницу, Жерсанду де Беснак. Сегодня утром я получила телеграмму, в которой она сообщает, что приехала вчера вечером. Она ночевала в гостинице и сюда должна прибыть в фиакре. Я так растрогана, ведь эта поездка далась ей нелегко. О! Началось! Все идут в церковь.

— Посмотри на мадам Бертен. Так странно видеть ее не в халате повитухи, а в платье и шляпке, — сказала Дезире.

— В такой день я не обращаю внимания на такие детали, — укоризненно ответила Анжелина.

Филипп Кост, стоявший рядом с другими врачами больницы, обернулся и посмотрел на Анжелину так, словно его поразил звук голоса молодой женщины. Элегантный, в сером костюме и черном котелке, он послал ей едва заметную улыбку. Анжелина опустила голову. Дезире, от которой не ускользнула ни одна деталь, вздохнула:

— До чего же ты глупая, Анжелина! Он хочет на тебе жениться, а ты делаешь вид, будто не замечаешь его.

— Он сказал мадам Бертен, что мы собираемся объявить о помолвке, не спросив моего согласия. Несмотря на похороны Люсьены, персонал больницы уже начал меня поздравлять. А я еще не приняла решения. Я даже чувствую облегчение, что мне придется заканчивать учебу в Тарбе. Я его больше не увижу.

— Но я думала, что он тебе нравится!

— Прошу тебя, Дезире, сейчас не время и не место говорить об этом.

Стояла удушающая жара. Анжелина чувствовала себя плохо, обливаясь потом. Она надела самое скромное платье, но все равно оно было слишком светлым, слишком веселым. Никто из учениц не мог предложить ей более темный летний наряд. Кроме того, Анжелина беспокоилась за старую даму. Она думала, что Жерсанда заблудилась в городе или ей стало плохо в гостинице.

— Мадемуазель Лубе! — раздался за ее спиной тихий голос.

Анжелина резко обернулась и оказалась лицом к лицу с офицером полиции Даво, одетом во все черное.

— Да? — ответила она, внезапно охваченная страхом.

— Прошу вас во время отпевания не терять бдительности. Некоторые убийцы любят наслаждаться горем, которое они причинили, и приходят в церковь или на кладбище. Я мог бы сделать вывод, что это было одиночное убийство, в какой-то мере случайное, учитывая, что жертва сопротивлялась. Сопротивление всегда вызывает приступ звериной жестокости, однако есть звери в человечьем обличье, которые, совершив преступление, подбирают следующую жертву. Они выслеживают ее и наслаждаются своей безнаказанностью. Если вы узнаете акробата среди присутствующих, незаметно дайте мне знать. Мои люди рядом. О том же я попросил и Одетту Ришо.

Молодая женщина пообещала, что будет бдительной. Она отступила назад и встала между Софи де Монтель и Армандой Бланшар. И тут около группы монахинь она заметила хрупкую фигурку Жерсанды де Беснак. Окруженная легким облачком жемчужно-серого шелка, старая дама закрыла зонтик, обводя взглядом своих прозрачных, как вода, глаз толпу. Вдали от их города, вырванная из привычной обстановки, она показалась Анжелине еще более утонченной, более ранимой. Столь близкое присутствие Жерсанды так взволновало Анжелину, что молодая женщина с трудом сдержала слезы. Она бросилась к старой даме.

— Мадемуазель, моя дорогая мадемуазель! — простонала она. — Как мило, что вы приехали! Я вас так ждала!

Жерсанда крепко обняла Анжелину своими тонкими руками, затянутыми в серые ажурные перчатки. Ее бледное лицо, густо посыпанное рисовой пудрой, озарилось улыбкой.

— Моя славная Анжелина, я не могла оставить тебя одну после того, как произошла такая трагедия. Но ты плохо выглядишь!

— Я почти не сплю и с трудом могу проглотить немного еды. Давайте войдем в церковь. О! Спасибо, что приехали. У меня совсем нет мужества.

— Зато у меня его хватит на двоих, — заявила гордая гугенотка. — Мне очень жаль, что я опоздала, но утром я покупала это платье у модистки с улицы Капуцинов. Пришлось кое-что переделать. Я переодевалась прямо в мастерской. Что ты о нем скажешь? Я не хотела, чтобы тебе было стыдно за меня.

— Вы великолепны!

Они вошли в базилику. Здесь уже собрались родственники, персонал больницы, соседи и просто любопытные. В величественном здании было прохладно. Витражи, освещенные яркими лучами солнца, бросали разноцветные блики на высокие каменные колонны, густо украшенные растительным орнаментом. Орган играл «Реквием» Моцарта. Небесная, бесконечно грустная мелодия как нельзя лучше сочеталась с ароматом белых цветов, лежавших на крышке гроба и плитах пола, а также на алтаре.

Жерсанда де Беснак погрузилась в раздумье. «Священник служит мессу в торжественной одежде белого, золотого и фиолетового цветов. Дети из хора стоят с серьезными лицами. Второй раз в жизни я в католической церкви. В первый раз это было при крещении Анри. Последний раз я войду в церковь, когда Анжелина будет венчаться, поскольку надеюсь, что она выйдет замуж за этого доктора…»

Время от времени раздавались рыдания, слышалось покашливание. Верующие начали петь псалмы. Анжелина не выпускала руки старой дамы. Несмотря на всю свою волю, она не могла ни молиться, ни петь псалмы. Она думала о Люсьене, не в состоянии смириться с ее смертью. Нежное тело с очаровательными формами навсегда останется в дубовом гробу.

«Неужели ее убил Луиджи? — спрашивала себя Анжелина с тяжелым сердцем. — Боже мой, как в этом убедиться? Он играл им на скрипке, дарил свою улыбку, а ночью этот веселый акробат превратился в жестокого хищника… Нет, это представляется мне невероятным. Но, если он ни в чем не виноват, почему говорил так странно?»

Анжелина смущенно посмотрела на Жерсанду, рассматривавшую купол свода над хорами. Мысли ее по-прежнему были далеко. «Если бы Одетта не сказала мне о родинке! Но из-за этого дефекта кожи глупо верить, что смуглый мужчина может быть сыном моей дорогой мадемуазель! Но если это так, почему я, Анжелина Лубе, встретила его в Масса? Еще одна случайность, скажут некоторые люди. Да, возможно. Такое бывает. То же самое, как и с мадам Бертен. Я ни на минуту не могла представить себе, что мама была ее ученицей. У людей есть тайны. Я тоже скрытничаю. Господи, это будет ужасно, если, к несчастью, Луиджи окажется сыном мадемуазель Жерсанды и одновременно подлым убийцей! Нет, я сошла с ума, он не ее сын. Мы никогда не узнаем, что стало с маленьким Жозефом».