Ангелочек

Люшон, в тот же вечер

— Анжелина, будьте добры, откройте, — просил Филипп Кост в десятый раз. — В конце концов, это смешно! Как я выгляжу, стоя у вашей двери? Что подумает моя семья?

Анжелина, смирившись с неизбежным, открыла дверь. Доктор вихрем ворвался в комнату и захлопнул дверь.

— Как вы осмелились выйти из-за стола таким образом? — разъяренно прорычал Филипп. — Вы оскорбили мою мать и сестру, устроивших этот ужин.

Стоявшие по обеим сторонам кровати лампы излучали мягкий золотистый свет. Филипп сразу же заметил, что Анжелина переоделась.

— Я вынужден вас просить надеть вечернее платье и последовать за мной в столовую. Там вы принесете свои извинения и мы сможем приступить к десерту.

— Бесполезно просить меня, — тихо ответила Анжелина. — Я не спущусь. Это не мимолетный каприз. Не надо ломать комедию, Филипп. Ваши родственники никогда не примут меня. К тому же вы не уважаете моего отца.

— Надеюсь, вы не имели глупость оскорбиться из-за язвительных замечаний матери. После смерти моего отца, а это случилось десять лет назад, у нее есть только одно развлечение: подтрунивание над гостями. Вы ей нравитесь. Она сама сегодня сказала мне об этом. Она находит вас красивой, темпераментной, и в этом ее мнение совпадает с мнением вашего отца.

— Дело не только в этом. Не знаю, сумеете ли вы понять, что я испытываю, находясь в вашем доме. Я не создана для этого общества, роскоши, подобного комфорта.

— Вздор! — проворчал Филипп. — Какая женщина откажется от нарядных туалетов или комфорта в доме? Анжелина, я разочарован. В поезде нам было так весело! Мы строили планы, один лучше другого. Будет вам, дорогая. Я охотно прощу столь экстравагантную выходку, но доставьте мне удовольствие, наденьте вечернее платье. Моя мать и сестра, должно быть, волнуются. Уверяю вас, им не понравилось, что у вас так легко меняется настроение.

Анжелина села на кровать, положив руки на колени.

— Филипп, не притворяйтесь, будто ничего не понимаете. Я сказала вам, что комедия окончена. Комедия, в которой богатый доктор женится на бедной девушке с гор.

Филипп разнервничался. Он принялся ходить по комнате, время от времени проводя рукой по волосам.

— Хорошо, я понял. Увы! Вы осуждаете старую даму, страдающую подагрой, за ее высокомерие, которое забавляет ее саму. Вы не оценили наш дом и его удобства. Но все это отговорки. Полагаю, вы просто не нашли другого способа порвать со мной. Не стесняйтесь, скажите правду: вы меня не любите. Вы никогда меня, по сути, не любили…

— А вот тут вы заблуждаетесь, Филипп.

— Надеюсь, что заблуждаюсь! Анжелина, все это мы обсудим завтра. Если вы питаете ко мне хотя бы немного нежности, прошу вас, не унижайте меня. Нас ждут. Пирог уже подан. Если это и комедия, надо продолжать ее играть.

— Значит, для вас важно соблюсти правила приличия? И больше ничего? — возмутилась Анжелина. — Кольцо, которое вы мне подарили, лежит на комоде, в своем футляре. Забирайте его и уходите! Скажите своей матери, что я чувствую себя недостойной вас и вашей семьи. И знайте, что я люблю вас, несмотря на свое решение.

Услышав такое признание, Филипп упал перед Анжелиной на колени. Он успокоился и радостно смотрел на нее.

— Тогда ничего не потеряно, моя дорогая! Вы поддались вполне объяснимой панике и, будучи честной, считаете необходимым отказаться от легкой жизни, которую я вам предлагаю. Анжелина, вы быстро привыкнете к теплым ваннам и отдыху на нашей вилле в Биаррице. Вы будете блистать в обществе. Ваша особенная красота станет вашим козырем. Я могу понять ваши колебания и растерянность, но вскоре вы начнете получать огромное удовольствие от вашего нового социального положения.

Анжелина чуть не поддалась искушению. Она представила, что стоит на высокой стене и ей надо выбрать, в какую сторону прыгнуть. «Скажем, вправо. Тогда я буду повитухой с улицы Мобек. Меня будут звать к роженицам днем и ночью. Со мной будут расплачиваться курами, мешками с картошкой. Может, серебряной чайницей. Со мной будет жить моя собака. Я буду есть наваристый суп с салом у папы, воспитывать сына… Если я прыгну влево, то стану дамой, обязанной присутствовать вместе с мужем на скучных ужинах. И я потеряю свободу…»

— Нет, Филипп. Мне очень жаль. Я искренне думала, что смогу выйти за вас замуж. Но я ошибалась.

— Но до свадьбы еще далеко! — запротестовал Филипп. — Мы празднуем только помолвку. Поэтому прошу вас переодеться и спуститься вместе со мной на первый этаж. Давайте поскорее!

Вдруг Анжелина порывисто схватила Филиппа за плечи.

— Нет, я не могу. Я не такая, как вы думаете. Филипп, выслушайте меня. Я уже давно хотела рассказать вам правду, но мне не хватало мужества.

— Какую еще правду? — удивился Филипп, вставая, что вынудило Анжелину убрать руки с его плеч.

— Три года назад я полюбила одного мужчину, сына крупных буржуа из Сен-Лизье. Я была юной, наивной. Он обещал на мне жениться. Я уступала ему во всем, поскольку любила его. Потом он уехал якобы учиться, но на самом деле женился на другой. Я осталась одна. Я была в отчаянии, к тому же беременной. Я оставила ребенка. Не могло быть и речи, чтобы бросить малыша, но я ничего не сказала отцу. Вы видели ребенка, Филипп. Это мой крестник Анри, которого Жерсанда де Беснак усыновила и взяла в свой дом.

После этих слов воцарилась гробовая тишина. Анжелина не осмеливалась посмотреть на доктора.

— Уверяю вас, я хотела рассказать вам об этом до нашей свадьбы, — продолжала Анжелина. — И даже гораздо раньше. Но вы такой ревнивый, вы так были уверены в моей непорочности, что я боялась ранить вас.

— Только что вы это сделали. Боже! У меня нет слов, чтобы охарактеризовать ваше поведение. Право, я последний дурак. Вы заворожили меня своей красотой.

Испуганная Анжелина задрожала. Разгневанный Филипп принялся ходить по комнате.

— Вы! Вы, которую я так уважал, для которой выхлопотал столько поблажек у дирекции больницы! Как я мог быть таким глупым, таким слепым! Вы использовали меня…

Филипп бросился к Анжелине и, схватив за руки, вынудил встать.

— Посмотрите на меня, черт возьми! — прорычал он. — Ангельское личико скрывало порочную душу… Конечно, вы правильно поступили! Вы рассказали мне о своем прошлом только после того, как получили свой диплом. Но отныне эта бумажка ничего для меня не значит. Вас не должны были принимать в больницу Святого Иакова, ведь вы незамужняя женщина с ребенком. Вы не заслуживаете этого! Боже мой! До чего вы мне противны!

Сжав зубы, Филипп изо всех сил тряс Анжелину.

— Вы разрушили мою самую прекрасную мечту, Анжелина. Вы без малейших угрызений совести растоптали мое счастье, веру в вас. Вы, должно быть, ликовали, изображая из себя недотрогу, когда я пытался залезть к вам под юбку.

— Я боялась, что вы, дотронувшись до меня, поймете, что я не девственница, — в ужасе пролепетала Анжелина.

— Какая же вы притворщица! Хитрая, изворотливая! — шипел Филипп. — А я был готов ждать целый год!

Анжелина расплакалась, уязвленная его грубостью. Он затряс ее еще сильнее.

— Было бы лучше, если бы я опрокинул вас при первой же возможности. Но я наверстаю упущенное, — пригрозил Филипп, прижимаясь к Анжелине. — Зачем мне сдерживаться, правда?

С выпученными глазами, лицом, побагровевшим от ярости, Филипп был похож на сумасшедшего. Он резко толкнул Анжелину на кровать и сразу же задрал ей юбку.

— Не стоит корчить из себя нежного любовника, вы согласны? Эй, славная Анжелина! Путь уже открыт, и я воспользуюсь им.

Филипп оторвал пуговицы на блузке Анжелины и разорвал нижнюю рубашку из тонкого батиста. Он грубо мял ее груди, щипал их, потом резко раздвинул ноги Анжелины в стороны, разорвав шелковые панталоны. Женщина не сопротивлялась. Она была многим обязана Филиппу и понимала, что ее откровение буквально убило его.

— Так, сейчас я вас осмотрю, мадемуазель, — прошипел Филипп с ненавистью в голосе.

И сразу грубо воткнул палец во влагалище. На него, задыхающегося, взлохмаченного, было жалко смотреть. Через несколько секунд он вошел в нее, плотно сжав губы, чтобы не закричать от удовольствия. Тело Филиппа ходило ходуном. Потом он стремительно отстранился и излил сперму на живот молодой женщины.

— Вам хватит и одного байстрюка. Я не собираюсь делать вам второго, — пробурчал он, застегивая брюки. — Вы обошлись мне гораздо дороже, чем дамы легкого поведения, к услугам которых я иногда прибегал.

Анжелина, лежавшая поперек кровати, ничего не ответила. Ученицы мадам Бертен, особенно уроженки Тулузы, утверждали, что доктора больницы посещают публичный дом, который держит хозяйка, предпочитающая оставаться неизвестной. В этом доме прелестные создания предоставляли свои услуги знатным горожанам, выполняя все их прихоти.

— Мне очень жаль, — наконец вымолвила Анжелина.

Филипп холодно посмотрел на нее. Она перестала быть его невестой, очаровательной девушкой, которую он так любил. Он с трудом сдерживался, чтобы не ударить ее.

— По правде говоря, я подозревал что-то неладное. Внутренний голос подсказывал мне, что для девственницы вы были чересчур пылкой и сладострастной. Я больше не хочу иметь с вами дела. Никогда. Я сообщу своей семье, что мы разорвали наши отношения. Завтра утром кучер отвезет вас на вокзал. Мы должны до конца соблюдать приличия. Я не могу выставить вас на улицу холодной ночью, иначе моя мать обо всем сразу догадается.

Филипп Кост взял футляр с кольцом. Он был преисполнен глубокой печали, к которой примешивались яростный гнев и откровенное презрение. Боль от осознания того, что он потерял Анжелину, возникнет позже. Сейчас же он просто утолял свою жажду мести.

— Когда я летом рассказал своему зятю о вас, он спросил меня, не сошел ли я с ума, собираясь связать с вами свою дальнейшую судьбу. Дидье — человек принципов. Он посоветовал мне переспать с вами до свадьбы, будучи уверенным, что девушки из народа не могут быть порядочными и что вы просто заритесь на мои деньги. Я с трудом сдержался, чтобы не ударить его. Но он смотрел в корень.

Анжелина села и стала рукой разглаживать юбку. Пожав плечами, она решительно ответила:

— Меня не интересуют ваши деньги. И я знаю много порядочных девушек из народа.

— В таком случае, чего вы от меня хотели?

— Я надеялась сделать вас счастливым, поскольку горячо любила вас.

— Замолчите, Анжелина! Ваше лицемерие вызывает у меня отвращение. Будьте готовы к восьми часам утра. Вы покинете Люшон с девятичасовым поездом. Но, чтобы спасти мою репутацию, вы должны проститься с моей матерью и сестрой, чего бы это вам ни стоило.

Бросив последний взгляд на бывшую невесту, Филипп вышел. Анжелина долго сидела неподвижно, не веря в то, что произошло. Доктор Кост не станет частью ее будущего, ее жизни. То, что он ее фактически изнасиловал, не имело для Анжелины никакого значения. Она не почувствовала ни удовольствия, ни досады. На ее теле не осталось никаких следов. И только потом, через два часа, которые она провела сидя неподвижно и с сухими глазами, Анжелина ощутила легкую боль в груди.

«Все правильно, — думала она. — Филипп от чистого сердца распахнул передо мной дверь в свой мир, он любил меня. Да, он действительно любил меня. По крайней мере я так думаю… Возможно, он хотел на мне жениться, мечтал о моей девственности. Мужчины всегда стремятся быть первыми. Гильем гордился этим, а я радовалась, что осчастливила его. Боже! Как я изменилась!»

Анжелина погрузилась в странные мечтания, перебирая в памяти моменты, которые она провела с Филиппом. «Я желала этого мужчину, — признавалась она самой себе. — И он овладел мною, пылая ненавистью, в то время как мне было его жалко».

Анжелину сморил сон.

Внезапно она проснулась и с удивлением посмотрела на горящие лампы и вечернее платье на спинке кровати. Часы показывали половину шестого утра.

— Я должна уехать, — сказала Анжелина.

Она принялась лихорадочно складывать платья и белье в чемодан, внезапно вспомнив, как совсем недавно распаковывала чемодан и раскладывала свои вещи по шкафам и ящикам комода. Это воспоминание вызвало у нее улыбку. Она надела манто и меховую шапочку.

«Мадемуазель Жерсанда дала мне кошелек с деньгами. Куда я его положила? А, вот он…»

Теперь Анжелине предстояло отыскать ключ от двери, которая вела на черную лестницу. Она быстро нашла его и отперла замок. В нос ударил запах плесени. Перед Анжелиной зияла черная пропасть. Она стала пробираться, нащупывая ногой ступеньки и держась за стены обеими руками. Проход был узким, шириной не более полуметра.

«Да, служанка чуть толще меня не могла пользоваться этой лестницей», — подумала раздосадованная Анжелина.

Спуск показался ей бесконечным. Дважды Анжелина чуть не упала, споткнувшись о полуразрушенную ступеньку. Но она испытывала такое облегчение, что ее ничто не смогло бы остановить. Этот запутанный темный лабиринт казался ей последним испытанием, преодолев которое, она должна была превратиться в прежнюю маленькую Анжелину, веселую, доверчивую, бегавшую по мостовым города босиком или в сабо, в девочку с рыжими косичками, которая никогда не обманывала и обещала матери быть благоразумной. «Я столько раз лгала и вела себя отнюдь не благоразумно, — думала Анжелина. — Но все позади. Филипп знает обо мне правду и пусть поступает, как ему угодно. Отныне я буду полагаться только на свои чувства и прислушиваться к зову своего сердца. Все решения я буду принимать теперь самостоятельно».

Анжелине казалось, что прошла целая вечность, прежде чем она добралась до подвала. Толкнув широкую дверь, загородившую ей путь, Анжелина вошла в просторное теплое помещение с низким потолком. Пыхтел огромный чугунный котел, в котором горели угли. Слабого оранжевого света, исходившего из топки, было достаточно, чтобы Анжелина заметила еще одну дверь. Отодвинув засов и вдохнув ледяной воздух, она различила дорожку, покрытую гравием, и кустарники.

«Вероятно, я попала в сад. Теперь надо найти выход».

Анжелина прекрасно ориентировалась. Вскоре она уже шагала по широкому тротуару, который вывел ее к Термам. Горели газовые фонари, походившие на призрачных часовых. Засунув руки в муфту, Анжелина шла по совершенно безлюдным аллеям Этиньи. Ветки высоких лип прятались в тумане.

«Как странно! — думала Анжелина. — Несколько часов назад я ехала в коляске рядом со своим женихом. Я немного волновалась, но и радовалась тоже. А вот теперь я иду одна, навстречу свободе, к своему малышу и совершенно ни о чем не жалею».

Анжелине казалось, что она пробудилась от долгого сна, в котором действовала вопреки здравому смыслу, направляемая другими людьми, покорная их воле.

— Прощай, Филипп! — вполголоса сказала она.

В тишине гулко раздавались ее шаги. Кошки, охотившиеся на мышей, разбегались, едва заметив изящный силуэт в манто. Анжелина наслаждалась ночной прогулкой.

Люшон постепенно просыпался. В некоторых окнах появлялся слабый свет, вдалеке слышался скрип колес повозок. В конце одной из аллей женщина, открыв дверь, подметала порог дома.

Анжелина поприветствовала ее кивком головы.

— Идете к первой мессе? — крикнула хозяйка дома. — Что-то рановато для барышни.

— Да! — ответила Анжелина.

Зазвонили колокола. Анжелина прошла мимо витрин «Галерей» Люшона, одного из самых крупных магазинов города, где продавались сувениры, безделушки, книги, почтовые открытки, бижутерия и горное снаряжение. «В этом магазине я могла бы купить подарки для Анри, мадемуазель Жерсанды, Октавии и папы…» — подумала Анжелина без всякого сожаления.

Дойдя до церкви, она увидела на широких каменных ступеньках паперти нищенку, завернувшуюся в покрывало.

— Сжальтесь, мадемуазель! Бог отблагодарит вас. Сжальтесь, ради спасения вашей души!

Анжелина тут же вытащила кошелек из сумочки. Сострадание, вот что отличало Анжелину от доктора Коста. «На улицах и в предместьях слишком много нищеты, горя. Я никогда не смогла бы перейти на сторону богачей, набобов, людей, живущих в роскоши. В противном случае я нанесла бы смертельное оскорбление дядюшке Жану, маме, которая всегда помогала бедным… Да она совсем девочка! Нет, я ошибаюсь».

Анжелина не могла оторвать взгляда, полного сочувствия, от ног несчастной, голых, грязных, худых, обутых в прохудившиеся ботинки. Полоска шерстяной материи заменяла носки.

— Возьмите, на эти деньги вы сможете купить еду на два дня, — прошептала Анжелина, кладя пять франков на железную крышку, в которую нищенка собирала милостыню.

— Спасибо, мадам. Бог отблагодарит вас, — ответила девушка, лицо которой скрывалось за прядями каштановых волос.

Появились две дамы в манто с капюшонами. Они быстро вошли в церковь, бросив брезгливый взгляд на нищенку. Анжелина пошла дальше. Ей было не по себе. Вдруг что-то заставило ее замедлить шаг.

«Этот голос, певучий акцент… Южный выговор! — сказала себе Анжелина. — Я его уже слышала…»

Толком не зная, почему так разволновалась, Анжелина вернулась и пристально взглянула на юную нищенку. И тут же ее сердце чуть не выпрыгнуло из груди.

— Розетта! — позвала Анжелина.

Нищенка подняла голову и стала вглядываться в лицо элегантной барышни. Вдруг ее губы расплылись в широкой улыбке.

— О! Это вы, мадемуазель Лубе! Надо же!

— Розетта! Боже мой, что ты здесь делаешь?

— Прошу милостыню, черт возьми! Как я рада видеть вас!

Ошеломленная Анжелина подошла ближе, стараясь сдержать свою радость. Немного наклонившись, она спросила:

— Ты по-прежнему живешь с сестрой и отцом?

— Нет! Этой осенью я убежала. Валентина опять забеременела, но на этот раз ребенок родился живым. Отец не мог больше с ней спать и начал приставать ко мне. Я плюнула ему в лицо и спаслась бегством.

— Ты правильно поступила. А твои маленькие братья?

На глазах Розетты тотчас же выступили слезы. Захлюпав носом, она ответила:

— У меня не было выбора. Я бросила их. Ими займется Валентина. Спасибо за деньги, мадемуазель Лубе, я теперь богатая, вот так…

У Анжелины не было сил продолжать путь. Она подумала о теплой одежде, которую оставила в доме Филиппа, о чемодане, в котором лежали меховые ботинки на случай, если пойдет снег.

— Вставай, Розетта, — сказала Анжелина.

— Зачем? Когда я сижу, мне не так холодно. Я в комбинации, а руки грею, засунув их под мышки.

На Розетте была порванная в нескольких местах юбка из толстого сукна и мужской пиджак. Лицо, напоминавшее кошачью мордочку, было серым от грязи.

— Розетта, послушай меня. Я должна уехать из Люшона примерно через два часа. Я хочу забрать тебя с собой, но в таком виде тебе не позволят сесть даже в вагон третьего класса. Но я знаю, что мы сейчас сделаем. В городе наверняка есть общественные душевые павильоны. Я отведу тебя туда, а потом куплю какую-нибудь одежду. Мы уедем следующим поездом. Бедная малышка, я не могу тебя бросить. Я получила диплом повитухи и возвращаюсь в Сен-Лизье. На улицу Мобек, помнишь? Мой отец женился во второй раз и живет у своей жены. Ты хотела бы жить со мной? Я буду заниматься своим ремеслом. Повитуха часто уезжает из дому как днем, так и ночью. Ты занималась бы хозяйством, варила суп, ожидая моего возвращения…

— Вы смеетесь надо мной, мадемуазель? — робко пролепетала Розетта, кусая губы, чтобы не расплакаться.

— Нет! Вовсе нет! Идем.

Анжелина протянула руку, преисполненная благодарности к провидению.

— Розетта, судьба привела меня в Люшон, потому что я должна была встретить тебя и позаботиться о тебе. Мне так нужна подруга…

Розетта крепко ухватилась за протянутую руку и встала, шатаясь на затекших ногах.

— Мадемуазель, это правда? Вы берете меня к себе? — недоверчиво спросила она.

— Разумеется. Я счастлива, что смогу удостоиться похвалы Господа. Идем!

Люшон, вилла семьи Кост, в то же время

Филипп, его мать и сестра завтракали в столовой.

— Дидье и девочки еще спят, — обратилась Мари-Пьер к брату. — Ты мог бы сказать нам правду.

— Какую правду? — проворчал Филипп. — Мне нечего добавить к тому, что я рассказал вам вчера. Мы с Анжелиной разорвали нашу помолвку. Она вернула мне кольцо. Все формальности улажены.

— Сын мой, я ничего не понимаю, — простонала Камилла Кост. — Голова кругом идет! Если ты не объяснишь, в чем дело, я буду чувствовать себя виноватой. Я насмехалась над этой девушкой, но ты мне говорил, что она весьма умная особа. А умные люди не обижаются на шутки, какими бы колкими они ни были.

— Так или иначе, но люди, стоящие на нижних ступенях социальной лестницы, более обидчивы, чем остальные, — заметила Мари-Пьер. — Филипп, ты мог бы нас предупредить, что ее отец сапожник. Вместо этого ты нам твердил о зажиточном ремесленнике… Должна признать, по виду Анжелины невозможно догадаться о ее подлинном происхождении.

Доктор сжал кулаки. Он почти не спал, обуреваемый черными мыслями. Более того, он упрекал себя за то, что повел себя как самец. Вспоминая о горьком удовольствии, которое ему довелось испытать, он вновь и вновь видел себя безжалостно набрасывающимся на Анжелину.

— Анжелина наотрез отказалась войти в наш круг, — с трудом выговорил Филипп. — Она уверена, что никогда не привыкнет к нашим манерам и роскоши.

— Она просто глупая, — откликнулась Камилла Кост. — Честно говоря, барышня показалась мне хорошо воспитанной и образованной. Если бы ты сказал, что она принадлежит к высшему обществу Тулузы, я проглотила бы приманку.

— О, мама! Выбирай выражения, — посетовала Мари-Пьер, готовая расплакаться. — Я была так рада, что Филипп женится.

— Он найдет другую, менее взбалмошную, — возразила старая дама. — И все же вчера мы полакомились вкусным пирогом. Хотя бы от него получили удовольствие.

— Эжени и Элеонора расстроятся, — продолжала Мари-Пьер. — Они восхищались красотой Анжелины, находили ее весьма милой. Филипп, поднимись к ней и помирись.

Доктор покачал головой. Он был недоволен собой, но не мог переступить через свою гордость.

— Нет, она уедет первым поездом, — твердо сказал Филипп. — Да, лучше прояснить ситуацию. Вчера вечером, когда я поднялся к ней, чтобы поговорить, Анжелина приоткрыла мне страницу своего прискорбного прошлого, что делает невозможным наш брак. Вы меня понимаете?

— Значит, рыжеволосая красавица согрешила, — сделала вывод мать Филиппа.

— Можно сказать и так, — вздохнул доктор.

— По крайней мере, у нее хватило порядочности признаться тебе в этом, — заметила его сестра. — Но я понимаю твое разочарование. Но почему надо было говорить тебе об этом вчера, в такой радостный для всех нас день?

— Не знаю. Вероятно, ее давно мучили угрызения совести, что она дурачит меня. Поэтому она и решила больше не изображать из себя девственницу, — предположил Филипп.

— Мой бедный сын… — сказала Камилла Кост, пригубив кофе. — Кувшин оказался дырявым…

Услышав простонародное выражение из уст матери, Мари-Пьер вздохнула. Она знала, что ее муж ходит к проституткам, да и брат не отказывает себе в удовольствиях. Большинство жен зажиточных горожан считало это неизбежным злом. Поглощенные заботами о больших домах и воспитании детей, они старели, распростившись с иллюзиями о мужской верности. К тому же все они получили строгое воспитание в религиозных заведениях, где им привили понятие о женском целомудрии и страх перед грехом. Мужчины же требовали, чтобы их невесты были девственными, благоразумными, не имеющими любовного опыта.

— Неужели все это имеет значение, если Анжелина тебя любит? — услышала свой строгий голос Мари-Пьер.

— Мари-Пьер, какая муха тебя укусила? — воскликнул Филипп. — Я никогда не возьму в жены девицу, шлявшуюся неизвестно где!

— Словом, было бы лучше, если бы ты содержал ее, как любовницу, — насмешливо сказала старая дама. — Ладно. Я хочу подняться в свою комнату. Я не собираюсь встречаться с этой ломакой. Помоги мне, Мари-Пьер! Из-за подагры лестница превращается для меня в орудие пытки.

— Я помогу тебе, мама, — возразил Филипп, вставая. — А заодно велю Анжелине собирать чемодан. Вероятно, Пьеро уже запрягает лошадь.

— А я хочу попрощаться с Анжелиной, — вступила в разговор Мари-Пьер. — Впрочем, нет. Не стоит. Я слишком разочарована.

Через несколько минут доктор Кост открыл дверь в комнату Анжелины. Кровать была застелена, чемодан стоял перед шкафом. Лежавший на комоде голубой конверт привлек внимание доктора. Она распечатал его и пробежал глазами адресованные ему строки.

Дорогой Филипп!

Еще раз прошу прощения за боль, которую причинила Вам. Я знаю, что Вы мне во всем помогали, и благодарна вам за это. Вы можете раздать мою одежду беднякам города или своим слугам. Она мне больше не нужна. Прощайте. Желаю Вам счастья с особой, достойной Вас.

Анжелина.

Филипп скомкал лист бумаги и засунул его в карман брюк. «Но как она вышла?» — подумал он.

Вскоре Филипп заметил, что старая дверь, выходившая на черную лестницу, была неплотно прикрыта.

«Она сбежала, словно воровка. Тем лучше, я ее больше не увижу».

Удрученный Филипп обхватил голову руками. В горле стоял комок. Ему хотелось плакать. Мари-Пьер застала брата в этой позе кающегося грешника.

— Где она?

— Улетела! Редкая птица не захотела жить в золотой клетке! — с иронией ответил Филипп.

— Ты любил ее?

— Я ее обожал. Но теперь все кончено, я презираю ее. У меня все-таки есть гордость.

— Гордость, Филипп, никого еще не сделала счастливым, — вздохнула Мари-Пьер.

Доктор ничего не ответил сестре.

В одиннадцать часов утра Анжелина и Розетта вошли в привокзальный буфет. Поезд на Монтрежо отправлялся в полдень.

— Не волнуйся, — говорила Анжелина Розетте. — У меня ты сможешь надеть одно из моих платьев.

Несмотря на все старания, Анжелине не удалось найти юбку и пальто женского фасона. Продавщица из «Галерей», извинившись несколько раз, предложила Анжелине велюровые брюки и гетры, то есть одежду, предназначенную для пиренеистов[66]. Анжелина купила также рубашку, носки и ботинки. Кошелек заметно опустел. «Я играю в благодетельницу, — подумала молодая женщина. — Но на деньги мадемуазель Жерсанды».

К счастью, в магазинчике около муниципального душевого павильона она нашла жакет из непромокаемой ткани с шерстяной подкладкой и каскетку.

— У нас остались деньги на билеты в третьем классе, — сказала Анжелина, когда они оказались в холле вокзала. — И мы можем перекусить.

Вымывшись теплой водой с мылом, Розетта преобразилась. Ее мокрые волосы заблестели. Но, к сожалению, в них кишмя кишели вши, и Анжелина посоветовала ей тщательно спрятать волосы под каскетку.

— Ты похожа на мальчика, — сказала Анжелина. — Когда мы приедем в Сен-Лизье, я вымою тебе голову теплым уксусом, а потом расчешу гребенкой с мелкими зубьями. Так ты избавишься от этих гнусных насекомых.

Розетта кивала головой, соглашаясь со всем, что говорила ее ангел-хранитель. После трех месяцев бродяжничества она будет жить в настоящем доме и есть каждый день, не испытывая больше страха и голода! Розетта никогда не надеялась на такое чудо.

— Что ты хочешь? Горячий шоколад или кофе? — спросила Анжелина, направляясь к буфету.

— Вполне достаточно куска свежего хлеба. Или стакана молока.

— Я куплю тебе и то и другое.

Дорогу им перегородил железнодорожный служащий в форме.

— Не вы ли мадемуазель Лубе? — спросил он, не обращая внимания на Розетту.

— Да, это я.

— Я отдал ваш чемодан в камеру хранения, мадемуазель. Сегодня утром нам его принесла служанка семьи Кост. Но вы не пришли к девятичасовому поезду, и я отнес чемодан туда. Вы должны мне двадцать су.

— Спасибо, мсье.

В глубине души Анжелина почувствовала облегчение. Когда прошла вспышка гнева, она подумала, что поступила глупо, бросив красивые туалеты, которые ей подарила Жерсанда де Беснак, чтобы она могла произвести на Костов впечатление. «Не стоит говорить Жерсанде, что я хотела отделаться от одежды, подаренной ею, поскольку тогда сердилась на нее, — думала Анжелина, терзаемая угрызениями совести. — Она такая щедрая! Мне всегда было хорошо в ее доме! О, дорогая мадемуазель! Простите меня. Этой ночью я ополчилась на весь свет, думала, что вы тоже злая, плохая. Я повторяла, что вы украли у меня Анри, хотя знаю, как горячо вы его любите и желаете оградить от всяких неприятностей и бед».

Они сели за маленький чугунный столик с мраморной столешницей. В Пиренеях мрамор добывали в избытке и использовали везде. Из него изготавливали тротуарную плитку и колпаки каминов, украшения для комодов, ванны и раковины.

— Какая ты красивая, чистая! — сказала Анжелина Розетте. — Да. Прелестная брюнетка с голубыми глазами. Нет, серо-голубыми.

— Я не хочу быть красивой. Это приносит одни неприятности.

— Возможно, ты права. Но не надо жаловаться, если Господь решил наделить нас привлекательной внешностью.

— А вы, мадемуазель Лубе, стали еще красивей.

— Зови меня Анжелиной…

Вне себя от радости, Розетта в ответ лучезарно улыбнулась. Увидев, как засветилось ее лицо, похожее на мордочку голодной кошки, Анжелина растрогалась и едва сдержала слезы. «Судьба дает нам обеим шанс, — сказала себе Анжелина. — Мы не упустим его, клянусь!»

Сен-Лизье, вечером

— Никто нас не ждет, поскольку я должна была вернуться не раньше субботы. И, разумеется, на площади нет ни одного фиакра. Что ж, пойдем пешком на улицу Мобек. Уже темнеет, так что давай поторопимся.

Анжелина смотрела на крепостные укрепления родного города с неведомым ей ранее успокоением.

— А чемодан? — заволновалась Розетта.

— Завтра я попрошу кого-нибудь забрать его. Начальник вокзала хорошо меня знает, он спрячет его.

И хотя они делали пересадку в Монтрежо и Буссансе, путь показался им коротким. Во время поездки они делились друг с другом самыми сокровенными мыслями. Анжелина удивлялась, до чего ей было легко рассказывать о наиболее запоминающихся событиях своей юности. Розетта слушала, как сказку, дрожа от волнения. Теперь она знала о дочери Адриены Лубе гораздо больше, чем Жерсанда и Огюстен.

Анжелина чувствовала потребность высказаться. Она делилась с Розеттой своими сокровенными тайнами, желая найти в ней верную подругу, но из стыдливости умолчала о том, что накануне сделал с ней Филипп в спальне. Точно так же, рассказывая о своем визите к Блезу Сегену, она умолчала о некоторых подробностях. В своей мастерской шорник преступил границы дозволенного, нарушил правила приличия, только и всего.

— Я хочу, чтобы ты знала, какая я на самом деле. Вернее, какой я была до сегодняшнего утра, — несколько раз повторила Анжелина.

Теперь Розетте не терпелось познакомиться с Октавией, мадемуазель Жерсандой и, главное, с маленьким Анри.

— Я все поняла, Анжелина, — заявила Розетта на вокзале Буссанса. — Ваш папа не знает, что стал дедушкой, и я не должна говорить ему о вашем малыше.

Розетта мысленно перебирала множество новых имен. По их звучанию, по краткому описанию в ее воображении возникали образы, отнюдь не соответствовавшие реальности. По мнению Розетты, Гильем был уродом с глазами дикой кошки; Жерсанда сгорбилась от возраста, к тому же была беззубой, а Октавия превратилась в добродушную великаншу, всегда громко смеющуюся. Что касается доктора Коста, то Розетта наделила его отекшим лицом жандарма из Люшона, который непременно хотел отдать ее в богадельню. Были еще кормилица Эвлалия, дядюшка Жан, изнасилованная и задушенная красавица Люлю, молоденькая служанка Марта, которой была уготована такая же трагическая судьба, акробат Луиджи, офицер полиции Даво, старый брат аптекарь и множество других.

— Идем же! — воскликнула Анжелина. — В доме холодно, но мы разожжем огонь. Спаситель будет нам рад.

— Я тоже очень рада, что вновь увижу вашу огромную белую собаку, — радостно откликнулась Розетта. — Но вы должны зайти к мадам Жерсанде, чтобы поцеловать вашего малыша.

— О, несчастная! — рассмеялась молодая женщина. — Никогда не называй Жерсанду мадам. Она мадемуазель.

Анжелина многое узнала о Валентине. Разговор на эту тему дался Розетте нелегко. Она сожалела, что ее старшая сестра во всем подчинялась отцу-насильнику, который вызывал у нее ужас.

— Я ненавижу его, проклинаю! — тихо говорила Розетта. — Титина не выдержит, если он каждый год будет делать ей ребенка. Когда он уходил на работу, я умоляла сестру бежать. Это было бы вовсе нетрудно! Мы взяли бы с собой мальчиков и попросили бы убежища в монастыре. Мадемуазель Анжелина, я больше не могла дрожать от страха каждую ночь, как только слышала шорох около своего тюфяка. Я говорила себе: «Он здесь, сейчас он овладеет мной». Однажды вечером я даже взяла нож. Я без колебаний воткнула бы нож ему в брюхо… В конце сентября он, тяжело дыша, прижал меня к стене. Я крикнула ему, что у меня месячные. Он отстал, а потом напился. Когда он заснул, я попрощалась с Валентиной и убежала. Она кормила грудью малышку. Знаете, что она мне сказала? «Ты правильно поступаешь, Розетта! Я же буду ждать, когда он подохнет. Тогда я стану свободной…» Но этот негодяй может прожить еще долго!

В свои семнадцать лет Розетта знала все о человеческой подлости.

Девушка была неграмотной, употребляла слова, свойственные уличным торговцам и рабочим, что открывало для Анжелины широкие возможности. «Я научу ее читать и писать. Постепенно она станет говорить культурнее. Я чувствую, что она наблюдательная, вдумчивая и умная. Странно, но я ее никогда не забывала. Часто по вечерам, перед сном, я думала о ней, спрашивала себя, что с нею стало. Теперь я знаю».

Розетта была предельно откровенной с Анжелиной.

— На следующий день после того, как вы приняли роды у Валентины, отец решил, что надо уезжать. Он похоронил ребенка, так и не позвав кюре. Несомненно, он боялся, что вы выдадите его жандармам. В полдень он получил расчет. Мы сели в поезд. Моя бедная сестра все время жаловалась, что у нее болит живот. К тому же у нее еще шла кровь. Вечером мы приехали в Сен-Годан. Отец нанялся на кожевенный завод. Мы жили в помещении за сараем, где сушились кожи. Там так воняло… Я вам еще не все сказала. Одного из моих братьев отец отдал в пастухи. Бедный Реми плакал так горько, что у меня сердце разрывалось на части. Хозяин забрал его в тот самый день, когда Реми исполнилось восемь лет. А у моего брата не было даже сабо. Как подумаю об этом…

— Но как ты очутилась в Люшоне? — спросила Анжелина.

— Я не знала, куда бежать. Сначала я шла через поля, потом вышла на дорогу, вымощенную щебнем. Одна супружеская пара везла сыр на продажу и пожалела меня. Тогда я еще не была такой грязной. Я им сказала, что хочу найти работу где-нибудь на юге. Они посадили меня в свою повозку. В Люшоне они держали прилавок на Центральном рынке и поэтому высадили меня при въезде в город. Вы этого не знаете, мадемуазель Анжелина, но еду можно найти всюду: около изгородей, в лесах, на фермах. Спала я где придется. Овинов и дровяных сараев вполне хватало. В Люшоне люди богатые, ведь там термическая станция. Я часто просила милостыню около церкви, потом покупала хлеб. Но с приходом зимы стало тяжело. Я твердила себе, что умру от холода. Но тут появились вы. Если бы я верила в доброго Боженьку, то поблагодарила бы его…

Последние слова Розетта произнесла, едва сдерживая рыдания.

Когда они вышли на площадь с фонтаном, Анжелина с недоумением огляделась. Казалось, город вымер, настолько кругом было тихо и пусто.

— Розетта, знаешь, будет лучше, если мы не станем заходить к мадемуазель Жерсанде. Сейчас Октавия кормит Анри ужином, нам не стоит беспокоить их. Завтра весь день будет в нашем распоряжении. А сегодня вечером нужно многое сделать. Бежим на улицу Мобек.

— Как вам угодно, мадемуазель Анжелина.

— Просто Анжелина, а не мадемуазель, — поправила Розетту ее благодетельница.

Они поднялись по улице Нобль и прошли через арку. Мостовые были скользкими, поскольку весь день шел дождь.

— Никогда прежде я не испытывала такой радости, возвращаясь домой, — сказала Анжелина. — Жилище Лубе! О, Розетта! Наконец-то я смогу заниматься своим ремеслом, ремеслом мамы! Я дам объявление в арьежскую газету: «Анжелина Лубе, дипломированная повитуха, предлагает свои услуги». И адрес, известный всем, поскольку мою мать хорошо знали и уважали в нашем краю.

Они были в метре от широких деревянных ворот, когда до них донесся хриплый лай, который тут же сменили визг и жалобный вой, достойный маленького щенка.

— Спаситель, моя собака! Это я, это мы! — закричала Анжелина.

Вставив ключ в замочную скважину, Анжелина поняла, что калитка не заперта. Войдя во двор, она растерялась, а Спаситель радостно запрыгал, виляя хвостом.

— О, незадача! В конюшне горит огонь. Значит, там мой отец, — тихо сказала она Розетте. — А мне так не хотелось встречаться с ним сегодня вечером!

Из конюшни вышел Огюстен, с керосиновой лампой в руках.

— Кто там? Как, это ты, Анжелина?! Разрази меня гром! И что за мальчишка с тобой? Черт возьми, вот уж сюрприз!

Анжелина гладила собаку, пытаясь немного успокоиться.

— Я думала, что ты у Жермены.

— Я пришел покормить ослицу и собаку. В твое отсутствие на меня свалилось слишком много забот. А где твой доктор? Я думал, что ты в Люшоне!

Сапожник поднял выше керосиновую лампу, чтобы разглядеть лицо незнакомца, прятавшегося за спину его дочери.

— Папа, это Розетта. Я наняла ее. Ты помнишь Розетту? Ты еще дал коробку шоколада для ее братьев. Они жили около железной дороги.

— Возможно, — проворчал сапожник. — А как ты будешь платить своей служанке? Или до свадьбы твой жених будет давать тебе деньги?

— Я порвала с ним. Все кончено! Не ругайся, папа. Можешь говорить все, что хочешь, но я не выйду за него замуж. Я хотела сообщить тебе о своем приезде завтра утром.

— Но… Анжелина, ты лишилась рассудка? Ты вваливаешься ночью с незнакомкой, переодетой в мальчишку. К тому же ты разорвала помолвку. О, черт возьми! Неприятность-то какая! Кстати, а почему ты так поступила?

— Потому что я твоя дочь. И очень горжусь этим. Папа, поцелуй меня…

Огюстен догадался, что скрывалось за словами его дочери. Вероятно, семья Кост оказала Анжелине холодный прием, или же Филипп, находясь в кругу родственников, проявил свой истинный характер, что не понравилось его дочери. Присутствие Розетты стесняло Огюстена, и он решил подождать с расспросами. Рано или поздно он наверняка узнает, что произошло на самом деле.

— Прелестная упрямица, иди сюда! — проворчал сапожник, опуская руку на плечо Анжелины. — Разумеется, я тебя поцелую.

Огюстен робко поцеловал дочь в лоб. Будучи человеком щепетильным, он все-таки задал вопрос:

— Надеюсь, ты вернула кольцо этому доктору?

— Конечно, папа!

— Хорошо… И все же чудно… Я везде хвастался, что ты удачно выходишь замуж. Теперь мне придется всем рассказывать, что все полетело к чертям. А клиника? Ты же собиралась работать с Филиппом. Или тебе и на клинику наплевать? Разрази меня гром! Я возвращаюсь к Жермене.

Огюстен махнул рукой и вышел, качая головой. Анжелина заперла калитку на ключ.

— И это только начало, — сообщила она Розетте. — Отец будет упрекать меня по меньшей мере год. Я его знаю. И еще стенания Жерсанды… Как я тебе уже говорила в поезде, это она вынудила меня согласиться на брак с доктором Костом.

— Вы правильно поступили, мадемуазель… простите, Анжелина. Да, вы правильно сделали, что порвали с этим господином. Он слишком старый. И потом, если бы вы не ушли от него сегодня утром, я по-прежнему просила бы милостыню у церкви.

— Розетта, нас соединила судьба. Итак, за работу!

Молодая женщина с детской радостью принялась хлопотать в родном доме. Она зажгла в кухне керосиновую лампу, висевшую над столом, и убедилась, что все в порядке.

— О, какая я глупая! — смеясь, воскликнула Анжелина. — Я уехала из дому вчера утром, но у меня такое впечатление, что я вернулась после долгого пребывания на краю света.

Улыбающаяся Розетта согласно кивнула головой. Она подкладывала в очаг хворост, лежавший около камина рядом с сухими дровами.

— У вас есть спички, мадемуазель Анжелина?

— Да, коробок лежит на колпаке камина. А в нише, под печью для выпечки хлеба, ты найдешь газеты.

— Ладно, мадемуазель!

— Розетта, прошу тебя! Сделай над собой усилие и зови меня по имени.

— Я стану стараться, мадемуазель Анжелина.

— Надо говорить: «Я постараюсь», — поправила Розетту Анжелина. — Так приятнее на слух.

— Обещаю, буду на это обращать внимание.

Розетта была слишком счастлива, чтобы обижаться. Приняв девочку в свой дом, Анжелина удостоилась ее вечной благодарности, и это всеобъемлющее чувство признательности не ослабеет за долгие годы, которые им будет суждено провести вместе.

Скоро разгорелся яркий огонь, изгнавший из кухни сырость.

Лежа под столом, Спаситель внимательно наблюдал за всеми действиями Розетты и Анжелины.

— Хочешь подняться на второй этаж? — спросила Анжелина. — Там две комнаты и маленькая каморка с ведром для личных нужд. Иди за мной. Надо пройти по коридору, а там всегда холодно. И зимой, и летом. Сейчас я возьму свечу. Лестница находится в конце коридора. Мои родители часто спрашивали себя, кому пришло в голову так неудачно расположить помещения. Наш дом очень старый.

При дрожащем пламени свечи они вышли в коридор. Розетта остановилась и постучала по перегородке, отделявшей коридор от кухни.

— Э, да они не очень-то шевелили мозгами, ваши родители, мадемуазель Анжелина. Это не стена! Постучите сами! Это перегородка с деревянными поперечинами. А пустоты заполнены саманом из соломы, песка и извести.

— Я знаю, Розетта. Я же выросла здесь.

— Ее надо сломать. Тогда и кухня станет больше, и в коридоре будет светлее и теплее. В старину люди всегда так строили: они специально отгораживали холодное помещение, где можно было бы хранить продукты.

Изумленная Анжелина посмотрела на саманную стену. Ни Адриене, ни Огюстену никогда не приходила в голову мысль сломать перегородку.

— Но это мне обойдется очень дорого. К тому же будет грязно, Розетта. Смотри, в кухне дощатый пол, а здесь земляной.

— Я могу этим заняться, — уверенно сказала девушка. — Мой дед был каменщиком в Перпиньяне. Когда я была маленькой, мы жили с ним вместе. Он брал меня с собой на стройку и все показывал. Я многому научилась. А вам я так обязана!

— Посмотрим. Полагаю, ты не такая уж сильная и без помощника тебе не обойтись. Но это хорошая идея.

Они поднялись на лестничную площадку, на которую выходили три двери.

— Моя комната слева. В центре — каморка, а дальше комната моих родителей, ну, моего отца. Он не стал вывозить мебель. Ты будешь спать там. Нам надо только постелить постель. Увы, здесь не топлено. Я одолжу тебе на ночь свою жаровню. Смотри, простыни лежат в этом огромном шкафу, занимающем почти всю площадку.

— Я предпочитаю спать внизу, с вашей собакой. Если у вас есть тюфяк, я положу его рядом с огнем. А жаровню оставьте себе. Я даже не знаю, что это такое…

Растроганная Анжелина показывала комнаты Розетте, даже не подозревая, что молоденькая девушка считала роскошью кровать с медными стойками, занавески на окнах и сундуки для белья.

— Я не смогу здесь спать, клянусь вам! Я вовсе не мерзлячка. И потом, я не имею права на такие красивые вещи.

«Боже мой! Какой парадокс! — говорила себе взволнованная Анжелина. — Розетта чувствует себя у меня в доме, примерно, так же, как я чувствовала себя у Костов. Ей все кажется красивым, по сравнению с лачугами, в которых она жила. И я уже была готова сказать ей, что она привыкнет к этому скромному комфорту, как говорил мне Филипп».

— Розетта, не суди по внешнему виду, — сказала Анжелина в надежде приободрить свою юную подругу. — У меня в кармане нет ни су. Этот дом принадлежал моим дедушке и бабушке. Я бедная, хотя у меня есть красивые платья и мебель. Все относительно, разумеется. Этому слову меня научила мадемуазель Жерсанда. Да, я согласна, моя семья не такая бедная, как множество других, но такие люди, как Лезажи, родители Гильема, или доктор Кост считают, что мы находимся внизу социальной лестницы.

— Я ничего не поняла из того, что вы сейчас сказали, мадемуазель, — проворчала Розетта. — Но плевать. Я предпочитаю тюфяк перед камином, потому что тогда смогу смотреть на огонь. А ваша собака составит мне компанию, если ляжет рядом. Давайте спустимся, и я приготовлю что-нибудь поесть…

— Нет, подожди! — воскликнула Анжелина. — Я возьму из сундука две ночные рубашки и платки. Мы перенесем матрас моего отца в кухню, захватим простыни и одеяла. Сегодня мы обе будем спать у огня, а Спаситель будет нас охранять.

Поднялась настоящая суматоха. Смеясь, они быстро бегали вверх-вниз по узким ступенькам, забыв об ужине. Их беготня действовала псу на нервы. Он вскочил и, залаяв, побежал за ними.

— Спокойно, Спаситель! — хором сказали девушки.

Розетта вызвалась набрать воды из колодца, ведь после ужина Анжелина собиралась вымыть ей голову и вычесать вшей. Молодая женщина решила сделать яичницу и положила на сковородку кусочки сала. Она была рада, что эту ночь они проведут вместе, удобно устроившись между столом и камином. Анжелина не могла не думать:

«Как это хорошо, веселиться и разговаривать! Мне не верится, что вчера вечером я сидела за столом Костов в вечернем платье. Господи, три бокала перед каждой фарфоровой тарелкой, массивные серебряные приборы, хрустальные люстры, не говоря уже о слугах! Я в тысячу раз вольготнее чувствую себя под крышей дома Лубе в простом фартуке. С Розеттой! Какая она смешная, отважная и хитрая! У меня никогда не было сестры…»

Проголодавшиеся девушки с удовольствием съели омлет с сыром. И хотя хлеб оказался черствым, Розетта заявила, что для нее это был королевский пир.

— Моя мать так всегда говорила, — добавила она. — Как я ее любила!

— Я знаю, что такое потерять мать, — сочувственно откликнулась Анжелина. — Но при жизни твоей мамы, когда вы жили у твоего деда-каменщика, у тебя был дом и кровать? Вы не испытывали нужды, правда?

— Все благодаря дедушке. У нас был огород, и мы держали кур. Только дедушка и отец все время ругались. Однажды мы уехали. Моя мать плакала, Валентина тоже. Отец заявил, что сумеет заработать много денег, что он не желает быть на содержании у кого бы то ни было. После этого все пошло прахом. У меня уже было два маленьких брата, потом родились еще двое. Слишком много ртов! Я не хочу об этом вспоминать, Анжелина.

— А дедушка — это отец твоей матери?

— Да. Он умер через два года после нашего отъезда. О его смерти мы узнали из письма. Я сама отнесла письмо кюре, чтобы он прочитал его.

Анжелина откупорила бутылку лимонада из цветов бузины, которую ей дала Октавия, прекрасно готовившая настойки и наливки.

— Не грусти! Теперь ты здесь. Сейчас я выведу вшей при помощи уксуса.

— О, я не могу спать рядом с вами. Вдруг вши переползут к вам…

Анжелина с успехом справилась с этой утомительной операцией, требующей внимания и кропотливости. После двух часов работы она с облегчением расчесала каштановые волосы своей подруги и заплела их в косы. Вымытые теплой мыльной водой, смазанные уксусом, волосы стали блестящими и шелковистыми. Розетта посмотрела на себя в маленькое зеркало, висевшее на стене.

— Какая я чистая! И, могу сказать, вся розовенькая!

Возможно, согревшейся после сытного ужина Розетте так и казалось, но Анжелина находила ее очень бледной и невероятно худой. Розетта разглядывала себя в зеркале, не веря в собственное счастье. Взволнованная до глубины души Анжелина подбежала к ней и нежно обняла.

— Теперь, моя сестричка, давай спать, — прошептала она на ухо Розетте.

Они легли на матрас, застеленный простынями, от которых исходил тонкий аромат лаванды, укрылись двумя шерстяными одеялами и периной, набитой гусиными перьями. После того как Анжелина погасила керосиновую лампу, кухню освещал только огонь камина. Спаситель лег у их ног, повернув белоснежную голову в сторону горящих углей. Перед тем как встретить Анжелину и ее малыша в пещере Кер, он охранял стадо, и теперь инстинкт подсказывал ему, что он должен охранять этих двух хрупких женщин. И он принялся за дело изо всех своих собачьих сил. Горе тому, кто посмеет проникнуть в дом…