Ангелочек. Время любить

Глава 11 Семейная жизнь

— Твой отец исчез! Ты слышишь меня? Твой отец исчез! — повторяла Анжелина. — Но жандармы ищут его. Они думают, что он бросил твою сестру одну или испугался, найдя ее мертвой, а затем сбежал. Розетта, сядь. Ты вся дрожишь.

Мертвенно-бледная, с безумным взором, девушка села на скамью, стоявшую около очага.

— Теперь ты можешь мне рассказать, что на самом деле произошло? — спросила молодая женщина.

— Дверь была закрыта. Я обошла другие дома, чтобы войти через маленькую заднюю дверь. Если бы вы это видели, мадемуазель Энджи! Всюду грязь, отбросы! Едва я вошла в дом, как почувствовала отвратительный запах. И я увидела Валентину. Мертвую. Там летали мухи, и эта жуткая вонь. Я бросила сумку и убежала. Там было пусто. Ни моих маленьких братьев, никого. Я даже не могла ни о чем думать, словно на мою голову свалился тяжелый камень. Я отдохнула возле фонтана, попила воды. Мадемуазель Энджи, я не могла вам об этом рассказать! Я не хотела, чтобы вы об этом знали, потому что чувствовала себя грязной, настолько грязной, что боялась всех испачкать: вас, мадемуазель Жерсанду, малыша. И этот запах, запах смерти… У меня такое чувство, что он всюду преследует меня.

Розетта не все рассказала Анжелине, умолчав о том, что с ней сделал отец. Об этом она должна была забыть.

— Нам было так весело, всем троим, в поезде, в ресторане, на променаде! — продолжала Розетта. — Я не хотела портить воспоминания об этих прекрасных моментах. Порой я говорю себе, что Валентина больше не страдает, что она упокоилась с миром. А потом мне становится стыдно. Я упрекаю себя за то, что спаслась от этой нищеты. И у меня от этих мыслей так болели голова и сердце, что я теряла рассудок.

— Я понимаю тебя, Розетта. Но ты должна мне доверять. Мне очень жаль, что я вынуждена говорить тебе об этом, но ты должна это знать. Жандармы нашли твою сестру на следующий день после твоего посещения. Было произведено вскрытие. Затем Валентину похоронили в общей могиле. По словам судебного медика, Валентина умерла вследствие аборта, который сама себе сделала. Это очень опасно. Даже самая опытная матрона может совершить непоправимую ошибку, согласившись сделать эту противоестественную операцию. Разумеется, злые языки развязались. Этой зимой работники социальной службы забрали твоих братьев, а отец пропивал деньги, которые ты посылала Валентине. Его уволили. Одна женщина утверждает, что видела его несколько дней назад. Судя по всему, он бросил твою сестру на произвол судьбы.

Розетта успокоилась, поняв, что Анжелина не собиралась подвергать сомнению ее версию. Она притворилась удивленной и сказала:

— Конечно, малышам так будет лучше. По крайней мере они будут ходить чистыми и есть досыта.

— Боже мой! Этот мужчина, породивший вас, не имеет права называться отцом! — возмущалась Анжелина. — Это из-за него Валентина решила избавиться от плода. Он продолжал насиловать ее. Я так и вижу его в той хижине, куда ты меня привела, около железной дороги. Шел снег. А ты была такой худой! И испуганной, ведь ты боялась потерять рожавшую сестру. Я приняла у нее маленькую девочку. Она родилась мертвой, и мать почувствовала облегчение. Господи, я быстро все поняла!

— Да, отец, да ему плевать было, что она постоянно беременела. Он убил ее, мою Валентину. Это он убил ее!

Розетта стиснула губы, сжала кулаки. Ее лицо так исказилось от ненависти, что Анжелина испугалась.

— Надеюсь, что он скоро сдохнет! — процедила Розетта сквозь зубы.

— Главное, надо сделать так, чтобы он больше никому не смог причинить вреда. Если бы вы решились выдать его, он давно бы сидел в тюрьме. Но он угрожал вам, я знаю. Он бил вас. Бедная моя Розетта! Как ты страдала, храня этот ужасный секрет! Как мне жаль Валентину, действительно жаль! Увы! Как ты говоришь, она отмучилась.

— Моя сестра упокоилась с миром. И мне плевать, что она лежит в общей могиле. Там или в ином месте мой отец не достанет ее. О черт! Погодите! Чувствуете? Мой пирог с ежевикой, он подгорает! Черт! Черт!

Розетта бросилась к печи, от которой исходил жар, неуместный для этого времени года. Она быстро открыла заслонку.

— Уф! Он не сгорел! Как только я пришла сюда, домой, я замесила тесто и разожгла огонь. Не знаю, заметили ли вы, но на плите варится черничное варенье. И на все это ушла головка сахара[22], вот так.

— Мы еще купим у бакалейщика. Как я счастлива, что ты вернулась!

Анжелина встала и снова обняла Розетту. Чувствуя под своими ладонями плечи Розетты, она примирилась с жизнью. Она дала себе слово больше никогда не жаловаться, просыпаться каждое утро в хорошем настроении, предать забвению муки любви, прошлой или будущей. Гильем и Луиджи больше не будут иметь над ней власти.

— Мы вернемся к нашим милым привычкам, — сказала Анжелина, обнимая свою подругу. — По вечерам мы будем читать, петь и гладить. Мне также хочется, чтобы ты продолжала следить за своей речью. Я вовсе не придираюсь, но ты любишь кокетничать, однако согласись, что прелестная девушка, которая ругается и проглатывает половину слов, не вызывает симпатии. Особенно в тех случаях, когда ты сопровождаешь меня к моим пациенткам. У тебя есть семья, Розетта, новая семья. Так что это и вопрос уважения к Жерсанде и ко мне. Я понимаю, тебе было очень плохо. И если у тебя сразу не будет получаться, я не стану сердиться.

Потрясенная до глубины души, Розетта со слезами на глазах прошептала:

— Вот и я говорила себе то же самое сегодня утром. Вы — моя семья: вы, мадемуазель Жерсанда, Октавия и Анри. Но малыш… он теперь меня не любит.

— Не говори так! Анри по-прежнему тебя любит. В любом случае с ним надо быть построже. Я поговорю об этом с Жерсандой. Луиджи открыл мне глаза на наше отношение к нему, всех четверых. Мы восхищаемся прелестным созданием, а он пользуется этим. Немного строгости не причинит ему вреда.

— Мсье Луиджи, он себе на уме. — Розетта вздохнула. — Если бы он не обратил внимания на эту статью в газете, я не могла бы жить спокойно, поскольку скрывала бы от вас свое горе. Хитрый и красивый парень, да и любезный к тому же.

Эти слова, сказанные участливым тоном, навели Анжелину на мысль, что акробат и Розетта прекрасно подходят друг другу. «Тем лучше! — подумала Анжелина. — Если Луиджи сможет ее утешить, да, так будет лучше!» Но в глубине души Анжелина расстроилась и упрекала себя за это, поскольку совсем недавно приняла твердое, как ей казалось, решение относительно личной жизни.

— А не поесть ли нам пирога? — воскликнула Анжелина. — У меня весь день маковой росинки во рту не было.

— А я и не думала, что вы поехали в Сен-Годан! — сказала Розетта. — Ну, идем…

— Я даже не предупредила мадемуазель о своей поездке. Надеюсь, что она не волнуется. Но, конечно, надо было оставить в двери записку.

Они сели к столу, поближе к еще горячему пирогу и графину с водой. Спаситель растянулся в глубине комнаты, там, где пол был попрохладнее.

— Он мой ангел-хранитель, ваш пес! — восторженно отметила Розетта.

— Да. Отныне он будет жить у нас.

Молодые женщины вполголоса говорили о смерти Валентины, об этой страшной кончине, воспоминания о которой всегда будут пронзать им сердце словно ядовитый шип.

— Я закажу заупокойную мессу по твоей сестре, — сказала Анжелина. — И каждое воскресенье мы будем ставить свечи в соборе.

Когда вошел Луиджи, они по-прежнему сидели за столом и тихо беседовали. Ему незачем было стучать в ворота — они по-прежнему были приоткрыты.

— Какое облегчение! — воскликнул Луиджи. — Но это нелюбезно с вашей стороны — держать нас в неведении, мадемуазель. Мадам де Беснак рвет на себе волосы. Октавия читает «Отче наш». Розетта, моя дорогая Розетта, где вы были?

Розетта, краснея, повернула к нежданному гостю свое прелестное личико.

— Плевать, где я была. Главное, я вернулась благодаря овчарке, последовавшей за мной.

— Какие мудрые слова! Вы здесь, живая и здоровая, и это главное. А вы, Энджи?

Это уменьшительное имя Луиджи произнес насмешливым тоном, лишенным той нежности, которая звучала в его голосе, когда он обращался к Розетте.

— Я ездила в жандармерию Сен-Годана, — объяснила Анжелина, не обращая внимания на его зубоскальство. — Это быстрее, чем ждать ответа на посланное письмо.

— И что? — спросил Луиджи, сразу став серьезным.

— Ваша интуиция вас не подвела. Благодарю вас за то, что натолкнули меня на эту мысль. Эта несчастная умершая женщина — действительно Валентина.

Потрясенный Луиджи сел на земляной пол около стены. Теперь он смотрел на Розетту с искренним сочувствием.

— Я видела ее мертвой, мою сестренку, со странным цветом лица, — призналась Розетта. — Я, конечно, сглупила, ничего не сказав об этом мадемуазель Энджи. Но я тогда просто не могла! Все было так ужасно!

Розетта перекрестилась, а потом расплакалась. Бездонная нежность, которую она прочитала во взгляде акробата, лишила ее мужества сдерживать слезы.

— Поплачь, моя малышка, поплачь, — шептала Анжелина, прижимая Розетту к себе.

При определенных обстоятельствах слова не в состоянии передать испытываемые чувства. Луиджи предпочел молча смотреть на двух обнявшихся молодых женщин.

— Похоже, я причинила вам много беспокойства, — пробормотала Розетта. — Обещаю, я больше не буду!

Теперь Розетта улыбалась сквозь слезы. Луиджи широко улыбнулся ей такой лучезарной, такой прекрасной улыбкой, что Анжелина вновь почувствовала, как в ней проснулась ревность. Она могла бы обожать этого мужчину, почитать его, отдаться ему телом и душой, если судьба не распорядится иначе. Ее захлестнула волна любви.

«Он никогда мне так не улыбался! Никогда! — сказала себе Анжелина. — И я думаю, что он никогда так не улыбнется мне. Вероятно, Розетта вызывает у него глубокие чувства. А меня он просто хочет, только и всего».

Уверенная, что больше нет никакой надежды снискать милость акробата, Анжелина решила сосредоточить все свое внимание на Розетте, которую отныне она будет еще сильнее любить, а также воспитывать.

— Луиджи, не хотите ли ежевичного пирога? — любезно предложила Анжелина.

— Охотно, дорогуша, — соблаговолил принять ее предложение Луиджи. — Скажу вам откровенно, с утра я приходил в ваш дом несколько раз. После обеда сюда наведывалась Октавия. Мы все там, на улице Нобль, очень волновались. Я даже ничего не мог есть. А вот теперь у меня проснулся волчий аппетит.

И Луиджи зарычал, обнажив белоснежные зубы. Розетта рассмеялась и поспешила отрезать ему кусок пирога.

— Держите, мсье волк! — воскликнула она.

Анжелина тоже развеселилась. Она решила откупорить последнюю бутылку сидра, которую подарил ей муж одной из пациенток и которая сейчас стояла в холодке под лестницей. Вскоре они, руководимые Луиджи, уже чокались.

— За музыку и за двух самых красивых барышень города! — провозгласил он. — И за мою погибель, поскольку я, сын ветра, принц дорог, скоро войду во вкус семейной жизни, если со мной и впредь будут так любезно обращаться.

— Да, мы образовали бы странную семью, — откликнулась немного захмелевшая Розетта. — Мне хотелось бы иметь старшего брата, похожего на вас, мсье Луиджи. Можно сказать, что мадемуазель Жерсанда будет нашей бабушкой, Энджи и моей. Но останется вашей мамой. А краснощекую Октавию мы будем считать тетушкой. Кузеном станет собака, славный огромный Спаситель.

С натянутыми, как струны, готовые лопнуть, нервами, девушка смеялась, но в ее голосе уже слышались рыдания.

— А кто сыграет роль отца? — на свою беду спросил Луиджи.

— Нам не нужен отец! — резко оборвала его Розетта, смотря в никуда. — Это ни на что не пригодно, уверяю вас.

— Замолчите оба! — потребовала Анжелина. — Малышка, успокойся, ты вся дрожишь. Ты измотана.

— Нет, ему надо все объяснить, нашему мсье Луиджи. Одно дело отцы, как ваш, э… Ну вот, отцом будет мсье Огюстен.

Акробат озадаченно посмотрел в фиолетовые глаза Анжелины. Она опустила голову и прошептала:

— Мне кажется, сидр был слишком крепким. Луиджи, вам лучше уйти. Успокойте Жерсанду. У меня нет сил выходить из дома.

— Но вы находите их, когда вас зовут к вашим пациенткам, — заметил Луиджи. — Надеюсь, в ближайшее время ваши услуги не понадобятся. Вы выглядите уставшей. Барышни, спешу выполнить свою миссию. Но, если вас это заинтересует, знайте: сегодня я сочинил одну мелодию. Мне хотелось бы узнать ваше мнение о ней.

— Приходите завтра утром вместе со скрипкой, — предложила Анжелина.

— Или нанесите мне визит до ужина, — отозвался Луиджи, пристально глядя на Анжелину. — Иначе ваш херувим за весь день не получит ни одного материнского поцелуя. Энджи, надеюсь, вы не забыли про Анри?

И Луиджи скорчил смешную гримасу, перечеркивавшую все его упреки.

— Мы придем, — пробормотала Розетта. — Я хочу чмокнуть малыша и мадемуазель Жерсанду. И Октавию, в общем, всю мою семью.

— Мы придем, — подтвердила Анжелина. — Я провожу вас и запру ворота на ключ.

Анжелина испытывала необходимость побыть несколько минут с Луиджи наедине, и этот предлог казался ей самым подходящим.

Но сумела ли она обмануть акробата? Он в задумчивости медленно пересек двор.

— Было бы справедливо, если бы вы подробнее рассказали мне о смерти Валентины, — сказал он, дойдя до конюшни. — Что произошло…

— Аборт с фатальным исходом, — тихо призналась Анжелина. — Ничего не говорите об этом ни своей матери, ни Октавии. Ради Розетты. Девушка потрясена до глубины души. Я знаю, что она не хочет об этом говорить, тем более слышать, как мы обсуждаем эту тему.

— Боже, какое несчастье! — прошептал Луиджи.

Он впервые взывал к Богу, но Анжелина не стала говорить ему об этом. Она чувствовала, что он огорчен, ошеломлен.

— Полагаю, это произошло по вине такого мужчины, какого вы описали, — эгоистичного, прежде всего стремящегося удовлетворить свое желание? Он ведь бросил ее?

— Вы так добры к Розетте! Вам я могу сказать правду. Все произошло по вине их отца.

Вполголоса Анжелина рассказала, при каких жутких обстоятельствах она познакомилась с Розеттой.

— Я хотела донести на него, но, по словам Валентины, тогда они погрузились бы в беспросветную нищету, поскольку этот подлец все же приносил домой деньги.

— Черт возьми! Этот мерзавец заслуживает, чтобы его вздернули высоко, да на короткой веревке! Теперь я понимаю, почему возмутилась Розетта, когда я произнес слово «отец». Наверняка бедная крошка часто проклинает своего отца. А если он напал на нее?

У Луиджи перехватило дыхание. От отвращения его глаза чуть не вылезли из орбит.

— Нет, слава Богу! Розетта сумела от него сбежать. После этого я встретила ее в Люшоне тем холодным утром. Она просила милостыню на паперти собора.

— Какая вы добрая, преисполненная сочувствия! — прошептал Луиджи, что очень удивило Анжелину.

Он погладил Анжелину по щеке, а затем, вдруг побледнев, вышел за ворота и быстро зашагал по улице Мобек. Анжелина провожала его взглядом. Потом она робко провела рукой по лицу, словно собирая невидимый отпечаток этой нежданной ласки.

Несмотря на розоватый сумеречный свет, заливавший гостиную, Октавия зажгла свечи. Стол, покрытый белой скатертью, был сервирован на пять персон. Хрустальные бокалы сверкали. Анжелина, с помощью Розетты уложившая Анри спать, задержалась в коридоре и взяла девушку за руку.

— Вот видишь, я была права. Мой малыш очень обрадовался, увидев тебя! Для него это стало настоящим праздником. Я даже немного приревновала тебя к нему.

— Да, это так. У меня сразу потеплело на сердце. К тому же мы здесь поужинаем. Похоже, эта идея пришла в голову мсье Луиджи. Мне Октавия сказала. И она будет сидеть с нами за столом, хотя ей это и не нравится.

— Если он попросит мадемуазель Жерсанду ходить на руках, она, невзирая на свой возраст, сумеет это сделать, — прошептала Анжелина, пребывавшая в радостном настроении.

Поцелуй, а теперь и ласковое поглаживание по щеке подействовали на Анжелину как очень эффективное лекарство. На данный момент этого было вполне достаточно, чтобы отвлечь ее от грустных мыслей.

— Как я рада! Вы становитесь еще красивее, когда улыбаетесь. Правда, я слежу за своей речью? Вы видите?

— Нет, но я слышу. И я поздравляю тебя.

Они подошли к старой даме, сидевшей за своим любимым круглым столиком. Окна гостиной были широко распахнуты. Вместе со свежим воздухом в комнату врывались пронзительные крики ласточек, неустанно порхавших над крышами.

— Мои дорогие крошки! — воскликнула Жерсанда. — Сегодня благословенный, праздничный вечер. Подумать только! Мы ужинаем все вместе! Октавия обещала устроить настоящий пир. Будет соте из кролика, приправленное петрушкой, маслом и уксусом, и ванильный флан. Я почувствовала безмерное облегчение, когда Луиджи сообщил мне, что вы вернулись, и та и другая! Розетта, ты должна поведать нам о своих приключениях. Энджи успела мне сказать, что ты ночевала среди руин. Да садитесь же…

— Я бегала при грозе, — сообщила Розетта. — И даже не обращала внимания на раскаты грома и молнии.

— Мы выпьем шампанского в твою честь, — пообещала Жерсанда. — Смотрите, а вот и наш музыкант!

Луиджи появился на пороге комнаты, держа в руках скрипку. Его черные волосы были чистыми и аккуратно уложенными. Однако он не надел рубашку, словно бросая вызов присутствующим.

— Дамы, — заговорил Луиджи, — прошу вашего внимания. Анжелина, не потревожу ли я сон вашего ребенка, если сейчас сыграю мелодию, сочиненную мной?

— Он так и не заснул, и я полагаю, что музыка убаюкает его. Анри очень капризный, но он любит музыку и песни, — лукавым тоном ответила Анжелина.

Октавия вышла из кухни, держа в руках тряпку. Лицо ее раскраснелось, поскольку от дровяной печи исходил сильный жар. Служанка прислонилась к косяку двери.

Слегка улыбнувшись, Луиджи направился к камину. Склонив голову, он прижал подбородок к инструменту и поднял смычок. Едва раздались первые звуки, навевающие меланхолию, Жерсанда чуть не заплакала. Сначала звуки скрипки были нежными, чарующими, потом вдруг стали пронзительными, мощными. Аккорды звучали все громче и громче. Душераздирающая тоска уступила место проблескам радости и надежды. Служанка даже начала притопывать в такт правой ногой.

Восхищенная Розетта принялась раскачиваться на стуле. Что касается Анжелины, то она, закрыв глаза, погрузилась в мечтания. Из всех женщин, собравшихся в этот вечер в гостиной, только одна она встречалась с Луиджи, когда он вел кочевой образ жизни. Она вновь видела его в куртке из волчьей шкуры среди зимнего пейзажа в долине Масса.

«Что он хочет выразить своей музыкой? — думала Анжелина. — Звуки то берут за душу, то заставляют веселиться. И возникают мысли о нем, да, о нем, кто искал своих родных, привлекал своими выходками и красноречием, но на самом деле страдал от одиночества, голода и холода».

Акробат закончил играть бешеным аккордом, а затем поклонился своим немногочисленным слушателям. Наградой ему стали восторженные аплодисменты.

— Какой ты талантливый! — выдохнула его мать. — Мы завтра же купим тебе пианино.

— Это было так мило! Браво! — подхватила Октавия. — Я чувствовала себя такой молодой, какой была в те времена, когда пасла овец своего дядюшки на известняковом плато.

— Благодарю за комплимент, — отозвался Луиджи. — Я очень тронут, но таковой и была моя цель. Я хотел пробудить воспоминания или чувства.

— А я представляла себя маленькой девочкой в Перпиньяне, когда моя бедная мама напевала мне ритурнели, — тщательно выговаривая слова, подхватила Розетта. — Именно от нее передалась мне эта потребность петь с утра до вечера.

— Вас я тоже благодарю, мадемуазель, — ласково произнес Луиджи. — Ну а вы, Анжелина?

Смущенная Анжелина колебалась. Ей было трудно признаться в том, что она думала о Луиджи, о его жизни акробата.

— Скажем так, я вновь увидела странного человека, — наконец решилась она ответить. — Эксцентричного акробата, способного прыгнуть с баржи на берег канала, всегда готового выполнить самый безумный пируэт. Человека с бурной фантазией, который может спать в сенных сараях или у подножия деревьев. Возможно, я не права, но у меня такое чувство, что этой музыкой вы поведали нам о своих скитаниях.

— Хитрая бестия! — восхитился Луиджи. — А что еще?

— Не знаю, — ответила Анжелина.

— В таком случае я открою вам тайну последних нот. В конце своих странствий ваш эксцентричный акробат, как вы изволили выразиться, находит кров, пылающий очаг, накрытый стол, женщин, готовых приютить его и приласкать, и он радуется. А теперь ужинать! Я проголодался.

Жерсанда де Беснак мысленно возблагодарила Господа. Сын не оттолкнул ее ни словом, ни взглядом. Она принадлежала к числу тех женщин, о которых он говорил. И это было началом искупления, хрупкой надеждой, зарождавшейся в материнском сердце. Стремясь не вызвать у сына отторжение ни чрезмерной благодарностью, ни избытком чувств, старая дама сумела сохранить спокойствие. Она просто улыбалась, играя роль хозяйки дома.

Изящным жестом Жерсанда показала на стол, приглашая всех занять свои места. Октавия проворчала:

— Я не могу разорваться! Видите ли, мсье взбрело в голову, чтобы я ела здесь, в гостиной, вместе с остальными.

— Мсье не сможет насладиться вашими изысканными яствами, если будет знать, что вы в кухне, стоя, быстро проглатываете то, что осталось в кастрюлях, — сказал Луиджи. — Если понадобится, я сам буду прислуживать, как это делал в монастыре.

— Только этого не хватало! — простонала Жерсанда.

— Я тоже могу прислуживать! — воскликнула Розетта.

— Мы будем прислуживать все по очереди, кроме мадемуазель, — заявила Анжелина. — А сейчас мы попробуем этот великолепный салат!

Они набросились на салат-латук, нежный и одновременно хрустящий, смешанный с кружочками репчатого лука и корнишонами. Затем Октавия выскользнула из гостиной, чтобы принести соте из кролика на обливном терракотовом блюде. В меру прожаренное мясо было обильно полито собственным соком, присыпано мелко порубленным чесноком и петрушкой, равно как и картофель, нарезанный кубиками.

— Кролик! Мое любимое лакомство! — воскликнул Луиджи. — Мне случалось ловить их с помощью силка, а потом разделывать и жарить на огне.

— Но ведь так ловить запрещено! — вмешалась Анжелина.

— И жестоко! — подхватила Октавия. — Таким образом вы их душите.

— Почему? А я вот не знаю, что такое силок, — сказала Розетта.

— Силок — это веревка, на которой завязывают скользящий узел. Потом эту петлю подвешивают на тропе, по которой ходят зверьки, — объяснил Луиджи. — Но я расхвастался, а на самом деле я поймал кролика один-единственный раз, и у меня было тяжело на душе. И все же я с удовольствием его съел, ведь иначе смерть этого животного была бы бесполезной. Потом я довольствовался тем, что ловил форель в реках или утолял голод яблоками и грушами.

Эти признания потрясли Жерсанду, которая вот уже много лет наслаждалась изысканной стряпней Октавии.

Ей в горло кусок не лез, хотя мясо кролика было сочным и мягким.

— Не стоит напускать на себя столь сокрушенный вид, мадам, — сказал Луиджи. — Мои впалые щеки порой склоняли фермерш и их служанок к щедрости. Я получал куски лярда, свежего хлеба, колбасы… или срывал поцелуи, и даже более того.

— О нет, избавь нас от таких подробностей, прошу тебя! — воскликнула его мать.

Развеселившаяся Анжелина даже немного позавидовала женщинам, которых встречал и соблазнял Луиджи. Молодых и в возрасте, красивых и не очень — каждую акробат с горящим взором удовлетворял на свой лад. И вдруг Анжелина вздрогнула, поскольку осмелилась представить себя обнаженной в объятиях Луиджи, впившейся губами в его губы. Страстная натура Анжелины делала ее беззащитной перед желанием. В этом она убедилась, встречаясь с Гильемом Лезажем и Филиппом Костом. Ее тело требовало любви, ласки, поцелуев — всего того, чего она была лишена долгие месяцы.

«Он мог бы стать моим любовником, — думала Анжелина, объятая истомой страсти. — Только и всего… Нет, нельзя. Это грех».

Луиджи тайком наблюдал за Анжелиной. На ней была белая блузка без рукавов, с глубоким вырезом, что позволяло видеть часть ее белоснежной груди и изящные руки. Ее темно-розовый рот был приоткрыт. Дыхание стало учащенным. В Луиджи проснулся мужской инстинкт. Он сразу понял, какие душевные муки испытывает молодая женщина.

«Ну и дела! К черту порядочность, условности, ее прошлое, да и мое тоже! — думал он. — Я больше не могу, я хочу эту женщину! Этой ночью я пойду к ней».

В этот момент Октавия предложила сыр. Розетта сразу же вскочила и бросилась в кухню.

— Бедная малышка! — вздохнула Жерсанда. — Энджи, пока ты купала Анри, я разговаривала с Розеттой о ее сестре. Я предложила купить место для захоронения здесь, в Сен-Лизье, и перенести сюда прах Валентины, но она отказалась. Какая трагедия!

Старая дама замолчала. Луиджи, не раздумывая, схватил ее за руку.

— Важны не могила и не надгробие, мадам, а наши мысли, наши молитвы за тех, кого больше нет с нами, — тихо сказал он. — Розетта будет свято чтить память своей сестры. И Валентина узнает об этом, если существует тот, другой мир.

С этими словами он отдернул руку. Открыв рот, Жерсанда жалобно посмотрела на него, но в ее взгляде читалась и огромная благодарность.

— Ты прав, Луиджи, — дрожащим голосом сказала она.

Анжелина отвернулась. Значит, жесткость молодого человека была напускной, и теперь его холодность растаяла словно снег под солнцем. Она предположила, что вскоре он будет испытывать к матери искреннее почтение. «Несмотря на его колкие шутки и назидательные речи, он сама нежность».

Розетта вернулась с лакированным деревянным блюдом, на котором лежали кусочки местного сыра — овечьего и козьего.

— А корочки мы отдадим Спасителю, — сказала девушка. — И, поскольку ужин подходит к концу, я хочу рассказать вам, как меня нашла овчарка.

Все с интересом слушали Розетту, такой забавной она была. И никто не подозревал, как страдала эта девушка, какие испытывала душевные муки, заставлявшие ее призывать смерть. Она говорила, что была раздосадована, рассержена, что она раскаивалась в своем поступке, что ей хотелось есть, но даже не намекнула, что ею владело отчаяние. Однако все догадывались, что Розетта горько оплакивала свою старшую сестру и скрывала от них, насколько сильным было ее горе.

Когда настало время десерта, Луиджи встал и направился в кухню. «Можно подумать, что он всегда здесь жил, — мысленно отметила Анжелина. — Он вольготно себя чувствует. Несомненно, дом ему нравится. Мне хотелось бы назначить ему свидание сегодня вечером, попозже, в заброшенном саду, где так приятно пахнет мятой и тмином».

Когда акробат подал Анжелине вазочку с ванильным фланом, она ласково поблагодарила его. Рука Луиджи коснулась руки Анжелины. И вновь таинственные флюиды пробежали по коже Анжелины. «Почувствовал ли он то же самое, что и я?» — спрашивала себя очарованная, изумленная Анжелина.

— Шампанское! — воскликнула Жерсанда, с наслаждением вновь и вновь переживавшая тот момент, когда сын взял ее за руку. — Октавия, ты поставила его на холод?

— Да, мадемуазель. Я еще не страдаю склерозом!

— Это шампанское станет для меня крестильной водой, — заметил Луиджи. — Я его никогда не пил. А оно настоящее?

— Разумеется, мсье, — ответила служанка. — В кругу семьи пьют только настоящее шампанское.

— А я вам говорила, что мы образуем семью, странную семью! Правда, мадемуазель Анжелина? — сказала Розетта. — И я очень рада этому. Как и вы, мсье Луиджи, я знаю вкус бланкета и игристого вина, но не шампанского.

Вдруг раздался стук в дверь. Спаситель залаял.

— Кто это? — заволновалась Жерсанда. — Нам было так спокойно!

— Замолчи, Спаситель, — проворчала Октавия. — Черт возьми! Они разбудят малыша.

Розетта побежала, чтобы узнать, кто пришел. Вскоре она вернулась вместе с хозяйкой таверны Мадленой Серена.

— Господи! Мадемуазель Лубе, я так и думала, что вы здесь, у мадам де Беснак. Прошу вас, идемте со мной. Наша Луиза заболела, а доктор уехал на курорт.

Заламывая руки, почти обезумевшая, Мадлена Серена уточнила:

— Я послала одну из служанок к вам, на улицу Мобек. Но поскольку там вас не оказалось, я решила прийти сюда.

— Сейчас иду, — сказала Анжелина, вставая. — По дороге вы расскажете мне, что с вашей внучкой. Розетта, идем со мной. Если мне понадобится саквояж, ты сбегаешь за ним.

— Нет, я сначала сбегаю за саквояжем, а потом прибегу к вам. А где живет Фаншона?

— Сегодня вечером они, Фаншона и ее муж, пришли к нам в таверну вместе с Луизой. Вдруг малышка начала метаться и плакать. Она вся покраснела. Я устроила их в спальне.

Анжелина тут же вышла. За ней семенила Мадлена Серена, охваченная паникой.

— Я не врач, мадам, — посетовала молодая женщина, когда они вышли на улицу. — Но я постараюсь разобраться. В Тулузе я работала в детском отделении. Возможно, я сумею поставить диагноз.

— Да я в этом уверена! Боже, только бы у нашей Луизетты не было ничего серьезного!

Едва повитуха увидела ребенка, как ее обуял животный страх. Малышка, которой едва исполнилось два месяца и две недели, была пунцовой и судорожно всхлипывала. Фаншона и ее супруг Полен, городской почтальон, очень нервничали и испуганно смотрели на дочурку. Приветствовав их кивком, Анжелина спросила:

— Когда малышка начала плакать? После того как вы дали ей грудь? Сегодня у нее был стул? Это, несомненно, колики, но надо выяснить, что могло спровоцировать их.

Анжелина сразу же распеленала малышку и сняла подгузник. Потом она осторожно, кончиками пальцев, прощупала живот малышки. Судя по всему, это принесло Луизе облегчение.

— Если подумать, то у Луизы не было стула вот уже три дня, — призналась молодая мать.

— Три дня? Но это ненормально! У младенца, которого кормят грудью, редко возникают подобные проблемы. Я хочу сказать, что у таких малюток не бывает запоров.

— У меня пропало молоко, мадемуазель Лубе. Теперь моя малышка пьет коровье молоко. Вот уже целую неделю.

Рассердившаяся Анжелина с трудом сдержала себя: эти сведения были очень важны, но ни бабушка, ни Фаншона даже не подумали рассказать ей об этом.

— Не стоит искать другие причины, — оборвала Анжелина Фаншону. — Ваша малышка не переносит коровье молоко. Вы соблюдаете все предосторожности?

— То есть? — спросила Мадлена Серена, увидев, что молодые супруги растерялись.

— Корову надо доить в чистом стойле, а молоко кипятить. К тому же молоко следует разбавлять кипяченой водой. И соску, и бутылочку необходимо обдавать кипятком. Господи, как же у малышки болит животик!

Анжелина взяла голенькую девочку на руки и прижала к груди. Луиза, головку которой покрывал светлый пушок, была упитанным младенцем, а ее серо-голубые глаза выражали полнейшее непонимание.

— К тому же ее лихорадит, — продолжала молодая женщина. — Но я позабочусь о ней. Розетта скоро принесет мой саквояж, где я держу всякие настойки. А сейчас мне понадобится теплая и горячая вода, а также мыло.

— Я быстро все приготовлю, мадемуазель Лубе, — поспешила ответить немного успокоившаяся хозяйка таверны.

— Фаншона, почему у вас пропало молоко? И почему вы не поставили меня об этом в известность? Возможно, это было вызвано каким-то продуктом, который вы съели. Сейчас было бы хорошо приложить малышку к груди, чтобы предотвратить очередной приступ колик.

— Да, правда. Наша дочурка редко плакала, когда ты кормила ее грудью, — заметил молодой отец.

— Но у меня соски потрескались, — сказала Фаншона. — Соседка сказала мне, что я могу кормить малышку коровьим молоком. Она посоветовала мне есть петрушку, много петрушки, чтобы молоко пропало. Я больше не могла терпеть боль, когда кормила грудью Луизу. Из сосков текла кровь, мадемуазель Лубе. Это была настоящая пытка!

— Если бы вы посоветовались со мной, я рекомендовала бы вам пользоваться мазью на основе перетопленного свиного жира и толченого миндаля. Эта мазь творит чудеса. Ваша дочь не переносит коровьего молока, она еще слишком маленькая. Ей скорее подойдет козье молоко, да и то чуть позже. А теперь, чтобы она больше не болела, вы должны найти кормилицу. Иначе она будет чахнуть и ее постоянно будут мучить колики.

Тут вбежала запыхавшаяся Розетта. Быстро поздоровавшись со всеми, она протянула Анжелине ее саквояж.

— Спасибо, Розетта. — Анжелина вздохнула.

И вновь у нее возникла мысль об открытии диспансера или кабинета. Ведь она в очередной раз стала свидетельницей последствий невежества не только матерей, но и бабушек и их соседок. «Если владелец Дома ангела откажется продать его, что ж! Я открою диспансер на улице Мобек. В таком случае расходы будут менее значительными, да и ремонт не займет много времени», — думала Анжелина.

Она провела часть ночи подле Луизы вместе с родителями девочки, Розеттой и Мадленой Серена. Когда она собралась уходить, ребенок крепко спал.

— Я смогла ей помочь, но, как вы и сами чувствуете, от ее испражнений исходит зловоние. Вы видели, сколько усилий понадобилось, чтобы она опорожнилась! Теперь вы все понимаете. Когда Луиза проснется, дайте ей кипяченой воды, подслащенной медом. И постарайтесь побыстрее найти кормилицу. Другого выхода нет. Уже завтра Луиза должна пить грудное молоко.

— Мне кажется, что я знаю такую женщину. Она живет на дороге, ведущей в Гажан, и пользуется хорошей репутацией, — сказала Фаншона. — Это недалеко от нас.

— На рассвете я отправлю к ней служанку, — пообещала бабушка Луизы, измученная бессонными часами.

— Хорошо, я оставляю вас. Пойдем, Розетта.

Они, взявшись за руки, шли по улице Нобль и разговаривали. Проходя под каменными аркадами рынка, Розетта заметила, что окна Жерсанды де Беснак темные.

— Все уже легли, мадемуазель Энджи, кроме нас. А ведь нам так и не удалось выпить шампанского!

— Мы выпьем его в другой раз. Мне очень жаль, что все так вышло.

— Но вы же не могли отказать в помощи этой несчастной малышке!

И вдруг Анжелина осознала, что она совсем не думала о Луиджи, целиком поглощенная заботой о Луизе. Страстное желание, от которого у нее кружилась голова, потухло.

«Прежде всего — мое ремесло, — мысленно говорила себе Анжелина. — Сколько раз папе приходилось ложиться спать без мамы! Он всегда жаловался на это. Если я выйду замуж и у меня родится второй ребенок, я буду вынуждена отказаться от своего ремесла».

— Почему вы молчите, мадемуазель? — удивилась Розетта.

— Я сплю на ходу. Поскорее бы добраться до кровати и лечь! Кто знает, может, мои услуги вскоре снова понадобятся. Я должна отдохнуть. Но мы обо всем поговорим завтра. Я приняла решение. Я открою диспансер для матерей и младенцев.

— А я буду помогать вам. Скажите, ведь у меня тоже будет белый халат, правда?

— Разумеется.

Они улыбнулись друг другу. Будущее казалось им радужным, полным больших возможностей.

Стояла жара, но она не мешала маленькой бригаде работать не покладая рук. Мужчина в старой холщовой рубахе, в платке, прикрывавшем длинные черные волосы, убирал мусор, валявшийся на полу прежней мастерской Огюстена Лубе. Это был Луиджи, вооруженный лопатой и граблями, с мокрым от пота лицом. Недалеко от него Розетта в сером переднике и соломенной шляпке громко пела, держа в руках мастерок, с помощью которого она штукатурила стену известкой, смешанной с песком.

Анжелина и Огюстен наводили порядок под лестницей, куда наконец после десятилетий темноты проникли солнечные лучи. Пресловутая фахверковая глинобитная стена, возведенная лет сто назад, была сломана.

— Надо же, действительно стало просторнее! — восхищался Огюстен. — Но этого не осознаешь, когда все захламлено. Тебе надо сделать то же самое в кухне, дочь моя.

— Чуть позже, в следующем году, — отозвалась Анжелина. — Такие работы мне не по душе. Столько грязи! Но я довольна. Мы почти закончили.

— Да, мадемуазель Энджи, — вступила в разговор Розетта, не допев последний куплет песенки. — Еще неделя, и диспансер можно открывать.

— И вы примете свою первую пациентку, — добавил Луиджи, лицо которого было покрыто беловатой пылью.

Анжелина задумалась. Теперь, когда работа подходила к концу, ее обуревали противоречивые чувства: восторг нередко сменялся тревогой. Едва она поведала о своем решении Жерсанде де Беснак и Луиджи, как они оба горячо поддержали ее проект. Не последнюю роль сыграл, сам того не зная, владелец Дома ангела, написавший мэру города, что не собирается продавать свое имущество, по крайней мере в ближайшее время.

— Тем хуже или тем лучше! — воскликнула Анжелина. — Я полагаюсь на судьбу! Но в таком случае мне придется срочно переоборудовать мастерскую отца.

Первую неделю они составляли список необходимых материалов, встречались с поставщиками, отправляли заявки почтой или телеграфом. Луиджи, Октавия, так же как Жермена и Огюстен, ходили взад и вперед по темному помещению, прикидывая, что придется снести, а что следует оставить.

Все они были радостно возбуждены. Розетта подала сигнал к началу работы, ударяя молотком по глинобитной стене.

— Я сразу же сказала, что эту перегородку надо снести. В тот самый день, когда Анжелина привела меня сюда, — заявила Розетта.

Они много спорили, смеялись, шумели, вывозя мусор во двор и складывая его около сарая. Все ложились рано, вставали еще раньше. Луиджи ночевал на улице Нобль, а по утрам часто приходил с теплыми булочками или горшочком меда, чтобы разделить завтрак с Анжелиной и Розеттой.

Повитуха, которой за это время пришлось два раза принимать роды, прошедшие без всяких осложнений, восхищалась своими добровольными помощниками. И хотя ремонтные работы нарушали ее привычный образ жизни, она не жалела, что все это затеяла, поскольку переоборудование мастерской позволяло ей каждый день видеть Луиджи и лучше понять его. Она так сильно влюбилась в него, что по утрам вставала с чувством, будто живет в прекрасном сне.

Октавия, за которой семенил Анри, обычно приносила им полдник, и они устраивались в тени сливы за столом, который спустили с чердака.

Жерсанда де Беснак, до сих пор не бывавшая на улице Мобек, решила нанести визит своей протеже. Уже три раза она ужинала в веселом обществе, когда спускались сумерки, а солнце дарило свои последние золотистые лучи.

— Какое чудесное место, Энджи! — восхищалась Жерсанда. — Ты права, называя этот дом своим уютным пристанищем. Двор, окруженный стенами, вид на долину, великолепный куст желтых роз, вьющихся по фасаду… Как все это романтично!

Казалось, желание Розетты исполнилось. Они образовали семью, связанную не только кровными узами, но и любовью и преданностью. К огромному удивлению Анжелины, ее отец сразу же проникся симпатией к Луиджи. Когда Анжелина слышала, как бывший акробат говорит с сапожником об известковом растворе и гипсе, в ней вновь разгоралась тайная надежда, которую она прятала глубоко в своем сердце.

Огюстен отставил метлу, чтобы помочь молодому человеку приподнять тяжелую дубовую балку, которую они спилили сегодня утром.

— Скоро полдень, — заметила Розетта. — Надо приготовить что-нибудь перекусить. Сегодня Октавия не придет. Она сказала мне об этом, когда я шла к булочнику. Подумайте только, мадемуазель Энджи, мы встретились с Октавией и немного поболтали.

— Папа пойдет обедать к себе, — сообщила Анжелина. — А мы сделаем омлет и салат.

— А вы прекрасно ладите с мсье Луиджи, не так ли? — прошептала Розетта. — Все-таки он очень милый!

— Тихо! Он идет.

Они смотрели, как Луиджи, перешагнув через порог, снял платок и стряхнул с него пыль. За ним показался Огюстен Лубе, он стал, уперев руки в бока, и сказал дочери:

— Слушай, пол в твоем диспансере должен быть выложен плиткой. Ты с утра до вечера твердишь о гигиене, но ты не сможешь мыть земляной пол. А плитка так дорого стоит!

— Папа, будет достаточно обновить пол.

— Мсье Лубе, не стоит волноваться о деньгах, — вмешался в разговор Луиджи. — Все расходы я беру на себя.

— Разрази меня гром! В таком случае надо заказать белую и черную плитку! — обрадовавшись, воскликнул сапожник.

Огюстен Лубе знал, что де Беснаки изображают из себя благотворителей, и постоянно осведомлялся о расходах, словно оценивая, сколько Жерсанда и Луиджи жертвуют его дочери.

— Ладно, пойду домой. Жермена рассчитывает на меня. Она не любит садиться за стол одна. До скорого.

— Хорошо, мсье Лубе. Теперь надо спускать с чердака мебель, чтобы я смогла обработать ее скипидаром, — с энтузиазмом сказала Розетта. — Идите, а я отправлюсь в кухню и начну взбивать яйца для омлета.

Анжелина и Луиджи остались одни среди растрескавшихся досок и кусков гипса, словом, среди груды мусора, от которой исходил особенный запах сырых камней и сухого дерева.

— Вы сумели завоевать папину симпатию, — улыбаясь, сказала Анжелина.

— Возможно. Но, когда развязываешь кошель, этого не так уж трудно добиться.

— Нет, дело не в этом. Я думаю, что он действительно ценит вас.

Луиджи пристально посмотрел на Анжелину, но не стал открывать ей свои сокровенные мысли. По мнению Луиджи, сапожник надеялся, что в ближайшем будущем они поженятся, и поэтому вел себя с ним любезно, чтобы не расстроить возможный союз.

— В следующее воскресенье я поеду в аббатство Комбелонг, чтобы успокоить моего дорогого друга, отца Северина, — сообщил Луиджи. — Он, конечно же, молится обо мне и переживает по поводу того, как прошла моя встреча с матерью. Он будет счастлив узнать, чем я занимаюсь, обрадуется, когда я ему расскажу, что возил ручную тележку и орудовал лопатой.

— Я могу отвезти вас в коляске, — предложила Анжелина ровным тоном, хотя ее сердце было готово выскочить из груди.

— Благодарю вас, но в таком случае вам придется ждать меня, возможно, до самого вечера. Женщине не место там, особенно такой, как вы.

— Почему вы так говорите?

— Потому что вы очень красивы, и видеть вас, Анжелина, — это тяжелое испытание для мужчины. Это все равно что привести волчицу в овчарню.

И Луиджи беззлобно рассмеялся, довольный своим остроумием. Поведение Луиджи изменилось. Он по-прежнему называл свою мать «мадам», но Жерсанде казалось, что в этом слове, которое образовывало дистанцию между нею и сыном, звучала душевная нотка. По-дружески общаясь с Октавией, Луиджи сумел покорить ее, и служанка отныне клялась только его именем. Розетта получила право на братскую нежность, которая проявлялась в его речах или в ласковом касании ее подбородка. Розетта не возмущалась, уверенная, что акробат безумно влюблен в ее мадемуазель Энджи.

— Не такая уж я красивая! — возразила молодая женщина, немного расстроенная из-за его отказа. — Давайте пойдем на компромисс. Я довезу вас до Римона, до перекрестка. Потом вы пойдете в аббатство пешком, а я вернусь домой.

— Зачем? — удивился Луиджи. — Почему вы, Анжелина, так хотите облегчить мне исполнение моего плана? Думаю, будет лучше, если мы станем держаться как можно дальше друг от друга.

Луиджи подошел к Анжелине, словно не в силах сопротивляться молчаливому призыву, который он читал в ее лучезарных глазах.

— Мне не дает покоя поцелуй, который я украл у вас, — признался он. — Если я окажусь рядом с вами среди полей, я не смогу сдержаться. Знайте, я вовсе не подлый соблазнитель, каковым вы меня считаете. Я не из тех, кто может воспользоваться слабостью молодой женщины, лишенной любви.

— Замолчите! — повелительным тоном воскликнула Анжелина. — С вашей стороны жестоко так отзываться обо мне.

И вдруг Анжелина, закрыв глаза, протянула к Луиджи руки. Ее пальцы скользнули по его черным волосам, потом по щекам, прошлись по контуру рта. Не соображая, что делает, она прижалась к Луиджи и поцеловала его. Их губы мгновенно стали сообщниками, такими горячими, такими жадными. Луиджи, дрожа всем телом, обнял Анжелину, его руки скользнули по ее спине вниз, но почти сразу же он отдернул их и отступил на шаг назад.

— Вы сумасшедшая! — тихо произнес Луиджи. — Нас могли застать врасплох. Какой темперамент! Скольких мужчин вы сумели спровоцировать подобным образом? Только не надо упрекать их в том, что они теперь не проявляют к вам должного уважения.

Эти слова подействовали на Анжелину как холодный душ. Смущенная суровым тоном, покрасневшая от пережитого унижения, Анжелина бросилась прочь. Едва сдерживая слезы, она не осмелилась укрыться на кухне, где хлопотала Розетта, и поспешно выбежала на улицу.

— Я все испортила! — приговаривала Анжелина, поднимаясь по улице Мобек, выходившей на узкую дорогу, вдоль которой тянулась северная стена укреплений. — Мы были друзьями, мы были счастливы… Мы вместе переживали прекрасные моменты! Мне надо было довольствоваться этим. После смерти мамы я еще никогда не была такой радостной, такой беззаботной!

Запыхавшись, Анжелина остановилась. Пышные кроны дубов дарили ей столь желанную тень. Справа вилась тропинка, по которой можно было подойти к террасе старинного Дворца епископов. А справа открывались бескрайние просторы — небольшие возделанные холмы, леса и заросли кустарников, среди которых возвышались башни мануария Лезажей.

— А вдруг Луиджи прав? — в отчаянии спросила саму себя Анжелина. — Почему я так быстро уступила Гильему, будучи юной, в возрасте Розетты? И мне принесло это только горе, раскаяние и одиночество. Другая девушка сумела бы дать отпор Гильему, отвергнуть его. Да, Луиджи прав. Он видит меня насквозь. Я слишком быстро загораюсь, не думая о последствиях. Теперь он будет судить меня еще строже.

Анжелине казалось, что теперь она не сможет смотреть акробату в глаза. Как же она сожалела о своем поступке! Рыдая, она вновь быстрым шагом пошла вперед и дошла до кладбища, чтобы спрятаться рядом с тем местом, где навеки упокоилась ее верная наперсница и утешительница во всех горестях, Адриена Лубе, урожденная Бонзон.

Анжелина опустилась на колени перед могилой, на которой лежал букет ярко-красных роз.

— Мама, — прошептала молодая женщина, — кто принес тебе цветы? Папа? Или одна из твоих пациенток, преисполненная благодарности? Мама, если бы ты была жива! Если бы ты была среди нас! Умоляю, помоги мне! Я не знаю, почему я такая. Я безумная девица. Луиджи понял меня, он так мне и сказал. Таких безумных девиц ты жалела, никогда не осуждала их, поскольку была воплощением самой доброты. Мама, сжалься надо мной, укажи мне во сне дорогу, по которой я должна пойти! Возможно, я обречена жить без любви, без мужчины, который мог бы обнимать меня и днем и ночью на протяжении многих лет.

Анжелина смотрела на крест, на котором было вырезано имя ее матери, а также даты рождения и смерти. Огюстен сам сколотил этот крест из бруса, а затем покрасил его белой краской.

— Мама, почему ты ушла так рано, бросив меня? — стонала Анжелина.

Несмотря на отчаяние, Анжелина вдруг ощутила, что рядом кто-то есть. И тут же за спиной Анжелины под чьими-то ногами захрустели камешки. Дрожа нервной дрожью, желая и одновременно опасаясь увидеть Луиджи, Анжелина обернулась.

— Здравствуйте, мадемуазель Лубе! — воскликнула миловидная женщина в костюме амазонки.

Это была Клеманс Лезаж, невестка Гильема, которая так любезно обращалась с Анжелиной, когда та принимала роды у Леоноры.

— Здравствуйте, мадам, — ответила Анжелина, смутившись, что Клеманс застала ее в слезах.

— Боже мой, да вы плачете! Я, отправляясь на конную прогулку, решила положить цветы на могилу моей свекрови и тут услышала ваши стенания.

Смущенная, Анжелина встала, вытирая слезы. Поскольку она наводила порядок в мастерской отца, на ней была длинная серая блузка, а голова повязана старым синим платком.

— Я не такая элегантная, как вы, — заметила Анжелина, словно извиняясь.

— Но в городе все расхваливают ваши туалеты. Я прислушиваюсь к разговорам, когда хожу на мессу. На паперти кумушки дают волю своим языкам, — призналась Клеманс.

— Странно, я редко вижу вас в городе по воскресеньям, — сказала Анжелина. — Правда, я вхожу в собор в числе последних и ухожу до причастия.

— Почему? Что тогда вы делаете в церкви, если не причащаетесь?

— Я предпочитаю не отвечать, чтобы не обидеть вас. Как поживает малыш Эжен?

— Честно говоря, он совсем не растет. Я нахожу его чахлым, тщедушным. Гильем и Леонора сменили кормилицу. Они поселили у нас молодую женщину из Комона, но результат тот же. Вчера деверь даже послал за доктором Бюффардо, сказав, что от доктора Рюффье нет никакого толку.

Анжелина ничего на это не сказала. Клеманс посмотрела на нее с сочувствием.

— Здесь покоится ваша мать, Адриена Лубе?

— Как видите!

— Какая я глупая! Простите за вопрос. Действительно, я прочитала надпись. Мадемуазель, мне очень жаль, что я вынуждена побеспокоить вас, но после рождения Эжена мне хотелось вновь встретиться с вами, однако я не решалась постучать в ворота вашего дома. Мой визит, безусловно, показался бы вам странным. Однако случай свел нас здесь. К счастью, на кладбище больше никого нет. Давайте пройдемся, если вы не против выслушать меня…

Ошеломленная и заинтригованная Анжелина пошла за Клеманс, тут же забыв обо всех своих переживаниях.

— Я привязала лошадь к решетке, — сказала Клеманс. — При малейшей возможности я отправляюсь на прогулку. Атмосфера в мануарии становится все более тягостной. Мой муж и Гильем отсутствуют с утра до вечера, так что мне в одиночку приходится терпеть капризы свекра и жалобы Леоноры. И чаще всего я сбегаю от них. Сегодня утром я срезала георгины для своей свекрови, которую так мало знала. Для Эжени…

Клеманс вздохнула. Анжелина вновь мысленно увидела маленькую крепкую женщину с суровым лицом и пронзительным взглядом.

— Я не желаю говорить о покойной мадам Лезаж, — прошептала она.

— Понимаю. Когда-то у нее с вашей матерью вышел спор. Нет, прошу вас, я вовсе не намерена обижать вас! Я хочу поговорить с вами о Леоноре. Разумеется, жена моего деверя не вызывает симпатии, порой она становится очень капризной, но мне искренне ее жаль.

— Почему? — сухо спросила Анжелина.

— Я доверяю вам. То, что я расскажу вам, должно остаться в тайне.

— Хорошо. Мое ремесло приучило меня хранить тайны.

— Гильем больше не любит ее, и она от этого ужасно страдает.

— Вы ошибаетесь. Я видела, как беспокоился Гильем в тот вечер, когда она рожала. Он умолял меня спасти его супругу. Да он был объят животным страхом, как многие мужья, приезжавшие за мной. Так ведут себя мужчины, которые очень любят своих жен, уверяю вас!

Женщины вышли за кладбищенскую ограду. Конь Клеманс, великолепный вороной жеребец, фыркал от нетерпения. Анжелина холодно взглянула на роскошное кожаное женское седло, которое изготовили два года назад Блез Сеген и его отец.

— Я не стану утверждать, что мой деверь обрадовался бы, если бы Леонора умерла. До рождения Эжена он проявлял к ней интерес, относился с уважением. Но теперь все кончено. У меня сложилось впечатление, что он ее бьет. Да, мадемуазель, он ее бьет! И такое насилие вызывает у меня отвращение. Но я не вижу способа защитить эту несчастную женщину.

Анжелина была шокирована и не хотела слушать дальше. Она посмотрела на Клеманс с недоверием, к которому примешивалось отчаяние, и сказала:

— Мне очень жаль, если все это правда. Но, в любом случае, я не понимаю, при чем здесь я. Да, мы оба — и Гильем, и я — выросли в этом краю. Когда я была ребенком, а потом совсем юной девушкой, я часто встречала его в городе, но в действительности я плохо знаю Гильема. Вполне возможно, он поднимает руку на жену. Некоторые мужчины злоупотребляют своей властью и силой. Будет лучше, если вы обо всем расскажете Оноре Лезажу или своему мужу. Как старший брат, он, вероятно, сумеет образумить Гильема.

— Мадемуазель, закон молчания принят в нашем обществе. У нас считается неприличным обсуждать то, что происходит за закрытыми дверями спален. Но объяснения Леоноры, старающейся скрыть реальное положение вещей, разрывают мое сердце. Однажды она якобы ударилась об угол мраморного камина, в другой раз упала с лестницы. И все это — чтобы оправдать кровоподтеки на лице и на локте. Прошлой ночью я долго не могла уснуть и слышала крики и приглушенный шум. Я так и не сомкнула глаз. Гильем внушает мне страх. Слава Богу, он по-прежнему ласков со своим первенцем, малышом Бастьеном, которого, похоже, боготворит.

Клеманс подошла к лошади и стала ее успокаивать. Погладив животное по гриве, она отвязала его.

— Ваша лошадь может пораниться, так сильно она натягивает поводья, — заметила Анжелина. — Вероятно, вы отменная всадница, раз ездите на такой нервной лошади.

— Мадемуазель Лубе, не уходите от разговора, прошу вас. Только вы одна можете спасти Леонору, по крайней мере прийти ей на помощь.

Ошарашенная Анжелина беспомощно взмахнула руками.

— Клеманс, я повитуха, акушерка. Моя компетенция этим и ограничивается. Я не умею усмирять мужчин, которых жестокость делает безумными.

Вспылив, Анжелина даже не заметила, что назвала свою собеседницу по имени, что, впрочем, растрогало ту.

— Но я собиралась говорить вовсе не с повитухой, не ей я хотела поведать о своих опасениях. Рано или поздно я пришла бы к вам домой, и на прошлой неделе я уже проезжала по вашей улице. Анжелина, кто, кроме вас, способен обуздать внезапно возникшую ненависть Гильема к своей жене? Едва они вернулись, как я сразу все поняла. Он любит вас. Да, именно вас, и любит безумно, страстно. Он любил вас еще до того, как женился на девушке, которую выбрали ему в жены Эжени и Оноре. Леонора рассказала мне, что три года назад он собирался жениться на вас, но родители отговорили его. Умоляю, поговорите с ним, согласитесь встретиться с ним! Если надо, я сама устрою ваше свидание. Он любит вас и от этой любви теряет рассудок. Образумьте его, пригрозите чем-нибудь…

В голосе Клеманс звучала нескрываемая тревога. Ошеломленная, потерявшая дар речи от изумления, мертвенно-бледная Анжелина вновь взглянула на башни мануария.

— Даже не просите, — с трудом выговорила она, едва оправившись от столь сильного потрясения. — Леонора поведала вам о своих домыслах. Это результат ее ревности, а также беспочвенных разглагольствований ее свекрови и свекра. Могу сказать только одно: посоветуйте супругам покинуть этот край и вернуться на острова. А теперь я должна идти. Мне очень жаль, но меня ждут.

Анжелина решительно повернулась к Клеманс спиной и быстро зашагала прочь.

— Это не домыслы, и вы об этом прекрасно знаете. Как говорится, нет дыма без огня. Только посмейте отрицать, что у вас не было связи с Гильемом! Анжелина, вы не имеете права отказываться! — крикнула ей вслед Клеманс. — Я взываю к вам, к вам, которую все называют доброй христианкой.

Конь заржал. Всадница села в седло и пустила жеребца рысью, чтобы догнать молодую женщину.

— Анжелина, только одно свидание, чтобы избежать наихудшего!

— Хорошо, я согласна. Завтра в полдень около мостков, в самом начале дороги, ведущей в Монжуа.

Анжелина ускорила шаг, проклиная свою уступчивость. Тем не менее она почувствовала, что Клеманс действительно боится. Ей вовсе не хотелось чуть позже узнать, что по ее вине в мануарии разыгралась трагедия. Но было и еще кое-что. Вопреки всему Анжелина чувствовала, что невидимые нити связывают ее с Гильемом, отцом ее ребенка…