Ангелы на каждый день

20. Гахамел

Когда Мария вскоре после полудня выходит из школьного здания, небо над Нусельским стадионом почти безоблачное. Теплый воздух еще напоминает о каникулах. Два шестиклассника, стоя перед школой, слишком громко приветствуют свою классную руководительницу — они в одних майках, куртки обвязаны вокруг пояса. Мария со вздохом, глубина которого отнюдь не соответствует ни затраченному физическому усилию, ни ее сегодняшнему в общем-то хорошему настроению, направляется в ближайшую аптеку за мазью для ухода за пятками и травяной настойкой против бессонницы, которую посоветовала ей замдиректора. На обратной дороге в табачной лавке она покупает свежий номер журнала “Story” и садится с ним на свое любимое место в парке перед ратушей; крона декоративной яблони бросает на скамейку довольно густую тень.

— В молодости она занималась легкой атлетикой, к тому же отлично бегала на коньках, — рассказываю я Илмут. — В гимназии писала заметки в школьный журнал. Когда в 1975 году она шла во главе шеренги выпускников школы в мини-юбке по Бенешову, ей казалось, что этот маленький город лежит у ее ног.

Через полчаса Мария встает и идет домой. Она переодевается, просматривает покупки Карела и начинает стряпать испанские птички: готовит бульон, открывает бутылку белого вина, чтобы подлить немного в бульон, нарезает свежую петрушку. И, конечно, при этом слушает радио.

— Могла ли она в двадцать лет представить себе, что будет так жить? — спрашивает меня Илмут.

Она сидит на вытяжном шкафу и болтает ногами.

— Вряд ли. При желании Мария могла бы кое-что почерпнуть из жизни своей матери — но будущее было слишком далеко, чтобы, задумываясь над ним, морщить свой гладкий лобик. Чтобы интересоваться им всерьез. Как и большинство двадцатилетних, она не верила, что когда-нибудь у нее будут проблемы со сном или будет трескаться кожа на пятках.

Илмут хмурится.

— В молодости мало кто думает, что жизнь всего лишь прощание с жизнью. Простейшие истины мы всегда открываем последними.

— Эти истины и меня касаются?

Я киваю. Мария натирает куски мяса горчицей.

— А какие истины мне предстоит открыть? — озорно спрашивает меня Илмут.

Мы улыбаемся друг другу. “Мечтаний сладких ложь исчерпана до дна...”[30]

— Про эти истины нельзя просто услышать. Боюсь, что и ангелы должны их пережить.

Мария посыпает мясо солью, приперчивает его и откладывает в сторону; в металлическую миску с мясным фаршем ловко разбивает яйцо и добавляет петрушку.

— Куда все исчезло? — восклицает Илмут. — Где ее надежды, ее решительность? Где вся ее энергия?

— Постепенно разрядилась, как батарейка.

— Куда исчезла ее любовь?

— Любовная лодка разбилась о быт, написал Маяковский в прощальном письме.

Я думаю о Кареле и Зденеке.

— Мария не верит в ангелов, правда?

— Нет, но это не так важно.

— А что важно?

— Неочерствелое сердце.

— А у нее такое?

— Не знаю, Илмут. Возможно, она разочарована.

— В Кареле?

— Вообще в жизни. Она разочарована. Четверть века заботилась о сыне — и вдруг появляется замужняя дама с двумя детьми и разлучает ее с ним.

— Мне ее жалко.

— Мне тоже, Илмут.

Мария вытирает руки о фартук. Пение по радио прекращается.

— Сегодня мы обсуждаем весьма деликатные темы, — игриво вещает модератор. — Мы спрашиваем, нравятся ли чешским женщинам мужчины с зачесом и нравятся ли мужчинам выбритые женщины?

Мария подходит к телефону, Набирает номер, но не может дозвониться.

— Я скажу так: я не педофил! — сообщает слушатель Ладя.

— Идиоты, — говорит Мария и с отвращением бросает

трубку.