Ангелы на каждый день

24. Эстер

В конце тренировочной поездки Эстер делается не по себе; на обратном пути она просит Карела сесть за руль. Они молча съезжают вниз во Вршовице. Два раза тихим голосом он обращает ее внимание на всякие каверзы на пути: на неточные транспортные знаки и на внезапную перестройку автопотока в боковой ряд. Эстер благодарна ему за его старания. Сумка с урной в чемодане несколько раз сдвигается с места, Эстер отчетливо различает ее шорох, а временами и приглушенный толчок.

— Пардон, — извиняется Карел. — Надо остановиться.

— Ему уже не больно, — говорит Эстер.

Она просит высадить ее у бензоколонки за домом, чтобы купить бутылку вина. С наигранной решимостью она выходит из машины — Карел открывает чемодан и подает ей урну.

— Спасибо, — на прощание говорит Эстер.

— Не за что.

Они улыбаются друг другу. Эстер вспоминает о пустой квартире, в которой ей придется провести остаток дня и вечер. Пальцем она указывает на противоположную стоянку.

— Вы видите ту запыленную машину?

— Ту “вольво”?

— Да. Вы не могли бы вместе со мной куда-нибудь в ней прокатиться?

— Пожалуйста.

— Разумеется, я бы вам заплатила.

Карел машет рукой.

— Может, сегодня вечером? У вас есть время? — спрашивает Эстер.

В ее голосе явно слышится опасение, но она пытается пококетничать.

— Лучше не откладывать наше свидание.

— Хорошо, — чуть помедлив, соглашается Карел. — В шесть?

Эстер в неожиданном порыве чувств целует его.

Дома Эстер ставит урну на единственное свободное место на книжной полке. Цветной логотип Похоронной службы слишком привлекает внимание, и она поворачивает коробку. И тут же вспоминает мелкие придирки, которыми терроризировал ее Томаш, уже не встававший с постели. Он без конца звал ее. То порошки надо было положить справа, то стакан чая поставить слева. То телевизор приподнять, чтобы лучше было видно. Эстер сумела подсунуть что-то под ящик... Он всячески распекал ее, иногда даже со злостью. Он что, в преддверии смерти обнаружил какую-то территорию, где уже ничто не имеет значения? — думала она в такие минуты. От бессилия, усталости и раздражения она плакала. К счастью, он всегда умел стать самим собой: очень милым, чуть ли не галантным. Пытался острить.

— Боюсь, что эту экстракцию пациент не переживет...

Он что, инсценировал свое умирание?

Однажды она пожаловалась ему на головную боль и ужасную усталость.

— Так ложись рядом со мной, — сказал он с иронией и указал на свободное место на своем смертном ложе.

Эстер надевает домашний костюм и открывает вино. До шести много времени, два бокала, пожалуй, она может себе позволить. С бокалом она выходит на балкон и оглядывает парк. Все еще светит солнце, тепло. Какая-то молодая красивая женщина с волосами, собранными в хвост, бросает собаке мячик. Муж, должно быть, еще не пришел с работы, думает Эстер. Вскоре под балконом проходят два маленьких мальчика, по всей вероятности братья, в одинаковых укороченных спортивных брючках и майках без рукавов. Эстер возвращается в комнату и включает телевизор. Начинается британская познавательная передача “Мир чудес”, сегодняшняя часть называется “Драма в диком краю”. Волки в погоне за ланью. Эстер зачарованно смотрит на экран. Затем следуют кадры, снятые с самолета: волчья стая вытесняет из стада крупного бизона. Несколько волков повисают на его толстой шее. Бизон долго сопротивляется, но вдруг у него подкашиваются ноги, и все его могучее тело сползает в снег. Эстер выключает телевизор. Тяжело дыша, она осматривается вокруг. Еще недавно он ел здесь, брился, читал газету, танцевал, мастурбировал... Господи, где все это? Куда подевалась вся эта энергия? Она буквально физически ощущает пустоту, которая осталась в ней после него. Эстер словно даже уменьшилась. С каждой смертью близкого нас становится меньше. Внешне мы выглядим нормально, но на самом деле мы лишь шагающий обрубок прошлого.

Она поняла это сразу, но отказывалась в это поверить.

Когда она впервые заметила, что под загаром у него желтое лицо, страшная мысль пронзила ее. Были бы боли, можно было бы предположить, что это камни в желчном пузыре, — но Томаш не испытывал никаких болей. Безболезненное пожелтение.

Словно кто-то дал ей заглянуть в сценарий.

Еще в тот же день Томаш после работы заехал за ней в больницу — у нее было ночное дежурство. Он охотно лег на спину и задрал майку. Он понимал, о чем идет речь, но мужественно изображал непринужденность. И с иронией смотрел, как она натирает зонд гелем.

— Один вощеный стаканчик возьму домой, — подмигнул он ей.

Эстер улыбнулась, хотя испытывала сжимающую все нутро нервозность — как когда-то во время учебы. Она приложила зонд к середине живота. Эхо кишечных газов смазывало изображение. Уверенности не было. Он ждал, но Эстер молчала. И лишь тихонько передвигала зонд. Даже при всем желании она не могла бы определенно сказать, что то, на что она смотрит, действительно гипоэхогенный, с нечеткими контурами очаг опухоли или лишь фата-моргана ее самого страшного опасения.

— Не заставляй меня напрягаться больше, чем нужно.

Прозвучало явное раздражение.

— Я ничего там не вижу, — наконец проговорила она.

Ее выдала фальшивая решительность собственного голоса.

Теперь она уже знала, что там это есть.

Опухоль у основания поджелудочной железы, вызывающая расширение желчных протоков.

На следующий день она прочла тот же диагноз в записях коллеги, обследовавшего Томаша, — по воле случая это был единственный мужчина, с которым она изменила мужу. Сейчас она ненавидела этого холеного сорокалетнего человека. Ненавидела за то, что когда-то они оскорбили Томаша, Он это чувствовал, но вел себя тактично и профессионально — хотя и был уязвлен. Она знала об этом. И можно сказать, даже подозревала, что метастазы в печени Томаша, обнаруженные им при обследовании, его личная месть.

Я ничего не знаю об умирании, корила она себя ежедневно, глядя в глаза Томашу. Мы откладываем эту тему до тех пор, пока в конце концов не станет поздно, думала она. Даже на факультете не научили ее ничему, что касалось бы самого процесса умирания. Разумеется, она понимала, что Томаш долго не проживет, — но реальную неизбежность его смерти допустила в мыслях лишь тогда, когда он перестал есть. Господи, ведь он действительно умрет! Было просто смешно: что именно заставило ее, врача, признать состояние Томаша безнадежным? Дальнейшее обследование, подтверждающее явное прогрессирование опухоли? Гистология очага новообразования? Ничего подобного; в этом окончательно убедило ее лишь нежелание Томаша есть яичницу.

С опозданием, а потому лихорадочно она начала искать нужную литературу. Наиболее полезной оказалась тоненькая брошюра, которую ей привезли сестры-боромейки из хосписа. Она читала ее у постели Томаша, когда он спал... Он умирает, а я только теперь начинаю изучать справочник, думала она с виноватым чувством легкомысленной медички. Эта брошюрка, конечно, вдохновила ее (если можно так выразиться); ведь в ней была вся квинтэссенция многолетнего опыта прощания с жизнью. Впервые со времен медфака она делала выписки.

“Люди плачут над стерней будущего и не видят полные закрома прошлого”.

Именно эта фраза стала для Эстер спасительной точкой опоры — она почувствовала, что ею можно помочь и Томашу. На следующий день она выпила красного вина, перелезла через поручни его медицинской кровати, легла рядом с ним и много раз повторила эту фразу.

— Понимаешь? — уверяла она его и себя. — Мы с тобой должны смотреть в прошлое.

Томаш закрыл глаза, потом кивнул.

— Нас одарила любовь. Не каждому достается такое. У нас есть что вспомнить. Наши закрома полны прошлым.

Он сжал ей руку и после долгой паузы поцеловав ее.