Английская лирика первой половины XVII века

Любовь цветет в ее глазах, как куст;

Любовь волной ее волос русеет;

Любовь проходит бороздою уст

И в целину их поцелуи сеет.

В любой из черт любовь воплощена,

Но, ах, вовнутрь нейдет она.

Внутри ж у ней три супостата есть:

Неверность, себялюбье, лесть.

Так лик земли цветы садовых гряд

Румянят и сурьмит закат,

А в сердцевине — мрак и ад кромешный,

Там враг томится, дух стенает грешный.

Со мною все как раз наоборот:

Былой румянец уступил бескровью,

Стыдом и страхом иссушен мой рот,

А мрачность глаз не вяжется с любовью.

Но к сердцу приклонись: она лишь тут,

Как Ксеркс,[607] вершит незримый суд.

Возьми его, но мне отдай взамен

Свое, чтоб лик мой не затмен

Отныне был, дабы в черте любой

Любовь он воплощал собой.

О, перемена дивная! Так ну же —

Стань мной внутри, как я тобой — снаружи.

Довольно! Надобно решиться;

Мне с этим бойким роем не ужиться;

Пускай безумцев мед его манит —

По горло городом я сыт!

Чего бы ради в вечном гуле

Терпеть жужжанье, толчею, возню

И то, как жалит сотни раз на дню

Огромный город-улей?

Куда отрадней и милей

В деревне домик, (несколько друзей,

Благоразумных и нелицемерных,

Да полка книжек самых верных;

И любящая без затей

Подруга — не Венера красотою,

Но добрый ангел, посланный судьбою

Мне до скончанья дней.

О ручейки! В струе студеной

Увижу ли свой лик неомраченный?

О рощи! О поля! Дождусь ли дня,

Когда вы примете меня

В свое счастливое соседство?

Тут — всех сокровищ истинных казна,

Природы клад, который нам она

Передает в наследство.

Гордыня и тщеславье тут

Лишь в вычурных метафорах живут,

Лишь ветер сплетничает за спиною,

И разве эхо льстит порою;

Сюда — в луга, в леса —

Сходя на землю, устремлялись боги,

Отсюда, видно, и ведут дороги

С земли на небеса.

Какое счастие — с любимой

До гроба жить в любви нерасторжимой,

В ее душе вселенной обладать

И одиночества не знать!

Одно смущает спасенье:

А ну как все пример мой переймут

И ринутся за мной, устроив тут,

В глуши, столпотворенье?

А. Каули. Надежда! Ты всегда обречена —

Неважно, ты верна иль не верна:

И благо, как и зло, тебе грозит,

Серп рока с двух сторон тебя пронзит.[609]

О тень! Ты покидаешь нас

И в светлый миг, и в черный час.

Не в силах, хоть пытается, судьба

Воспеть тебя.

Лишь по плодам судить о древе можно,[610]

И ты, надежда, вовсе безнадежна!

Р. Крэшо. Надежда! Неба пред землей обет![611]

Ты — суть вещей, которых ныне нет,

Ты — и сомненье, ты — и непреложность,

С тобой мы все, мы без тебя — ничтожность.

Ты — огнь и туча, свет и тень,

Ты — жизнь во смерти, в мраке — день,

Не может, как ни пробует, судьба

Сломить тебя:

Едва сверкнешь — судьбы зловещей серп

Идет, как при рассвете, на ущерб.

А. Каули. Надежда, ты усладу пьешь, пока

Нам не оставишь даже ни глотка.

Ты по миру пустить готова нас,

Богатства наши спрятав про запас.

Взойдем на ложе, а жена

Давно уж чести лишена.

Всегда приходится благой судьбе

Идти со взяткою к тебе!

Пусть радость, как вино, хранится строго:

Испортишь, коль понюхаешь до срока.

Р. Кpэшо. Казна любви, безмерный твой запас

Затвором веры скрыт от наших глаз.

Ты даришь хлеб небесный — ты в ответе,

Чтоб царские не голодали дети.[612]

Взойдет, невинна и нежна,

На ложе брачное жена,

Одним лишь поцелуем одарив

На свадьбе мужа. — Столь стыдлив

Надежды чистый поцелуй, сколь свят

В преддверье ложа свадебный обряд.

Надежда! Ты — небес предощущенье,

Ты вечности во времени вкушенье!

Так ценность вин при выдержке растет:

Мы чуем запах, предвкушая плод!

На лоно солнечной любви

Опустишь ты власы свои

Златые — в этот миг тебя уж нет:

Зарю поглотит полный свет.

Так сущность сахара, растворена,

Свой сладкий вкус отдаст душе вина.

А. Каули. Ты — лотерея рока: мы глядим —

На сто билетов — выигрыш один!

Ты ищешь для себя неутомимо

Прицел столь дальний, что стреляешь мимо.

Ты — нам глаза затмивший дым

Из образов, что сами мы творим.

Ты — туча в золотом апофеозе,

Но блеск исчезнет — хлынут слезы.

Ты, звезды разума затмив над нами,

Нам кажешь путь болотными огнями.

Р. Крэшо. Судьба — превыше мира и сильней,

Надежда — звезды вознесла над ней

И в лотерее рока, средь невзгод

И бурь — одной надежде повезет.

Она над тучами витает,

Мир света и любви ее питает.

Чудесный промах! Ты несешь нам весть

О том, что мы не то, что есть,

Но — то, чем можем быть! Чрез твой обман

Нам день грядущий в настоящем дан.

А. Каули. Подруга страха! Веселей одет

Безумный шут, несущий всякий бред.

Мать сожаленья и дитя мечтанья!

Алхимика огонь, любви пыланье

Ты раздуваешь! Ты влечешь

Волшебным словом: «Невтерпеж».

Тех — гонишь вслед природе многоликой

Сквозь лабиринт ее великий,

А тех — за женщиной толкаешь следом,

Чей и природе хитрый путь неведом!..

Р. Крэшо. Кормилица мечты! Подруга веры!

Противоядье страху! Мудрость меры:

При вялости — огонь, при буйстве — лед!

Ты — регентша, пока любовь растет.

Узнать алхимик злато тщится,

Стихиям вглядываясь в лица,

Еще сильней — влюбленного палит

Единственный нежнейший лик.

Надежду же, как ловчих дерзновенных,

Природы бог стремит в поля блаженных![613]

О, что есть ум? Поведай нам о нем,

Средь нас прославленный умом![615]

Не может хаос так преображаться,

Не могут женщины так наряжаться!

Он, чуден и тысячелик,

Меняет образ каждый миг:

То он приобретает ясный вид,

А то незрим и, словно дух, сокрыт.

Гора поддельных лондонских монет

Не столь обманчива, о нет;

Рисует гроздь Зевкис[616] — в приманку птицам,

И мы прельстились обликом цветистым:

То вещь, ничтожную на вид,

Наш взгляд, как лупа, укрупнит,

А то, от вещи удалясь, наш взор

Сочтет звездой летящий метеор.

Ум — славный титул, выше всех наград,

Его любой присвоить рад,

И в умники у нас производимы

Премногие, как кардиналы в Риме.

И зря! — Сей титул не дают

Ни тем, кто тешит праздный люд,

Ни тем, чья речь цветиста, наконец:

Нет, истинный мудрец — всегда мудрец!

Нет, ум — не в том, кто свой бескровный стих

Вместит в пять стоп хромых;[617]

Пусть всем душа, как нашим телом, правит,

А низшим силам — ум пределы ставит.

Встарь поэтический порыв

Сложил из камня стены Фив.[618]

Но ныне нет чудес: ни городов

Стихами уж не сложишь, ни домов.

Нет, ум не сыплет блестки всякий раз:

Искусство — вне прикрас.

Считай — у тех в носу алмаз горит,[619]

Кто беспрестанно шутит и острит!

Коль звезды густо и подряд

Висят, не различит их взгляд.

Так много их, что трудно нам смекнуть,

Что звезды составляют Млечный путь.

Ум — не в пустой игре созвучных слов:

К тому любой школяр готов.

Кто видит в этом ум — того прельстит

И анаграмма или акростих.

И пусть в стихах не прозвучит

То, что девиц ввергает в стыд:

Пусть автор, покраснев, такую грязь

Сожжет, своих читателей стыдясь.

Нет, ум — не в буйной сцене, где грозит

Сломать подмостки Баязид,[620]

Не в виршах, где метафоры — в излишке,

Не в Сенеки прерывистой одышке,[621]

Не в том, чтоб снова и опять

Друг другу все уподоблять…

Так что ж есть ум, коль мы должны его

Чрез «не» определять,[622] как Божество?

Ума творенье все в себе взрастит

И мирно совместит,

Так со зверьми в своем ковчеге Ной,[623]

Вражды не зная, жизнью жил одной,

И так прообразы всего

(У малого — с большим родство)

Несмешанно соседствуют, чтоб в них,

Как в зеркале,[624] был виден Божий лик.

Любовь, что двух сливает в одного,[625] —

Виновница того,

Что я тебя обидел: за себя

Тебя я принял и учил, любя.

Исправь пером, не обессудь,

Мой грех; а спросит кто-нибудь,

Что я поставлю в образец уму, —

Твои стихи прочту в ответ ему!

Пусть вино краснеет в чашах,

Роз венки — на кудрях наших![627]

Радуйтесь — веселье зыбко,

Как вина и роз улыбка!

Кто в венке из роз — тот смейся

Над златым венцом Гигеса![628]

День сей — наш: чего страшиться?

День сей — наш, и он вершится!

Так насладимся же им сами,

Пока побыть он хочет с нами!

Отгоним суету, тревоги:

Днем завтрашним — владеют боги!