Английская лирика первой половины XVII века

Том. Ты видел? Лишь она явилась —

Как все вокруг одушевилось!

Цветы, головки приподняв,

Тянулись к ней из гущи трав…

Ты слышал? Музыка звучала,

Она, ступая, источала

Тончайший, чудный аромат,

Медвяный, точно майский сад,

И пряный, как мускат…

Джон. Послушай, Том, сказать по чести,

Я не заметил в этом месте

Ни благовонных ветерков,

Ни распушенных лепестков —

По мне, там ни одно растенье

Не помышляло о цветенье!

Все эти призраки весны

Твоей мечтой порождены.

Том. Бесчувственный! Как мог ты мимо

Пройти, взглянув невозмутимо

Живому божеству вослед!

Джон. Невозмутимо? Вот уж нет!

Мы слеплены из плоти грешной —

И я не слеп — и я, конечно,

Сам замечтался, как и ты,

Но у меня — свои мечты.

Я ловко расправлялся взглядом

С ее затейливым нарядом:

Слетал покров, за ним другой,

Еще немного — и нагой

Она предстала бы, как Ева!

…Но — скрылась, повернув налево.

Том. И вовремя! Сомненья нет,

Ты избежал ужасных бед:

Когда бы ты в воображенье

Успел открыть ее колени —

Пустился бы наверняка

И дальше, в глубь материка,

И заплутал бы, ослепленный,

Жестокой жаждой истомленный.

Джон. Едва ль могли б ее черты[475]

Довесть меня до слепоты!

Грозишь ты жаждой мне? Коль скора

И впрямь прельстительна опора,

То бишь колонны, что несут

Благоуханный сей сосуд, —

Не столь я глуп, чтоб отступиться:

Добрался — так сумей напиться!

А заблудиться мудрено,

Где торный путь пролег давно.

Как! Милостям — конец? Не провожать?

Ни веер твой, ни муфту подержать?

Иль должен я, подсторожив мгновенье,

Случайное ловить прикосновенье?

Неужто, дорогая, нам нельзя

Глазами впиться издали в глаза,

А проходя, украдкой стиснуть руки

В немом согласье, в краткой сладкой муке?

И вздохи под запретом? Как же быть:

Любить — и в то же время не любить?!

Напрасны страхи, ангел мой прелестный!

Пойми ты: легче в синеве небесной

Певцов пернатых разглядеть следы

И проследить падение звезды,

Чем вызнать, как у нас произрастает

Любовь и что за ключ ее питает.

Поверь, не проще обнаружить нас,

Чем резвых фей в часы ночных проказ.

Мы слишком осторожны! В самом деле,

Уж лучше бы застали нас в постели!

Твоих лилейно-розовых щедрот

Я не прошу, Эрот!

Не блеск и не румянец

Нас повергают ко стопам избранниц.

Лишь дай влюбиться, дай сойти с ума —

Мне большего не надо:

Любовь сама —

Вот высшая в любви награда!

Что называют люди красотой?

Химеру, звук пустой!

Кто и когда напел им,

Что краше нет, мол, алого на белом?[477]

Я цвет иной, быть может, предпочту —

Чтоб нынче в темной масти

Зреть красоту

По праву своего пристрастья!

Искусней всех нам кушанье сластит

Здоровый аппетит;

А полюбилось блюдо —

Оно нам яство яств, причуд причуда!

Часам, заждавшимся часовщика,

Не все ль едино,

Что за рука

Взведет заветную пружину?

Вояка я, крещен в огне

И дрался честно на войне,

На чьей бы ни был стороне,

В чьем войске.

От чарки я не откажусь,

Кто носом в стол — а я держусь,

И с дамами я обхожусь

По-свойски.

До болтовни я не охоч,

Но вам, мадам, служить не прочь

Хоть ночь и день, хоть день и ночь

Исправно.

Пока полковники мудрят,

Я, знай, пускаю в цель снаряд,

И раз, и двадцать раз подряд —

Вот славно!

Что, влюбленный, смотришь букой?

Что ты хмур, как ночь?

Смех не к месту? — так и скукой

Делу не помочь!

Что ты хмур, как ночь?

Вижу, взор твой страстью пышет,

Что ж молчат уста?

Разве ту, что слов не слышит,

Тронет немота?

Что ж молчат уста?

Брось-ка ты вздыхать о милой!

С ними вечно так:

Коль сама не полюбила

Не проймешь никак!

Черт с ней, коли так!

Лет пять назад, не так давно,

Я ей сулил немало:

За ночку сорок фунтов. Но,

Нахмурясь, отказала!

Но после, года два спустя,

При встрече с давним другом

Сказала: коль согласен я,

Она к моим услугам.

А я: я холоден, как лед,

И равнодушен столь же.

Ну ладно, так и быть, пойдет,

За двадцать, но не больше!

Та, что скромна была весьма

Когда-то и бесстрастна,

Спустя три месяца сама

Пришла сказать: согласна.

А я: столь поздно почему

Сознание вины

Пришло? Раскаянье приму,

Но лишь за полцены!

Свершилось! Поутру она,

Придя ко мне, осталась:

Невинность столь была ценна,

Что gratis[479] мне досталась!

— Хотя отдал бы в первый раз

Я сорок фунтов, все же, —

Я молвил, — кажется сейчас

Мне дар стократ дороже!

— Ну, Дик, где я вчера гулял!

Какие там я повидал

Диковинные вещи!

Что за наряды! А жратва! —

Почище пасхи, рождества,

И ярмарки похлеще.

У Черинг-Кросса[481] (по пути,

Как сено продавать везти) —

Дом с лестницей снаружи:[482]

Смотрю — идут! Наверняка,

Голов не меньше сорока,

По двое в ряд к тому же.

Один был малый хоть куда:

И рост, и стать, и борода

(Хотя твоя погуще);

А разодет — ну, дрожь берет!

Что наш помещик! Принц, и тот

Не щеголяет пуще.

Эх, будь я так хорош собой,

Меня б девчонки вперебой

В горелки выбирали,

А дюжий Роджер-весельчак,

Задира Том и Джек-толстяк

Забор бы подпирали!

Но что я вижу! Молодцу

Не до горелок — он к венцу

Собрался честь по чести:

И пастор тут же, как на грех,

И гости ждут; а пуще всех

Не терпится невесте!

И то сказать, таких невест

Не видывал и майский шест:[483]

Свежа, кругла, приятна,

Как сочный, спелый виноград, —

И так же сладостна на взгляд,

И так же ароматна!

А ручка — точно молоко!

Кольцо ей дали — велико,

Уж больно пальчик тонкий;

Ей-ей, болталось, как хомут,

На том — как бишь его зовут? —

На вашем жеребенке!

А ножки — вроде двух мышат:

Шмыг из-под юбки — шмыг назад,

Как будто страшен свет им.

А пляшет как! Вот это вид!

Ну просто душу веселит,

Как ясный полдень летом.

Но целоваться с ним она

При всех не стала: так скромна!

Лишь нежно поглядела:

Ты, дескать, слушайся меня,

Хотя бы до исхода дня,

А там — другое дело…

Лицом была она бела,

Как будто яблонька цвела,

А свеженькие щеки

Чуть зарумянились к тому ж,

Вот как бока у ранних груш

На самом солнцепеке.

Две губки алые у ней,

Но нижняя — куда полней

(Куснула, видно, пчелка!).

А глазки! Блеск от них такой,

Что я аж застился рукой,

И то почти без толка.

Как изо рта у ней слова

Выходят — понял я едва:

Ведь рот-то мал на диво!

Она их зубками дробит,

И вот поди ж ты — говорит,

И как еще красиво!

Коль грех и в мыслях — тоже грех,

Я счел бы грешниками всех,

Кто ею любовался;

И если б в эту ночь жених

Все подвиги свершил за них —

К утру б он надорвался.

Тут повар в гонг ударил вдруг

И в зал вступила рота слуг,

Да как! в колонну по три:

Кто с ветчиной, кто с пирогом,

Напра-нале! кругом-бегом —

Как на военном смотре!

Вот стол едой уставлен сплошь;

Кто без зубов, тот вынул нож,

Раздумывать не стали:

Священник не успел и встать,

Чтобы молитву прочитать, —

Как все уж уплетали.

А угощенье! А вино!

Как описать? Скажу одно:

Тебе там побывать бы!

Ведь вот простая вещь — обед,

А без него веселья нет,

Как без невесты — свадьбы.

А что же дальше? Пир горой,

Все пьют здоровье молодой,

Потом других (по кругу);

Шум, хохот; всяк твердит свое,

И пьют опять же за нее,

За юную супругу!

Они плясать идут вдвоем,

Сидят, вздыхая, за столом,

Воркуют, пляшут снова…

С ней поменяться, вижу я,

Не прочь бы дамы; а мужья —

Побыть за молодого!

Но вот уже свечу зажгли,

Невесту в спальню увели

(Украдкой, ясно дело!),

А парень, видно, все смекнул:

Часок, не больше, потянул —

И вслед пустился смело.

Она, не поднимая век,

Лежит, как в поле первый снег —

Того гляди растает…

Дошло до поцелуев тут:

Они одни; дела идут,

И времени хватает.

Но что это? Как раз теперь

Горячий поссет[484] вносят в дверь

Невестины подружки!

Жених с досады взял да враз —

Не то ушел бы целый час! —

Прикончил обе кружки.

Но вот погасли все огни;

И чем же занялись они?

Ну, чем же, в самом деле?

Примерно тем — сдается мне —

Чем занимались на гумне

Ты с Маргарет, я — с Нэлли.