Английские романтики в переводах Яна Пробштейна

Это бури разгул. Лоскута парусов

Бьются немощно в бешеной пляске ветров,

И в ночи непроглядной, как потоп Преисподней,

Хлещет сумрачный ливень по воле Господней.

В блеске молний чернеет смерчей крутизна:

Достают до небес, восставая со дна,

И кренятся, как будто обрушилась твердь,

Тщатся водные башни ее подпереть

И дрожат от натуги. Воды алчно раскрыли

Чрево мрачной пучины. В бездонной могиле

Смерчи сгинули с ревом глухим. В этот миг

Стихли громы и волны. Послышался крик:

Эхо вторило ветру. Судно грянуло с кручи

И металось по дну, и в грохочущей туче

Скрывалось, и, с волны устремляясь отвесной,

Срывалось, поглощенное вспененной бездной.

И недвижные, немо зияли глубины,

И нависли, как стены бездонной равнины,

Толщи мутно мерцавших и зыбких зеркал,

И, обрушившись россыпью звезд, ослеплял

Жутким блеском, сиянием адских огней

Грозный шквал, извергались фонтаны смерчей,

Вал над валом вставал из кипящей пучины,

Пирамидам подобно, взмывали вершины,

Полыхали на них огневые зарницы

И буравили небо. Готов расщепиться

Был, казалось, корабль, и в коловращенье

Носился, и, словно землетрясенье

С корнем вырвало дерево, бриг затрещал:

Вихрь его завертел, и безумствовал шквал.

С неба хлынул поток раскаленных шаров,

Тотчас мачту обуглив и вмиг расколов.

Хлещет в щели погибель. Неживая громада,

Словно труп средь песков, что приметы распада

Заметают усердно, качалась средь волн.

Был уже до краев трюм расколотый полн, —

С треском вздыбился палубы нижней настил,

Будто лед на озерах весной растопил

Зной пустыни. Но кто на другой уцелел?

Друг на друге распластаны грудою тел,

Как в могиле одной, у фок-мачты лежат

Все матросы. Поодаль от страха рычат

Тигры, два близнеца, покорились стихии

Прежде буйные хищники, ныне — ручные.

Кто остался еще на дощатом настиле?

Девять долгих недель пролежал в мертвом штиле

Стройный бриг. Ярость солнца губила их днем,

И, казалось, луна полыхала огнем.

Но клубился свинцовый туман в глубине:

Вспыхнул мор и пополз, будто порча в зерне,

Расползалось повсюду дыхание гнили,

В парусиновых саванах к борту тащили

Полумертвые мертвых. Свирепствовал мор.

И бросали умерших в кишащий простор,

Где шныряли акулы и саваны рвали,

Словно манной небесною их осыпали,

Как Господь иудеев в пустыне. Безлюдно

Стало вдруг на борту многолюдного судна,

И когда собралось войско туч грозовых,

Только семеро их оставалось в живых.

Шестерых из них молния насмерть сразила:

Почерневших, как мумий, на досках настила

Всех отметило Время глумливым клеймом,

И засел, будто острая пика, в седьмом

Обломок от мачты: на руине — руиной,

Словно символ крушенья, он повис над пучиной.

Кто еще? Только женщина, что затмевает красой

Звездоокое небо, когда над водой

Солнце стелет свои золотистые кудри, —

Защищая дитя от неистовой бури,

Белокурого мальчика держит она,

У руля притулившись. Ребенку смешна

Ярость грома и моря, при виде зарницы

Он хохочет и тигров зовет порезвиться.

Радость брызжет огнем из мальчишеских глаз,

Скорбной матери взгляд безвозвратно угас.

«Успокойся, дитя, и засни глубоко —

В сладком сне тебе вынести будет легко

Все мученья, что посланы страшной судьбой,

Но страшнее стократ, что ты должен со мной

Разделить их… Забвение. Сон. Неужели

Ты навеки уснешь в ледяной колыбели?

Что есть жизнь? Что есть смерть? Что есть мы, если в час,

Когда судно потонет, не станет и нас?

Неужели тебя больше не обниму,

После жизни, как перед рожденьем, во тьму

Погрузившись? Неужто теперь навсегда

Твой смеющийся облик отнимет вода?

Нежность губ, ясность глаз, безмятежность чела, —

Дух прекрасный, которого сыном звала,

Ты померкнешь, как радуга, следом исчезну

Я, пролившись дождем в беспощадную бездну!»

О Боже, корабль, зарываясь в волну,

Идет, завалившись налево, ко дну.

От ужаса тигры рванулись на месте,

Встопорщились ости негнущейся шерсти,

И хриплый, протяжный, раскатистый рык

Вершин многоводной равнины достиг,

Раскатами грома гремел среди скал

И ливень грохочущий перекрывал.

Ураган, подхватив этот рык, пересек

Змеей стреловидной бурлящий поток

И, мчась на восток, из бездны кипящей

Рванулся, как слон, выдираясь из чащи,

И черным орлом прокричал в вышине,

Меж небом и морем, подобно волне,

Взметнулся до туч на краю мирозданья,

Подобных колоннам, — у основанья

Лежал океан, и бури чертог

Поверг ураган, и тучи рассек.

Так рвется поток сквозь гористые кряжи,

А тучи подобны разорванной пряже,

Подобны руинам упавшего храма

И праху, что вихри взметают упрямо,

И там, где завесу прорвал ураган,

Лучи пронизали свинцовый туман,

Заря разгорелась, блистаньем одета,

Сплоченные армии солнца и света

На приступ идут и, не зная преград,

Клинками хрустальными темень разят,

И ветры сложили усталые крылья

И ярость смирили, уснув от бессилья,

И сгинули в лоне вздымавшихся вод,

И по морю прочь в страшной славе идет

Разбитая буря, клубясь над водой,

Клубы превращаются в пар золотой

Под пламенем солнца. Так страсти порыв,

Ласковой силой своей укротив,

Смиряет Любовь. И вширь простирая

Владенья свои от края до края,

От Атласа к Андам, вокруг островов,

Несет океан свой печальный улов

Обломков. И небо улыбкой лазури

Прикрыло дрожащую гладь после бури,

И зыблется мир многоводный. Но где

Корабль? Накренившись, лежит на воде:

Тигр сцепился свирепо со змеем морским,

В дикой схватке ярится, но кольцам тугим

Уже не разжаться. И мощные кости

Хрустят, но клыки и могучие когти

Рвут кольца. Над зыбью безмолвной

Рев, грохот, шипенье, — так ветры и волны

Гремят, попадая в железные зубы,

И в гром размолов их, двигатель грубо

Швыряет раскаты стозвучного гула.

В голубом океане — голубая акула,

Плавники, словно крылья. Живая гробница

Ждет победителя. И пытается скрыться

Брат погибшего тигра — в безумный рывок

Все отчаянье тщетно вложив: грозный рок

И над ним тяготеет. Но Боже, плывет

Быстроходная шлюпка среди вспененных вод,

И на весла двенадцать гребцов налегли.

На корме трое метких стрелков: обожгли

Горячими пулями тигра, и вот

Последний приют и погибель средь вод

Ждет зверя. А женщина левой рукой

В обломок вцепившись, глядит пред собой,

А правою держит дитя, и в глазах

Безумных ее отражается Страх,

Смерть, Любовь, Красота — все смешалось вокруг

И дрожит на ветру: полыхает испуг

В лихорадочных жестах, на светлом челе, —

Метеор над водой так сверкает во мгле,

И лепечет, шалит, улыбаясь, дитя,

И стихия глядит, улыбаясь, хотя

Буйство бури скрывает обманчивый взгляд,

Словно брат и сестра, друг на друга глядят

Они до поры…