Антология осетинской прозы

Тотырбек Джатиев САБЕЛЬНЫЙ ЗВОН Главы из романа

Рыжий англо-дончак тяжело шагал по изрытой воронками степной дороге. Февральская ночь была непроглядная. Оттепель слизнула снежный покров и превратила дороги в вязкое месиво, налила воронки талой водой. Ни пешему не пройти, ни машине не проехать. Лишь конь, надежный друг человека, напрягая силы, нес своего всадника. Позади натужно всхрапывали кони автоматчиков и адъютанта, охраны генерала. Плиев направлялся в Веселый Кут, где расположился штаб Третьего Украинского фронта. Бездорожье и распутица отнимали много времени, хотя Плиев очень торопился: не по пустяку его вызывал Маршал Советского Союза Василевский — представитель Ставки Верховного Главнокомандования. В записке к Плиеву, доставленной адъютантом, маршал писал:

Простота и душевность Василевского были Плиеву хорошо известны: он несколько месяцев проработал непосредственно под его началом в оперативной группе Ставки.

В полночь Плиев спешился во дворе полуразбитого небольшого дома в Веселом Куте. Его тут же провели в ярко освещенную комнату, где за оперативной картой сидели Василевский и командующий фронтом Малиновский. Плиев по-кавалерийски лихо доложил о прибытии, они разом подняли головы. Тепло поздоровавшись, пригласили Плиева за стол.

— Хорошо, что не утонул, Исса Александрович, в море грязи, — улыбнулся Василевский.

— Конь у него, Терек, умен и силен: вывезет из любого водоворота, — шутливо заметил Малиновский.

— Как теперь у вас, в корпусе? Расстались со «старыми болячками»? — с ходу спросил Василевский, требовательно глядя на Плиева.

Комкор понял, о каких «старых болячках» вспомнил Василевский, и, чуть помрачнев, ответил:

— Каленым железом выжигаем, товарищ маршал! Но откровенно говоря, еще много их осталось. Перелом в лучшую сторону есть, но нужно время, чтобы избавиться окончательно.

— А какое для «излечения» радикальное средство, Исса Александрович, по-твоему? — спросил Василевский.

— Я считаю, что только одно. — Плиев сделал короткую паузу. — Средство это — хорошо организованный и успешный рейд конно-механизированной группы войск по оперативным тылам противника…

Василевский и Малиновский переглянулись, с улыбкой посмотрели на Плиева.

— Это хорошо, что наши мысли совпадают, Исса Александрович. Рад сообщить, что решен давно волнующий тебя вопрос: Верховный дал добро, — торжественно произнес Василевский.

— Да, да, решен, — подтвердил Малиновский. — На тебя возложено командование такой группой войск, сокращенно назовем ее КМГ. — Заметив, что лицо Плиева зарделось от приятной вести, Малиновский продолжил: — Да и задачу для КМГ мы с Александром Михайловичем обдумали на предстоящую наступательную операцию, Ставка ее одобрила.

— Какую же, Родион Яковлевич? — подался вперед Плиев.

— Взорвать изнутри и разгромить «армию мстителей», так называют фашисты Шестую армию генерала Холлидта, — сказал Василевский и обвел на карте, исчерченной разноцветными стрелами и кружками, обширный район в украинских степях.

— Опять Шестая, да еще и «мстителей»? — удивился Плиев. — Шестая армия Паулюса однажды уже была уничтожена в Сталинградском котле… Новую Шестую разгромили на Дону… Восстановленную Шестую еще раз разбили… А теперь?

— А теперь Гитлер снова ее воскресил, — пояснил Малиновский, — собрал в нее «цвет нации» и назвал «армией мстителей». Фюрер лично приказал Холлидту защищать рубеж на Украине до последнего солдата. В ней девять пехотных и танковых дивизий. Вот ты, Исса Александрович, и Чуйков займетесь ею, чтобы следа от нее не осталось! А ближайшая задача — освобождение юга Украины. Выглядит она так, — и Малиновский показал на карте утвержденный Верховным план разгрома противника тремя Украинскими фронтами.

В свой штаб Плиев вернулся окрыленным: есть приказ о формировании конно-механизированной группы войск. Огорчало то, что не был пока решен вопрос о создании штаба и политотдела КМГ, а ведь любая армия имела штаб, политотдел. Почему нет их в КМГ, когда в ней не меньше войск, чем в отдельной армии? А тут — обязанности его возложены на штаб кавкорпуса. Это намного усложняло руководство войсками, объединенными под его началом и которые увеличились более чем в четыре раза.

— Нам повезло, Исса Александрович, — широко улыбаясь, сказал полковник Карев, войдя в хату, где Плиев в поте лица разрабатывал еще один вариант плана прорыва в тыл противника.

— В чем, Михаил Федорович? — Плиев пожал руку начальнику политотдела кавкорпуса.

— Нового командующего артиллерией нам прислали, давнего моего знакомого, — ответил Карев, садясь рядом с генералом на лавку.

— И вся радость, — улыбнулся Плиев. — Кто он, откуда?

— Марченко его фамилия, Иван Илларионович, полковник, казачьей крови, — продолжал Карев.

— Нам нужен артиллерист, толковый командир… У того, бывшего командующего артиллерией, тоже биография была богатая… Но не тебе рассказывать, как он погорел на фальшивых «победах»… Из мухи слона делал, чтобы грудь его быстрее полнела наградами…

— Нет, нет, Исса Александрович! — прервал его Карев. — Марченко не из тех! Честный коммунист, старый солдат! Коротко я все-таки скажу несколько фактов из его биографии.

— Слушаю, только покороче. Он ждет.

— Марченко воевал в гражданскую войну на Кубани… В партию вступил в двадцатом году; Дмитрий Фурманов, автор «Чапаева», вручал ему партбилет, рекомендовал на учебу в Москву, в Школу имени ВЦИК, — увлеченно заговорил Карев. — Марченко с Владимиром Ильичем встречался… С делегатами Десятого партсъезда подавлял контрреволюционный мятеж в Кронштадте.

— И такое было? — прищурил острые глаза Плиев. — С Лениным встречался? Счастливый человек! — и он крикнул адъютанту: — Полковника Марченко пригласите!

В комнату вошел невысокого роста, чисто выбритый, светловолосый немолодой человек, с орденом Боевого Красного Знамени и медалями на аккуратно отутюженной гимнастерке.

— Товарищ генерал, полковник Марченко прибыл в ваше распоряжение… — отрапортовал он.

— Знаю, знаю, Иван Илларионович, что прибыли, — протянул ему руку Плиев. — Прошу садиться, поговорим без формальностей.

Встретив приветливый взгляд командующего, полковник подумал про себя: «Вот он какой, в седле рожденный!.. А мне говорили, что он суров, нелюдим, горяч и беспощаден… Никакие прошлые заслуги в учет не берет, когда человек в чем-то провинится».

— Что задумались, Иван Илларионович? Рассказывайте, какими путями-дорожками к нам? — Плиев подвинул Марченко пачку «Казбека» и сам закурил.

— После госпиталя, товарищ генерал, — ответил полковник. — Как говорили в старину — «раны пользовал»… А отступать с Иркутской Краснознаменной дивизией пришлось от самой западной нашей границы… Хлебнули горя!..

— Вам и на гражданской, кажется, досталось, Иван Илларионович? — прервал его вопросом Плиев.

— Было, — улыбнулся полковник, вспомнив свое прошлое.

И было ему действительно что вспомнить.

— С историей, почему мне пришлось откомандировать в отдел кадров фронта бывшего командующего корпусной артиллерией, вы знакомы?

— Да, это известно мне, — коротко подтвердил полковник. — Заверяю, она не повторится.

— И не может! А еще главное — поскорее избавиться от дурного наследия, которое он оставил в душах артиллеристов: фальшь, обман, распущенность, которыми бывший грешил до предела…

— Командиры в сборе, товарищ генерал, — прервал беседу вошедший в комнату адъютант и положил на стол бумагу: — А это — перехват радиограммы, свежая.

— Повесьте карту, я сейчас приду, — передал он план операции адъютанту, а сам быстро просмотрел радиоперехват, потом передал Кареву: — Гляди, Степан Васильевич! Чудеса! Битый битого поздравляет: фон Клейст, которого разбили на Кавказе, приветствует фон Холлидта, трижды битого! — А потом повернулся к Марченко. — Поздравляю с новой должностью, Иван Илларионович! Думаю, что сработаемся, дел много. Желаю удачи!

Плиев представил командирам дивизий, корпусов и частей нового командующего артиллерией. Потом начальник политотдела зачитал письма к воинам из родных мест — Кубани, Терека, Дона:

— «Сейчас на Кубани начинается горячая пора весеннего сева. Все мы — от мала до велика — дружно приступили к этой страде. Вся колхозная Кубань сегодня, в день двадцать шестой годовщины доблестной Красной Армии, заверяет вас, боевые земляки, что выполнит свой долг перед Родиной и фронтом… Пусть смело мчатся вперед на запад лихие кони, пусть метко разят ваши пули проклятого врага, пусть казачьи клинки сносят с фашистов их преступные головы!» Каждый выигранный бой, дорогие друзья, — сказал, заканчивая Карев, — приближает Победу, час нашего возвращения к мирному труду. Нас ждут поля, заводские цехи, детишки в школах. Земляки ждут наших побед, так не подведем же их!

Плиев согласно кивнул и обратился к командирам:

— Доложите коротко, как проходит у нас подготовка к нашей весенней боевой страде, самую суть, пожалуйста: о степени готовности своих соединений и частей. Начнем с генерала Танасчишина. Прошу, Трофим Иванович. Как подготовился Четвертый гвардейский Сталинградский механизированный корпус?

Несколько грузноватый Танасчишин говорил отрывисто, простуженным голосом:

— Душит нас транспорт: для танков и моточастей имеем, по заправке и по два боекомплекта. Этого, конечно, недостаточно, но автотранспорт завяз… плохо с подвозом.

— Рейдовая операция, Трофим Иванович, ничего не простит, не доглядишь оком — заплатишь боком, запомните это. Ищите любой выход, а обеспечьте корпус в достатке горючим и еще одним боекомплектом, если не двумя!.. А люди как?

— Люди у нас, товарищ генерал, орлы — одним словом, сталинградцы.

— Это приятно слышать, Трофим Иванович, — улыбнулся Плиев, а потом обратился к генералу-танкисту: — Вам слово, Ефим Григорьевич.

— Личный состав танкового корпуса к рейду готов, товарищ командующий, — четко доложил генерал Пушкин. — Недостатки, на которые вы нам указали при последней проверке, устранены.. Но есть опасение, товарищ командующий, что автотранспорт с горючим будет отставать от танковых подразделений…

— Вам-то, танкистам, опасаться грязи? — заметил Плиев. — Выделите несколько танков на буксировку транспорта с горючим. Вот и будет решена проблема!

— Так и сделаем, товарищ командующий!

— Сергей Ильич, что вы скажете? — обратился Плиев к своему заместителю, генералу Горшкову.

Обычно живой, энергичный, опытный кавалерист, Горшков на этот раз поднялся с неохотой и говорил медленно, словно каждое слово весило пуд. Плиеву показалось, что тот где-то в глубине души сомневается в нужности глубоких рейдов в тыл противника: наверное, считает, что сейчас, в распутицу, в непролазную грязь, рейд вряд ли может быть успешным.

Выслушав до конца доклады остальных командиров дивизий и приданных частей, Плиев подошел к оперативной карте, сначала коротко изложил обстановку на фронте, охарактеризовав противостоящие Третьему Украинскому фронту силы врага, затем подробно рассказал о задаче, поставленной перед конно-механизированной группой.

— Ставка Верховного Главнокомандования и штаб фронта разработали план крупной стратегической операции по освобождению Правобережной Украины. Она имеет особо важное значение: мы не должны дать врагу возможность закрепиться на Днепре после разгрома его в районе Кривого Рога, — сказал Плиев. — Освободив Правобережную Украину, мы позволим людям нормально провести весенний сев, кроме того, поражение гитлеровцев конечно же скажется на позиции Румынии. Важная роль в этой операции отведена нашей группе. В прорыв мы войдем в полосе Восьмой гвардейской армии Чуйкова. Наша задача: в ходе рейдовой операции рассечь на две части Шестую армию Холлидта и освободить от врага город Новый Буг. Это первая фаза операции. А потом, резко повернув на юг, освободить Баштанку и Бармашово, тем самым отрезать пути отхода армии Холлидта на запад и завершить ее полное окружение…

Плиев видел, как командиры, пораженные размахом операции, подались вперед, внимая каждому его слову.

— Не скрою, — продолжал Плиев, — большие трудности ждут нас в этом сложном рейде. Во-первых, наша подвижная группа при командующем фронтом нештатная. Отсюда и некоторые ее слабости: временные «крепления» разнородных войск всегда слабее постоянных. Управление такой группой неизмеримо сложнее, чем при обычном, планомерном наступлении общевойсковой армии…

Плиев закурил папиросу, сделал короткую паузу.

— Многие из вас считают непогоду — дожди с мокрым снегом, распутицу, разбухшие и вышедшие из берегов реки и речушки, непролазную грязь на дорогах — врагом номер один. Это так, но не забывайте — в таких же условиях и противник, он лишен возможности маневра… Наступаем мы, а не Холлидт, мы навязываем ему свою волю, а не он нам. И это убеждает меня в том, что рейдовую операцию мы проведем успешно…

Плиев с трудом добрался до села Широкого, в котором находился штаб армии Чуйкова. Там уже находился генерал Корженевич, начальник штаба Второго Украинского фронта, он вызвал Плиева, чтобы уточнить боевую задачу на ввод группы в прорыв.

— Нечем обрадовать вас, Исса Александрович, — с досадой сказал Чуйков, пожав руку Плиеву. — Оборону противника нам пока не удалось прорвать до нужной для вашей группы глубины.

— Худо! — помрачнел Плиев и, обращаясь к Корженевичу, взволнованно сказал: — Феодосии Константинович, мы теряем самый существенный элемент рейдовой операции — внезапность, кроме того, позволяем Холлидту укреплять свои позиции. Если он обнаружит сосредоточение нашей группы, он не даст нам прорваться в свой тыл. Нельзя, нельзя нам медлить! Войска группы заняли, как вы знаете, исходные позиции и ждут сигнала: «На прорыв!»

— Все так, Исса Александрович, — отозвался генерал Корженевич. — Дело в том, что фронт наш жидковат. Не хватает сил и материальных ресурсов для прорыва вражеской обороны: трудности с подвозом! Да и сопротивление врага оказалось сильнее, чем мы ожидали. Так ведь, Василий Иванович? — обратился он к Чуйкову. — Против Восьмой гвардейской армии — наиболее плотная оборона противника: Холлидт стремится любой ценой выиграть время для сооружения глубоко эшелонированной обороны по реке Южный Буг. Именно поэтому он бросает сюда свежие части. Поэтому и осложнение с прорывом. Нам стало известно, что в Новом Буге — опергруппа армейского штаба Холлидта и его резервы: рубеж по реке Ингулец подготовлен к долговременной обороне.

Плиев внимательно вглядывался в расположение вражеских частей, нанесенных на оперативной карте.

— Недели через две, когда земля подсохнет, вводить бы КМГ в прорыв, — сказал Чуйков.

— Нельзя нам ждать, Холлидт крепко зароется в землю, и тогда его долго придется выковыривать, — возразил Плиев. — Смотрите, как изменилась обстановка. В сорок первом немцы были активны на всем фронте и наступали почти пять месяцев, на следующий год — только три месяца на участке фронта шестьсот километров, в сорок третьем году — лишь десять дней: на узком участке, а в нынешнем сорок четвертом году они только обороняются. Под Курском гитлеровцы верили в реванш за Сталинград, а сейчас заботятся лишь об одном — подольше оттянуть неизбежный конец.

— А дерутся они все равно упорно, — сказал Чуйков.

В ответ на вопрос: «Когда будет готов прорыв?» — Чуйков, заверил Плиева, что его армия в срок подготовит условия для ввода КМГ…

Ждать уже было невозможно: в этом районе враг не слабел, а усиливался. Доложив обо всем Малиновскому, Плиев попросил командующего фронтом разрешить прорвать вражеский фронт на другом участке.

— …Вам надо переправляться у Николаевки — первой и севернее. Можно даже у Широкого — там переправа свободнее. Рассчитывать на переправу у Андреевки и южнее не приходится… — ответил Малиновский Плиеву утром 5 марта 1944 года.

На левом фланге фронта в результате ряда контратак удалось захватить Каменную Горку, что в двух-трех километрах от места сосредоточения КМГ. Еще больше усилились артналеты.

С утра до вечера 6 марта не прекращались ожесточенные атаки. Наша разведка сообщила, что в Николаев прибыл эшелон солдат, а из Одессы перебрасываются танки, самоходки. Все это концентрируется в Ново-Полтавке, Снигиревке, и эти войска врага продвигаются к фронту…

— Дольше ждать не будем, — решил Плиев. — Прошу добро! Сами осуществим допрорыв.

Генерал Корженевич связался с комфронтом и представителем Ставки маршалом Василевским, доложил им обстановку. Вскоре Корженевич сказал Плиеву:

— Добро дано. Сигнал атаки: «Стрела-900». Впереди пойдет механизированный корпус Танасчишина…

— Я полагаю, что в первом эшелоне лучше пустить механизированный и конный корпуса, — настаивал Плиев. — Они будут иметь достаточное количество танков. Глубину боевых порядков создадут за счет ромбообразного построения: в рейд надо же провести тыловые части, госпитали и многое другое. Сами знаете, Феодосии Константинович, какое у нас хозяйство.

— Хорошо, — кивнул Корженевич, — есть просьбы ко мне?

— Пусть артиллерия Чуйкова отдохнет, — предложил Плиев. — Почему? А вот почему: подразнишь медведя — он сильнее и яростнее нападает… Весь день шли напряженные бои, и теперь, ночью, немцы уверены, что мы будем производить перегруппировку, а потом отдыхать. И пусть думают себе. А если будет артподготовка, она насторожит противника, и мы лишимся внезапности. Понадобится нам помощь артиллерии фронта — мы попросим… И еще: надежную бы «крышу» нам на время рейда; пусть командующий воздушной армией прикроет нас с воздуха!..

— «Крышу» сделаем. Удачи вам, Исса Александрович! — Они пожали друг другу руки.

— «Стрела-900», «Стрела-900», — повторили сигнал радисты и связисты проводной связи. Это было вечером 6 марта сорок четвертого года.

«Виллис» командующего рвался вперед, прорезая могильную тьму ночи, натужно ревел мотор. Плиев подался вперед, до боли в глазах вглядываясь в темень, чтобы помочь водителю не потерять дорогу. Лицо сек промозглый ветер и снежная крупа…

Противник не ожидал, что в эту темную ночь вместе со снежной метелью на его голову обрушится ураган огня.

— Танки и подразделения мехбригады взяли в клещи Андреевку и в упорном бою уничтожают неприятельский гарнизон, — донесли из мехкорпуса Танасчишина.

— Успешно громят вражескую оборону в районе Вольная — Карповка кавдивизии Головского и Тутаринова. Разбит пехотный полк немцев, захвачен его командир и штаб целиком, а также полковое знамя.

— Пленных доставить ко мне, — распорядился командующий.

К Плиеву, расположившемуся в хате на окраине села, привели пленного — командира разгромленного немецкого полка. В это время Плиев по рации говорил с командирами соединений, уточнял обстановку, помогал советами, как ускорить темп наступления.

— Какую задачу ваш полк выполнял? — задал вопрос Плиев.

— До последнего солдата оборонять рубеж… Полк ослабел и устал в непрерывных боях. Мы ждали смену, она должна была прийти еще вчера к вечеру, но не прибыла. Наш командир дивизии уверял, что русские не смогут одолеть такую грязь и распутицу. Я был согласен с ним, а вы…

— Выходит, полковник, в бездорожье и в такую непогоду части вермахта не могут маневрировать?

— Да, — кивнул немец. — Наши генералы механически перенесли опыт западной кампании на Восточный фронт, а успехи лета сорок первого и сорок второго года уверили нас в том, что ударам наших танков русские не смогут противостоять. Мы недооценили силу сопротивления русских. Вы сумели создать очень сильную артиллерию и свели на нет наши преимущества, вы научились точно выбирать направление и время своих ударов. Свалить русского медведя нам не удалось, но до поражения рейха далеко. Наполеон потерпел катастрофу в России, но еще три года длилась его война с союзными армиями.

— Это не помогло Наполеону избежать возмездия!

Пленный, занятый своими думами, рассеянно кивнул, и Плиев велел его увести.

На рассвете Плиев послал по радио первое донесение представителю Ставки и комфронтом. В нем говорилось:

«Виллис» командующего видели то у танкистов, то у конников, то в мехкорпусе Танасчишина.

В глубокой колее застряла груженая автомашина: ни вперед, ни назад. «Виллис» затормозил. Плиев, откинув полы бурки, выпрыгнул из «виллиса», подошел к водителю, отгребавшему лопатой грязь из-под передних колес.

— Ты что, дружище, ночевать тут собрался? — сочувственно спросил он бойца.

— Анафемская дорога! — выругался водитель, не отрываясь от дела. — И нечего бросить под колеса. Одолжи, пожалуйста, бурку, иначе не сдвинешься с места. Честное комсомольское, отмою, как новенькая будет! Выручи, брат! — умолял шофер. — Застанет меня тут Плиев — ты же знаешь: он, как черт, вездесущий — не вспомнишь, как звала родная мама. Одолжи бурку, будь другом!

Не задумываясь, Плиев смахнул с плеч бурку и подбросил водителю:

— Бери, если поможет! А имел бы ты в кузове фашины, не попрошайничал бы.

Но шофер, обрадовавшись бурке, не слушал незнакомца, быстро подложил ее под колеса, а потом вскочил в кабину и нажал на газ; мотор зарычал, задребезжал кузов, и, разбрасывая комья грязи, машина выскочила из колдобины, пошла.

Плиев молча постоял немного: «А сколько таких машин буксует по «анафемским дорогам» сейчас, в эти минуты, когда судьбу операции решают темпы. Рассветает. Настигнет нас вражеская авиация застрявшими в этой трясине, несдобровать! Хоть бы туман не рассеялся, прикрыл бы нас. Пусть с дождем!» — умоляюще посмотрел на темное небо. Мокрый снег шел и шел.

«Вперед, пока немцы не проснулись и не разобрались, что им несет эта мартовская темная, промозглая ночь! — вертелась в голове командующего единственная неотступная мысль. — Главное сейчас — прорваться через вражеский рубеж на реке Вербовая. На берегах этой разбухшей речки немцы постарались создать множество опорных пунктов. Сюда, вырвавшись вперед, стремится «девятка» генерала Тутаринова — Девятая гвардейская кавдивизия, она нацелена на Авдотьевку. Но танковые полки там наткнулись на плотный огонь артиллерии врага, и их наступление затормозилась. Кавдивизия Головского, нанеся удар на Александрию, отвлечет артиллерию на себя. Тутаринов должен обойти опорные пункты и внезапной атакой взять Авдотьевку, должен!»

Тутаринова Плиев нашел у запруды, когда тот что-то втолковывал кому-то по рации, уснащая речь крепкими словечками.

— Что за шум, Тутаринов, а движения не вижу? — с ходу спросил Плиев.

— Товарищ командующий, подтягиваю тридцать второй полк. Поотстал он, вот и задержка. Он во втором эшелоне, а я хочу использовать его для развития успеха.

— Атакуй немедленно теми силами, какие под рукой, — приказал командующий, — дорога каждая минута темноты. В ночной атаке один полк за два сойдет!

Село заискрилось артиллерийскими залпами, снаряды рвались вокруг.

— Сигнал к атаке!

— Есть сигнал к конной атаке! — повторил Тутаринов, и тотчас же кавполки ринулись в атаку на Авдотьевку.

Тут командующего по рации вызвал комдив Головской и доложил, что путь ему преградили поднятые по тревоге части боевой группы «Рейх». Начался встречный бой.

— Головской, не втягиваться в затяжной бой! — приказал Плиев. — Поверни дивизию на юг и возьми Михайловку, затем форсируй реку Вербовую и оседлай дорогу Михайловка — Скобелево.

И хотя сопротивление противника нарастало, фронт Шестой немецкой армии рушился на глазах. Плиев с нетерпением ждал вестей от разведчиков, которые были высланы в Новый Буг, чтобы установить наличие сил врага и взять «языка». Пора бы им вернуться. Не попали ли в беду?..

Нацелив наступление соединений группы на Троицко-Сафоново — Дренделово и другие близлежащие пункты, Плиев поспешил на свой временный КП в Лотучи.

В одной из хат командующего ждали начальник разведки Компаниец и капитан Козлов, вернувшийся из Нового Буга с «богатым уловом».

— Разведчики задание выполнили, товарищ командующий, — доложил полковник Компаниец, — доставлен «язык», а также весьма важные сведения о противнике.

— Введите пленного, — распорядился Плиев и посмотрел на вошедшего Пичугина. — Что нового, Николай Андреевич?

— Только что сообщили, что Троицко-Сафоново очищено от противника, — доложил Пичугин. — В районе Александровка — Михайловка идут тяжелые бои: враг атаковал наши части с юга и юго-востока. Отдано указание мехкорпусу отбросить атакующего противника.

Два бойца ввели в хату пленного — рослого офицера в форме эсэсовца со связанными назад руками. Держался он подчеркнуто независимо. На вопросы отвечать отказался наотрез. Но когда генерал гневно приказал: «Вывести и повесить», эсэсовец переменился в лице и вдруг сносно заговорил по-русски:

— Вешать можно не спешить, успеется. Я имею очень важное сообщение. В штабе генерала фон Эдельсгейма…

— А кто он, этот генерал? — перебил Плиев пленного.

— Фон Эдельсгейм командует Двадцать четвертой танковой дивизией. Так вот я знаком с документами, которые подписал генерал.

— О чем в них говорится? — Плиев настороженно слушал эсэсовца, ставшего почему-то словоохотливым; увидев, что тот жадно смотрит на папиросу, протянул ему пачку: — На, закури перед смертью и говори, но только правду.

— Зачем мне лгать? — закашлялся пленный; и было непонятно, то ли от папиросного дыма, то ли от слов генерала. — Генерал фон Эдельсгейм при поддержке моторизованной дивизии фон Шверина решил нанести упреждающий удар во фланг армии Чуйкова. Эти две дивизии будут действовать в направлении Мировка — Приволье. Наступление назначено на девятое марта, час будет установлен дополнительно. В Краснополье и Романовку стягиваются части трех пехотных дивизий — Семнадцатой, Сто двадцать пятой и Триста второй.

Пленный охотно ответил и на другие вопросы, и Плиев интуитивно почувствовал, что в подчеркнутой готовности немца таится что-то враждебное, скрыт какой-то злой умысел, но что в нем кроется, пока он не знал.

Когда пленного увели, Плиев спросил Пичугина и Козлова:

— Что скажете о показаниях немца?

— Номера частей и пункты сосредоточения он называет верно, — отозвался Козлов. — Но что-то темнит немец.

— Вот-вот, подыгрывает он уж больно Эдельсгейму, — подхватил Пичугин, — толкает, точнее, хочет толкнуть нас в нужном для них направлении…

— Обычная дезинформация, уловка, рассчитанная на нашу простоту, — после некоторого раздумья сказал Плиев. — Дескать, русские в спешке все примут на веру, на ложное направление бросят свои силы и тем самым ослабят себя. Не от хорошей жизни пошли на это «фоны», они шкурой чувствуют, что над ними сгустились тучи и грянет такой гром, после которого они вряд ли уцелеют. Докладывай, Козлов, что видел сам, что видели хлопцы, как удалось взять этого эсэсовца? Что творится в самом Новом Буге? — обратился Плиев к разведчику.

— К Новому Бугу идут три шоссейные дороги, — начал рассказ Козлов, — невдалеке проходит железная дорога. Достигнув окраины города, мы притаились в кустарнике и ждали появления подходящего объекта для «языка». К полуночи стало так спокойно, вроде и нет войны. Опустела, обезлюдела дорога: никакого по ней движения! Решили пробраться в город и поискать там «языка». И вдруг донесся треск мотоцикла. Мы «заарканили» дорогу — протянули над ней трос — и ждем. Наткнувшись на трос, мотоцикл перевернулся. Мы быстро переоделись в немецкую форму, взяли автоматы, документы эсэсовца и вскочили на мотоцикл.

— Что же вы заметили на подходах и в городе?

— Откровенно говоря, ничего особенного, — жадно затягиваясь папиросой, сказал Козлов. — На путях железнодорожной станции уйма эшелонов, посвистывают паровозы, маневрируют. Сосчитать надо было, но времени — в обрез; беспокоились, что приличного «языка» не достанем. Мы все втроем вошли в зал ожидания, как свои, и «хозяйским» глазом осмотрели помещение. Солдаты развалились и беспечно храпели в разных позах, никто никакого внимания на нас не обращал.

«Пройдем в кабинет начальника», — решил я. Кивком головы повернул друзей в сторону кабинета. Они поняли меня сразу и без стука открыли дверь. Картина была подходящей: двое стояли спиной к нам. А эсэсовец, очень взвинченный, говорил по селектору и кого-то сильно распекал. Я шагнул к нему вплотную и, шепнув «Хэнде хох!» — приставил к его виску парабеллум. В тот же момент двое моих ребят бесшумно прикончили стоявших к нам спиной, и они рухнули на пол. А этот, которого доставили сюда, обалдел от неожиданности и поднял руки… На обратном пути гитлеровец признался, что принял нас за своих. Вот и весь сказ, товарищ командующий, — закончил Козлов.

— Молодцы, ребята! — поблагодарил Плиев разведчиков и, повернувшись к полковнику Компанийцу, приказал: — Не откладывая в долгий ящик, оформите наградные документы, — и тепло пожал им руки.

Начальник штаба генерал Пичугин положил на стол донесения от комдивов:

— Дивизия Тутаринова слишком далеко ушла вперед, — доложил Пичугин, расстелив карту перед Плиевым. — Наверное, следует придержать ее до подхода других соединений? Может попасть в окружение.

— Ни в коем случае, Николай Андреевич! — резко не согласился Плиев. — Наоборот, пусть Тутаринов развивает свой успех и наращивает темпы наступления. Вызовите его на связь по радии… И Танасчишина тоже…

— Радиограмма от комфронтом срочная, — радист подал Плиеву. Тот внимательно прочитал ее:

Плиев передал текст Пичугину и сказал:

— Ответьте комфронтом за моей подписью, что Новый Буг будет взят на сутки раньше — седьмого марта. И еще: сообщите соединениям группы — Международный день женщин встречаем в Новом Буге… Пусть представят к награждению орденами и медалями отличившихся в боях женщин: врачей, медсестер, санинструкторов, связисток…

…Новый Буг — один из множества украинских городков, но его захват сейчас имел большое значение для развития операции: в нем гитлеровцы сконцентрировали резервы, устроили базу снабжения группы армий «А». Тут размещалась и оперативная группа штаба Холлидта. Город и пригородные поселки были тщательно подготовлены к долговременной обороне.

Плиев хорошо понимал, что затяжной бой за город не увенчается успехом: противник приведет в действие все свои резервы. Сюда могли поспеть и отступающие его части… Выход был один: как можно быстрее и решительнее атаковать город со всех сторон силами передового эшелона. Так он и спланировал эту операцию. Судьбу ее решала стремительность. Свой командный пункт Плиев устроил в боевых порядках головной дивизии Тутаринова, в лесопосадке вблизи поселка Октябрьский. Пока радисты налаживали походную радиостанцию, Плиев нетерпеливо ходил вокруг. Острый слух уловил казачий говор. Он подошел поближе и прислушался. Знакомый голос торопил кого-то:

— Быстрее, хлопцы, быстрее! Застанет нас командующий врасплох, долго будет икаться…

— Командующий здесь… А вы где спали, братцы? — шутливо спросил Плиев.

— Нет, не спали, товарищ командующий. — Перед Плиевым вырос в темноте полковник Турчанинов, начальник штаба Девятой кавдивизии, и четко доложил: — Тридцать второй кавполк с помощью артиллерии сейчас ведет тяжелый бой с противником… Тридцатый атакует с тыла железнодорожную станцию Новый Буг с задачей перерезать пути отступления врага…

— Василий Иванович, — прервал его Плиев. — А почему такой разрыв между боевыми порядками ваших двух полков?!

— Майор Шакшаев вырвался вперед, — ответил Турчанинов. — Вы же знаете: Умар горяч, назад не оглядывается…

— Молодец Умар, что не назад, а вперед глядит, — одобрил Плиев. — Слушайте теперь: поднять по тревоге полк Гераськина и пусть он как можно скорее прикроет разрыв между двумя полками… Резерв мой — мотострелковую бригаду Завьялова — тоже поднять по тревоге и вызвать сюда… Тутаринову сообщите мой приказ: во главе тридцать четвертого кавполка пусть атакует город согласно плану. Исполняйте!..

Первым командующий вызвал генерала Танасчишина.

— Все идет по плану, Исса Александрович, — сообщил командир мехкорпуса. — Танкисты пробили путь. Четвертый эскадрон полка с танкистами надежно оседлал железную дорогу. Жаль, что не успел прихлопнуть штаб Холлидта: успел удрать на запад.

— Прозевали, ротозеи! — выругался Плиев. — Путь разобрать, чтобы из города ни один эшелон не ушел! — И тут же вызвал комдива Тутаринова: — Тутаринов, где ты? Как дела?

— С полком Гераськина окружаем желдорстанцию, — отвечал тот. — Бои развернулись на улицах поселка Чкаловский… Из Нового Буга на нас наступают танки противника… «Самовары» бы Костылева разогрели, «чаем» бы их угостить горячим, — попросил он.

— Это к лучшему, — успокоил его Плиев. — Чем больше сил враг выбросит в открытое поле, тем легче нам их бить. А Костылев напоит их досыта очень горячим «чайком»! Будь уверен!

Весть об успехах танков Танасчишина, кавполков Шакшаева и Гераськина быстро облетела другие соединения, и темп атаки резко убыстрился. В центр города «прорвались пехотинцы Завьялова и кавалерийские полки. Много, очень много работы было у пушкарей Марченко и Костылева, их «самовары» помогали атакующим частям и работали на расплав стволов.

К десяти часам утра 7 марта, как и было обещано комфронтом Малиновскому, Новый Буг был взят. Захваченным у врага трофеям не было счета. Среди них — более двух тысяч исправных автомашин, несколько железнодорожных эшелонов с вооружением, танками. В шести захваченных огромных складах — боеприпасы, продовольствие. Все это очень пригодилось дивизиям, отдалившимся от фронта на сотню километров и уже испытывавших нужду в боеприпасах, продовольствии и снаряжении.

Праздник. Как мечтали о нем фронтовики, как соскучились по нему люди всех возрастов и рангов, как им хотелось отвести душу, не слышать канонаду пушек и воя бомб!..

И вот праздник в глубоком вражеском тылу, в Новом Буге, над которым едва рассеялась пороховая гарь… Праздник, который может длиться час или два, и в эти минуты бойцу хочется успеть написать матери, сестре или любимой, спеть с другом песню, а если удастся — сплясать под гармонь и поднять чарку за то, чтобы дожить до Победы.

В небольшом уцелевшем школьном спортзале, куда пригласили Плиева, яблоку негде было упасть. Бравые конники сверкали орденами, и Плиеву показалось, что многие из них помолодели от восхищенных взглядов виновниц торжества. Генерал Пичугин зачитал приказ командующего группой и списки женщин, награжденных от имени Президиума Верховного Совета за подвиги в рейде: стрелка-радистку Клавдию Романенко, врача-хирурга Эмилию Элькину, старшину медслужбы эскадрона Евгению Григорьеву, Забазнову Анну — пулеметчицу и санинструктора пулеметного эскадрона, удалую донскую казачку, и многих, многих других.

Звукам танцевальной музыки было тесно в зальчике, они рвались на простор. Первым в круг неожиданно для всех вышел Плиев. Он пригласил на танец Аню Забазнову, к гимнастерке которой несколько минут назад прикрепил орден Отечественной войны.

Вся прекрасная половина, не скрывая, завидовала ей. Покружиться в танце с таким кавалером… Анна счастливо улыбалась и кружилась так, будто выросли у нее крылья и стала она невесомой, воздушной. Да и Плиев оказался отличным танцором. Так бы танцевать и радоваться. Но танец пришлось прервать.

— Извините, товарищ генерал, радиошифровка от командующего фронтом, — негромко сказал Плиеву подошедший адъютант Семенидо и добавил: — Срочная.

— Прошу продолжать веселье, — остановившись и поблагодарив девушку, сказал Плиев, пожал ей руку и вышел. Но все поняли, что продолжать веселье обстановка не позволяет: каждый поторопился в свою часть.

К Плиеву вошел радостно возбужденный начальник политотдела Карев, он улыбнулся во весь рот и, казалось, готов был пуститься вприсядку.

— Что случилось, Михаил Федорович? — удивленно спросил Плиев.

— Исса Александрович, наша группа отмечена приказом товарища Сталина, и в честь наших воинов в Москве будет салют! Вот читайте сами, — и Карев протянул Плиеву листок.

Прочитав приказ комфронтом, Плиев долго размышлял, глядя на карту района, потом обратился к начальнику штаба:

— Николай Андреевич, отдайте боевое распоряжение комдиву Головскому, пусть активно продолжает наступление и захватит на Ингульце переправы в районе Софиевки и Оленевки.

— Позвольте, Исса Александрович, приказ комфронтом требует резко повернуть на юг и развивать наступление в этом направлении. Да, да! Повернуть войска на девяносто градусов, — возразил Пичугин. — А Софиевка и Оленевка — на западе…

— В том-то и дело, что на западе: пусть немцы думают, что мы продолжаем наступление на запад, и свои силы против нас пусть разворачивают там, где нас не будет.

Пичугин кивнул, но в глазах его затаилось сомнение в правоте командующего.

Плиев еще раз перечитал радиограмму. Комфронтом требовал:

К командующему вошел начальник разведки полковник Компаниец — смелый и находчивый офицер, большой знаток своего дела. Он коротко доложил Плиеву, что разведка выслана во всех указанных направлениях.

— Удалось захватить документы, — продолжил он. — Они свидетельствуют, что в стане врага начался явный переполох, товарищ командующий, противник готовится к прорыву на запад.

— Жаль, очень жаль, что не успели захватить штабной вагон с документами Холлидта, — посетовал Плиев. — Какие соединения противника находятся в районе Баштанки?

— Там, товарищ командующий, держит оборону пехотная армия Холлидта. На нее с фронта жмет Чуйков, а с тыла — мы, отрезав ей путь отступления на запад… Теперь немцы как огня боятся окружения, всюду им мерещится Сталинградский котел.

— Да, им деваться некуда, — взглянув на карту, сказал Плиев. — Когда же Холлидт решится на прорыв? Силу-то собрал какую! Почти в два раза больше нашей группы.

— Затрудняюсь ответить на этот вопрос, товарищ командующий: у меня нет об этом каких-либо данных, — ответил Компаниец.

— Я считаю, что это произойдет завтра, в крайнем случае, послезавтра, — подумав, ответил на свой вопрос Плиев. — Поэтому мехкорпус Танасчишина пойдет на юг левее железной дороги на Явкино, а конники — на Баштанку. С тыла их прикроет мой резерв. Таким образом, в первую очередь мне нужны разведданные о силах врага, находящихся там.

— Понял вас, товарищ командующий, будет сделано, проведем усиленную разведку…

В ночь на 10 марта Плиев доложил штабу фронта, что Баштанка и вместе с ней десятки населенных пунктов очищены от врага. Шестая армия Холлидта рассечена надвое и уничтожается. И тут же он получил приказ развивать успех в направлении города Николаева. Одновременно Плиеву сообщили, что, используя успех группы, с фронта усилили удары три наши армии, поэтому войска Холлидта оказались между молотом и наковальней. У противника только два выхода: вырваться из окружения по дорогам, идущим через Снигиревку и Бармашово на Николаев, или соединиться там с резервами и пробиваться на запад. Поэтому, чем скорее будут заняты районы Бармашово и Снигиревка, тем скорее будет покончено с вражеской группировкой…

Мехкорпус Танасчишина наступал на Николаев через Бармашово, а кавалерийские дивизии — вдоль железной и шоссейной дорог. На рубеже Добрая — Ново-Григорьевка — Явкино завязались непредвиденно тяжелые бои. Выяснилось, что противник начал отводить свои главные силы за реку Южный Буг. И тут некстати к вечеру прервалась связь со штабом корпуса Танасчишина: вражеская авиация разбила радиостанцию мехкорпуса.

Начальник разведки Компаниец доложил, что на помощь Холлидту в Николаев прибыли резервные части войск… Против группы Плиева брошена авиация Четвертого воздушного флота врага, а наши самолеты, за исключением У-2, не могут оторваться от земли и сидят на топких аэродромах…

День 10 марта был самым напряженным для группы Плиева: начала сказываться утомленность войск от непрерывных боев. А к 11 марта надо было овладеть железнодорожными станциями Заселье, Бурхановка, Снигиревка.

Холлидт же основательно подготовился к прорыву на Южный Буг через Ново-Григорьевку, надеясь ночью вывести свои дивизии через этот коридор. Об этом рассказал сдавшийся в тлен немецкий офицер. Плиев спросил его:

— Почему вы так откровенно говорите о планах своего командования?

— Потому лишь, чтобы больше людей остались живыми, — ответил тот. — Чем быстрее наступит конец войне, тем больше останется живых…

На улицах Ново-Григорьевки еще шли бои, а Плиев уже уточнял план окружения и взятия Снигиревки. Танковый корпус генерала Пушкина обходил Бармашово с запада и продолжал наступление на юго-запад. Девятая кавдивизия выходила на железную дорогу Снигиревка — Николаев и должна была перерезать ее…

В четвертом часу Плиев с охраной направился в передовые части своих войск. Ночью они пойдут на штурм Снигиревки и Бармашово. Надежнее, когда находишься рядом с командиром, соединение которого решает судьбу операции.

Плиева нагнал переводчик и доложил, что перехвачен боевой приказ Холлидта от 12 марта, к сожалению, только начало приказа. Радиостанция Шестой немецкой армии передавала приказ открытым текстом:

Плиеву не составило труда расшифровать вражеский код: «Волк», «Выдра», «Медведь» — промежуточные рубежи. Но Холлидт явно запоздал: «Волк» — река Ингулец; «Медведь» — балка Белозерская, последний выгодный рубеж обороны перед рекой Ингул — в руках казаков Десятой гвардейской кавдивизии. Снигиревка же будет взята ночью.

В непрерывных боях была разгромлена и «армия мстителей». Об итогах этой операции Совинформбюро немногословно сообщило:

Конно-механизированная группа Плиева расположилась на короткий отдых в лесах Леополь, Ново-Шмидтовка, Красно-Владимировка, Суворовка, Буденовка… Штаб Плиева находился в селе Сухой Еланец, которое тянулось вдоль длинной извилистой балки.

Сюда, в Сухой Еланец, поступали поздравления с победой, на митингах были зачитаны телеграммы от маршала Василевского и Военного совета фронта.

приветствовал Маршал Советского Союза Семен Михайлович Буденный.

Особенно тепло поздравил Буденный гвардейцев Девятой и Десятой кавдивизий, награжденных орденом Суворова, и конников Тридцатой Краснознаменной дивизии с присвоением ей почетного наименования «Новобугская».

Плиев внимательно прочитывал наградные документы, которые стопкой лежали перед ним. К одной реляции из Четвертого мехкорпуса была приложена армейская газета. Плиев стал просматривать в ней очерк — «Двое из танка № 17». В нем рассказывалось о молодых танкистах — командире Сивкове и радисте Крестьянинове. Село Явкино оказалось трудным орешком: немцы яростно отражали все атаки. Танк № 17 к исходу дня прорвался в самый центр Явкино, стремительно маневрируя, он двигался по улицам села, поражая одну цель за другой. Немцы были в замешательстве, полагая, что не один, а несколько танков одолели их оборону. Воспользовавшись поднятой паникой, экипаж танка прямой наводкой расстреливал скопление пехоты, таранил автомашины, давил гусеницами перепуганных, разбегавшихся врагов. На улицах возникали пробки, беспорядочная стрельба усиливала переполох. Разгромив на окраине села колонну автомашин с пехотой, танк в темноте свалился в противотанковый ров. И только тогда гитлеровцы поняли, что в селе, действовал лишь один советский танк, и окружили его. Оставшиеся в живых Сивков и Крестьянинов отбивались почти до утра, когда кончились снаряды, а гранаты были на исходе, решили себя подорвать. «Погибнем, но в плен не сдадимся», — написал Сивков на клочке бумаги. Увидев, что стрельба из танка прекратилась, фашисты облепили застрявшую во рву машину, стучали по броне прикладами, предлагая экипажу сдаться. Но ответа не было. Тогда какой-то «знаток» русского языка поднялся на танк и начал расписывать прелести немецкого плена.

Танкисты поняли, что вокруг скопилось много врагов. Наступило время исполнить задуманное, и они взорвали танк вместе с собой… Товарищи Сивкова и Крестьянинова, ворвавшись в Явкино, увидели вокруг взорванного танка десятки убитых гитлеровцев…

«Достойны присвоения звания Героя Советского Союза», — написал Плиев на представлении.

— Важные гости к нам, Исса Александрович, — сообщил вошедший с бумагами генерал Пичугин.

— Какие гости? — встал Плиев и устало потянулся: не успел даже поспать.

— Маршал Василевский и командующий фронтом Малиновский. Генерал Корженевич сообщил, что они уже в воздухе, летят на У-2.

— Да, это действительно важные гости, надо радушно и хлебосольно встретить, — распорядился Плиев. — Не случайно они летят к нам: Одессу будем брать, Николай Андреевич! — Плиев взглянул на часы: есть еще время лишний раз обмозговать план наступления на Одессу, чтобы доложить о нем представителю Ставки и командующему фронтом.

За селом Сухой Еланец прямо в поле приземлился первый У-2. Подъехав к нему, Плиев, к своему удивлению, на крыле самолета увидел худощавого, стройного человека, которого сейчас он не ждал, но которого часто поминал лихим словом все время Новобугской и Снигиревской рейдовых операций. С высоко поднятыми руками и с нарочито виноватым видом стоял генерал-лейтенант Судец — командующий Семнадцатой воздушной армией.

— Повинную голову меч не сечет, Исса Александрович, — опередив Плиева, сказал он. — По правде говоря, мои авиаторы не виноваты, что аэродромы развезло, лишь У-2 и могли взлетать.

— Дом без крыши, Владимир Александрович, не дом, — ответил ему Плиев, — а ты меня оставил без «крыши». Немцы-то летали. Не знаю, как простить тебя?

Неприятный разговор, к удовольствию генерала Судеца, был на этом оборван: подрулил второй У-2, на котором прибыл командующий фронтом. Внешне кажущийся грузноватым генерал армии Малиновский легко и пружинисто спрыгнул на землю с крыла самолета, быстрыми шагами направился к Плиеву.

Рапорт Плиева он выслушал, тепло улыбаясь глазами, а потом, крепко стиснув его в объятиях, сказал:

— Хороший рейд получился, Исса Александрович, отменный!

Подрулил самолет маршала Василевского. Он не стал выслушивать рапорт Плиева, просто обнял его и, направляясь к машинам, сказал:

— Исса Александрович, с особым удовольствием поздравляю тебя с высокой правительственной наградой за эту операцию, орденом Ленина!

Они подъехали к хате, стоявшей почти на окраине Сухого Еланца. Войдя в большую, удобную для работы комнату, маршал чуть ли не с порога начал деловой разговор.

— Вы, Исса Александрович, конечно, знаете, — сказал он, — что войска генерала Толбухина вышли к Южному Бугу на всем его протяжении. На их пути немцы создали мощные укрепления в районе Николаева и южнее, подтянув сюда оперативные резервы. Противник всемерно накапливает силы на трех предмостных плацдармах: Вознесенск, Трихаты, Николаев… Особенно торопливо оборудуются рубежи рек Тилигул и Днестр… Третий Украинский фронт продолжает вести напряженные бои за захват плацдармов вот тут, — маршал очертил на карте районы Константиновки, Вознесенска, Новой Одессы, — чтобы не дать возможности противнику закрепиться на реке Южный Буг.

Главная задача фронта — освободить Одессу, Тирасполь и выйти на Прут и Дунай, на южный участок государственной границы нашей страны. Потеря Одессы для немцев — большой удар по их морским коммуникациям, поставит под удар и Румынию.

На северных, северо-восточных подступах к Одессе возведены сильные оборонительные укрепления, поэтому нужен глубокий обходной маневр с запада, чтобы стремительно взять город. Ваша группа будет действовать на направлении главного удара, совместно с армиями Глаголева и Чуйкова. Сейчас обсудим, как лучше произвести бросок на Раздельную, чтобы не дать отойти противнику от Южного Буга за Днестр. Родион Яковлевич, вам слово.

Малиновский оторвал глаза от оперативной карты, мельком взглянул на Плиева и с самым серьезным видом сказал:

— Я, Александр Михайлович, свои соображения выскажу только тогда, когда меня накормят в этом доме, а пока я не вижу и намека на знаменитое кавказское гостеприимство.

Плиев вспыхнул, и, хотя он понимал, что Малиновский шутит, его задели эти слова.

— Все готово, ждал только команды, — сказал Плиев, зная, что повар Сергей Лазарев не ударит в грязь лицом, постарается, как он любил говорить, «сервировать стол по-современно-полевому». Есть и казачьи блюда, и осетинские, припасена и чарочка.

— Позвоните тогда Чуйкову, пусть приезжает, разделит с нами трапезу, — распорядился Малиновский, — он в нашем разговоре лицо заинтересованное.

Плиев связался с Чуйковым:

— У меня, Василий Иванович, важные гости… Прошу ко мне… Что взять с собой? Отменный аппетит…

…Малиновский, анализируя план Одесской операции, особо подчеркнул:

— Прошу помнить, что Верховный приказал освободить Одессу не позже десятого апреля, и еще: синоптики улучшения погоды не обещают, более того, предсказывают большое половодье на реках, а это сильно осложнит действия конников и танкистов, ведь Южный Буг и Днестр придется форсировать с ходу, без подготовки, на подручных средствах. В первую очередь надо взять Раздельную, тем самым мы разрубим коммуникации всей группы вражеских войск, нарушим их снабжение, преградим им пути отхода в Румынию. По данным авиаразведки, в Одессе и Раздельной скопились десятки эшелонов, казаки не должны допустить, чтобы они ушли. Атаковать непрерывно и стремительно.

— Так мы и действуем, — сказал Плиев и обратился с просьбой: — Пусть авиаторы будут, поэнергичнее.

— Я прослежу за этим, — пообещал Малиновский.

Судец хотел что-то объяснить, но, наткнувшись на откровенно язвительные взгляды Плиева и Чуйкова, только махнул рукой и отвернулся, всем своим видом показывая, что упреки авиаторам не привыкать выслушивать.

— Конкретные задачи операции мы отработали в деталях, — подытожил Василевский, — пора нам, Родион Яковлевич, двигаться, надо еще побывать в армиях Цветаева, Гречкина и Шарохина…

— Даешь Одессу! — воскликнул Плиев, когда в эфире раздался радиосигнал на прорыв: «999 — марш!»

В эти дни казаки били челом двум «богам» — солнцу и генералу Судецу: «Солнце, выгляни и подсуши землю!», «Судец, стань хозяином неба и прикрой нас своими крыльями! А мы, казаки, уже погуляем в тылах фашистов. Жарко им, проклятым, будет!» Но надежды на этих «богов» не оправдались: непогода и мартовская грязь не давали ходу ни технике, ни людям… И все же группа Плиева, прорвав вражеский фронт, громила врага. Все чаще и чаще отступающие части противника не успевали занять новые рубежи и оказывались в окружении.

— Авангардные части мехкорпуса генерала Танасчишина и Десятой гвардейской кавдивизии ворвались в Березовку, — сообщил Плиеву офицер штаба.

В Березовке немцы создали мощный узел сопротивления, через нее проходили железная и шоссейная дороги от Южного Буга на запад, важнейшие магистрали для немцев и румын.

Весть обрадовала и одновременно вызвала у Плиева подозрение: почему враг легко сдал город? Он поспешил в Березовку, думая на месте разрешить эту загадку. Городок расположился в котловине. На стыке двух широких балок. С окружающих высот простреливался каждый дом. И если не занять эти высоты — не подступиться к реке Тилигул, а она, набухнув от половодья, разлилась — ширина доходит до километра. Правый берег высокий, на нем-то и оборудован рубеж обороны врага…

До рассвета Плиев был уже на командном пункте генерала Танасчишина, в каменном доме на юго-западной окраине Березовки. Плиев не торопясь осматривал местность, изучал обстановку. С чердака все было видно. На улицах — непролазная грязь, разбитая техника, какие-то ящики, вырванные взрывом оконные рамы, убитые лошади, увязшие повозки.

— Я уже распорядился убрать все это, — извиняясь, сказал Танасчишин. — Ночью ничего не было видно. Вот прочтите, товарищ командующий, — он протянул Плиеву бумагу. — Это — приказ фельдкомендатуры. «…Село, в котором будут обнаружены партизаны, будет совершенно уничтожено…»

Грохот огромной силы потряс дом, били орудия крупных калибров.

— Честь и хвала тебе, Трофим Иванович! — пошутил Плиев. — Из таких мощных орудий немцы поражают только особо важные объекты. Надо менять командный пункт немедленно! — распорядился он и, отдав необходимые приказания, спустился во двор.

Простившись с генералом Танасчишиным, Плиев хотел сесть на коня, и тут его озадачило поведение Терека. В бою Терек был всегда спокоен, а сейчас даже стрельба прекратилась, а ан отчего-то волновался. Как только Плиев сел в седло, Терек начал рвать повод. Трофим Иванович с улыбкой махал вслед рукой.

Выехав за город, всадник отдал повод, и Терек перешел на широкую рысь. Отбрасывая назад комья грязи, он мчался вдоль железной дороги. В этом районе бой вела дивизия Тутаринова, шальные снаряды врага проносились над головой. Чем ближе становилась роща у переезда, тем чаще они рвались. Плиеву стало ясно, что враг бьет по нему. Чтобы вырваться из зоны огня, Плиев приказал сопровождавшим скакать зигзагом и врассыпную. Внезапно Терек взвился на дыбы, а потом упал на передние ноги. Плиева выбило из седла, и он рухнул наземь, едва успев освободиться из стремян. Вставая, он бросил взгляд на коня: Терек бил искалеченными ногами в воздухе.

Плиев скрипнул зубами — так было жаль расставаться с этим умным и на редкость красивым скакуном. Коноводы подали запасного коня, и они поскакали к укрытию. В небе появилось несколько десятков «юнкерсов», под прикрытием «мессершмиттов» они с воем закружились над позициями войск группы. «Адская карусель, — подумал про себя Плиев, — не так долго будет длиться, надо поспеть на командный пункт генерала Головского. Он и Тутаринов должны помочь Танасчишину взять высоты в Березовке, ускорить форсирование реки Тилигул». Плиев досадовал, что опять нет над ними «крыши». Враг непрерывно бомбил и« обстреливал переправы на Тилигуле.

Головской встретил его трагической вестью: смертельно ранен генерал-лейтенант Танасчишин. Тут же Плиев вызвал штаб Четвертого Сталинградского мехкорпуса, и начальник штаба генерал Жданов доложил, что Трофим Иванович недавно скончался на своем командном пункте.

— Владимир Иванович, примите на себя командование мехкорпусом, — сказал Плиев, стараясь быть спокойным. — Через час буду у вас, ведите себя твердо, без паники. Подготовьте похороны Трофима Ивановича со всеми воинскими почестями.

Отдав необходимые указания по форсированию реки Тилигул дивизиями Головского и Тутаринова и убедившись, что успех будет обеспечен, Плиев выехал в мехкорпус проводить в последний путь боевого товарища. Сердце и разум отказывались верить, что нет в живых Трофима Ивановича.

Во главе своего мехкорпуса он прошел через все испытания Сталинградской битвы, освобождая Донбасс, Украину. С каждым боем креп его талант военачальника. В рейдовых операциях он действовал отважно и мужественно, с ним было Плиеву легко и надежно.

Танасчишин лежал в гробу, обитом черным крепом, как живой: спокойное, сосредоточенное выражение лица, будто только что уснул.

— Герои уходят из жизни, но остаются в боевом строю, — сказал Плиев прерывающимся голосом. — Образ генерала Танасчишина навечно сохранится в наших сердцах и словно гвардейское знамя будет звать воинов корпуса на новые подвиги во имя свободы Отчизны. Отомстим фашистам за смерть генерала Танасчишина. И самым лучшим памятником Трофиму Ивановичу будет скорейший разгром гитлеровцев!

Всю ночь на 1 апреля бушевал проливной дождь со снегом, лил и весь день, превращая землю в болото. Не оправдались, надежды плиевцев на «бога» солнца. Форсируя ледяной Тилигул, они вымокли, как говорится, до нитки. Бойцы на ходу снимали с себя одежду и отжимали, как после стирки, а высушить ее не удавалось. А впереди — форсирование рек Большой и Малый Куяльник. За ними — Раздельная, которую предстояло взять внезапной атакой.

С утра Плиев месил на коне непролазную грязь, намного опередив основные части своих войск. К полудню подул ветер, и густой туман, придавивший землю, немного поднялся, стало светлее.

В небольшой роще ему повстречались разведчики, возвращавшиеся из поиска. Они отжимали мокрую отяжелевшую одежду, негромко беседуя о чем-то своем, солдатском. Увидев командующего, удивленно переглянулись, не ожидая его встретить здесь.

— Что с вами, орлы, чего молчите? — улыбнулся Плиев, дружески похлопав каждого по плечу.

— Впереди наших войск нет, товарищ командующий, — предупредил сержант. — После разгрома в Березовке фашист резво бежит, а наши не всегда поспевают…

— Плохо, что наши отстают, — с досадой сказал генерал. — А надо бы нам на плечах врага ворваться в Раздельную… Где тут удобное место для командного пункта?

— Недалече, с километр отсюда, небольшой курганчик, — ответил другой боец. — Все скрозь видать с его макушки, сарайчик там стоит.

Спустя час во всех соединениях группы знали, что командный пункт Плиева далеко впереди. И как тут было командирам соединений не «нажать на все педали!» «Вперед, вперед! Во что бы то ни стало! «Генерал Вперед» нас ждет чуть ли не у Раздельной».

А «Генерал Вперед» уже рассматривал в бинокль местность в окрестностях города.

Выход войск Плиева на рубеж Березовка — Раздельная имел серьезные последствия для командующего группой армий «А» генерал-фельдмаршала Клейста: его отстранили от командования. Вместо него был назначен генерал-полковник Шернер. На личном самолете Гитлера Клейста вывезли с аэродрома в Николаеве. Во Львове он, к своему удивлению, встретился с генерал-фельдмаршалом Эрихом фон Манштейном, коллегой по несчастью: того Гитлер снял с должности командующего группой армий «Юг», хотя совсем недавно Манштейна расхваливали на все лады, называя «самым лучшим оперативным умом вермахта».

Гитлеровская ставка нашла козлов отпущения, но это не изменило положения на фронте, гитлеровцы терпели поражение на Правобережной Украине. Опасаясь окружения, враг отступал под ударами Третьего Украинского фронта.

На командный пункт Плиева прибыли начальник разведки полковник Компаниец и капитан Романюк с группой пленных немецких офицеров. Полковник сдержанно доложил:

— Добыча капитана Романюка. Внезапной атакой ночью он со своими разведчиками захватил штаб вражеской дивизии целиком со всеми документами…

Из документов и показаний было ясно, что немецкое командование в какой-то степени «недооценивало» действий и темпа наступления группы Плиева в Раздельной, оно считало — русские раньше, чем через двое суток, не будут. Такая «недооценка» устраивала Плиева, и он с нетерпением ждал подхода своих соединений на намеченные исходные позиции для атаки Раздельной.

С наступлением сумерек 2 апреля снова разыгралась непогода. Холодный ветер, ледяная крупа хлестали лица усталых, выбивавшихся из сил воинов. Кони с трудом переставляли ноги, от них клубами шел шар. Дороги покрывались тонким слоем льда. Мокрая одежда леденила. Командиры соединений к полуночи собрались на командном пункте Плиева, размещенном поблизости от большой дороги, ведущей к Раздельной. Цель была близка. Но всех, в прежде всего самого командующего, мучил вопрос: как поднять обессилевшие, голодные войска в ночную атаку на сильно укрепленный врагом город. Плиев видел, что солдаты готовы заснуть на ходу.

— Войскам надо дать отдых до утра, — предложил заместитель командующего генерал Горшков.

Плиев, посмотрев на командиров кавдивизий Тутаринова и Головского, тихо спросил:

— А как вы считаете?

— Положение войск предельно критическое! — ответил Тутаринов.

— Способных идти в атаку не отдохнувшими нет в моем соединении, начиная с меня самого, — сказал Головской. — Спим на ходу, кони валятся с ног…

— Но разве солдаты отдохнут в поле, на холоде и в грязи? Повальный сон приведет к массовой простуде… Кроме того, дадим врагу время подготовиться к решительному отпору!..

Во время разговора у самого Плиева усилилась зубная боль, и, чтобы согреть щеку, он прикрыл лицо башлыком.

— Что же тогда, товарищи? — превозмогая боль, шепотом спросил он. — Ложись на мерзлую землю и помирай! Так, что ли? Нет, друзья, не дадим мы погибнуть людям от холода и усталости. Смерть — так в атаке, в пекле боя!.. В атаку, и немедленно! Через час уже поздно будет поднимать людей в наступление. Идите по местам. Сигнал к атаке — красные ракеты. Успеха вам! До встречи в Раздельной, друзья!

Командиры с хмурыми, ожесточенными лицами вскочили в седла и исчезли в могильной тьме.

А Плиев подошел к своей машине. Спал стоя Леонид Семенидо, его адъютант, спали автоматчики охраны, спал водитель Сергей Король, опершись головой на баранку. И никто из них не шевельнулся, когда Плиев открыл дверцу и сел на переднее сиденье. Позади «виллиса» урчал грузовик с рацией.

Сидя в машине, зажав горевшую от зубной боли щеку, Плиев дал себе несколько минут на раздумье. Ветер по-разбойничьи свистал в поле, стеной валил снег, степь быстро белела. «Прав вроде бы Горшков, — думал он, — поднять полумертвые от усталости полки в атаку — дело большого риска: противник может покосить войска у стен города. Дать отдых — померзнут к чертям в такую пагоду, и некого будет подымать в атаку. Это еще больший риск… Нет, медлить хоть час с атакой — равносильно гибели».

— Слушаю вас, товарищ командующий, — прозвучал совсем не сонный голос адъютанта, когда Плиев легко дотронулся до его плеча.

— Семенидо, передай по рации, что войска в атаку ведет командующий, спустя десять минут дашь сигнал к атаке…

— В атаку — на «виллисе» или подать коня? — спросил Семенидо.

— Только на коне!

— Есть подать коня! — повторил адъютант и нырнул в темноту.

Плиев смотрел в сторону Раздельной. Из города ветер доносил глухие гудки маневровых паровозов, тускло мерцали пристанционные прожекторы… «Правы разведчики, — подумал он про себя. — Противник, видимо, не ожидает нас в эту ночь. Это хорошо. Пусть готовит свои эшелоны к отправке… Эх, Терек, Терек, как ты сейчас нужен!» — вспомнил он своего коня.

Черную как смола тьму прорезали красные ракеты и, рассыпая искры, крутой дугой застыли высоко в небе. Плиев связался с командующим артиллерией и приказал:

— Полковник Марченко, двигаться в рядах атакующих… — Смотреть в оба… Как только враг откроет стрельбу — всю мощь огня обрушить на выявленные цели противника и решительно подавить его огневые точки…

Вскочив на коня, он пришпорил его и дал повод, резвый конь сорвался с места. Бушующая в степи пурга секла лицо. Басовито рокотали моторы идущих в атаку танков. Стараясь не отстать от Плиева, скакали автоматчики охраны, адъютант и радист.

Войска группы начали охватывать Раздельную с трех сторон: по большаку с севера-востока — соединения Четвертого гвардейского Сталинградского мехкорпуса, командиром которого стал генерал Жданов; вдоль шоссе, правее большака, — кавдивизия Гадалина; кавдивизия Головского развернулась вдоль лесопосадок, а конники Тутаринова атаковали южную окраину города…

Противник неожиданно быстро обнаружил наступающих и открыл плотный артиллерийский и минометный огонь. Артдивизионы Марченко подавляли фашистские огневые точки меткими залпами. Апрельское небо грохотало и багрово вспыхивало, разноцветные, трассирующие пули перечеркивали его в разных направлениях.

Плиев обогнал танк, с натугой вспарывавший чернозем, и выскочил на окраину Раздельной у железнодорожной станции. Свернув влево, он оказался у одного из уцелевших домов. «Тут и будет мой командный пункт!» — и въехал во двор. Охрана, догнав его, рассыпалась по двору. Плиев шагнул к двери с автоматом в руках, ударом ноги распахнул ее и столкнулся с выбегавшим из комнаты немцем. Короткая очередь из автомата — и враг стукнулся каской о землю. На шум выскочил другой — и тоже свалился от выстрелов в упор.

В комнату с возгласом: «Хэнде хох!» ворвались автоматчики охраны, следом вошел Плиев. Первое, что он увидел, — это работающую рацию, а за ней — молоденького немца с поднятыми вверх руками.

— Обезоружить, — приказал Плиев автоматчикам. — И пусть продолжает прием. Передавать что-либо не разрешайте ему…

Бой вовсю грохотал на улицах города. Полк Ориночко, который вел в атаку Плиев, захватывал квартал за кварталом. Быстро рассветало. В дом, запыхавшись, вбежал начальник разведки полковник Компаниец. Увидев Плиева живым, не сдержал улыбки и, облегченно вздохнув, направился в другую комнату, на шум рации. А Плиев вышел во двор, прислушался. Небольшой, но в оперативном смысле очень важный город был охвачен огненным кольцом его соединений. И теперь не было сомнения, что скоро будет очищен от врага. «Это победа! — думал Плиев. — Сначала каждого из нас над собой, а потом над противником!»

Намотав на руки телеграфные ленты, к Плиеву неслышно подошел начальник разведки полковник Компаниец и с серьезным видом доложил:

— Вас, товарищ командующий, гитлеровцы, оказывается, поймали и повесили…

— Что-что? — не помял Плиев и недоуменно посмотрел на полковника. — Ты что, бредишь?

— Не я, товарищ командующий, в Берлине — в бреду! — ответил полковник и показал на ленты: — Вот официальное сообщение немецкого штаба: «Прорвавшаяся в наш тыл банда Плиева окружена и разгромлена… Казачий атаман захвачен нами в плен и повешен».

— Некогда мне слушать вражью брехню, — брезгливо махнул рукой Плиев.

Особенно упорно гитлеровцы дрались в районе железнодорожной станции, но к полудню бои затихли и там. Вскоре командиры соединений один за другим стали собираться на КП Плиева.

Первым, по-казачьи лихо, подъехал генерал Тутаринов и доложил:

— Товарищ командующий, части Девятой гвардейской кавдивизии первыми ворвались в город Раздельная…

Минут через пять прискакал генерал Гадалин.

— Товарищ командующий, — отчеканил скороговоркой он, — полки Десятой гвардейской кавдивизии первыми ворвались в Раздельную.

Спокойно пробасил и генерал Головской, что его дивизия… первой ворвалась в город…

— Экипажи тридцать седьмого танкового полка первыми вошли в Раздельную, — сдержанно доложил генерал-майор Жданов, командир мехкорпуса.

Но тут не выдержал Тутаринов:

— Интересно у тебя получается, Владимир Иванович, твои танки лишь входили в город, а мои казаки на станции Раздельная уже шашлыки жарили…

Все это было принято за шутку, засмеялся и Плиев:

— Мы имеем все основания доложить Военному совету фронта, товарищи, что первыми в Раздельную ворвались… — Тут командующий сделал продолжительную паузу, посмотрел на выжидающие лица командиров и торжественно закончил: — Войска конно-механизированной группы…

Командиры, не сговариваясь, захохотали:

— Дипломат вы великий, Исса Александрович. Так лучше, без обид.

— Ну, а теперь к делу. Наша группа повернет резко на юг, — сказал Плиев, — чтобы не дать противнику отойти за Днестр. Будьте готовы ежечасно к встречным боям.

Грузноватый и обычно неулыбчивый генерал Пичугин вошел в комнату командующего на этот раз сияющий и начал с порога:

— Исса Александрович, снова салют в нашу честь! Вот сообщение Совинформбюро, только что приняли по радио.

— Дайте-ка сюда, Николай Андреевич, прочитать скорее.

— Здорово! Товарищ Сталин объявляет всем войскам благодарность, Москва сегодня будет салютовать двадцатью артиллерийскими залпами в честь одержанной победы… Передайте полковнику Кареву и начальникам политотделов всех соединений, чтобы провели по такому приятному поводу короткие митинги, — распорядился Плиев.

— Разрешите, Исса Александрович, передать им и вот эти данные? — протянул Пичугин листок, испещренный цифрами.

— Какие данные? — спросил Плиев.

— Потери немцев в районе Ново-Севастополя, Ново-Сергеевки, хутора Шевченко и в районах Березнеговатое, Явкино, Снигиревки.

Плиев взглянул на листок и удивленно протянул:

— Тридцать тысяч восемьсот пятьдесят солдат и офицеров взяли мы в плен… Внушительная цифра! А потери убитыми? Тридцать шесть тысяч восемьсот человек. Всего враг потерял шестьдесят семь тысяч шестьсот пятьдесят солдат и офицеров… Непременно эти цифры надо сообщить, ты прав, Николай Андреевич. Было бы неплохо сюда приплюсовать потери врага во время боев в Березовке и Раздельной.

— Не успеваем вести учет потерям противника, товарищ командующий, — извиняясь, проговорил Пичугин. — Сами знаете, Исса Александрович, наступаем так быстро, и при этом так часто меняется боевая обстановка, что с трудом успеваем заниматься оперативными делами… Нужен штаб, самостоятельный штаб для группы конно-механизированных войск! — уж который раз напомнил Пичугин.

— Знаю, об этом больном вопросе докладывал не раз комфронтом, пока придется обходиться тем, что имеем, — вздохнул Плиев.

— А вот и свежие разведданные, товарищ командующий, — протянул Пичугин документы Плиеву. — Немцы заминировали в Беляевке водонапорную станцию и готовы взорвать ее в любую минуту. В Одессе из-за острой нехватки питьевой воды могут вспыхнуть эпидемии… Одесские партизаны просят спасти Одессу, сохранить водонапорную станцию в Беляевке.

— Этого настойчиво требует и командующий фронтом, — сказал Плиев и передал Пичугину радиограмму. — Вот приказ, читайте.

— «…Хорошо было бы захватить сильным отрядом Овидиополь. Вести разведку на Одессу. Сохранить водокачку…» — прочитал Пичугин и вернул Плиеву листок.

— Наступать, наступать решительно! Только так мы спасем Одессу от разрушений!

Бой за Маяки и Беляевку начался за полночь. Вслед за специально созданным ударным отрядом конников и танкистов двигался Плиев с опергруппой и охраной. Наступление на поселок должно было быть внезапным и стремительным, чтобы враг не успел взорвать водонапорную станцию.

Дивизия Тутаринова с ходу окружила Беляевку и приступила к уничтожению вражеского гарнизона. И тогда Плиев приказал Головскому захватить Маяки.

Вскоре поступило донесение: отряд уже окружил водонапорную станцию. Смельчаки переплыли разлившийся Днестр и в ночной темноте внезапно напали на охрану водонапорной станции и обезоружили. Генерал Тутаринов сразу же послал саперов разминировать станцию. Опоздай казаки хоть на час, станция и вся Беляевка взлетели бы в воздух.

На рассвете решительной атакой были взяты и очищены от фашистов Маяки, освобождено более тысячи советских граждан, которых немцы готовились угнать в Германию…

Услышав это, Плиев вспомнил станцию Кучурган, она тоже была взята в ночной атаке. Бой еще гремел, а Плиев уже был на железнодорожной станции. После взятия Раздельной все эшелоны немцев скапливались в Кучургане: враг отчаянно пытался пробить путь на запад, чтобы вывести их из Кучургана. Но из этого ничего не вышло.

Немало горя и страдания пришлось повстречать Плиеву на дорогах войны, но и у него сердце сжалось в груди от того, что увидел он на станции Кучурган. Из наглухо закрытых вагонов, неслись сдавленные крики и рыдания сотен и сотен людей, они в отчаянии барабанили в стены и двери: «Спасите нас!», «Откройте, мы задыхаемся!», «Откройте, мы гибнем! Воздуха, воздуха дайте!». У Плиева волосы встали дыбом, и на миг он даже растерялся, но тут же по его команде к вагонам бросились бойцы и начали прикладами сбивать запоры, рвать колючую проволоку, которой были опутаны двери. Из вагонов спрыгивали на землю истощенные, смертельно бледные, измученные люди. Слезы радости, объятия, поцелуи, безутешный плач, возгласы: «Ур-р-а!», «Спасибо, родные!».

Спасти город от разрушения мог лишь внезапный и стремительный удар с запада, откуда гитлеровцы его не ждали…

Просматривая политдонесения о боевом и моральном состоянии войск, Плиев подумал: «Не мало духовных и физических сил потребуется от каждого воина, чтобы продолжить наступление. Ведь боевые задачи не учитывают потерь, которые мы несем в непрерывных боях, продолжающихся вот уже много суток подряд в тылу противника, ни крайней усталости людей… А впереди штурм Одессы, это тебе не Беляевка и не Маяки. Штурм Одессы с тыла!»

Плиев еще раз внимательно изучил оперативную карту: все ли продумано до конца, нет ли каких-либо упущений. С востока и севера подступы к городу прикрывают заливы и лиманы. На их перешейках немцы возвели глубокоэшелонированные рубежи обороны: противотанковые, минные поля, проволочные заграждения, доты и дзоты. Так же укреплены и подступы к городу с северо-запада и запада…

Войскам Плиева предстояло, закрепившись в районе Овидиополя и Каролина-Бугаза, главными силами нанести удар по южным и западным окраинам Одессы и овладеть берегом Черного моря от Люстдорфа до Малого Фонтана. А для этого надо пройти с боями почти половину города.

На короткой оперативке Плиев предоставил слово начальнику политотдела полковнику Кареву, тот зачитал обращение к воинам КМГ:

— «Славные гвардейцы! Мы идем к Одессе, преодолевая ожесточенное сопротивление врага, распутицу, непогоду. Жители Одессы ждут нас. Вернем, товарищи гвардейцы, нашей Родине Одессу-героиню! Будем драться за ее освобождение так, как дрались воины, оборонявшие Одессу в сорок первом году!..»

— По-моему, выразительно и толково сказано, — заметил Тутаринов, — должно дойти до сердца казака и танкиста, пехотинца и бронебойщика: каждое слово в точку.

— Сейчас я ознакомлю вас с планом штурма Одессы, будут замечания, готов выслушать их, — обратился Плиев к командирам. — Четвертый гвардейский мехкорпус Жданова и Пятая мотострелковая бригада полковника Завьялова наступают в тесном взаимодействии и захватывают пригородные районы — Петерсталь, Дальник и северную часть Татарки, затем решительно атакуют Одессу с юго-запада и выходят к побережью от Чубаевки до Малого Фонтана… Тутаринов занимает центральную часть Татарки и, сокрушив врага, выходит к морю в районе Дерибасовка — Средний Фонтан… Гвардейцы Головского наступают на Богатырские хутора и южную часть Татарки, очищают от фашистов район совхоза Ульяновка и выходят к морю на участке Люстдорф — Большой Фонтан… — Плиев сделал паузу и обвел рукой на карте район Овидиополя. — Здесь нас могут ждать очень большие неприятности. После безуспешной попытки противника вырваться из котла под Маяками — Беляевкой он, несомненно, сильно закрепился в районе Овидиополя… Эту линию укрепления придется взламывать, туда направляется дивизия Шевчука.

Выслушав командиров соединений, Плиев сделал необходимые уточнения, особо подчеркнул, что от удара по врагу с тыла и темпов наступления зависит сохранность города и жизнь советских людей, томящихся в фашистской неволе. После совещания Плиев вызвал разведчиков, только что вернувшихся из Одессы.

— Повальный грабеж царит сейчас в городе, — доложил старший. — Оккупанты подбирают все подчистую и свозят к портовым пакгаузам. На этот счет есть официальный приказ Гитлера и Антонеску. Сигуранца[38] и гестапо превратили город в настоящий ад — на улицах виселицы, идут массовые расстрелы. Ярость охватывает, когда слышишь все это!..

До начала штурма оставались считанные минуты. Плиев отпустил разведчиков, а сам направился на наблюдательный пункт. Уже рассветало, но низкие черные тучи закрывали небо, делали нарождающийся день сумрачным и угрюмым. В назначенное время ударили артиллерийские батареи, небо словно раскололось от громовых раскатов пушек. И в ту же минуту конники пошли на штурм города.

Он любил море и теперь был рад, что хоть считанные минуты может походить по берегу, дать покой нервам. В голову сразу пришли мысли о дочери и жене, о матери, сестрах, брате, воюющем на другом фронте. Он корил себя, что редко писал им, был скуп на весточки, но виной тому не он сам. Часто не было ни времени, ни возможности черкнуть даже открытку, особенно в последние недели, когда бои шли непрерывно, днем и ночью. И не просто на фронте, а в тылу вражеских войск…

Утро поражало непривычным спокойствием, не было слышно ни грохота пушек, ни громовых взрывов бомб, ни лязга «тигров», ни треска автоматов: Одесса навсегда очищена от врага. А вот Черное море волнуется, шумит и рычит, как разъяренный раненый зверь. Высокие белоголовые гребни волн гонятся друг за другом и в ярости бьются о берег, превращаясь в кипящую, белую пену.

Из всех боев, в которых ему пришлось участвовать с начала войны, а их было не мало: под Москвой и Сталинградом, в Донбассе и на Украине — больше всего запомнился Плиеву штурм Одессы. И не только потому, что он еще был свеж в его памяти…

Утром 10 апреля конно-механизированная группа вышла к рубежу Фрейденталь — Петерсталь — Юзефсталь… Долина реки Барабой, весной многоводная, села на скатах холмов тянутся до самого Черного моря. Враг, предчувствуя свою гибель, встретил здесь плиевцев огненным смерчем. Вот и вспомнились, тогда Плиеву слова, сказанные как-то комфронтом Малиновским: «…у конно-механизированной группы генерала Плиева особая военная судьба, с нее и особый спрос». И эта судьба приготовила им в тот день самые тяжелые испытания, а потом и самые блистательные победы.

Плиев руководил яростно разгоревшимся боем с КП, расположенного в лесопарке долины Барабоя. Генерал Пичугин нервно ходил взад и вперед, обеспокоенно твердил: «Если Жданов не ворвется в Петерсталь, то неизбежно возникнет угроза…»

«Угроза? — переспросил Плиев. — Грозить — право сильнейшего. А в этом упорстве противника многое от зайца, который в схватке с орлом ложится на спину и с отчаянием обреченного отбивается задними лапами…»

В воздухе появились самолеты противника. Пичугин быстро насчитал двадцать два «юнкерса», которые обрушили весь свой смертоносный груз на наступавшие части. Меньше чем через полчаса появилась новая группа «юнкерсов», а наших истребителей не было видно. Между заходами самолетов на бомбежку повторялись атаки пьяных, лезущих напролом гитлеровцев. Ярость кровопролитной схватки нарастала с каждым часом. Нередко, отразив вражескую контратаку, наши бойцы на плечах противника врывались в его расположение, тогда немецкая авиация бомбила и расстреливала и противника и своих.

Наконец перед плиевцами открылась панорама Одессы: город горел, над ним клубился черный дым пожарищ, раздавались глухие взрывы на заводах, складах, портовых причалах. По пригородным дорогам метались колонны гитлеровцев. А с севера, от верховья Хаджибейского лимана, на город катился безудержный вал чуйковцев, с востока на противника навалились части армий Шлемина и Цветаева. Выход у врага был один — на запад, вдоль побережья. Но здесь им перекрывала путь КМГ.

«Даешь Одессу!» — клич этот катился от полка к полку.

Плиев приказал расчехлить перед штурмом гвардейские знамена. Его «виллис» был в рядах передового 34-го гвардейского полка Гераськина, и сам командующий нет-нет да кидал взгляд на призывно полыхающее над головой красное полотнище гвардейского знамени.

Скачущий впереди «виллиса» подполковник Гераськин вдруг взмахнул руками, под ним упал конь, и сам он, цепляясь за гриву коня, медленно сползал с седла. Подскакавший командир эскадрона Нурбий Куев подхватил комполка и поднял его к себе на седло. «Жив?» — крикнул Плиев, поравнявшись с ними. «Жив, товарищ командующий, ранен в грудь». — «Нурбий, доставь его скорее в медсанбат!» — приказал ему Плиев. Казаки увидели, что командира ранило, и рванулись вперед с еще большим упорством и яростью… «За кровь командира — тысячу вражьих голов!» — повторялись возгласы в рядах атакующих.

Бой достиг своей высшей точки, шла беспощадная рубка. Смяв вражескую пехоту, части конно-механизированной группы ворвались на улицы города, запруженные техникой противника, брошенным военным снаряжением и имуществом. С грохотом рушились дома. И через этот ад надо было пробиться к морю. Задача эта осложнялась тем, что разбитые и почти неуправляемые части противника, спасаясь, тоже хлынули к берегу.

К полудню Плиев доложил командующему фронтом о выполнении боевой задачи войсками конно-механизированной группы: юго-западная и южная часть Одессы, от Люстдорфа и до Малого Фонтана к Пересыпи, была очищена от противника.. К этому времени солдаты армии Чуйкова, Шлемина, Цветаева и партизаны заканчивали освобождение северной части города…

Над красавицей Одессой взвилось красное знамя, знамя свободы.

…Уединение Плиева нарушил незнакомый всадник.

— Товарищ командующий, вас вызывают в штаб фронта, — сообщил он, приложив руку к щеголеватой фуражке.

Взглянув прощально на море, Плиев направился в штаб.

Маршала Советского Союза Малиновского Плиев застав в просторной комнате. Он приготовился рапортовать командующему, как положено по уставу, но тот опередил его, быстрыми шагами вышел навстречу и, сияя широкой улыбкой, обнял и прижал к богатырской груди.

— Рад, очень рад видеть тебя живого. Чертовски везет тебе, Исай, чертовски! Ни пуля тебя не берет, ни в воде не тонешь, ни в огне не горишь… Удивительно счастливая у тебя судьба, дорогой мой! — воскликнул Малиновский и усадил Плиева рядом с собой. — Похудел, но по глазам вижу, на здоровье не жалуешься, а?

— Некогда, Родион Яковлевич, заниматься жалобами, — признался Плиев, взволнованный теплым приемом, — разобьем вурдалаков до последнего, а потом и здоровьем займемся.

— Верно, Исай, верно! — кивнул маршал и посмотрел пристально на осунувшееся лицо, в нездорово горящие глаза Плиева. — Воюешь ты отменно, Исса Александрович… Верховный доволен твоими войсками и тобой! При разговоре с нами товарищ Сталин, когда мы доложили ему о разгроме противника в Новобугской и Раздельненской операциях и о его потерях, сказал: «Казаки Плиева здорово расчехвостили второй раз «армию мстителей» Холлидта!»

— Благодарю вас, Родион Яковлевич, за высокую оценку моих скромных заслуг, но мы с вами вместе там работали… — Плиев встал.

— Садись, Исай, я еще не закончил, — посадил его маршал на место и продолжил: — Теперь, это уж не секрет, познакомлю тебя с документом. — Он достал из ящика листок бумаги и коротко пояснил: — Адресован он товарищу Сталину, а подписан маршалом Василевским.

Прочитав, Плиев не мог сдержать радостной улыбки и хотел задать вопрос маршалу: «Что за «предстоящая операция»? Но Родион Яковлевич движением руки остановил его и, взяв другой листок, сказал:

— Тут тебе личное поздравление, Исай, мне поручено огласить его. Слушай:

Маршал положил телеграмму, встал и сердечно обнял Плиева.

— И я от души тебя поздравляю с первой Золотой Звездой! Надеюсь, что не последняя! Работы у нас еще много впереди…

Плиев поблагодарил за поздравления с высшей наградой страны и, не удержавшись от искушения, спросил маршала Малиновского:

— В ваших словах, Родион Яковлевич, мне послышался прощальный тон. Что? Расстаемся? Так куда меня от вас?

— Да, Исай, расстаемся, — с глубоким вздохом признался маршал. — Привык я к тебе, Исай, привык, и трудно мне расставаться с тобой. Но есть приказ Верховного… Рокоссовский, чувствую, сработал. Ставка приняла решение: летом сорок четвертого года разгромить сильнейшую группировку врага — «Центр» — в Белоруссии. У нас здесь пока будет сравнительное затишье до июня — июля. Поэтому твоих казаков перебрасывают на Первый Белорусский.

— Ясно, — кивнул Плиев. — Правда, я рассчитывал, что получу пополнение и рванусь через Прут, здесь для конницы и танков оперативный простор, что надо. А в лесах все сложнее.

Тут вошел генерал Корженевич и, тепло поздравив Плиева, вручил ему строго секретный пакет на его имя. Хотел было Плиев вскрыть пакет в их присутствии, но Малиновский остановил его.

— Вскроешь потом, — сказал он и достал бутылку армянского коньяка и рюмки. — Я вижу, Исай, долго ждать придется, пока ты соберешь нас «обмывать» Звездочку, знаю, ты не пьешь, но сейчас придется.

Они по-дружески чокнулись.

— Доброго пути тебе, Исай, и не забывай родной Третий! Уверен, нам еще придется вместе, повоевать, впереди Европа, и она услышит цокот копыт. Вот за это и выпьем!

Перевод Вал. Аксенова