Апокалипсис every day (СИ)

03

Покинув психоаналитика, Ганс Мюллер — не то в задумчивости, не то в рассеянности, — пошёл туда, куда понесли его ноги. И ноги принесли его не куда-нибудь, а в пивную. Ганс не любил импортного слова «паб». Оно напоминало ему отрыжку. Или первый позыв к тому, чтобы «выкрикнуть съеденное». Выражение, услышанное им когда-то и запомнившееся своей дикостью. Может быть, даже русское.

К русским Ганс относился — терпимо. Ганс не любил американцев. Особенно ему не нравились американские стаканы для пива, больше всего напоминающие не то баночки для анализа мочи, не то гильзы от авиационной пушки. Ни вида, ни вместимости… подлость одна. То ли дело Фатерланд! Кружка — два литра. Маленькая — литр. Это же совершенно другое дело! И манеру пить пиво мелкими глоточками, чтобы захмелеть подешевле, Ганс тоже не признавал. Если уж вы пришли в пивную, чтобы выпить пива, вы садитесь за столик, берёте в руки первую кружку, и начинаете ПИТЬ. Так, как может пить бедуин, последние два дня тащивший верблюда к оазису на своём горбу. То есть — по-немецки.

Звякнул дверной колокольчик. Вошедший мужчина сел за соседний столик, совсем рядом, рукой подать. Сразу же показался смутно знакомым. Как будто где-то и когда-то виделись, но когда и где — никак не вспомнить. Отчего стало как-то неловко. Очевидно, то же самое испытывал и незнакомец. Вероятно, со стороны было несколько смешно наблюдать, как два взрослых человека якобы тайком посматривают друг на друга, бросая короткие, частые, исполненные смутного любопытства взгляды.

Разгадку принёс официант, вместе с двумя полными кружками. Посмотрев на сидящих рядом, улыбнулся от всего сердца и сказал:

— За счёт заведения. Хозяин верит, что приход близнецов приносит удачу.

Эти слова словно сняли пелену с глаз у обоих.

Удивительное дело!

Ганс достал из бумажника свои водительские права, сравнил фотографию с лицом незнакомца, удивлённо покачал головой, показал документ своей нечаянной копии. Улыбнулся. Нечаянная копия повторила действия Ганса.

Вернув бумажник во внутренний карман пиджака, незнакомец, как будто продолжая на минуту прерванный разговор, сообщил:

— Однажды аналогичная ситуация произошла при дворе короля Франции. Из Англии прибыл посол, очень похожий лицом на короля. Король удивился и спросил посла, не была ли его матушка во Франции. «Нет, — ответил посол, — но мой батюшка бывал здесь неоднократно…»

— У вас странный акцент. Вы не из Баварии?

— Нет. Я из России. Лет триста назад мои предки уехали туда по приглашению русской царицы. Потом коммунизм пал, Германия воссоединилась и вспомнила о своих детях. Программа по возвращению, переобучению, трудоустройству.

— И что там, в России? — полюбопытствовал Ганс.

— Русские. А также лица кавказской национальности в русской мафии и евреи в русском правительстве.

Ганс вежливо склонил голову.

— И как тебе родина предков?

Немец из России усмехнулся. Усмешка вышла немного печальной.

— Когда я улетал из Москвы, в аэропорту я случайно встретил своего бывшего соседа. Миша Розенберг. Эмигрировал в свой Израиль лет на десять раньше меня. Я задал ему тот же вопрос. Он пошёл и купил бутылку кошерной водки «Кеглевич». Мы раздавили пузырёк за встречу и он ответил мне: «В России я был еврей Розенберг, периодически смутно подозреваемый в жидо-масонском заговоре А на просторах рúдной Израиловки я Миша-русский, — обязанный всем, за всё и по жизни».

Здесь, в Германии, живут немцы первого сорта. Живут «осси» — немцы немножечко похуже. «Восточные». И мы…

Рассказчик сделал долгий глоток. Поставил кружку на стол. Посмотрел в глаза собеседнику, как будто хотел увидеть в них нечто, немного помедлил и закончил свои слова:

— После смерти СССР, в бывших германских колониях, ныне странах Прибалтики, живущим там русским выдали удостоверения, что они НЕ граждане. Нечто вроде жёлтой звезды в варшавском гетто. Нам здесь такого удостоверения не выдали. Как говорят в рекламе, — почувствуйте разницу.

Ганс вздохнул, выпрямился, жестом заказал ещё пару пива. Указал пальцем официанту: одну мне, одну — ему. Повернулся всем телом.

— Немец не может быть третьего сорта, господин?..

— Ингер. Фридрих Ингер.

— Ганс Мюллер. Так вот, господин Ингер, немец не может быть третьего сорта. Он либо немец, либо нет. Это моя личная точка зрения. И не только моя. Прозит.

Фридрих опустил глаза, нахмурил лоб, вздохнул. Снова взглянул в глаза Ганса.

Тихо произнёс:

— Помнишь, что сказал Каа, прощаясь с Магули? «Нелегко менять кожу».