Арабелла

XII

По пути из Уимблдона мистер Бьюмарис поехал по Бонд-стрит, и ему посчастливилось увидеть Арабеллу, которая в сопровождении симпатичной служанки выходила из библиотеки Хукхэма. Он тут же подъехал к ней. Она улыбнулась и подошла к коляске, воскликнув:

— О, он выглядит намного лучше! Я же говорила вам! Ну что, милый песик, интересно, ты меня помнишь?

Улисс небрежно помахал хвостом, позволил ей себя погладить, но зевнул.

— Бога ради, Улисс, где твои манеры? — пристыдил его мистер Бьюмарис.

Арабелла рассмеялась.

— Вот как вы его назвали! Почему?

— Видите ли, мне показалось, у него была жизнь, полная скитаний и, как мы с вами сами видели, приключений, — объяснил мистер Бьюмарис.

— Очень верно! — она заметила, что Улисс не сводит глаз со своего хозяина, и сказала: — Я знала, что он со временем привяжется к вам: вы только посмотрите, как он на вас смотрит!

— Его любовь ко мне, мисс Тэллент, может вызвать серьезные неудобства.

— Чепуха! Я уверена, вы его любите, иначе вы не возили бы его с собой!

— Если вы так думаете, мэм, значит, у вас нет ни малейшего представления о том, до чего он может дойти, чтобы достичь своих целей. Шантаж у него в порядке вещей. Он прекрасно понимает, что я не посмею ему отказать, иначе я потеряю то небольшое уважение, которое я смог у вас завоевать.

— Вы говорите глупости! Как только я увидела, как вы с ним обходитесь, я поняла, что вы прекрасно знаете, как нужно обращаться с собаками, и я очень рада, что вы оставили его у себя.

Она погладила Улисса напоследок и отошла назад на обочину. Мистер Бьюмарис сказал:

— Неужели вы не доставите мне удовольствия довезти вас до дома?

— О нет, здесь один шаг!

— Неважно, отошлите служанку домой! Улисс тоже просит вас об этом.

Так как Улисс выбрал именно этот момент, чтобы почесать себе ухо, она рассмеялась.

— Просто он застенчивый, — объяснил мистер Бьюмарис, протягивая ей руку. — Ну, идите же!

— Ну хорошо — если Улисс этого хочет… — сказала она, давая ему руку и садясь в экипаж. — Мистер Бьюмарис отвезет меня домой, Мария.

Он укрыл ее ноги легким пледом и сказал через плечо:

— Я вспомнил, Клейтон, что мне нужно кое-что купить в аптеке. Иди и купи мне — э-э — перцовый пластырь! Домой дойдешь пешком.

— Перцовый пластырь? — переспросила Арабелла, широко раскрыв глаза от удивления. — Зачем мог понадобиться вам перцовый пластырь, сэр?

— Ревматизм, — вызывающе ответил мистер Бьюмарис, тронув лошадей.

— У вас? О нет, вы шутите!

— Вовсе нет. Просто мне нужен был предлог, чтобы избавиться от Клейтона. Надеюсь, Улисс вполне его заменит в качестве моего компаньона. Мне нужно вам кое-что сказать, мисс Тэллент, поэтому мне не нужны лишние слушатели.

Услышав его слова, она перестала гладить собаку и побледнела.

— Что вы хотите мне сказать?

— Не окажете ли вы мне честь стать моей женой?

Она онемела и какое-то время не могла произнести ни слова. Овладев немного своим голосом, она сказала:

— Вы шутите!

— Вы должны знать, что нет.

Она задрожала.

— Да, да, я очень многим вам обязана, но я не могу выйти за вас замуж!

— Могу я узнать, почему, мисс Тэллент?

Она боялась, что вот-вот расплачется, и ответила дрожащим голосом:

— Существует слишком много причин! Пожалуйста, поверьте, это невозможно!

— Вы вполне уверены, что эти причины непреодолимы? — спросил он.

— Совершенно, абсолютно уверена! О, пожалуйста, не спрашивайте меня больше! Я никогда не думала — мне никогда не приходило в голову — я бы ни за что в жизни не дала вам повод предположить — о, пожалуйста, ничего не говорите больше, сэр!

Он поклонился и замолчал. Она сидела, не сводя глаз со своих крепко сжатых рук, сильно волнуясь, ее мысли были в полном смятении; она была удивлена предложением, исходившим от человека, о котором она думала, что он только забавляется ею, и в то же время она была потрясена, потому что впервые поняла, что хотела выйти замуж только за мистера Бьюмариса.

Немного помолчав, он сказал своим обычным спокойным голосом:

— Мне кажется, в таких ситуациях, как та, в которой мы с вами оказались, всегда присутствует доля неловкости. Мы должны постараться, чтобы это не помешало нам в дальнейшем. А что, бал у леди Бридлингтон считается одним из самых важных в этом сезоне?

Она была благодарна ему за то, что он снял напряжение момента, и попыталась ответить так, чтобы это прозвучало как обычно:

— Да, конечно! Я уверена, что уже разослали триста приглашений. А вы — вы, надеюсь, найдете время, чтобы заглянуть на бал?

— Да, и хочу надеяться, что даже если вы не хотите выйти за меня замуж, я смогу убедить вас потанцевать со мной.

Она сказала что-то невразумительное, лишь бы что-нибудь сказать; он не расслышал. Бросив быстрый взгляд на ее повернутое в профиль лицо, он хотел что-то сказать, но передумал. Они к этому времени уже достигли Парк-стрит, и через минуту он уже помогал ей выйти из коляски.

— Не провожайте меня до двери! Я знаю, что вы не любите оставлять своих лошадей! — сказала она торопливо. — До свидания! Увидимся на балу.

Он подождал, пока ее впустили в дом, затем снова сел в экипаж и отъехал. Улисс просунул нос ему под руку.

— Спасибо, — сухо сказал он. — Ты думаешь, мне не следовало просить ее сказать мне правду?

Улисс тяжело вздохнул; после дня, проведенного за городом, ему хотелось спать.

— Полагаю, мне придется в конце концов сказать ей, что я все знал с самого начала. И все-таки, Улисс, я совершенно неразумен. Не показалось ли тебе, что она вовсе не так равнодушна ко мне, насколько ей хотелось меня в этом убедить?

Понимая, что от него чего-то ждут, пес не то тявкнул, не то взвизгнул и бешено замахал хвостом.

— Ты считаешь, мне не следует останавливаться? — сказал мистер Бьюмарис. — Я на самом деле повел себя слишком неосмотрительно. Может, ты и прав. Но если я ей безразличен, почему бы ей не сказать мне всю правду?

Улисс чихнул.

— Как бы там ни было, — заметил мистер Бьюмарис, — ей очень понравилось, что я взял тебя с собой.

Благодаря то ли этому обстоятельству, то ли непоколебимой убежденности Улисса в том, что он был рожден, чтобы ездить в коляске, мистер Бьюмарис продолжал брать его с собой. Те из его друзей, которые видели Улисса, оправившись от первого потрясения, слали думать, что Несравненный каким-то способом насмехается над обществом, и только один самый искренний его последователь зашел так далеко, что приобрел собаку-полукровку, чтобы возить ее с собой в экипаже. Он подумал, что если Несравненный ввел новую моду, скоро начнется такой спрос на дворняг, что будет трудно подобрать подходящую. Но мистер Уоркворт, человек более глубокий, расценил этот поступок как скорый и необдуманный.

— Помните, как Несравненный три дня подряд носил одуванчик в петлице? — мрачно сказал он. — Помните, какой был фурор, как каждый простофиля в городе обегал всех цветочниц, чтобы купить одуванчики, которых у тех, конечно, не было. Можно было догадаться, что одуванчики не продают! А бедный Джэффри проехал до самого Эстера, чтобы найти хоть один одуванчик, а Олтрингэм не поленился выкопать с корнями полдюжины одуванчиков в Ричмонд-Парке, и после спора с домоправителем посадил их в ящиках у себя на окне. Хорошая мысль, если бы они стали модой: умница Олтрингэм! — но, конечно, Несравненный только шутил над нами! Как только он увидел, что мы все ходим с одуванчиками в петлицах, он больше ни разу не носил его. И какими же дураками мы остались в конце концов! Он опять проделывает то же самое, я уверен в этом!

Но в одном квартале вид Улисса, сидящего в коляске рядом с Несравненным, все же вызвал неприятные последствия. Почтенный Фредерик Бинг, много лет известный под прозвищем Пудель Бинг из-за своей привычки всюду брать с собой пуделя самых чистых кровей и прекрасно подстриженного, однажды на Пикадилли встретил мистера Бьюмариса, и как только бросил взгляд на его беспородного спутника, тут же остановил своих лошадей и выпалил:

— Какого черта?..

Мистер Бьюмарис остановил свою пару и оглянулся. Мистер Бинг, розовый цвет лица которого от гнева превратился в бордовый, яростно управляя лошадьми, добился того, что его экипаж остановился рядом с экипажем Несравненного.

Поравнявшись, он уставился на мистера Бьюмариса и потребовал объяснений.

— Объяснить что? — спросил мистер Бьюмарис. — Если вы не побережетесь, вас может хватить апоплексический удар, Пудель! В чем дело?

Мистер Бинг дрожащим пальцем показал на Улисса.

— Что это значит? — спросил он воинственным голосом. — Если вы думаете, что я проглочу это оскорбление…

Его прервали. Обе собаки, до этого оценивающе разглядывавшие друг друга, каждая из своего экипажа, вдруг поддались чувству взаимной ненависти, одновременно зарычали и попытались схватиться. Так как экипажи разделяло расстояние, слишком большое для того, чтобы поединок собак мог состояться, четвероногие спутники джентльменов были вынуждены выразить свои чувства серией истерических упреков, угроз и оскорблений, которые полностью заглушили конец страстной речи мистера Бинга.

Мистер Бьюмарис, взяв Улисса за шкирку, не мог ничего сказать от хохота, что ничуть не смягчило гнева мистера Бинга, который сказал, что сумеет ответить на попытку выставить его на посмешище, но тут ему пришлось прерваться и приказать своему псу замолчать.

— Нет, нет. Пудель! Не надо вызывать меня на дуэль! — сказал мистер Бьюмарис, трясясь от смеха. — Поверьте, у меня не было такого намерения! Кроме того, мы просто будем дураками, если однажды холодным утром поедем в Пэддингтон, чтобы обменяться выстрелами из-за двух собак!

Мистер Бинг заколебался. В том, что сказал мистер Бьюмарис, был смысл; более того, было общепризнанно, что мистер Бьюмарис — один из лучших стрелков в Англии, и вызвать его на дуэль из-за пустяка было бы полнейшей глупостью. Он сказал с подозрением:

— Если вы возите эту собаку не для того, чтобы меня высмеять, зачем же вы это делаете?

— Тише, Пудель, тише! Вы задели слишком деликатную тему! — сказал мистер Бьюмарис. — Я не могу во всеуслышание называть имя дамы!

— Какой дамы? Не верю ни единому слову! Почему вы не успокоите проклятую дворнягу?

В отличие от прекрасно обученного спутника мистера Бинга, который опять сидел рядом со своим хозяином и очень похоже изображал глухонемого, Улисс, убежденный, что ему удалось перелаять этого противного денди, вел себя крайне неблагородно, продолжая выдавать ядовитые колкости в его адрес. Мистер Бьюмарис ударил пса, но хотя тот и съежился от удара, все равно продолжал упорствовать и возобновил свои угрозы с неослабевающей силой.

— Это все зависть, Пудель! — успокоил мистер Бьюмарис мистера Бинга. — Ненависть простолюдина к аристократу! Я думаю, нам лучше расстаться, не так ли?

Мистер Бинг сердито фыркнул и отъехал. Мистер Бьюмарис отпустил Улисса, который встряхнулся, удовлетворенно вздохнул и посмотрел на хозяина, ища одобрения.

— Да, ты меня еще подведешь, — сурово сказал мистер Бьюмарис. — Насколько я могу судить, ты набрался этих выражений где-нибудь на задворках и скорее всего жил вместе с мусорщиками, угольщиками, боксерами и им подобным людом! Ты совершенно не подходишь для порядочного общества.

Улисс вывалил язык и жизнерадостно ухмыльнулся.

— В то же время, — сказал мистер Бьюмарис. смягчившись, — полагаю, ты мог бы сделать из противника мясной фарш, и, должен сказать, я несколько разделяю твои чувства. Но бедный Пудель наверняка теперь не будет со мной разговаривать целую неделю, не меньше.

Однако через пять дней мистер Бинг изменил свое отношение к Улиссу на более терпимое. Ему дали понять, что если он будет проезжать мимо экипажа Несравненного, напряженно глядя впереди себя, то это скорее всего вызовет удивление среди его знакомых, тех самых, среди которых он особенно хотел сохранить свою репутацию.

Мистер Бьюмарис и мисс Тэллент снова встретились среди сверкающего великолепия Круглого зала в Карлтон-хаузе, на вечере, который устраивал Регент. Арабелла находилась под таким впечатлением от элегантных небесно-голубых драпировок и почти невыносимого блеска огромной хрустальной люстры с мириадами свечей, отражающихся в четырех огромных зеркалах, что тут же забыла свою последнюю встречу с мистером Бьюмарисом и с присущей ей непосредственностью воскликнула:

— Здравствуйте! Никогда в жизни не видела ничего подобного! Каждая следующая комната великолепнее предыдущей!

Он улыбнулся:

— А вы бывали уже в консерватории, мисс Тэллент? Это шедевр нашего царственного хозяина, можете мне поверить! Позвольте мне вас туда проводить!

К этому времени она уже вспомнила те обстоятельства, при которых они расстались так недавно, и покраснела. Много слез было ею пролито по поводу той преграды, которая помешала ей принять предложение мистера Бьюмариса, и потребовалось все великолепие Карлтон-хауза, чтобы она на один вечер забыла, как она несчастна. Теперь она заколебалась, но леди Бридлингтон кивала ей и улыбалась, поэтому она взяла мистера Бьюмариса под руку и пошла с ним через бесчисленное количество покоев, полных народа, вверх по главной лестнице и через несколько салонов и палат. Кивая время от времени своим знакомым и иногда обмениваясь с ними приветствиями, мистер Бьюмарис развлекал ее, пересказывая ей историю о ссоре Улисса с пуделем мистера Бинга, и она так смеялась, что от ее сдержанности почти ничего не осталось. Как и полагал мистер Бьюмарис, очутившись в консерватории, она широко открыла глаза от удивления. Он наблюдал за ней с выражением удовольствия на лице, а она молча осматривала это необыкновенное сооружение. Наконец, она набралась смелости и сказала со своей неожиданной откровенностью:

— Не понимаю, почему он называет комнату консерваторией; это больше похоже на собор, да еще и очень плохой.

Он был чрезвычайно доволен.

— Я думал, вам понравится, — сказал он с нарочитой серьезностью.

— Мне это совсем не нравится, — сурово ответила Арабелла. — Зачем на этой статуе вуаль?

Мистер Бьюмарис посмотрел через монокль на «Спящую Венеру» под покровом из легкого газа.

— Не могу себе представить, — признался он. — Без сомнения, это одно из проявлений вкуса нашего принца. Может, вы хотите его спросить об этом? Отвести вас к нему?

Арабелла торопливо отклонила его предложение. Регент, прекрасный хозяин, уже успел побеседовать минуту-две почти со всеми своими гостями, и хотя Арабелла запомнила милостивые слова, обращенные к ней, и собиралась точно их воспроизвести в своем письме домой, она нашла беседу с таким высокопоставленным лицом довольно утомительной. Поэтому мистер Бьюмарис отвел ее назад к леди Бридлингтон, и не прошло и нескольких минут, как за него ухватился джентльмен в очень узких атласных панталонах до колен и сказал ему, что герцогиня Эджуэр требует его немедленного внимания. Итак, мистер Бьюмарис откланялся и ушел, и хотя Арабелла после еще несколько раз видела его то тут, то там, он был всегда с друзьями и больше не подошел к ней. В комнатах становилось жарко и слишком людно; те, с кем приходилось общаться Арабелле, казались ей невероятно скучными, а жизнерадостная, бойкая и вся лучащаяся восторгом леди Джерси, которая флиртовала с мистером Бьюмарисом целых двадцать минут, — отвратительной женщиной.

Бал у леди Бридлингтон был следующим по значению событием в обществе. Он обещал стать событием выдающимся, и хотя покойный лорд Бридлингтон, чтобы удовлетворить свою амбициозную невесту, достроил сзади дома бальный зал и консерваторию, казалось невероятным, чтобы все гости, получившие приглашение ее светлости, смогли бы заполнить все это пространство настолько плотно, чтобы прием стал огромным успехом. Для танцев был нанят прекрасный оркестр, во время ужина должны были играть на свирелях, наняли дополнительных слуг, полицейским и мальчикам-посыльным было велено обратить особое внимание на Парк-стрит, и, чтобы помочь обезумевшему повару леди Бридлингтон, были заказаны блюда у Понтера. За несколько дней до этого события служанки начали переставлять мебель, чистить хрустальные люстры, мыть сотни дополнительных бокалов, которые достали из чулана в подвале, считать и пересчитывать тарелки, ножи и вилки, и вообще создавать в доме атмосферу суеты и беспокойства. Лорд Бридлингтон, сочетавший склонность к традиционному гостеприимству с природной трезвостью ума, разрывался между чувством удовлетворения от того, что в его доме будут присутствовать все самые модные представители великосветского общества, и растущим убеждением, что на устройство приема придется выложить круглую сумму. Один только счет на восковые свечи угрожал достичь астрономической цифры, и даже по самым оптимистическим расчетам количество шампанского, которое угрожало быть выпитым, было таково, что только увеличивало его мрачное расположение духа. Но чувство собственного достоинства не позволило ему больше, чем несколько минут размышлять о целесообразности добавления льда в бокалы с дорогим шампанским для увеличения его объема. Конечно, нужно было запастись и льдом, а также лимонадом, оранжадом и другими подобными напитками, чтобы удовлетворить дам, но чтобы весь вечер не прошел в конце концов под позорным клеймом «дешевки», лучшее шампанское должно было литься рекой. Он не стал думать о последствиях, а его удовлетворенное честолюбие перевешивало дурные предчувствия, а если ему и приходило в голову, что за то огромное количество принятых приглашений, которые продолжали поступать к ним в дом, следовало благодарить Арабеллу, ему все же удалось отогнать от себя эти мысли.

Его мать, по натуре гораздо более проницательная, чем он, поняла это и, поддавшись безрассудно-экстравагантному порыву, заказала для Арабеллы новое платье у своей собственной дорогой портнихи. Однако в итоге ей пришлось выложить из своего кармана не слишком большую сумму, так как несколько слов, сказанных шепотом на ухо мадам Дюмэн, убедили эту искусную и умную деловую женщину, что реклама, которую она будет иметь, сшив наряд Арабелле, полностью окупит ее труд, и поэтому она вполне может снизить цену за изготовление кружевного платья на белом атласном чехле с короткими пышными гофрированными рукавами и рядом жемчужных пуговиц. Арабелла, с сожалением отметив тот урон, который был нанесен ее запасу перчаток предыдущим рядом приемов, была вынуждена купить новую пару длинных белых перчаток, а также новые атласные туфельки и отрез серебристой газовой ткани, чтобы обернуть ее вокруг плеч. От подарка, который сделал ей когда-то сквайр, осталось уже немного, и когда она думала о том, что ее собственная глупость сделала для нее невозможным тот выход, к которому могла бы прибегнуть любая молодая девушка, а именно — обратиться за помощью к своей семье, эта мысль наполняли ее чувством стыда и раскаяния, и она не могла остановить слез. Она также не могла удержаться, чтобы не думать о том, как она могла бы быть счастлива теперь, если бы не позволила себе тогда впасть в раздражение и обмануть мистера Бьюмариса. Эта мысль была горше всех, и только благодаря невероятному напряжению воли и разума она могла сохранять внешнее спокойствие. Нельзя было предположить, что высокомерный мистер Бьюмарис, имеющий родственные отношения со многими благородными семьями, такой высокопоставленный, мечта многих женщин, захочет обратить внимание на дочь деревенского священника, не имеющую ни состояния, ни связей.

Поэтому Арабелла ждала приезда первых гостей в тот вечер со смешанными чувствами. Леди Бридлингтон, решив, что Арабелла выглядит немного усталой (что было вполне возможно после недели переживаний и утомительных приготовлений), попыталась убедить ее позволить мисс Кроули нанести немного — совсем немножко — румян ей на щеки, но, взглянув на результат этой тонкой операции, Арабелла все смыла, заявив, что никогда не будет пользоваться средствами для увеличения своей красоты, которые уменьшили бы к ней чувства отца, если бы он это увидел. Леди Бридлингтон вполне разумно заметила, что можно не бояться, что папа увидит в этот вечер свою дочь, но Арабелла осталась твердой, как кремень, и так как она уже собиралась расплакаться, леди Бридлингтон больше не стала ее уговаривать, успокоив себя тем, что ее крестная, даже и не столь цветущая, как обычно, все равно будет настоящей красавицей в наряде, сшитом мадам Дюмэн.

Арабелле, во всяком случае, была дарована одна радость: хотя одни гости приехали рано, чтобы еще успеть посетить какой-нибудь другой прием, другие прибыли уже после двух, отодвинув бал у леди Бридлингтон на третье место в своем списке вечерних развлечений, так что бал выглядел хаотичным из-за постоянных приездов и отъездов, и на Парк-стрит в течение нескольких часов только и раздавалось: «Карету его светлости!» или «Портшез ее милости!» и разгоряченные полицейские ругались с посыльными, а извозчики с носильщиками, — Бертрам пунктуально прибыл в десять часов и благородно остался до конца.

Он рискнул заказать вечерний костюм у услужливого мистера Суиндона, правильно определив, что его простое платье, привезенное из Хайтрема, не соответствует случаю. Мистер Суиндон выполнил работу очень хорошо, и когда Арабелла увидела, как он поднимается по лестнице между двумя берегами из цветов, которые ей удалось весь вечер поддерживать в свежем состоянии, велев слугам брызгать на них водой, ее сердце всколыхнулось от гордости при виде его. Темно-синий фрак прекрасно сидел на его широких плечах; на атласных бриджах не было ни морщинки, и ни у кого не было такого безупречного жилета или чулок. Его темные волнистые волосы были эффектно зачесаны по моде, красивое лицо с орлиным носом вызывало интерес своей бледностью, происходившей из-за нервозности, естественной у молодого человека, явившегося на первый в своей жизни великосветский прием; он выглядел почти таким же изысканным, как и сам Несравненный. Арабелла, быстро схватив его за руку, бросила на него такой обожающий взгляд, что он не мог удержаться от улыбки; в этот момент он был настолько привлекателен, что одна из вновь прибывших дам тут же спросила у своего спутника, кто этот красивый юноша.

Ободренный своими интенсивными занятиями у французского учителя танцев, которого он посещал в последнее время, Бертрам пригласил свою сестру на первый вальс, и, так как он отличался грациозностью движений, которую придали ему занятия спортом в Хэрроу, он выполнял танцевальные па с такой точностью и совершенным контролем, так свободно, что Арабелла воскликнула:

— О Бертрам, как ты элегантно танцуешь! Прошу, давай станцуем вместе в кадрили!

Однако он не чувствовал себя способным на это. Правда, он смог научиться более простым движениям, но сомневался в том, что сможет исполнить все эти па, ничего не перепутав. Когда Арабелла внимательно посмотрела в его лицо, ей пришло в голову, что он выглядит немного уставшим. Она заботливо спросила его, хорошо ли он себя чувствует, и он уверил ее, что никогда в жизни не чувствовал себя лучше, весьма похвально отказавшись доверить ей сообщение, что развлечения, которым он предавался, проделали столь значительную брешь в его финансах, что он провел несколько бессонных ночей, размышляя, как ему выйти из этих затруднений. Так как она не видела его после того тайного свидания в Мэлл однажды утром, где сиделки выгуливали своих подопечных и покупали им парное молоко от коров, которые паслись здесь же и придавали всей этой сцене сельский колорит, она почувствовала какую-то тревогу. У него теперь был вид молодого повесы, и это нисколько не рассеяло ее страхов, и она довольно несправедливо обвинила мистера Сканторпа в том, что тот направил Бертрама по стезе, которую наверняка не одобрил бы ее папа. У нее сформировалось не слишком благоприятное мнение о мистере Сканторпе и с похвальным намерением познакомить своего брата с кем-нибудь получше, она представила его одному из своих наиболее бескорыстных поклонников — молодому лорду Айвенго, наследнику богатого графства, известному большей части Лондона как Айвенго Толстячок; это выразительное прозвище он заработал благодаря своему круглому добродушному лицу. Этот молодой жизнерадостный дворянин еще не сделал предложения Арабелле, но составлял вместе с другими ее свиту и был одним из ее любимчиков, так как отличался непосредственностью и необыкновенным дружелюбием. Она представила ему Бертрама с лучшими намерениями, но если бы она знала, что отец обаятельного Толстячка воспитывал своего сына в соответствии с принципами, изложенными покойным отцом мистера Фокса, она, возможно, воздержалась бы от этого. Несмотря на то, что граф Челгроув всячески показывал, что не одобряет максимы лорда Холланда, на самом деле он придерживался их в самой большой степени и откровенно поощрял своего наследника во всех экстравагантных забавах, приходивших в его голову: он платил его карточные долги так же весело и просто, как платил по счетам, льющимся потоком от портного, каретника, шляпника и целого ряда других ремесленников, выполняющих заказы Толстячка.

Молодые люди сразу же понравились друг другу. Лорд Айвенго был на несколько лет старше Бертрама, но его разум был так же моложав, как и внешность, в то время как орлиный профиль и интеллектуальное превосходство Бертрама несколько взрослили его. Они сразу нашли много общего, и, побеседовав всего несколько минут, договорились пойти вместе на предстоящие скачки.

А между тем удовольствие, которое мисс Тэллент получала, танцуя со своим молодым другом из Йоркшира, не осталось незамеченным. Сердца некоторых молодых людей, кто лелеял мечту завоевать наследницу, переполнились черной завистью, потому что даже самые оптимистично настроенные поклонники Арабеллы не могли убедить себя в том, что она когда-нибудь смотрела на них с такой откровенной любовью, с какой она смотрела на Бертрама, или что она так доверительно с ними разговаривала. Проницательного наблюдателя — мистера Уоркворта поразило какое-то неуловимое сходство между этими двумя. Он сказал об этом лорду Флитвуду, которому посчастливилось ангажировать Арабеллу на кадриль, и теперь, не обращая внимания на взгляды менее популярных дам, выражавших желание, чтобы их пригласили на вальс, он спокойно сидел в позолоченном кресле у стены рядом с мистером Уорквортом и оживленно с ним беседовал.

Лорд Флитвуд одну-две минуты внимательно разглядывал обоих Тэллентов, но не смог уловить никакого сходства, которое, на самом деле, существовало скорее в случайном выражении их лиц, чем во внешних чертах.

— Нет, могу поклясться! — сказал он. — У малышки Тэллент нет такого клюва!

Мистер Уоркворт согласился с этим и объяснил свой промах тем, что ему пришло это в голову неожиданно и он не подумал.

Мистер Бьюмарис приехал только после полуночи, и поэтому Арабелла уже была занята в вальсе. Казалось, он был в одном из своих наиболее замкнутых настроений и, сказав несколько общепринятых фраз хозяйке и протанцевав один раз с дамой, которой она его представила, и один раз со своей кузиной, леди Уэйнфлит, он занялся тем, что стал прогуливаться по салонам, время от времени заговаривая со своими знакомыми и разглядывая общество через монокль со слегка скучающим видом. Через полчаса, когда составлялись пары для контрданса, он пошел искать Арабеллу, исчезнувшую из бального зала в направлении консерватории в конце последнего танца в сопровождении мистера Эпворта, который заявил, что за всю историю лондонских балов еще не было такого столпотворения, и предложил ей освежиться бокалом лимонада. Выполнил ли он свое обещание или нет, мистер Бьюмарис так и не узнал, но когда несколько минут спустя он вошел в консерваторию, то увидел, что Арабелла сидит, откинувшись назад в кресле в состоянии сильнейшего беспокойства, и старается вырвать свои руки из сильных рук мистера Эпворта, романтически стоящего перед ней на коленях. В консерватории никого не было: все ушли, чтобы занять места в следующем танце, и предприимчивый мистер Эпворт, ободренный немалой дозой шампанского лорда Бридлингтона, ухватился за эту возможность, чтобы еще раз предложить наследнице руку и сердце. Мистер Бьюмарис вошел как раз вовремя, чтобы услышать, как она вымолвила голосом, полным отчаяния:

— О, умоляю вас, встаньте, мистер Эпворт! Я очень вам обязана, но я никогда, никогда не переменю своего решения! Это неблагородно с вашей стороны дразнить меня!

— Не будьте таким занудой, Эпворт! — сказал мистер Бьюмарис со своим обычным хладнокровием. — Я пришел спросить вас, мисс Тэллент, не можете ли вы отдать мне ваш следующий танец.

Она сильно раскраснелась и ответила что-то невразумительное. Мистер Эпворт, чувствуя себя подавленным оттого, что его обнаружил в таком положении человек, чьего презрения он страшно боялся, встал, пробормотал что-то о том, что ему нужно идти, и вышел из консерватории. Мистер Бьюмарис, взяв у Арабеллы ее веер, развернул его и стал легонько обмахивать ее разгоряченное лицо.

— Сколько раз он делал вам предложение? — спросил он как бы между прочим. — Как глупо он выглядел, бедняга!

Она рассмеялась, но сказала добродушно:

— Он ужасный человечек, и, кажется, думает, что если он будет меня постоянно преследовать, то обязательно добьется своего.

— Вы, должно быть, дали ему повод, — сказал мистер Бьюмарис. — Если бы он не думал, что вы богатая женщина, он бы перестал вас беспокоить.

Она тяжело вздохнула и сказала тихим дрожащим голосом:

— Если бы не вы, сэр, он никогда бы об этом не узнал!

Он замолчал, отчасти потому, что был разочарован, отчасти потому, что с сожалением понимал, что хотя Флитвуд и разнес эту сплетню, но именно его собственные злонамеренные слова убедили Флитвуда в том, что Арабелла сказала правду.

Через минуту она тихо сказала:

— Мы будем с вами танцевать?

— Нет, номера уже разобраны, — ответил он, продолжая обмахивать ее веером.

— О! Ну тогда — тогда нам все-таки нужно вернуться в бальный зал!

— Не бойтесь! — сказал мистер Бьюмарис слегка резким тоном. — Я не собираюсь смущать вас, становясь перед вами на колени!

Она опять густо покраснела и отвернулась в сильном смущении, ее губы задрожали. Мистер Бьюмарис сложил веер, отдал его ей, и мягко сказал:

— Надеюсь, я не такой пижон, чтобы приводить вас в отчаяние бесконечными домогательствами, мисс Тэллент, но вы можете быть уверены, что мое предложение остается в силе. Если ваши чувства изменятся, одно только слово — один лишь взгляд! — и я все пойму.

Она подняла руку, умоляя его замолчать.

— Очень хорошо, — сказал он. — Я больше не буду говорить об этом. Но если когда-нибудь вам понадобится друг, позвольте мне заверить вас, что вы всегда можете на меня положиться.

При этих словах, сказанных самым серьезным тоном, ее сердце почти перестало биться. Ей очень хотелось рискнуть сказать ему правду; она заколебалась, испытывая страх оттого, что после ее признания обожание на его лице сменится презрением; но в это время в консерваторию вошла другая пара, и она торопливо вскочила на ноги. Момент был упущен; она успела подумать не только о возможных последствиях в случае, если мистер Бьюмарис отнесется к ее второму откровению так же неуважительно, как он отнесся к первому, но и о тех предупреждениях о его ветрености, которые она получила раньше. Сердце подсказывало ей, что она может ему довериться, но напуганный разум требовал воздержаться от любого шага, который мог привести ее к всеобщему осмеянию и позору.

Она вернулась вместе с ним в бальный зал, и он передал ее в руки сэра Джэффри Моркамба, подошедшего, чтобы пригласить ее на танец; через несколько минут он попрощался с хозяйкой и уехал домой.