Архив Шамбала

25. Москва. Пятница

Очкарь подошел к скамейке, возле которой топтались двое его парней. На скамейке лежал мобильник, из которого доносился голос.

— Вроде про нас что-то базарят, — доложил тот, который прислушивался, наклонившись.

— Не трогал? — поинтересовался на всякий случай Очкарь.

— Да я что? — искренне обиделся парень.

— Ну, я просто спросил. Мало ли что. Замотались все, — почти ласково объяснил Очкарь.

Он, вообще, не любил кричать на тех, кто был ниже него по своему положению. Зачем? Они и так халдеи, их дело — служить таким, как он — Тимофей Зубов. Таким, кто силой своего характера смог выбраться наверх, чтобы вести за собой разную шантрапу, рожденную, чтобы подчиняться и служить сильным!

Даже кличку свою он полюбил со временем и разрешал всем, даже самым молодым подчиненным, которые в службе безопасности-то работали без году неделю, звать его Очкарем. Ему от этого никакого ущерба не было, зачем обижаться на очевидное: толстенные стекла очков делали его глаза крохотными, что никак уже не скроешь. Не можешь противостоять — иди навстречу! Это Тима Зубов понял давно.

Разрешал и называть себя на «ты». Тоже — радость для ущербных. Зато уж, если он кому-нибудь из них говорил «вы», у бойцов ноги подкашивались.

Ну, в общем, Очкарь был хорошим командиром и людей своих в обиду не давал.

Увидев телефон, он все понял: «трубу» обработали какие-то умельцы, и она просто ретранслировала то, что произносили где-то в другом месте. Может, вообще на другом конце Москвы. И лежала трубка тут с тех пор, когда они еще только ехали сюда.

Очкарь надел перчатку, взял телефон со скамейки, положил в карман. Путь поколдуют свои специалисты.

Едва успели рассесться по машинам, как запульсировала квакушка и из-за угла вывернул милицейский микроавтобус. Спустя несколько секунд с другой стороны квартала появился второй. Они заблокировали дорогу, из них высыпали парни в камуфляже с масками на лицах и окружили обе машины.

Потом появился капитан в расстегнутом бушлате, громко крикнул:

— Всем выйти из машин, руки на капот, выполнять!

«Непуганые какие-то ребята», — подумал Очкарь и проговорил негромко, но властно:

— Всем сидеть, я сам поговорю.

Он вышел из машины, не обращая внимания на омоновцев, сделал два шага в сторону капитана, скомандовал ему:

— Капитан, ко мне!

«Таких сразу не учить, потом горя хватишь», — помнил Очкарь, но сейчас получил сильный безжалостный удар локтем по зубам.

Он упал на спину и от неожиданности, и оттого, что удар был настоящий. Хотел подняться, но его сразу перевернули на живот, руки задрали вверх так резко, что Оч-карю пришлось лицом уткнуться в тротуар. Он не сдался, повернул голову и просипел:

— Капитан, подойди.

Понял, что никто не подойдет, пояснил:

— За беспредел ответишь по полной, придурок, — и сразу же получил носком тяжелого ботинка в печень.

Капитан все же наклонился:

— Если твои бандиты сейчас не выйдут, я их покрошу. И тебя вместе с ними. Командуй.

Было в голосе говорящего что-то такое, что Очкарь поверил: правду говорит, и лучше сейчас не рисковать, а рассмотреть этого дурачка в лицо.

Поднимался Очкарь медленно, пробовал смотреть по сторонам, но кто-то сзади взял его за шею, и капитан произнес:

— Быстро командуй, и снова — в снег.

— Я — заместитель начальник охраны концерна Азизова, — проговорил Очкарь, хотя и чувствовал, что это не поможет.

Прежде всегда помогало: менты вытягивались в струнку, лица их серели, и губы обещали вечную дружбу, лишь бы Азизов не жаловался их начальству.

— Мне фиолетово, кто ты, — пнул коленом под зад кто-то из ментов — то ли капитан, то ли тот, второй, в маске. — Быстро лопочи!

Ребят, вышедших из машины, раскорячили и заставили так стоять не меньше часа. Попытку протестовать подавляли молниеносно.

Суровикин начал беспокоиться, когда в течение пятнадцати минут никто из команды Очкаря не ответил.

Срочно высланный разведчик перезвонил: менты парней повязали, и жестоко. Вернувшись, рассказал, что «у Очкаря вся морда красно-синяя, сплошной фингал», да и другие не лучше.

Мешкать было опасно, и Суровикин позвонил Азизову. Тот долго молчал, потом задал несколько вопросов, спросил, что сделано. Суровикин перечислил.

Выслушав, Азизов сказал:

— В семь утра в приемной ты и этот, который туда ездил. А сейчас по всем отделениям и службам ищи людей, которые дадут информацию: что случилось с нашими и почему? Они Корсакова вели?

— Корсакова.

— Что-то тут не так, — после долгой паузы решил Азизов.

И повторил:

— Что-то не так. Это все неспроста. Собирай информацию.

В семь Суровикин с бойцом явились в приемную, и сразу были званы в кабинет. Сначала рассказывали о том, как «парней повязали». Рассказывали долго и подробно, особенно боец, который пытался изобразить увиденное «в лицах».

Потом Азизов спросил Суровикина:

— Еще какая-то информация у молодого человека есть?

Получив отрицательный ответ, он попросил Суровикина:

— Сходи-ка отправь его в санчасть на недельку.

Лицо у бойца при этом просветлело: он знал, что «санчасть» находится за городом, в лесу, и жизнь там почти райская.

Азизов подошел к парню, пожал ему руку:

— Молодец, хвалю! Лечись хорошенько.

В спину Суровикину попросил:

— Боря, проследи, а в полдевятого будь у меня.

В полдевятого Азизов при нем позвонил в ГУВД, включил громкую связь, начал строго:

— Что за фокусы? Вы кому провокации устраиваете?!

Бушевал больше минуты, подавляя любое сопротивление милицейского генерала на том конце провода. Потом спросил небрежным тоном:

— Ну, что делать будешь?

Генерал ответил не сразу. Поначалу, казалось, испугался и не знает, что сказать, но, — едва начал говорить, стало ясно: не испугался.

— Ты, Тимур, громкоговоритель свой выключи и, как все нормальные люди, возьми трубку в руки.

Азизов удивился, но трубку взял. После чего молчал почти ту же самую минуту. Потом спросил:

— Это точно?

После ответа:

— А кто?.. И что?

Потом положил трубку. Будто не было Суровикина в кабинете, сходил в апартаменты, покурил.

Вернувшись, сел напротив него:

— Чем они занимались непосредственно перед прибытием милиции?

— Точно я ответить не могу, потому что они перемещались по району в поисках Корсакова.

И Суровикин начал подробно излагать все, что было вчера.

— И ты решил, что Корсаков прячется в одном из подъездов.

— Да. Других вариантов не было.

— Милицию вызвали жильцы дома, обеспокоенные тем, что вооруженные люди, приехавшие на нескольких автомобилях, врываются в подъезды и пугают граждан, — скучным голосом сообщил Азизов.

— Это ты… оттуда? — высказал предположение Суровикин.

— Оттуда, оттуда, — подтвердил Азизов. — Ты мне скажи, зачем было туда такую ораву со стволами гнать?

— Да не было там стволов!

— Боря, там на восемь человек — пятнадцать стволов. Генералы — люди жадные, но не дураки. Они понимают, что такое не отмазать.

— У них же есть разрешение, — попробовал сопротивляться Суровикин.

— Разрешение шастать по подъездам с обнаженными стволами? — почти равнодушно спросил Азизов. — Не смеши меня.

— Да, ничего там такого и не было, — начал Суровикин, но Азизов перебил его:

— Боря, я тебе за что деньги плачу? — сухим голосом поинтересовался он. — Ладно, это потом. Что собрал еще об этом случае?

— Мы работаем, но сам понимаешь…

— Понимаю, Боря, понимаю. Я всегда стараюсь понимать людей, но иногда сам себя спрашиваю: а надо ли? Ладно, иди и собирай дальше. Я тебя жду, — он посмотрел на часы, — в двенадцать.

Когда Суровикин пришел в двенадцать, серьезных новостей у него не имелось. Начал говорить всякую ерунду, и был перебит:

— Боря, когда и что я тебе сделал плохого?

В этот момент из помещений отдыха Азизова вышли двое незнакомых мужичков, подошли к Суровикину, отняли оружие, остались стоять по бокам.

— Тимур, ты что?

— Ты не ответил, — напомнил Азизов.

— Тимур, да ты что? — повторил Суровикин.

— Это я «что»?! — взорвался Азизов. — Я — «что»? А Корсаков тоже врет? Почему я от него узнаю об Ой-лун?!

— Я все объясню, — вскочил Суровикин, но Азизов перебил:

— Боря, я вытащил тебя из грязи.

— Тимур, все не так, как…

Азизов ударил его под ложечку и замер рядом. Суровикин согнувшись в три погибели, рухнул в кресло.

— Тимур, не делай этого…

Азизов сел напротив него:

— Боря, Корсаков оказался умнее, чем ты думал, и не таким трусом, как тебе хотелось бы.

Суровикин побледнел.

— Зачем тебе было нужно знать, что он делает для меня?

— Тимур, я не делал ничего тебе во вред, — выдавил из себя Суровикин. — Мне плохо, пусть придет врач.

— Сейчас тобой займется врач, но сперва ответь: кому ты продался?

— Повторяю, я не делал ничего во вред тебе. Позови врача.

Азизов подошел к своему рабочему столу, сел в кресло, вытащил из ящика стола папку с бумагами.

— Ты вчера днем много звонил, Боря. Кому? Не хочешь рассказать?

— Я ничего не делал во вред тебе, Тимур, — повторил Суровикин.

— Признаюсь, я тебя недооценил. Тебе мешал Очкарь, и ты остроумно решил эту проблему, молодец! — в голосе Азизова слышна была похвала. — Правда, ты знал, что Очкарь нужен мне и поэтому убрал его. И этого я тебе не прощу.

— Тимур, что ты говоришь, — застонал Суровикин. — Меня кто-то подставил.

— Ты совсем заврался, Боря, — поднялся из кресла Азизов.

Суровикин тоже хотел встать, но почувствовал какой-то укол сзади и развалился в кресле.

— Я хочу знать все, — обратился Азизов к тому, кто сделал укол.

— Конечно. Когда приедете?

— Зачем? Сделаете записи, я потом посмотрю.

— А его?

— Ну, а с ним попрощаетесь и за меня, — закрыл вопрос Азизов.