Архив Шамбала

32. Москва. Пятница

Эмиль Шукис, или, проще, Эмик, он же — Элик, он же — Элька, был стопроцентным евреем.

Вова же Беккер был русским немцем, предки которого давным-давно приехали в Россию, кажется, во времена Екатерины Великой. Когда Беккера сослуживцы попросили уточнить время их прибытия, он, подумав, ответил:

— Не помню. Меня тогда еще не было.

Однажды во время ожесточенного спора по какому-то очень важному вопросу, о котором потом никто не мог вспомнить, Эмик, исчерпав аргументы, выкрикнул:

— Гитлер — капут!

На что Беккер нарочито сдержанным тоном диктора московского радио проинформировал:

— Мир клеймит позором сионистскую военщину!

Эмик покраснел и заявил совсем по-детски:

— Дурак!

Беккер помолчал несколько секунд, потом констатировал очевидное:

— Оба хороши.

После чего Эмик выскочил из комнаты.

Он вернулся только после отбоя и вытащил уже заснувшего Беккера из кровати. Не говоря ни слова, потащил его из казармы. За углом остановился, достал из кармана бутылку водки.

Больше всего Вовку поразило, что абсолютно непьющий Шукис принес из самоволки алкоголь. Бутылку эту они выпили, по очереди отхлебывая из горлышка и занюхивая куском черного хлеба.

Ни опустошая бутылку, ни позже, они не вспоминали о состоявшемся диалоге. Корсакову понадобилось больше месяца, чтобы клещами вытянуть из своего лучшего друга, Вовки Беккера, ответ на вопрос: куда вы с Шукисом тогда ходили?

Свидетелем сцены, которая произошла, был только Игорь, и все трое молчали, хотя рядом с ними постоянно находились всего два человека: Саня Андронов — Дрын, и Анзор Поликаниди, откликавшийся на Полю. Шукиса и Беккера чаще звали по фамилии, а Корсакова — Корса.

Впятером они составляли РДГ, или, говоря понятнее, разведывательно-диверсионную группу. Первые полгода, в учебке, всем им пришлось поработать с разными людьми, но в конце концов они оказались именно в таком составе.

Их часть стояла в Литве, но каждой РДГ то и дело приходилось выезжать на учения, точнее — вылетать. Самолет уносил их на тысячи километров, и с того момента, как они вываливались в ночную тьму, всякая связь с частью прерывалась.

После выполнения задания — учебного или боевого — они добирались «домой» самостоятельно, не имея права обращаться за помощью ни к кому, кроме членов своей группы.

Однажды их выбросили где-то в Азии. Объект, который им следовало «работать», находился в Таджикистане, а возвращаться пришлось через Казахстан.

Камуфляж десантника со всеми его карманами и карманчиками, сам по себе — почти вооружение, поэтому десантировались, конечно, по форме. Однако после выполнения задания следовало переодеться, и по условиям учения часть гражданской одежды им было разрешено взять с собой, но «без превышения», чтобы, как уточнил прапорщик Костенко, не подвергать самолет риску падения. (Никогда нельзя было понять, шутит Костенко или говорит серьезно.)

Короче говоря, в тот раз взяли с собой только необходимое, и им впервые не повезло: В Средней Азии они ухитрились приземлиться на озеро и потеряли часть груза.

Возвращались с видом не краше бомжей. Шли на отшибе от населенных пунктов, чтобы не привлекать внимания: в тот раз задание было боевое, и кое-кто из местных жителей с удовольствием посчитался бы с РДГ.

На третий день стало ясно, что без контактов не обойтись, и, увидев какой-то домишко, отправили туда Корсу, оставшись на отдалении ожидать его.

Когда через сорок минут Игорь не появился, выдвинулся вперед Поля. Вернулся он в сильном волнении: Корсу метелят менты, человек двадцать.

Теперь уже все вчетвером рванули вперед, но опоздали: милиционеры садились в грузовик. Нападать в таких условиях было бы глупо. Бежать следом пришлось на большом отдалении от грузовика, чтобы никто не «засек».

Когда прибежали в небольшой городок, наступила ночь. Корсу, видимо, закрыли в камере отделения милиции, откуда его и следовало доставать.

Они отступили, нашли какие-то развалины, в которых и расположились на ночь.

Планировал, конечно, Дрын: тут никто не возражал, зная, что лучше ни у кого все равно не получится. Планировал он молча, про себя, а потом всех расставил по местам, как в фильме «Чапаев».

Оружие, как и все остальное снаряжение, зарыли. Поэтому полагались исключительно на свои умения и на точное выполнение плана.

Когда хитростью и коварством городская милиция была захвачена, приступили к переговорам, благо начальник отдела после операции улегся спать в своем кабинете вместе с другими милиционерами.

Просыпались они уже под полным контролем неизвестных, настроенных очень решительно. Корсу, правда, освободить не удалось, потому что дежурный не знал, где ключи, а ломать двери не стали: людям тут потом службу нести.

Между прочим, факт уцелевших дверей стал аргументом в пользу захватчиков. Потом еще выяснилось, что один из милиционеров тоже служил в ВДВ, и боевое братство одержало верх.

После чего сели пить чай, не сразу вспомнив о Корее. Если бы тот не заорал, устав ждать «освободителей», долго бы ему еще сидеть в кутузке.

История, жертвой которой стал Корса, оказалась трагичной. Из колонии, которая находилась неподалеку, километрах в сорока, сбежало пятеро рецидивистов. Убили они трех охранников, похитили их оружие и боеприпасы. По пути налетели на крохотный поселок, где ограбили продуктовую лавку, изнасиловали двух продавщиц и проломили голову старику сторожу.

На поиски отправились все, но результаты заставляли себя ждать.

Корсу же приняли за одного из сбежавших. Ну, это и понятно: после нескольких суток в степи каждый бы выглядел не лучше.

Едва допили чай в «ментовке», как прибежала школьная учительница: мальчик, которого отец привозил в школу с полевого стана, рассказал, что в развалинах старой крепости он видел бандитов.

Милиционеры, «на пальцах» изобразили возможный маршрут бандитов, сокрушаясь, что их, милиционеров, так мало.

Корса, из-за синяков старавшийся сидеть позади всех, угрюмо заявил:

— Если я хотя бы одному из них глаз не натяну, не прощу, — помолчав, уточнил, не обращаясь ни к кому. — Ни себе, ни вам.

Дрын, о способностях которого милиционеры и не догадывались, стал расспрашивать их об окрестностях. Выяснив, что в нескольких километрах от городка проходит железная дорога, которую бойцы так искали, сказал:

— Тут-то место людное — они не пойдут. Так что вы нас здесь поставьте, а потом поможете сесть на поезд.

И пояснил:

— Ну, как-то надо же компенсировать наши потери. — Он указал на Корсу, который аж побагровел.

Расположившись вдоль единственной дороги, шедшей от железной дороги, через пару часов РДГ заметила идущего широким спокойным шагом мужика. Несмотря на приличное расстояние, видна была вся его судьба на долгие годы вперед. Правда, тот своей судьбы даже на ближайшие часы не знал. Иначе рванул бы подальше со всех ног…

На свою беду этот рецидивист заглянул в развалины, попавшиеся ему на пути. Там его и повязали. Одного из пятерых. Он, как потом выяснилось — главарь и инициатор побега, и отправился на поиски еды и на разведку.

На вопрос «где остальные?» мужик ответил длинным плевком через нижнюю губу, еще более длинной тирадой изощренного мата и презрительной улыбкой. Малый не догадывался, кого злит.

На этот раз планировал Шукис. Связанного бандита оставили в небольшой комнате, в окно которой как раз палило солнце, и тот просидел там, привязанный к какой-то ржавой железяке, крепко вделанной в стену, не меньше пары часов. Потом в комнату вошел Эмиль.

Между прочим, у него уже тогда было плохо со зрением, и он требовал, чтобы никто из нас не вздумал «заложить» его. Мама Шукиса прислала ему очки с неболыпи-ми круглыми стеклами в металлической оправе, и Элик всегда носил их в кожаном кошельке, специально для того купленном.

В общем, он зашел в комнату, надев очки, и начал «косить» под допрос. Бандит, конечно, знал, что в милиции работают не ангелы и что, не отвечая на вопросы, он всех злит, и к побоям был готов. Не готов он был к другому.

Минут через пятнадцать, как и велел Шукис, в комнате появился Анзор Поликаниди.

Старшина Иванов утверждал, что Поликаниди не следует выдавать теплое белье, потому что он, как формулировал старшина, греется шерстью, которую сам же и выращивает.

Папа Поликаниди был понтийским греком, мама — грузинкой. Они познакомились в поезде по пути из Москвы, где оба учились, в Тбилиси, откуда оба должны были поехать в свои поселки. Будущий папа Поли на протяжении всего пути пытался ухаживать за его будущей мамой, но безуспешно.

Рассказывая об этом сыну, папа говорил:

— Она очень вредная была, твоя мама.

На вопрос сына «а сейчас?», подумав, ответил:

— Потом изменилась в лучшую сторону. Под моим влиянием.

Поля прожил семь лет в Грузии, у дедушек и бабушек, которые никак не могли понять: зачем мальчику ехать в какую-то Москву, где не растут ни абрикосы, ни виноград, вообще, слушай, ничего, кроме картошки!

Родители, которые после учебы все-таки остались в Москве, конечно, и слышать ничего не хотели, и Поля приехал в столицу нашей Родины, где и прожил последующие годы, вплоть до призыва.

Несмотря на то, что числился он москвичом, акцент из Анзора не потерял, и, если надо, мог сойти за самого настоящего «кавказца».

Когда обнаженный до пояса мохнатый Поля вошел в комнату, он сразу же устремил свой взгляд на бандита и глядел неотрывно.

— А Дрын где? — в полном соответствии со сценарием спросил Шукис.

— Сейчас принесет камеру. Кино снимем. На память, — пояснил Поля.

Потом, будто только что сообразил, подошел в дверному проему и крикнул в пустоту:

— Нож еще захвати!

— Нож-то зачем? — будничным тоном поинтересовался Шукис.

— Ты думаэшь, он дать штаны снять? — с сомнением произнес Поля. — Рэзать придется. Сзади.

И показал — где.

Потом повернулся к зеку и пояснил почти с извинением:

— Дарагой, пять дней женщины не было, понимаешь!

Ну, в общем, бандит рассказал все: где, кто и как его ждет.

Конечно, «на дело» отправился Корса. Остальные страховали, но им делать почти ничего и не пришлось. Так, по мелочам.

Милиция после этого с почестями усадила их в купе международного поезда, но РДГ в том купе доехала только до ближайшей станции. Как и положено. Оттуда на перекладных добиралась до какого-то полустанка, чтобы забраться на проходящий товарняк.

Демобилизовали их в ноябре восемьдесят девятого, но время от времени собирали вместе на несколько дней.

Последний раз такое случилось весной девяносто первого. Задание было трудное, но прошло блестяще.

Корсаков вернулся в редакцию, а спустя несколько месяцев, в начале сентября его вызвали в областной КГБ, и серьезный майор, положив перед Игорем лист бумаги, на котором были перечислены четыре фамилии «Андронов, Беккер, Поликаниди, Шукис», сказал:

— Мне поручено передать вам просьбу: сделайте все, чтобы ни с кем из этих людей не встречаться.

— А?.. — открыл было рот Корсаков.

— А их предупредят о том же самом другие.

Именно поэтому появление Шукиса в палате стало для

Корсакова полной неожиданностью.