30. Москва. Пятница

Второй раз за сутки Корсаков просыпался в новом месте. Правда, на этот раз потолок отвечал требованиям евроремонта и никаких воспоминаний не вызывал. Белый, гладкий — и только. Короче — современная палата.

«Ну, ладно, что об этом думать, смотреть надо», — решил Корсаков и попытался встать. И сразу же что-то запищало — резко, неритмично и некрасиво.

Тотчас за дверью раздались торопливые шаги. В палату вбежала девица, будто с обложки глянцевого журнала: и лицо, и грудь, и все остальное вызывали желание жить полной и регулярной жизнью.

— Игорь Викторович, вам нельзя подниматься, — зашелестел грудной голос. — У вас же капельница!

В голосе доминировала искренняя забота и простая человеческая симпатия. Девица подошла ближе и наклонилась так, что грудь открылась почти полностью.

— Вам нельзя и волноваться, — продолжила она.

Корсаков хотел возразить, но решил, что спешить не

надо.

— Как ваше имя? — смирил он себя.

— Екатерина.

— И только?

— Что «только»?

— А отчество?

— Меня еще рано по отчеству… — смутилась барышня.

— То есть я-то уже старик? — почти обиделся Корсаков.

— Ой, ну что вы! — возразила Екатерина. — Просто от нас требуют только так обращаться к больным.

— Даже к симпатичным? — упорствовал Корсаков.

Екатерина уже конфузилась и открыла рот для ответа, когда сзади раздался голос Дружникова:

— Много воли ему не давай, Катюша! Этот больной до смерти опасен для женщин, — он подошел ближе и нанес окончательный удар: — Хоть и старый уже, конечно.

— Ну, вы скажете — «старый». Ничего вы не понимаете — констатировала девушка.

«Впрочем, имя Катя ей тоже идет», — подумал Корсаков.

— Если что — зовите, — отправилась было к двери она, но повернулась и скомандовала уже совсем по-взрослому: — И больше, пожалуйста, не старайтесь подняться, пока доктор не разрешит. А то мне попадет.

— Ну, что, роковой мужчина? — усмехнулся Дружни-ков. — Выспался?

— Вроде — да. Где я?

— В больнице, где еще тебе быть после ранения? Ты тут на особом счету. Заметил, какие внучки за тобой следят?

Это Корсаков заметил, но обнаружил и другое: Друж-ников обращается к нему на «ты», что удивило. Знак отличия или признак опасности, которая нависает над обоими?

Феликс сел рядом с кроватью так, чтобы оба могли видеть друг друга.

— Извини, не даю отдохнуть. Но ситуация не та, чтобы терять время.

— Я понимаю, — Корсаков хотел кивнуть, но голова сразу закружилась.

— Ты лежи смирно, а то меня выгонят, — шутливо нахмурил брови Дружников. — Давай-ка, сначала я поговорю.

— О чем?

— Скажи мне, что ты знаешь о «зеленой дуге»?

Долго вспоминать Корсакову не пришлось. Он даже подумал, что Дружников каким-то образом ознакомился с его учетным делом.

— Зеленая дуга — это замысел штатников, — говоря просто. Основа идеи — активизировать исламские режимы на наших южных границах, чтобы оказывать давление на мусульман азиатских республик, — отчеканил Корсаков. — Основные проявления — исламская революция в Иране тысяча девятьсот семьдесят девятого года и исла-мизация Афганистана в тот же период. Ну, а «зеленая» — потому как считается, это цвет «знамени пророка».

Во всяком случае, так им говорил лет двадцать назад начальник политотдела майор Гвоздарев.

— Толково излагаешь, — поощрил Дружников. — Теперь молчи. То, что ты изрек — официальная версия, до сих пор никем не пересматриваемая.

— А что там пересматривать?

— Ты молчи, молчи, — попросил Дружников. — Ты слышал о захвате американского посольства?

— Что-то слышал, но подзабыл, — признался Корсаков.

— Ну, это не страшно. В общем, так: иранская революция, о которой ты сейчас доложил, была в самом начале семьдесят девятого, а в ноябре случился захват американского посольства в Тегеране. Захватили его, как говорили тогда, революционно настроенные студенты, которые продержались в посольстве аж четыреста сорок четыре дня. Были там, конечно, разные загадки и непонятности, как всегда с американцами бывает. В ту пору, надо напомнить, президентом Штатов был Картер, которого обвиняли в слабости и миролюбии. Дескать, не надо ни о чем с «советскими» договариваться. Он, конечно, возражал, свои доводы приводил, в общем, все чин по чину. Но когда посольство захватили, тут уж возражать стало нечего — проиграл все, что можно было. И отпустили заложников ровно в день инаугурации Рейгана. Понимаешь замысел? Только головой не кивай, тебе нельзя, — напомнил Дружников. — Пить хочешь? Нет? А у меня что-то горло пересохло. Все-таки я же не лектор.

Он поднялся, налил в стакан воды, вернулся на место.

— Да, так вот, ходили тогда упорные слухи, будто иранцы, которые захватили посольство, перед этим долго спорили, какое посольство захватывать — американское или советское?

— Ходили слухи или точно знаете?

— Да молчи ты, — уклонился Дружников. — Важно тебе понять, что в Иране уже тогда были сильны и американские позиции. Просто не всегда они бывали ведущими, иногда и мы что-то могли. Иранскую революцию ведь многие приветствовали, а она вышла боком, что называется! Такая махровая реакция, что до сих пор мир боится, как бы чего не вышло оттуда.

Он отхлебнул воды.

— И в Афганистане то же самое было: мы думали, что помогаем «социалистическому строительству», а имели дело с теми, у кого ноги все еще в Средневековье увязли. Ну, да ладно, это тоже факты реальные.

Теперь о том, что на самом деле не подтверждено и не упоминается. Значит, Иран и Афган, как ты говоришь, звенья «зеленой дуги» штатников? Это правда, но не вся. Замысел-то планировался гораздо объемнее, шире, перспективнее. Исламская волна должна была прорваться и на наши просторы. Сперва Средняя Азия, там ведь союзные республики, то есть формально — самостоятельные, независимые, в Союзе добровольно находятся. Ну, вроде как потом было с Прибалтикой, помнишь? Ну, а потом «зеленая дуга» должна была протянуться и к мусульманам России. А это уже серьезно, согласен? — спросил Дружни-ков и предупредил: — Только головой не кивай.

— Ну, а связь-то какая со всем остальным? — поинтересовался Корсаков, хотя уже и сам усматривал взаимозависимости.

— Многие отставки начала восьмидесятых на Кавказе, в Азии, связаны именно с необходимостью противостоять этой самой «зеленой дуге», которая уже стала реальностью. Время-то шло, республики развивались, и у некоторых стало складываться впечатление, что без Союза им будет лучше. Тем более, им со всех сторон обещали молочные реки в кисельных берегах, лишь бы от России оторвать.

— Но я не понимаю, при чем тут отставки-то?

— Как говорил товарищ Сухов, «Восток — дело тонкое». Там клановость никто не отменял, да и не смог бы никогда. И влияние какой-нибудь бабушки на внука — партийного руководителя, являлось почти решающим. Другое дело, что поначалу, после революции, и бабушки были передовые. Меняются времена, меняются и бабушки, — улыбнулся Дружников.

— И бабушки стремились свергнуть социализм?

— Не утрируй. Все не так просто. Вот, — задумался Дружников. — Вот, смотри, например. Ты можешь назвать героев Гражданской войны?

— Ну, могу, — насторожился Корсаков.

Подвох какой-то.

— Конечно, назовешь. Хоть белых, хоть красных, верно?

Корсаков все так же настороженно кивнул.

— А теперь назови героев борьбы с басмачами, — попросил Дружников.

И после паузы продолжил:

— Там, в Азии, борьба не утихала никогда, ни до революции, ни после, ни в наши дни. Между кланами постоянно идет битва за влияние, и в этой битве всякая мелочь может стать решающей.

— Да тибетские рукописи-то тут при чем?

— Экий ты торопыга, — упрекнул Дружнюсов. — Хотя должен бы быть солиднее, степеннее.

— Это почему?

— Почему, почему…Тебе известна фамилия Грушин-ский?

— Грушинский? Штатник, профессор и все такое?

— Именно. А еще он советник многих американских президентов и бизнесменов по вопросам внешней политики, основатель десятков разных международных фондов поддержки.

— Поддержки чего?

— Хоть чего! Людей, изучающих африканские языки, сторонников права человека на однополую любовь, клубов любителей вальса или ламбады, какая разница! Главное, чтобы заявить: я хочу поддерживать вот то-то и тех-то в такой-то стране. И попробуйте мне помешать, такой скандал закачу — сами прибежите мириться.

— Ну, убедили, — слабо махнул рукой Корсаков. — Я-то тут причем?

Дружников внимательно посмотрел на него, и смотрел так долго, что Игорю стало неуютно.

— Чего вы?

— А ты не знал, что уже два раза перебежал дорогу уважаемому профессору Грушинскому?

— Я?! Это как?

Дружников улыбался, довольный произведенным эффектом.

— А так, что именно Грушинский через свои фонды готовил провокацию с «внуком императора». Вас — тебя и Лопухина — должны были ликвидировать после того, как ты рассказал бы о существовании этого самого «внука»! Люди Грушинского в разных странах раздували эту историю и требовали, чтобы им явили «внука».

— И меня, — напомнил Корсаков.

— Вот скромности в тебе мало, — цыкнул языком Друж-ников. — Ты им был нужен как человек, отыскавший «внука», и на том твоя миссия обрывалась. Ну, в общем, не было бы уже ни тебя, ни «наследника», и скандал разгорелся бы по полной… А помнишь, что было летом две тысячи восьмого года?

— Экономический кризис и Грузия?

— Именно. И, разгорись тогда скандал по поводу «наследника», Россию ни за один стол переговоров не пустили бы, уж ты мне поверь.

Дружников снова наполнил водой стакан.

— Кстати, дело о «заговоре Ягоды» тоже без него не обошлось.

— Ну, а зачем вы мне это говорите?

— Затем и говорю, Игорь, что тибетские рукописи тут совершенно ни при чем! — доходчиво объяснял Дружников. — Эта возня должна была замаскировать новый этап Большой Игры.

— А это что еще за чудо?

— Большая Игра идет давно. Сначала играли Россия и Англия, потом Россия и Штаты, сейчас Россия и много кто еще. И ставка в этой Игре не просто велика — она огромна. Борьба идет за влияние на такой территории, с помощью которой можно менять все и в Азии, и в мире, все!

— Ну, а точнее?

— Точнее? Ну, например, ты ведь знаешь о событиях в Киргизии?

— Знаю.

— Причина проста: узбеки недовольны своим положением в Киргизии, считают себя обойденными во всех важных вопросах. Решения, в принципе, два. Первое: отдать узбекской общине часть власти. Но это значит отнять власть у киргизов. А они с этим согласятся? Второй вариант: пересмотреть границы, чтобы узбеки жили в Узбекистане. И снова спрашиваю: Киргизия отдаст свои земли? Вот и выходит, что конфликт может возобновиться в любой момент.

Дружников отхлебнул воды. Видно было, что чувствует он себя неважно. «Ночь не спал, волнений было много», — понял Корсаков, но Дружников и не думал прекращать разговор.

— Зайдем с другой стороны, — предложил он. — Помнишь, Китай сотрясали волнения в Кашгаре?

— Это там, где живут уйгуры?

— Умница, — восхитился Дружников. — Это Синьцзян — Уйгурский район Китая. А знаешь, как его еще называют?

Корсаков промолчал.

— Уйгуристан, — не стал тянуть Дружников. — А еще?

И сам же себе ответил:

— А еще Восточный Туркестан, и живут там, в китайской провинции, мусульмане.

— Да рукописи-то тут при чем?

— Ты помнишь, с чего началось сотрудничество с Азизовым?

— Мы говорили о диссертации его жены.

— Точно, а тема?

Корсаков отвернулся к окну:

— Неинтересно с вами — сами все знаете, — посетовал он.

— Знаю я, между прочим, в сравнении с тобой, в этом самом деле мало. Общие закономерности — да! Конкретику — нет! Пока нет. Со временем нагоню, но время поджимает. Понимаешь?

— Нет. Все еще не понимаю, зачем все гоняются за этими следами «внеземного знания».

— Нет, Игорь, все ищут не какие-то отвлеченные следы.

— А что же, в конце концов?

— За долгие годы, за века, в распоряжении русской, советской, российской разведки оказались уникальные документы, скрывающие самые большие тайны всех сколько-нибудь важных родов Азии.

— Азия, это, извините, где? — все еще с досадой спросил Корсаков.

— Азия, брат ты мой, это громада, и границ у нее нет.

Загудел мобильник. Дружников ответил сразу, разговаривал коротко. Проинформировал:

— Сейчас к нам гость пожалует.

Загрузка...