Ателье Мадам Пикок

15.2

Я сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться. Мне казалось, что прошло уже сто лет, как я не ездила в каретах. А теперь, я снова чувствовала себя Вильгельминой Анной Генриэттой.

Мне казалось, что во мне живут два разных человека. Скромная и очень трудолюбивая Винаретта, швея из Тупикового Переулка, которая едва сводит концы с концами, и Вильгельмина Анна Генриетта – дочь промышленного магната, чьи волшебные мануфактуры создавали лучшие ткани для всей страны, к дому которой стояла очередь из концов.

Я хихикнула, тут же опомнившись.

- Я – Вильгельмина Анна Генриетта, - произнесла я, закрывая глаза и утопая в запахе дорогих духов и дребезжании кареты.

Сейчас карета остановится, мне подадут руку, а я грациозно ступлю на землю атласной туфелькой. Рассыпаясь в любезностях, сверкая улыбками, меня встретит свет, музыка и почтительные поклоны слуг.

А где-то за углом будет прятаться робкий бедный вихрастый юноша в стоптанных ботинках. Я даже не знала, как его зовут, ни разу с ним не разговаривала.

Он никогда не осмеливался подойти ко мне ближе, чем на пятьдесят метров. А я старалась не смотреть на него, как и подобает даме из высшего общества.

Но изредка, выходя из кареты, я видела его фигуру, маячившую на другой стороне улицы. Однажды мне прислали записку. Ее просто подбросили в карету. И лишь краем глаза я увидела знакомый силуэт, стоящий возле кирпичной стены.

«Вы – бриллиант в оправе моего сердца».

Карета остановилась там, где тускло светил один-единственный уцелевший фонарь. Как раз напротив заброшенной мануфактуры. Хулиганы, время, снега и дожди, - злейшие враги старой таблички, сломали ее и истерли. Огромное здание цвета шоколада смотрело на темную улицу разбитыми и наспех заколоченными окнами.

Я уже подумала, что зря я сюда приехала, никаких денег я не получу, как вдруг краем глаза я заметила движение.

Внутри почему-то что-то дернулось, когда я увидела, как от угла здания отделилась тень. Выйдя на тусклый свет еле живого фонаря, ко мне шел Дитрих в своем неизменно – алом укороченном сюртуке с меховой опушкой. Сюртук был расстегнут, а под ним виднелся такой же алый атласный жилет и сверкала пряжка ремня. Черные волнистые волосы были перекинуты на одну сторону, а светлые глаза, в которых читались все оргии и пороки ждали, что я выйду из кареты.

Но я не собиралась выходить, поэтому Дитрих усмехнулся, направляясь к карете. Его карета, которую я сразу не заметила, стояла за углом, словно прячась от всех.

- Драсте, мое почтение, - со сладострастным придыханием произнес он, когда я отодвинула занавеску, выставляя требовательную руку в атласной перчатке.

Стоило мне слегка показаться ему, глаза Дитриха вспыхнули воистину дьявольским азартом. «Только бы не узнал! Только бы не узнал!», - колотилось внутри меня.

Вместо того, что, отдать мне мои деньги, он взял бережно меня за кончики пальцев, а сам склонился к моей руке для поцелуя, не сводя с меня жадных глаз.

- Я безмерно рад знакомству с вами, - сладострастно прошептал он, удерживая кончики моих пальцев в своей руке. – Мадам Пикок. Ваше платье вам под стать…

От комичности ситуации, уголки моих алых губ дрогнули в едва улыбке. Ой, зря!

Дитрих ослепительно улыбнулся, отбросив волосы назад. Он держал мою руку, не отпуская.

- Деньги, - произнесла я полушепотом. Страх того, что меня узнают, заставлял меня говорить коротко и полушепотом.

- Ах, деньги, - закусил губу Дитрих, доставая свободной рукой бархатный мешочек, при виде которого я часто-часто задышала. В нем было намного больше, чем сто риалей.

- И сколько здесь? – негромко и очень надменно спросила я

- Двести риалей, - оскалился в улыбке Дитрих, передавая мне мешочек свободной рукой. Ту руку он продолжал держать за кончики пальцев. – За две ваши статьи.

Он поднес мою руку в перчатке к своим губам и прошептал вместо поцелуя:

- Но теперь я понимаю, что должен был заплатить намного больше за красоту рук, которые их написали, - сладострастно выдохнул он, снова целуя мою руку. – Прошу покорнейше простить меня… Смею я задать один вопрос? Почему такая роскошная красавица, как вы решила писать в газету?

- Понимаете, - усмехнулась я, глядя на свою руку в его руке. – Мой супруг – редкостный скупердяй и негодяй.

- Разве можно экономить на такой красавице, как вы? – вспыхнули глаза Дитриха, а он шагнул еще ближе к карете. – Это – непозволительно! Немыслимо! Это преступление! Я бы никогда не посмел экономить на такой красоте…

Мои пальцы сжали, а я понимала, что чары, которые словно аромат его духов, начинают окутывать меня. Вот какой он с женщинами… Мало кто перед ним устоит…

- Завтра же вызову на дуэль и пристрелю его? Если я пристрелю его, вы будете сильно плакать на его похоронах в роскошном траурном платье, подаренном мной? – поднял брови Дитрих. Он говорил вкрадчивым голосом, который, словно яд окутывал женские сердца.

Да! Мне только самоубийцы в доме не хватало!

- Я понимаю, боль утраты будет невосполнима. Ни новая роскошная карета, ни бриллианты, ни роскошные платья, которые я готов вам купить, не смогу ее унять. Но я очень постараюсь, - шептал он завораживающим голосом. – Иакая женщина, как вы заслуживает большего…

При мысли о том, что Винаретта Браун не считается из за женщину, мне стало ужасно обидно.

- А сколько вы выделяете содержания своей жене? – спросила я, горделиво томным голосом, немного осмелев.

Я попала в точку. Или в почку. Не уверена. Но Дитрих побледнел. Он держал свадьбу в тайне, а тут тайна вот-вот раскроется.

- Откуда вы знаете? – спросил он, улыбаясь, но руку не отпуская.

Почувствовав прилив смелости, я склонилась к нему и прошептала, словно дразня поцелуем:

- Мне много чего известно.

- Не обращайте на нее внимания, - пренебрежительно заметил Дитрих. – Это – досадное недоразумение, которое вскоре разрешиться…

- Мне пора, - я попыталась выдернуть руку из его руки, но Дитрих сжал ее. Он ловко залез в карман, извлекая оттуда роскошное кольцо с изумрудом. Через мгновенье оно очутилось на моем пальце, сверкая гранями в свете старенького тусклого фонаря.

От изумления, я не могла проронить ни слова.

- Пообещайте мне, что эту руку, - Дитрих ласкал взглядом кольцо надетое поверх перчатки. – Вы не позволите целовать больше никому, кроме меня… Пообещаете?

Как бы сказать кучеру, чтобы он трогал! И тут я заметила палку. Она стояла в углу кареты. Осторожно, дотянувшись до нее, я ткнула кучера в спину через открытое окно. Он стегнул лошадей, а карета дернулась. Мою руку выпустили.

Карета поехала по - темной улице, а я решила выглянуть и посмотреть, что там происходит…

Пришлось осторожно, чтобы не помять платье, залезть на сидение, как вдруг увидела за нами вторую карету.

- Вот оно что! Он хочет узнать, куда я поеду! – дернулась я, чувствуя, что ружье может пригодиться.