Авдотья, дочь купеческая

Глава двадцать четвёртая. Народный отряд

Время перевалило за полдень. Высоко стоящее солнце проникало даже сквозь занавески. В избе стоял запах луговых трав, развешенных по углам, то ли для отпугивания нечистой силы, то ли просто для сушки. Дуня подумала, что нужно спросить у Ворожеи, но тут же забыла об этой мысли. Она распрямилась и потянулась, благо в избе никого, кроме них с Глашей не было. В течение последнего часа они на большой, размером в половину стола, карте помечали места, где обосновались французы.

— Нужно вот сюда лазутчиков заслать, — произнесла Глаша, обводя пальцем участок с несколькими деревнями, чьи русские наименования были написаны латинскими буквами.

Карту и запечатанный сургучом пакет накануне притащил довольный собой Оська. Его люди напали на гонца, везущего приказ командования генералу-магу, обосновавшемуся в Дунином имении. Это стало понятно после прочтения приказа, в котором генералу предписывалось вместе со всем корпусом выдвигаться к деревне Бородино. Маг носил герцогский титул и ту же фамилию, что и упокоенный кухаркиной кочергой поручик.

— Хоть бы расстреляли за неисполнение приказа вражье семя, прости, матушка барыня, за сквернословие, — произнёс Оська после того, как Дуня перевела содержание письма.

— Хорошо бы, да, боюсь, ещё гонца пошлют, — предположила Глаша, даже не зная, что угадала.

Памятуя недавние странности генерала Жюно, адъютант Наполеона направил двух гонцов с приказом, одного за другим. Отловленный Оськой был вторым.

Глаша, как и подруга, оторвалась от карты и повесила её на специально выструганную для этого доску.

— Эх, нам бы сейчас Павлушины способности к чтению карт и рисованию, — произнесла она. — Как там наши братики?

— Вот я не я буду, если они в ополчение не записались, — ответила Дуня.

— А ну, куда? — раздался снаружи окрик Демьяна.

Он сам себя назначил на должность ординарца Дуни и Глаши, и находился рядом почти неотлучно и во время вылазок, и в поселении язычников, огороженном частоколом и защищённым заклинаниями отвода глаз.

— Лазутчики вернулись! — раздался голос Стеши. — Тётка ногу Евсейке замотает и придут.

Дуня с Глашей переглянулись и кинулись к двери, распахнув, в один голос спросили:

— Ранен?

— Нет, матушка барыня, ободрался о забор, когда в сад ваш лазил, — успокоила Стеша.

Девчонка, помимо дел на кухне, ещё и посыльным бегала.

— Я же предупреждала, к имению близко не подходить, — произнесла Дуня, нахмурив брови.

Но вся сердитость спала, когда она увидела ковыляющего к избе-штабу деда и хромающего внука. Штанина у Евсейки была подвёрнута, а коленка замотана чистой льняной тряпицей.

— Живы и слава Богу, — произнесла Глаша и перекрестилась.

Демьян украдкой вздохнул, дивясь, как таким сердобольным девицам удаётся порядок удерживать.

— Дочки, весть важная, собирайте главных ватажников, — попросил дед.

— Стеша, Демьян, слыхали? Зовите, — распорядилась Дуня и повернулась к лазутчикам: — А вы неслухи, пойдёмте, сначала нам новости обскажете.

Дед с внуком, сообразившие, что наказания за ослушание не будет, бодро поднялись по ступенькам, даже хромота куда-то делась. Они ещё те артисты были, потому их выбрали для разведки. Кто обратит внимание на полуслепого нищего с поводырём? Видел дед, как и соображал, не хуже молодых, но изобразить мог кого угодно, даже юродивого.

Ещё лазутчиками ходили отец Иона и звонарь, а от язычников — Ворожея и одна из её помощниц. Их появлению тоже никто сильно не удивлялся.

Язычники приняли Дуню и её людей на удивление радушно, должно быть, знак на перстне помог, а может известие о том, что в жилах Дуниных кровь Ярослава Мудрого течёт. Ведь именно благодаря князю прекратились гонения на почитателей старых богов.

Поселение оказалось довольно большим. Крепкие бревенчатые избы были окружены высоким частоколом. Язычники часть изб освободили, перейдя к родне, да ещё несколько времянок помогли построить, леса-то вокруг имелось немеряно, да и не принадлежал он по бумагам никому.

По вопросам веры установилось перемирие, никто никому ничего не навязывал. Язычники ходили молиться куда-то в лес к священному капищу, а отец Иона службы проводил в небольшой часовенке, возведённой покровскими мужиками в самом конце поселения, вплотную к частоколу, чтобы песнопениями смуту в умы язычников не вносить.

Волхвы, правда, держались отстранённо, все хозяйственные вопросы решались через Ворожею, но Дуню это вполне устраивало. Отряд, по совету отставного солдата, имелся в Покровке и такой, разделили на несколько ватаг по семь-восемь человек. Таким числом пробираться незаметнее и уходить проще. Всего получилось четыре ватаги. Две конных, ими командовали Кузьма — второй кучер, и Оська. Две пеших, в их командирах числились Тихон и Аграфена. Не только мужики в ватаги входили, но и молодки покрепче. Жена Тихона под мужнино начало пошла. Это она мужу себя позволяла поколачивать, считала: бьёт, значит, любит, а так оказалась не робкого десятка.

В каждую ватагу обязательно входили язычники из учеников Ворожеи, чтобы глаза окружающим отводить, да кое-какие заклятья в бою применять. Какие именно, они не открывали, а остальные не любопытствовали.

Дуня с Глашей и Демьян присоединялись к той ватаге, какой нужна была магическая поддержка. Так они участвовали в нападении на обоз, сопровождаемый десятком фуражиров, и в обороне уже от других французских снабженцев села Лапино. Как-то попались им вражеские артиллеристы с застрявшим в суглинке лафетом с пушкой. Пушкарей перебили, а пушку и лафет утопили в ближайшем болоте. Тихон, а это его ватага орудие захватила, долго сокрушался:

— Такое добро пропало. Что же никто из пушки палить не умеет? Вот так раз, другой пальнул, половина вражьего отряда в клочья!

Переживал так Тихон ещё и потому, что проходящие мимо регулярные части французов, они вынуждены были пропускать, наблюдая из укрытия. Хоть и понимали, не в их силах противостоять, но сердце кровью обливалось. Враги шли по земле русской, вперёд продвигались.

Во время вылазок, по указанию Дуни, раненых не добивали, перевязывали, давали настой целебный, да оставляли на месте. Тех, кому удалось удрать, не преследовали. Не всем такой приказ по душе пришёлся.

— Ох, матушка барыня, чую, боком тебе доброта твоя выйдет, — не раз говаривал Оська, но приказ выполнял.

Правда, настроил втихаря своих ватажников бить врага так, чтоб ни раненых, ни сбежавших вовсе не оставалось.

До сей поры словно Бог хранил Дунин отряд: никто не погиб, в плен не попал. Даже ранения имелись только лёгкие. Ворожея таких раненых за несколько дней на ноги ставила.

В избу, приспособленную под штаб, командиры ватаг и Ворожея собрались быстро. Демьян тоже внутрь вошёл, а вот Стешу, сунувшуюся следом, Аграфена шугнула:

— А ну, кыш на кухню!

— Евсейке можно, а мне нет? — попыталась возмутиться Стеша, но под грозным взглядом тётки, спрыгнула с крыльца и побежала прочь.

— Расскажите-ка всё ещё разок, — попросила деда и Евсейку Глаша.

Дуня, после того, как узнала новости, сидела, задумавшись. Лазутчики, дополняя друг друга, рассказали, как ходили в Алексеевку, и на обратном пути решили пройти мимо родной деревни и имения. Они стали свидетелями, как выезжал из дома генерал со своими войсками. В имении французы оставили несколько солдат.

— Значит, вернуться сюда же хотят, — сказал Тихон.

— Я надумал через сад к имению поближе подобраться, посчитать, сколько врагов в доме засело, а там, — Евсейка слегка запнулся, а затем продолжил: — В саду могильных холмика два, а на них кресты не наши, а на одном надпись. Я-то читать немного обучен, так понял, что и буквы не нашенские.

— Неужто отыскали наших упокойников, — охнула Аграфена.

— Выходит, отыскали, — согласилась Глаша, — не пойму только, как. Похоже, сильный маг, этот генерал, что отыскать смог.

— А может, мародёрствовали, грабили, вот и наткнулись на старый ледник, — предположил Кузьма.

Остальные согласно закивали. Верили, что их барыня и её подруга какому-то там колдуну иноземному в силе не уступят, особенно, когда вдвоём.

— Тут вот ещё какое дело, — сказал дед, — алексеевские сказывают, генераловы люди выспрашивали, чьё поместье, как хозяев зовут-величают. По всему видать, узнали, чьи люди обозникам ихним покоя не дают. Ну, алексеевские молодцы, в отказ пошли, ничего, мол, не знаем, не ведаем.

— По многим деревням молва идёт об отряде Матушки барыни, такое нам прозвание дали, — добавила Ворожея.

— Да я особо не скрываюсь, — сказала Дуня.

— Эх, матушка барыня, как бы этот колдун на тебя охоту не объявил! — воскликнул Оська и добавил ожесточённо: — Чтоб ему сгинуть, чёрту проклятому в той битве, что ожидается!

Дуня подошла к висящей на стене доске и пальцем указала на место на карте, куда направлялся генеральский корпус.

— Похоже, вот здесь, где Бородино, предстоит нашим воинам сражение с французами. Когда отец Иона вернётся с задания, попросим молебен каждый день проводить, — сказала она и чуть выше проведя пальцем по карте, добавила: — Вон как близко до Москвы.

— Волхвы передать велели, что они тоже молиться будут, — сказала Ворожея. — Перуну всемогущему принесут в жертву чёрного быка с просьбой, чтобы явил милость свою русским ратникам, дал им силу да отвагу великую в бою с супостатами.

В дверь застучали, и почти сразу ворвалась Стеша. С порога она выпалила:

— Отец Иона вернулся! Под Тимофеевкой по дороге обоз французский едет, четыре телеги. В охране семеро, считая возчиков.

— Кузьма, собирай ватагу. Мы с Глашей тоже пойдём, — приказала Дуня.

Кузьма встал, коротко кивнул, и быстрым шагом вышел из избы. Пока собирались, к штабу подошёл отец Иона. Хоть и крепким был старый священник, а на ногу уже не скор, вот и послал вперёд Стешу. Он повторил то, что уже сказала Стеша, и удовлетворённо кивнул, узнав, что с ватагой едут Дуня с Глашей.

— Помощь ваша нужна будет, — произнёс отец Иона. — Там, в одной из телег везут пленного, он без сознания, я успел лишь мундир русский разглядеть.

— Матушка барыня, дозволь с тобой отправиться, хоть самому, хоть с ватагою, — попросил Оська. — Коли пленный есть, так поди и охраной ему не простые солдатики.

— И я с вами, — заявила Ворожея, — пойду, лекарства соберу.

Не прошло и полчаса, как две ватаги выехали из поселения язычников в сторону Тимофеевки. На быстрых лошадях обоз нагнали довольно скоро. Ворожея применила заклятье, французы увидели их, когда уже были полностью окружены. Бой получился коротким, но ожесточённым. Оська оказался прав, обоз охраняли французские уланы под предводительством капитана.

На этот раз в живых ни один враг не остался, Кузьма получил ранение в руку. Сабля капитана уланов прошла вскользь, срезав кусок рукава и кожный лоскут, перед тем, как Кузьма вонзил свой клинок в капитанскую грудь.

— Такой кафтан попортил, вражина, — сказал Кузьма, с досадой сплюнув.

Ворожея дала ему чистую тряпицу, чтобы прижал к ране, и поспешила к телеге с пленным. Оказалась она там одновременно с Дуней и Глашей. На пропитанном кровью сене лежал бледный гусар в чёрной форме с серебряной тесьмой, светлые волосы слиплись от крови и пота. Он был без сознания и дышал неровно, прерывисто.

— Никак, отходит, — произнёс Демьян, снимая шапку.

— Врёшь, не возьмёшь, — ожесточённо прошептала Дуня и приложила к грязной повязке на груди гусара ладони.

Глаша свои руки приложила к голове раненого. Гусара окутало зеленоватым коконом, по которому проскакивали золотистые искорки — это к магии присоединила своё заклятье Ворожея.

Остальные с благоговением смотрели как начинает розоветь мертвенно бледная кожа раненого, как уходит с лица маска смерти, как ровно начинает вздыматься грудь.

Когда Дуня, Глаша и Ворожея убрали руки, раненый выглядел намного лучше.

— А почему в себя не приходит? — спросил Кузьма, чьей раной занялась Ворожея.

— Я погрузила его в сон, — ответила Ворожея, — с такими увечьями денька два-три надо во сне провести, чтоб последствия потом не мучали.

— Уходим, — скомандовала Дуня и попросила: — Раненого осторожнее везите.

Но, несмотря на просьбу, поехала рядом с телегой, лошадь которой вёл под уздцы Оська.

— Не боись, матушка барыня, в целости и сохранности доставим. Повезло гусару, почитай, второй раз на свет народился, — произнёс он.

— Судя по форме, это Александрийский полк, — сказала Дуня.

— Дуня, а ты разве его не узнала? — спросила Глаша, кивая на гусара.

Дуня пригляделась и с трудом удержалась от удивлённого возгласа. На телеге лежал поручик Александрийского гусарского полка Алексей Соколкин, её несостоявшийся жених.