Авдотья, дочь купеческая

Глава сорок четвёртая. Жизнь продолжается

Смерть мужа Дуня пережила очень тяжело. Любила ли его? А вот любила. Пусть это была не любовь-страсть, а любовь-забота к своему первому мужчине, отцу детей. Все родные, близкие, слуги старались утешить и отвлечь. Время после похорон шло, а Дуня так и не могла прийти в себя.

Слуги и бывшие крепостные пребывали в растерянности. Общее настроение лучше всего выразил Оська, наведавший управляющего имения, чтобы отчитаться о делах на мельнице. На самом же деле Оська был отправлен всеми Покровскими, разведать, как там их Матушка барыня.

Сидя на кухне с Аграфеной, Оська заявил, почёсывая затылок:

— Вот ведь какая оказия. Сгинул аспид Платоша, а не вздохнёшь с облегчением, не порадуешься.

Аграфена тяжко вздохнула, поправила на плечах подаренный Евсейкой платок и ответила:

— Да уж какая радость, когда голубушка наша так убивается. Добрая она у нас слишком, жалостливая, о Платоше своём как о третьем дитёнке пеклась. Царство ему, олуху, небесное.

Они с Оськой дружно перекрестились и выпили на помин души графа, о котором на другой день после смерти забыли бы, если бы не Дуня. Её жалели до слёз.

Маменька Платона быстрее опамятовалась. Вытащила её из горя ненависть. Она нашла, кого винить в смерти сына, и это была не нелюбимая невестка, а граф Валенский вместе со всем свои клубом. Даже то, что Дуня Платошу в столицу отпустила, свекровь ей в вину не ставила, ведь в таком случае и она сама оказывалась виноватой: оставила сыночка одного, без присмотра.

Михайла Петрович, заметивший, что дочери лучше не становится, решил всех, искренне тоскующих по Платону, разъединить. Маменьку Платона и его среднюю тётушку он отправил в Баден-Баден на модный курорт, подлечить нервы. Старшая тётушка с мужем тоже туда поехали.

Происшествие в Джентльменском клубе графа Валенского незамеченным не прошло, встряхнув столичное общество и дойдя до самого императора. Александр I, крайне неодобрительно относившийся к дуэлям и рискованным пари, пришёл в ярость. Подогревало его злость и то обстоятельство, что причинено горе народной героине, женщине, для которой ему довелось побыть добрым волшебником из сказки, которую он мог бы полюбить и приблизить к себе, если бы не был уверен: такие, как графиня Авдотья Матвеевская-Лыкова в любовницы не идут. Будь ты хоть трижды император.

Александр I издал указ, запрещавший смертельные пари и предписывающий приравнять погибших от подобных игр к самоубийцам, с припиской: хоронить за кладбищенской оградой, не отпевать, в фамильные склепы не помещать. Последнее охладило многие горячие головы куда действеннее, чем весьма немалые штрафы для всех участников пари, или их наследников.

Второй указ, запрещавший дуэли, был не столь категоричен, допуская исключения для случаев, когда затронута дворянская честь.

Графа Валенского и виконта Гурова выслали из столицы на три года. Михайле Петровичу, который узнал все подробности произошедшего в Джентльменском клубе, это наказание показалось недостаточным, и он нанёс свой удар. Удар по самому больному после дворянской чести месту — по кошельку. Меньше, чем за полгода роды Валенских и Гуровых оказались на грани разорения.

Правда, Глаша, спросила мужа:

— Шляхтич — понятно, а за что ты виконта так? Он же мальчишка глупый.

Михайла Петрович усмехнулся и ответил:

— А это, чтоб от безделья не маялся. Займётся делами семьи, глупость, глядишь, и повыветрится.

Дуня смогла выбраться из омута горя после того, как отвели сорок дней. Помог в этом Демьян. Бывшему ординарцу Михайла Петрович поручил следить за младшей дочкой и внуками, и тот справлялся куда лучше кучи нянек. Как-то раз, когда Дуня сидела в Серебряной гостиной, сказав всем, что намерена побыть в одиночестве, Демьян вошёл туда, ведя перед собой троицу озорников.

— Хозяюшка, вот, в саду поймал. Собирались яблоки незрелые кушать. На минутку оставить нельзя. Прости, Авдотья Михайловна, что тебя беспокою, но живот прихватило, спасу нет, а детей одних не оставишь. От нянек удерут ведь, — сказал он и согнулся, прижимая руку к животу.

— Иди, конечно, присмотрю, — безучастно ответила Дуня, но в голосе промелькнуло беспокойство. — Может, за доктором послать или за Ворожеей?

Демьян лишь головою помотал и так полусогнутым и выбежал из гостиной. Дуня перевела взгляд на детей, и у неё словно пелена с глаз упала. Она осознала, что всё это время вела себя словно безвольная кукла. Стало стыдно от воспоминаний, как все носились с ней, как с хрустальной вазой.

— Что это там у тебя? — спросила она у сестрёнки, указывая на оттопыренные кармашки передника.

— Мамочка, мы не ели, только собирали, — сказал старший сын, а сестрёнка с неохотой высыпала в Дунин подол маленькие зелёные яблоки.

— Хотите, поиграем? — спросила Дуня. Дети так обрадовались, что она ещё раз ощутила укол совести за то, что полностью свалила заботу о них на родных и нянек.

Спустя некоторое время Михайла Петрович и Глаша через щель в одной двери, а Демьян и Аграфена около другой, наблюдали, как дети по очереди кидают яблоки в фарфоровую вазу. Дуня же при помощи магии, направляет самодельные снаряды в цель, стараясь, чтобы ребятня этого не заметила.

— Ну, слава тебе, Господи, — прошептал Михайла Петрович и, прикрыв дверь, сказал Глаше: — Через недельку можно нам и домой. Как раз Китти с Лизой везти поступать. Ох, как кстати в Московский университет на магическое отделение стали женщин принимать.

— Михайла… — начала Глаша и замолчала в нерешительности.

— Говори уж, что задумала? — спросил Михайла Петрович с интересом глядя на жену.

— Подумала я, если мы с Дунюшкой тоже учиться поступим, она наверняка отвлечётся. Мне не так, чтобы сильно хотелось, но ведь без меня она не пойдёт, — сказала Глаша.

— Как я сам-то об этом не подумал! — воскликнул Михайла Петрович, хлопнув себя по лбу.

Дверь распахнулась и Дуня, их обычная Дуня, с живым, а не потухшим взглядом, спросила:

— О чём не подумал, папенька?

Оказалось, пока Михайла Петрович и Глаша разговаривали, Демьян вернулся и забрал детей на прогулку. А Аграфена поспешила всем рассказать, что хозяйке полегчало.

— Да вот, сразу не подумал, как хорошо бы вместе с воспитанницами и вас с Глашей в университет на учёбу отправить. И за девчонками приглядите, и сами знаний поднаберётесь, — ответил Михайла Петрович и добавил: — Я слышал Волконские свой московский особняк продают, в столицу перебираются, давно на него глаз положил, да надобности не имелось. А вот теперь точно прикуплю. Будем то там жить, то дома. Что скажешь, сударушка?

Дуня подумала-подумала, да и согласилась. Вот так нежданно-негаданно оказались они с Глашей и старшими воспитанницами Михайлы Петровича в числе первых женщин, принятых на учёбу в университет. Экзамены сдали налегке. Всего набралось на первый курс десять женщин и девиц. Вопреки опасениям Дуни и Глаши, что они староваты для учёбы, остальные студентки, кроме Китти и Лизы, оказались их ровесницами или старше. Трое поступили на факультет точных наук, столько же — на факультет естественных наук. На магический факультет претендовала лишь их четвёрка.

Когда в вестибюле главного здания университета вывесили списки, Лиззи, поднеся к глазам пенсне и прочтя их, изрекла:

— Это хорошо, что вы с нами поступать надумали. Вдвоём среди такой кучи мужчин было бы тяжеловато. Китти! Немедленно прекрати глазеть на студентов так откровенно. Ещё подумают, что мы сюда за амурами всякими пришли, а не учиться.

— Ничего я не глазею! — возмущённо ответила вторая воспитанница, отворачиваясь от нахально подмигивающих ей студентов.

Это были те самые юные магички, что попросили взять их с подругами под опеку.

Глаша оказалась права, с началом учёбы Дуне стало не до того, чтобы грустить-печалиться: лекции и практические занятия в университете, воспитание детей, хозяйственные дела в имении и особняке. Лиза и Китти тоже не ошиблись. Если на остальных факультетах студенткам приходилось сталкиваться с предвзятым отношением однокурсников и преподавателей, то их четвёрка подобного избежала. Героини двенадцатого года, победившие Чёрного колдуна, явно заслуживали уважения и признания равными даже у самых рьяных противников обучения женщин в университетах. К тому же одна являлась графиней, главой древнего рода, а вторая — женой одного из самых богатых в империи купцов. Хорошее отношение распространялось и на воспитанниц, взятых старшими подругами под крыло.

Дуня после смерти мужа стала главой рода Матвеевских-Лыковых до совершеннолетия старшего из сыновей, это тоже накладывало ряд обязательств, в том числе, участие в светских мероприятиях. Подавляющее большинство собраний и все балы Дуня пропустила, ссылаясь на траур. Она и не подозревала, сколько потенциальных женихов этим огорчила: немало нашлось бы претендентов на руку молодой и богатой красавицы вдовы. От докучливого мужского внимания Дуню ограждали носимый траур и незаметная забота отца и братьев.

Как только около особняка начинали прохаживаться подозрительные потенциальные женишки, приставленные к Дуне в качестве тайной охраны Демьян и Захар тут же докладывали Михайле Петровичу, и тот сам или при помощи сыновей внушал очередному жениху, что его внимание крайне нежелательно.

Каждый раз Михайла Петрович говорил охранникам:

— Нечего коршунам над нашей лебёдушкой кружить.

На что Захар неизменно повторял сказанное раньше:

— Наши лебёдушки любого коршуна закогтят.

На что Демьян кивал, с гордостью за хозяек-воительниц, чьим ординарцем ему посчастливилось побывать.

Правда, одно исключение, верные охранники всё же сделали, но случилось это чуть позже.

Дуня с Глашей увлечённо изучали разновидности магии, узнавали много нового и не думали, что здесь, в храме знаний, им доведётся вспомнить о событиях прошлой войны. Ректор Московского университета пригласил прочесть курс лекций по боевой магии главного мага империи генерала Раевского. Того самого, что составлял пару императрице на придворном балу в честь побед русской армии.

Когда генерал шёл к кафедре в выстроенном в виде амфитеатра лекционном зале, Дуня шёпотом рассказала Глаше, где и как встречалась с знаменитым магом.

— Полезное знакомство, — произнесла Лиза, тоже слышавшая рассказ, и приставила к глазам пенсне, чтобы лучше разглядеть лектора. В этом необходимости не было, Михайла Петрович давно оплатил магическое восстановление зрения своей воспитаннице. Но Лиза, вставив в пенсне простые стёкла продолжала им пользоваться, искренне считая, что так выглядит взрослее и серьёзнее.

— Что ты, он меня не узнает и не вспомнит, — ответила Дуня, отмахиваясь.

И вот тут она ошиблась. Генерал Раевский и лекции согласился прочесть, только когда узнал, что в университете обучаются знаменитая Матушка барыня и её подруга.

После первой лекции генерал попросил:

— Студентки Матвеевская-Лыкова и Матвеевская, будьте добры, уделите мне минутку внимания.

Дуня с Глашей подошли к кафедре. Генерал, галантно расцеловал им ручки. Студенты из лекционного зала расходиться не спешили, но генерал не обратил на это никакого внимания. Он обратился к Дуне и Глаше:

— Сударыни, не хотите ли вы узнать о судьбе вашего грозного противника генерала Жюно? Да-да, того самого Чёрного колдуна.

Все студенты сели на свои места обратно. Им тоже стало жутко интересно.

— Не отказались бы, — ответила Дуня, невольно погладив кольцо с духом хранителем. Она почувствовала, как кольцо теплеет, посылая успокаивающие волны.

— В конце войны генерала Жюно обменяли на всех наших пленных, захваченных французами, — приступил к рассказу генерал Раевский. — Уже тогда у него проявились признаки безумия, скорее всего вызванные приступами головной боли и кошмарными видениями, о которых он рассказывал тюремному лейб-медику. После возвращения Чёрного колдуна, Наполеон поставил его губернатором в Венеции и провинциях, но состояние генерала резко ухудшилось. К лету он вышел в отставку и вернулся в родительский дом. Боли и видения стали настолько невыносимы, что Чёрный колдун выбросился в окно. Однако попытка самоубийства оказалась неудачной, ещё несколько дней генерал умирал в страшных муках. По слухам, Наполеон, когда узнал о смерти верного соратника, сказал: Он был храбрый парень, этот Жюно. На войну ходил, как на бал.

— Какой ужасный конец, — произнесла Дуня.

— Чаще всего так и бывает с теми, кто заигрывает с Преисподней, — ответил генерал Раевский и, обратив внимание на остальных студентов, сидевших так тихо, как никогда ни на одной лекции, добавил для них: — Да, да, молодые люди, призыв адских гончих и прочих исчадий ада нельзя провести, не заплатив за это слишком дорогую цену. Иногда расплата может быть отсрочена, но всегда неизбежна.

Попрощавшись, генерал вышел, а студенты окружили Дуню с Глашей и, пользуясь удобным случаем, принялись расспрашивать о битве с Чёрным колдуном.

За учёбой и заботами время летело удивительно быстро. Только, казалось, приступили к занятиям в университете, а первый учебный год подошёл к концу. Весна на этот раз уступала место лету неохотно, призвав на помощь прохладный ветер и дожди. Как-то в один из пасмурных дней Дуня, Глаша и Лиза с Китти прогуливались в сквере напротив университета, отдыхая между занятиями.

— Авдотья Михайловна! — окликнул Дуню до боли знакомый голос.

Боясь себе поверить, она обернулась и не удержалась от радостного восклицания:

— Алексей!

Глаша подхватила уставившихся на бравого гусарского полковника Лизу и Китти, чуть не силой потащила их в сторону университета, приговаривая:

— Идём-идём. Пусть поговорят наедине. Обещаю рассказать, кто это, если будете пошевеливаться.

Младшие подруги после этого обещания шаг ускорили. Ни Дуня, ни Алексей Соколкин даже не заметили этих маневров. Алексей быстро подошёл и взял руки Дуни в свои, поочерёдно поцеловал и произнёс:

— Как я рад нашей случайной встрече, Дунюшка.

Случайной эта встреча не была. Сразу после войны Алексей Соколкин пытался найти Дуню в столице. Не застав её в фамильном особняке, гусар вспомнил о братьях своей любимой и встретился с ними. Пётр и Павел после его расспросов и объяснений, почему он ищет Дуню, поведали Алексею об отказе Дуни от развенчания и взяли с него слово чести, сестру не тревожить и её семейному счастью не мешать. В ответ пообещали держать в курсе всех событий в Дуниной семье. Только спустя год после смерти Платона братья сочли возможным допустить гусара до встречи с сестрой.

Дуня узнала обо всём этом гораздо позже. Пока же они стояли с Алексеем и, не отрываясь, смотрели друг на друга, не замечая сумрачного неба и начинавшего накрапывать дождя. Разве важна непогода, когда души согревают радость встречи, давняя, но не забытая любовь и надежда на счастье.