Айвазовский

Глава 20

Наверное, горячий по природе Айвазовский учредил бы собственную школу живописи уже в 1853 году, собрав туда учеников, а заодно и приучив их к раскопкам, сам он был весьма увлекающимся человеком и умел заражать своим энтузиазмом других, но в октябре 1853 года Турция объявила войну России. Англия и Франция тут же заявили, что берут страну-зачинщицу под свое покровительство. В подтверждение своих намерений английский и французский флоты появились в Босфоре.

18 ноября в бухте города Синоп произошло знаменитое сражение, русская эскадра под командованием адмирала Нахимова разгромила турецкую эскадру, после чего английская и французская эскадры вышли из Босфора в Черное море. В марте 1854 года обе эти страны официально объявили войну России — так началась Крымская война.

Желая поддержать боевой дух моряков, Айвазовский спешно устраивает выставку в Севастополе.

К картинам было невозможно пробиться, поток желающих увидеть произведения Айвазовского не ослабевал ни утром, ни вечером. Главный акцент выставки был сделан на трех картинах: «Наваринский бой» — морское сражение, произошедшее 20 октября 1827 года. Россия, Англия и Франция заперли турецкий флот в гавани города Наварина (древнего Пилоса), 66 турецких кораблей с 2224 орудиями и сильная береговая артиллерия против 26 русских, английских и французских кораблей. Это была помощь терзаемой Турцией Греции. Флагманский корабль «Азов» под командованием Лазарева бился сразу с пятью неприятельскими кораблями. В результате им было потоплено три турецких корабля, посажен на мель линкор и уничтожен турецкий адмиральский фрегат.

Таким образом, Турция потеряла свой флот, а «Азов» и все, кто были на нем, сделались легендами флота. И вот теперь сражавшиеся на «Азове» плечом к плечу с Лазаревым, лейтенант Нахимов и мичман Корнилов, возглавляли черноморский флот: Нахимов — старшим из флагманов флота, Корнилов — начальником штаба флота.

Другая картина: «Бриг «Меркурий» — сразившись и выйдя победителем из боя над двумя турецкими судами 110-пушечным линейным и 74-пушечным — встречается с русской эскадрой.

И третья картина — на самую животрепещущую тему: «Синопский бой» — недавняя победа Черноморского флота 18 ноября 1853 года.

Все три картины были актуальны и оттого производили еще большее впечатление на зрителей. Из Севастополя художник возвращался в приподнятом настроении, с ощущением выполненного долга. К сожалению, его радость вскоре омрачилась новыми тревожными событиями. Первое, еще в Севастополе Айвазовский имел встречи с морскими офицерами и знал от них чудовищную правду — Россия не готова к войне. Мало железных дорог, а значит, не получается вовремя доставлять продовольствие и необходимое вооружение. Русский флот до сих пор ходит под парусами, в то время как Франция и Англия не пожалели денег на современный паровой флот. Следовательно, пока русские будут ждать попутного ветра, их несколько раз сумеют обойти с любой стороны.

Русское оружие на начало войны реально устарело. Наши ружья стреляют на триста шагов, а английские и французские на тысячу двести. Французская и английская армии на начало войны насчитывали шестьдесят две тысячи солдат, в два раза больше чем в войсках защитников Крыма.

Но и это еще не все, Севастополь вообще не был укреплен со стороны суши! Об этом многократно докладывали князю Меншикову Нахимов и Корнилов, но тот только отмахивался от них, считая проект несвоевременным и дорогостоящим.

О плачевном положении Севастополя знали не только русские, поэтому ничего удивительного, что в начале сентября 1854 года десант, высадившийся у берегов Евпатории, благополучно добрался берегом моря до Севастополя, рассчитывая на легкую и быструю победу. Восьмого сентября на реке Альма десант был встречен русскими войсками, произошел бой, но в результате противник только сменил направление и, обойдя Севастополь с южной стороны, все равно взял город в кольцо. Укрепление и оборону Севастополя возглавили Корнилов и Нахимов.

Семь нормальных, в хорошем состоянии кораблей пришлось сразу же затопить в бухте, закрывая, таким образом, проход неприятелю. Еще долго из воды будут торчать их мачты. Среди принесенных в жертву судов линейный корабль «Силистрия», на котором Айвазовский ходил вместе с Раевским рисовать десант в Субаши.

21 сентября неприятель высадил второй десант, но теперь уже в Ялте, город был отдан на разграбление.

Понимая, что теперь нужно думать не о картинах, а спасать семью, Айвазовский забирает жену, троих дочерей и престарелую мать и вывозит их в спокойный Харьков.

Здесь Юлия снова пытается увлечь Айвазовского археологией или выразительными сценками малороссийского быта, но Иван Константинович не может сосредоточиться, непрерывно думая о войне и своих друзьях в Севастополе. Вскоре он не выдерживает и убегает из Харькова, чтобы быть на первом фланге в Севастополе. Он должен писать военные события, делать мгновенные зарисовки, портреты героев. Само присутствие Айвазовского вдохновляет защитников города. Его видят на Малаховом кургане вместе с Нахимовым и Корниловым. Два дня он рисует под непрекращающейся бомбардировкой, не обращая внимания на просьбы и даже приказы. Через два дня пребывания художника в Севастополе Корнилов отдает официальный приказ художнику Айвазовскому покинуть осажденный город. С одной стороны, недисциплинированный художник делает действительно большое дело — оставляет потомкам память о севастопольских событиях, с другой — весьма вероятный исход — смерть самого Айвазовского. Корнилов не желает рисковать жизнью художника, и после препирательств, уговоров, просьб Иван Константинович вынужден вернуться в Харьков. В те дни смерть ходила меж людьми, выбирая, кого бы забрать с собой, Айвазовского или Корнилова. Пятого октября она выбирает Владимира Алексеевича Корнилова. Последние слова, которые произнес на Малаховом кургане этот герой, будет еле слышное «Ура!», которое подхватят защитники осажденного города.

В это же время Айвазовский берется за создание ряда полотен о героической обороне Севастополя. Но самую удачную, по мнению критиков, картину о тех событиях Иван Константинович напишет только в 1859 году — это будет «Осада Севастополя».[194]

В общей сложности о крымской войне и осаде города Севастополь расскажут следующие картины Айвазовского: «Гибель английского флота у Балаклавы», «Буря у Евпатории», «Переход русских войск на Северную сторону», «Оборона Севастополя». Художник будет раз за разом возвращаться к тому героическому времени. В 1892 году он пишет «Малахов курган», то самое место, где погиб Корнилов.[195] На картине два ветерана возле лежащего на земле, точно распростертый воин, креста. Два седых старика, в одном из которых можно узнать семидесятилетнего Айвазовского, а второй… рядовой солдат, участвующий в обороне Севастополя, с которым Иван Констинтинович сдружился уже в старости.

Зиму 1853–1854 годов Айвазовский проводит в Крыму, ломая загодя выстроенные планы: «Несмотря на славные наши победы, береговые жители в страхе, и как мы ни стараемся уговаривать — все напрасно, так что и мы перебрались к себе в имение. Кроме этого обстоятельства еще другая причина меня удерживает в Крыму — это заказы [на картины, изображающие] взятие пароходов. Кроме того, я теперь пишу чудное Синодское дело».[196] Имеется в виду «Синопский бой» — большая картина Айвазовского. Ныне она находится в Центральном военно-морском музее в Санкт-Петербурге. Иван Константинович писал ее зимой 1853 года. Для сбора материала ему пришлось ехать в Севастополь. «Мы уже более года жили в Крыму, как в кавказских крепостях», — пишет он в ноябре 1854 года Х. Е. Лазареву.[197]

30 апреля 1854 года в Севастополе открылась выставка картин И. К. Айвазовского: «…Сегодня второй день, как Айвазовский открыл выставку своих картин: двух видов Синодской битвы, двух видов битв «Первас-Бахри» с «Владимиром» и пятый — вход «Владимира» с «Первас-Бахри» на буксире под парами в Севастополь, — пишет мичман Иванов, служащий флаг-офицером у адмирала Панфилова. — Перед этими картинами постоянно куча народа, в особенности из офицерства. Первая картина представляет начало Синодского сражения. Некоторые суда неприятельские только начали гореть, другие выброшены и, наконец, один фрегат взорван. «Картина чрезвычайно верно сделана», — это сказал Нахимов, герой Синопа.

Вторая представляет пожар в городе и судов на рейде ночью. Эта картина так поражает, что трудно оторваться от нее. Флот наш стоит на том же месте, где только сражались. И пароход только что собирается вывозить некоторые корабли сквозь линии».[198]

В том же 1854 году Иван Константинович ведет активную переписку со своим братом Гавриилом (Габриэлем), письма последнего к Айвазовскому не дошли до нас, но из контекста писем Ивана Константиновича можно понять, что находящийся в это время в Париже Гавриил Константинович планирует возвращение в Россию. Об этом он, в частности, пишет в своем послании к почетному попечителю Института восточных языков — Лазаревского института в Москве Христофору Екимовичу Лазареву 17 ноября 1854 года. «Весною, когда возможно будет ему возвратиться, я готов со своей стороны по возможности помочь», — пишет Иван Константинович, тем не менее в словах его не чувствуется уверенности. Война, необходимость покинуть со всем семейством насиженное место, до этого он просто вывозил домашних в одно из приобретенных в Крыму имений, теперь же ситуация сделалась опасной для жизни: «С душевным прискорбием мы должны были выехать из милого нашего Крыма, оставив все свое состояние, приобретенное своими трудами в продолжение пятнадцати лет. Кроме своего семейства, матушки 70 лет, должен был взять с собой и всех родных, мы и остановились в Харькове, как ближайшем городе к югу и недорогом для скромной жизни».

Устроив родных, Айвазовский не может усидеть на месте, и то и дело выбирается в Крым, дабы продолжать начатую работу. 28 октября он посещает Севастополь, где с риском для жизни успевает зарисовать общий вид Севастополя во время сильной канонады.

В марте 1856 года Айвазовский с семьей в Петербурге. Работает, участвует в разработке проекта о железной дороге в Крыму, особенно в той части пути, которая относится к Феодосии. Во время своего вынужденного странствия художник беспрестанно думает о Крыме, мечтая поскорее вернуться в места, где ему всегда так хорошо писалось: «Ждем мира с нетерпением и, ежели состоится, то мы, крымчане в особенности, будем счастливы и возвратимся восвояси», — пишет он Григорию Ивановичу Бутакову,[199] выдающемуся флотоводцу, командиру русского фрегата «Владимир», одержавшему победу в трехчасовом бою с турецким десятипушечным фрегатом «Парвас-Бахра» в ноябре 1853 года на Черном море. Айвазовский запечатлел вышеозначенный бой в 1855 году в двух картинах под названием «Морской бой».[200] Узнав от художника-иллюстратора Василия Федоровича Тимма,[201] командированного в Крым для писания картин на военно-морскую тему, что прославленный капитан «Владимира» желает заказать Айвазовскому копию, на котором изображен пароход «Владимир» во время боя с «Первас-Бахри», художник делает просимое и посылает Бутакову в подарок, прося его лишь отыскать в Николаеве художника Мешкова, который натянет картину на раму и приведет ее в надлежащий вид.

Айвазовский по-прежнему быстр и вполне уверен в себе. Но вот что удивительно в этом человеке: он может достаточно быстро создать новую картину или сделать точную копию уже написанной, но при этом сам неизменно остается недоволен соделанным. Когда в 1860 году Погодин просит его написать автобиографию и указать в ней несколько своих основных произведений, он охотно пишет о событиях своей жизни, но при этом отказывается назвать хотя бы несколько самых значительных и любимых из них: «…а указать на лучшие свои произведения, право, не могу по той причине, что вскоре после окончания я вижу в них много недостатков и только тем утешаюсь, что вперед лучше напишу, поэтому-то я и не люблю их иметь долго у себя». В нем уживается легкость доступная гению и одновременно с тем скромность и способность видеть собственные недостатки. Он с радостью организовывает все новые и новые выставки, зная, что его творчество доставляет зрителю удовольствие, и при этом чутко прислушивается ко всему, что говорят у его полотен. Недостатки своих произведений он видит и сам, оттого и не может держать картины при себе, сказывается его вечная неудовлетворенность. Тем не менее он пишет, стараясь правильно воспринимать критику и выискивая возможно скрытые от него самого недостатки, дабы не исправлять их в готовых картинах, а писать следующие с учетом высказанных пожеланий. Если же Айвазовский замечает, что критика в его адрес необоснованна, он не стесняется доказывать правоту. Так поступил он и с капитаном «Владимира», который, по воспоминаниям художника Тимма, заметил неверное расположение труб на своем корабле. В доказательство правильности изображения корабля, Айвазовский указывает в письме к Бутакову, что работал не только с натуры, но и имел во время дальнейшего написания картины чертежи «Владимира», а, следовательно, в этой части любые обвинения, пусть даже и капитана корабля, он считает необоснованными.

В 1855 году под Евпаторией был разгромлен генерал Хрулев,[202] многие считали это предвестником неминуемого поражения в войне. Поэтому, когда вскоре после этого в Петербурге скончался император, прошел слух, будто бы Николай Павлович покончил с собой, предотвратив личный позор и сожаления. Склонные считать покойного государя самоубийцей ссылались на тот факт, что перед смертью Николай Павлович запретил делать вскрытие и бальзамирование своего тела. Считалось, что яд для его величества приготовил лейб-медик Мандт, находящийся много лет при особе государя. Официальная же версия смерти императора гласила — воспаление и отек легкого.

В последний год Крымской войны на Российский престол взошел сын покойного государя — Александр II,[203] впоследствии, в 1861 году удостоенный особого эпитета «Освободитель» в связи с отменой крепостного права.