Айвазовский

Глава 21

В 1858 году Айвазовский направляется в Париж на встречу со своим братом, причина встречи и радостная и тревожная одновременно. Гавриил готовится к принятию чина епископа, его брат-художник использует все свое влияние, помогая ему в этом нелегком предприятии. В это время Юлия ждала их с мужем четвертую дочь, Жанну.[204] Девочка родилась в 1858 году, сразу же сделавшись всеобщей любимицей. В 1859 году на пост Президента Академии художеств взошел ученик и друг Брюллова Григорий Гагарин. Давно, еще в 1845 году, скончался от простуды герцог Максимилиан Аейхтенбергский. Инспектируя уральские заводы, большой знаток в литье, Максимилиан старался все делать сам, в поездке занедужил, слег, а вскорости и сгорел от температуры. В память о нем в Екатеринбурге построили храм-колокольню во имя Великомученика Максимилиана, да ученые мужи в Петербурге еще долго разбирали подробные отчеты герцога относительно увиденного им в поездке. На пост президента на срок 1852–1876 годов взошла вдова Максимилиана Великая княгиня Мария Николаевна.

Николай I никогда особо не отличал будущую президентшу Академии художеств, обижаясь на то, что Маша-де не родилась мальчиком. Как писала по этому поводу супруга Николая Павловича Александра Федоровна:[205] «Действительно, я легла и немного задремала; но вскоре наступили серьёзные боли. Императрица, предупреждённая об этом, явилась чрезвычайно скоро, и 6 августа 1819 г., в третьем часу ночи, я родила благополучно дочь. Рождение маленькой Мари было встречено её отцом не с особенной радостью: он ожидал сына; впоследствии он часто упрекал себя за это и, конечно, горячо полюбил дочь». Тем не менее, когда встал вопрос, кто заменит покойного Максимилиана Иосифа Евгения Августа Наполеона Богарне, он выбрал именно ее.

С 1855 года при Великой княжне появляется князь Григорий Григорьевич Гагарин, художник и человек, сделавший чрезвычайно много для Крыма и Кавказа, который, к восторгу художественной братии, принимает на себя президентские обязанности. В 1858 году император производит Гагарина в генерал-майоры, а в 1859 году Григорий Григорьевич становится уже вице-президентом помянутой Академии. С князем Гагариным Айвазовский встречался на Кавказе и был наслышан о его славных делах. Несмотря на свои должности, он продолжал рисовать, причем делал это действительно хорошо. Его карандашу принадлежат графические портреты «М. К. Орбелиани», «Д. А. Чавчавадзе», написанные в начале 1840 года (оба в настоящее время находятся в Русском музее Санкт-Петербурга). В 1841 году Гагарин участвовал в Чиркеевском походе, за что был награжден орденом Станислава 3-й степени. Через год вошел в экспедицию кн. А. Чернышёва[206] в Дагестан. С 1848 году состоял при князе М. С. Воронцове (командующим Отдельным Кавказским округом и одновременно наместником Кавказского округа) в городе Тифлис, где вскоре построил по собственному проекту театр, позже занялся восстановлением фресок в Сионском соборе и в старых грузинских монастырях, включая Грузинскую Бетанию.[207]

Гагарин иллюстрировал книги, писал этнографические зарисовки. По проектам Григория Григорьевича в ряде кавказских городов были построены соборы в «византийском стиле».

Кроме того, князь Гагарин был большим поклонником творчества Айвазовского и в 1864 году незадолго до получения последним чина тайного советника представил Ивана Константиновича к очередной награде, о чем и сообщил художнику 3 декабря 1864 года.

Интересный факт — Айвазовский был и остается единственным художником в Петербурге и России, имевшим чин тайного советника — равный по табели о рангах адмиралу флота, что давало ему неотъемлемое право носить адмиральский мундир!

Юлия Яковлевна старалась пользоваться мельчайшей возможностью посетить столицу, часто ездила туда с мужем. Последнее время она все чаще задумывалась об участи своих дочек. Когда придет время выдавать их замуж, необходимо, чтобы они с супругом не ударили в грязь лицом. Дочери Айвазовского воспитываются если не как принцессы, то во всяком случае как английские леди. Сейчас, в 1860 году, старшей одиннадцать лет, в этом возрасте девочка должна чувствовать себя в обществе как рыбка в воде. Еще три, четыре года — и на нее начнут засматриваться молодые люди. Поняв, что муж не желает, чтобы вышедшие замуж дочери покинули его, Юлия Яковлевна смирилась и с этим и, начав приглядываться к знакомым мужа и соседям, неожиданно обнаружила несколько семей, в которых подрастали мальчики подходящих возрастов. Решив дать дочерям возможность завести собственные знакомства под присмотром матери, Юлия Яковлевна завела обыкновение устраивать у себя в феодосийском доме званые вечера и балы. Пусть ее красавицы вращаются в местном «высшем свете», покрасуются в шелковых платьях, потанцуют. Девичий век недолог, зачем же отказывать себе в небольших радостях.

Поначалу все получалось, на праздники к Айвазовским съезжалась вся губернская знать, но вскоре идиллию прервал сам хозяин дома, посчитавший, что гости мешают его работе, требуют его внимания в часы, строго отведенные для рисования, мешают писать письма, готовить приезд любимого брата.

И вот вместо роскошных бальных платьев маленьких принцесс — обычные скромные одежды, вместо веселых кавалеров — не обращающие на них внимания ученики отца, вместо волшебной музыки заунывный дудук, грязные бандуристы с рынка или рапсоды с их надоевшими скрипками. Иван Константинович же словно в протест любимой супруге повадился приводить в дом пропахших рыбой рыбаков, портовых грузчиков или ремесленников.

Вот и попробуй зазвать в дом образованных юношей, когда тут такое общество. Одно утешение — когда Юлия Яковлевна и Иван Константинович серьезно вздорили, обиженная супруга собирала девочек и уезжала с ними в Одессу или Петербург.

1861 год в семье Айвазовских беда. В Петербурге заболели скарлатиной жена Юлия и дочь Александра — болезнь заразная и плохо лечится. Понимая, что самым лучшим для всех будет немедленно отделить больных от здоровых, Иван Константинович забирает остальных троих дочерей, младшей из которых едва ли уже исполнилось три годика, и переезжает с ними в гостиницу, через дорогу от месторасположения больных: «У меня в доме ужасная беда. Одна дочь — третья заболела скарлатиной, и поэтому я с прочими детьми переехал напротив, в гостиницу. Между тем жена моя, полуживая, как Вам известно, оставаясь с больной дочерью, выбилась из сил и вот шесть дней, что опасно больна», — жалуется в письме И. К. Айвазовский А. П. Халибову.[208]

Ухаживать за Юлией и Александрой берутся брат Юлии, специально приехавший для этого в Петербург, и доктор. Сам Иван Константинович хоть и заходит к больным, но старается ни к чему не прикасаться. Страшное дело — заразить остальных детей!

Когда больные пошли на поправку, доктор посоветовал им поехать на лечение в Германию. Сопровождать еще не успевшую как следует оправиться после тяжелой болезни Юлию взялся ее брат. Айвазовский разрывается между желанием отправиться в Крым и поехать навестить супругу и дочерей в Вюрцбург, где они проходят лечение сывороткой. Впрочем, жене с каждым днем все лучше и лучше, девочки тоже чувствуют себя замечательно, лечение и климат явно идут всем на пользу. И успокоенный художник собирается в дорогу. Нет, не в Германию к семье, как это можно было предположить, в начале мая он планирует поездку на Кавказ, где его ждет наместник, с тем, чтобы в июне оказаться в Таганроге у А. П. Халибова.

1862 год — он в непрерывных разъездах, помогает Халибову построить гимназию или занят на строительстве собственного дома. У Айвазовского много встреч, тем не менее, он не оставляет занятий живописью и в один прекрасный день 20 ноября даже пишет князю Долгорукову:[209] «Я в восторге в настоящее время от своей картины «Всемирный потоп». Я ее почти оканчиваю, и она, смело могу сказать, есть лучшее мое произведение» — необыкновенное утверждение для скромного и взыскательного к себе художника. Вообще Айвазовский написал несколько картин на библейские темы. Но, к сожалению, именно это полотно «Всемирный потоп» 1862 года не дошло до нас. В Русском музее Санкт-Петербурга находится картина «Всемирный потоп» 1864 года.[210] Полотно «Ной с животными спускается с вершины Арарата» было подарено Айвазовским Эчмиадзинскому монастырю. Сейчас ее можно отыскать в Государственной картинной галерее Армении. Работая над темой Ноя и животных, художник использовал природу Араратской долины. Интересно, что когда Иван Константинович выставлял эти картины в Париже, он приметил там внимательно изучающего его картины корреспондента журнала «Базмавеп», который затем написал статью («Базмавеп», 1889 г., стр. 176–177): «Я рассматривал картины, когда ко мне подошел художник и сказал: «Вы, вероятно, ищете армянские темы в моих произведениях?» «Да, вы угадали», — ответил я. Он взял меня под руку, повел по залу и, показывая на одну из картин, сказал: «Вот наша Армения». Это была картина «Ной спускается с вершины Арарата».

Работая над произведениями по библейской теме, Айвазовский консультируется со своим братом и, самое главное для него, пишет природу Араратской долины.

Вообще библейские и античные сюжеты — составляли обычную программу Академии художеств. Тем не менее новое время диктовало новые законы и правила. Входил в моду реализм, в Александринке дают «Грозу» Островского — тяжелую вещь о дикости, мраке и невежестве современного общества, загубившего молодую и жаждущую любви и света Катерину. В моде стихи Некрасова и романы Тургеньева, публика взахлеб читает Гоголя, узнавая среди его героев своих знакомых, часто выставленных в недобром свете. В живописи отдаются предпочтения жанровым сценам из народного быта или из жизни города. Люди хотят, чтобы искусство служило зеркалом реальности, они желают находить в полотнах художников или идущих в театрах спектаклях — самих себя.

Осенью 1863 года в Академии художеств как обычно была заявлена тема конкурсной работы. На этот раз академистам предстояло окунуться в поэзию скальдов, в скандинавские мифы об Одине и его свите. Ничего особенного — с точки зрения заслуженных профессоров Академии, но ученики неожиданно усмотрели в задании насмешку над их желанием писать злободневные картины. В результате произошло то, чего никто не мог предугадать — четырнадцать подающих большие надежды академистов во главе с Иваном Крамским[211] взбунтовались, потребовав дать им свободу в выборе тем. Академическое начальство было вынуждено пойти на крайние меры — все бунтовщики были лишены премий и командировок за границу. Мало этого — их перестали пускать в мастерские Академии. Но вместо того, чтобы повиниться перед начальством и получить прощение, четырнадцать художников демонстративно покинули стены Академии и создали артель художников: «Товарищество передвижных художественных выставок», или попросту «Передвижники», как окрестили их зрители.

Основателями общества по праву считались: И. Н. Крамской, Г. Г. Мясоедов,[212] H.H. Ге,[213] В. Г. Перов[214] и И. Е. Репин.[215] В разное время в товарищество входили художники: В. И. Суриков,[216] H.H. Дубовской[217], В. Е. Маковский[218], И. М. Прянишников[219], А. К. Саврасов[220], И. И. Шишкин, В. М. Максимов[221], К. А. Савицкий[222], А. М. и В. М. Васнецовы[223], А. И. Куинджи[224], П. И. Келин[225], В. Д. Поленов[226], Н. А. Ярошенко[227], И. И. Левитан,[228] В. А. Серов,[229] А. М. Корин,[230] А. Е. Архипов,[231] В. А. Суренянц Бялыницкий-Бируля,[232] A.B. Моравов[233].

Первое новшество, которое привнесло в жизнь русского общества новообразованное товарищество, были передвижные выставки картин, устраиваемые в крупнейших городах России. «Общество понимало, что для нашего искусства пришел чудесный момент, и радовалось, смотря на гордый, смелый почин горсточки молодых художников», — писал критик В. В. Стасов. Прежде выставки традиционно проходили в Академии художеств, организовывая собственные выставки, Айвазовский обошел передвижников. Но в отличие от последних все деньги, которые удавалось собрать на входных билетах, Иван Константинович жертвовал тем, кто в них более нуждался: в сиротские приюты, беженцам, людям, пострадавшим во время войны, и т. д. Например, в 1866 году, когда на Крите началось восстание греков против турецкого владычества, Айвазовский написал несколько картин на эту тему, которые выставил в Одессе. Деньги, полученные от продажи входных билетов, ушли на поддержку критского восстания.

Что же до семьи — случилось то, что давно уже должно было произойти. Уставшая от невнимания супруга, Юлия отказалась возвращаться в Феодосию. Вместе с ней остались и дети. Семья распалась.