Бабочка на ветру

Глава IV

Как-то раз к Окити подошел Такаги, старший слуга, и объявил:

— Харрис-сан снова занемог. Тебе, конечно, известно, что ему постоянно требуется молоко, чтобы не так сильно мучила язва. К сожалению, молоко у нас кончилось… — И тяжело вздохнул. — Все труднее его доставать. Завтра тебе надо отправиться в поселок… попробуй раздобыть хоть немного молока для Харриса-сан.

У Окити при этих словах все внутри будто сжалось.

— Нет, — замотала она головой, — не могу я там появляться. Не хочу видеть никого из старых знакомых. Да и кто я такая, чтобы селяне делились со мной молоком?

— Ты должна это сделать! — строго повторил Такаги. — Ты ухаживаешь за Харрисом-сан, и помогать ему во всем — твоя прямая обязанность. Только ничего не бойся, помни: если американский консул чего-то пожелает, никто в поселке не осмелится отказать ему или хоть в чем-то перечить его помощникам и прислуге.

Некоторое время Окити стояла неподвижно, потом глубоко вздохнула и кивнула в знак согласия. Японка, она очень серьезно относилась к собственным обязанностям; никто не упрекнул бы ее, что пренебрегает своим долгом или делает что-то спустя рукава. Не боялась никакой работы и за любое порученное ей дело, даже самое сложное, бралась с энтузиазмом и всегда доводила его до конца.

В ту ночь Окити не могла заснуть — лежала на циновке, разбираясь в своих мыслях и страхах. С тех пор как ее привезли сюда, даже не попыталась исчезнуть с территории резиденции американского консула. Вдали от родного селения делала вид, будто ничего не знает — что бывшие соседи сплетничают о ней и разносят злые слухи. В жизни ее, в сущности, ничего и не менялось.

Но настал день, когда ей суждено узнать всю правду: Окити прекрасно понимала, что рано или поздно он обязательно наступит, не вечно ведь скрываться от людей. Невмоготу жить с мыслью, как плохо о ней думают ее прежние друзья и соседи: уж лучше умереть! Вспомнился один случай из детства: пытаясь избежать наказания за какой-то проступок, спряталась она в шкафу; как сердилась мама, когда искала ее! «Окити, выходи немедленно! Знаю — ты прячешься где-то здесь, в доме… Все равно никуда от меня не денешься! С каждым разом у тебя останется все меньше потайных местечек, а потом настанет день и негде тебе будет скрываться от меня — обязательно найду!»

Окити вспомнила мать, и тут же ей представилось, что нежные, теплые руки Мако снова обнимают и ласкают ее… От этого на душе стало немного спокойнее, показалось даже, что слышит тихий, ровный голос матери, напевающий старинную японскую колыбельную. Эта умиротворяющая музыка согревала сердце бедной девушки, и только теперь удалось ей погрузиться в глубокий сон без сновидений, а невидимые руки матери словно продолжали согревать ее, защищая от всех невзгод мира…

На следующее утро за Окити прислали экипаж: вместе со служанкой, по имени Сатико, она должна отправиться в родное селение и приобрести там молоко для Тоунсенда Харриса. Девушка сама не ожидала, что будет так сильно волноваться перед поездкой, — ей стало страшно от одной мысли о том, что скажут при ее появлении те, кто знали ее раньше.

«А может, напрасно я волнуюсь и все обойдется, — с надеждой размышляла Окити, когда экипаж увозил ее все дальше от безопасного, уже такого привычного дома американского дипломата — этого защитного кокона. — Во всяком случае, все видели, что насильно забрали меня из родного гнездышка и заставили существовать по-новому. Но ведь не напрасно я пострадала — подписан очень важный договор, и жизнь стала лучше не только для жителей Симоды, но и для всей Японии».

Служанка видела, как в глазах Окити вспыхнула надежда, и сердце ее сжалось от боли. Сатико знала, как относятся местные жители к своей бывшей соседке, и потому предвидела, что несчастную Окити будут сторониться. Но, несмотря на дурные отзывы о Тодзин Окити в поселке, она полюбила эту скромную девушку за ее искреннюю душевную теплоту, умение сострадать и сочувствовать. Сейчас втайне надеялась лишь, что хозяйке не придется долго мучиться и они быстро справятся со своей задачей. Сатико догадывалась, что произойдет с несчастной девушкой после посещения родного поселка, и от всей души сочувствовала бедняжке. Она не ошиблась: после этой поездки жизнь Окити стала еще тяжелее. Старые сердечные раны, едва начавшие затягиваться, снова открылись, и Окити вновь испытала ужасные душевные муки.

Но это произойдет потом, а сейчас экипаж остановился у продуктовой лавки в поселке Симода. Окити еще ничего не знала и, напротив, почему-то почувствовала себя полной сил и энергии: уверенная в себе, смело вошла она в магазинчик.

Девушка уже начала посмеиваться про себя, что напрасно так уж волновалась и переживала, но, не пройдя и двух шагов, внезапно замерла на месте, увидев лицо хозяина лавки. Улыбка тут же сошла с губ, и Окити испытала такое знакомое чувство нарастающей паники. Кодзи-сан знал Окити еще маленькой девочкой, был с ней приветлив, и у него всегда находились для нее и лакомство, и несколько ласковых слов. Что случилось с ним теперь, что тут вообще происходит? Смотрит на нее, словно видит впервые в жизни… Не был с ней так холоден даже после того, как Окити отправили в школу гейш: это хозяин лавки еще мог кое-как стерпеть — ведь она не общалась с иностранцами и не развлекала их. А вот теперь…

Нет, он, конечно, предельно вежлив и ведет себя вполне прилично, но Окити понимала — в душе Кодзи-сан презирает ее, это написано на его широком, добродушном лице. А глаза стараетя прятать, попросту избегает встречаться взглядом с Окити. И потом, где бы ни оказалась девушка, всюду повторялось одно и то же: все прежние знакомые шарахались, едва завидев ее, как будто боялись заразиться неведомой и неизлечимой болезнью. Несколько раз ей почудился злобный шепот у себя за спиной: «Вы только посмотрите — это же Тодзин Окити! У нее еще хватило наглости явиться сюда! А ведь мы все знаем, что она спит с дьяволом иноземцем!»

Один мужчина посмотрел на нее как на прокаженную, поморщился и с ненавистью сплюнул на раскисшую от вчерашнего дождя дорогу. Шумная ватага ребятишек, крутившаяся рядом, последовала его примеру, после чего мальчишки начали громко выкрикивать вслед несчастной девушке обидные слова:

— Тодзин Окити! Тодзин Окити!

Крики проказников уже затихли вдали, а ошеломленная Окити все стояла у грязной, заплеванной лужи; смотрела она в пустоту и лишь удивлялась неоправданной жестокости и полной бесчувственности земляков. Молока все же купила у молчаливого Кодзи, решительно отказавшегося вступать с ней в разговор, и попросила кучера проехать мимо дома своей лучшей подруги Наоко — так хотелось хоть краем глаза на нее взглянуть, пусть на миг, пусть.

Экипаж приближался к маленькому ладному домику, где жила Наоко, и Окити почувствовала, как быстро и тревожно забилось сердце… Этот дом хранит дорогие воспоминания о счастливых днях и вечерах, проведенных в бесконечных играх с подругой; о том, как резвились с Наоко маленькими девочками, а потом вместе взрослели и менялись их игры и интересы. И вот наконец скоро превратятся из девушек в женщин — тайны жизни волновали тогда и очаровывали обеих…

Помнила она и о том, как шепотом делились друг с другом грандиозными планами изменить мир — пусть любой женщине живется в нем куда лучше. Повинуясь внезапно возникшему чувству, Окити, сама того не сознавая, тихонько похлопала кучера по плечу:

— Останови экипаж здесь и подожди немного… мне нужно повидаться кое с кем.

Выйдя из кареты, скрывавшей ее от всех окружающих, она долго в нерешительности стояла перед дверью в дом Наоко. Сколько раз вбегала в эту дверь и так же беззаботно выбегала из нее, ни о чем при этом не задумываясь… Кажется, с тех пор прошло много-много времени… как давно это было! «А оно все еще на месте!» — с нежностью подумала Окити, дотрагиваясь до грубого дверного кольца: с таким усердием они вырезали его как-то летом вместе с Наоко из большого куска дерева, найденного на берегу моря. Может быть, все же набраться храбрости и повидаться с подругой? Конечно, родители Наоко не станут препятствовать встрече девушек — ведь столько лет провели в тесной дружбе… Нет, они не будут мешать им! После долгих колебаний решилась наконец приподнять и отпустить тяжелое кольцо.

Наступило время мучительного ожидания; долго тянулись секунды, потом за дверью послышался чей-то невнятный шепот, дверь приоткрылась, и за ней появилась мать Наоко. Окити увидела знакомые черты, и теплые воспоминания волной захлестнули сознание.

— Такеда Оба-сан, — радостно заговорила девушка, — можно мне поговорить с Наоко? Ну всего одну минуточку…

Мать Наоко, добрая женщина, некоторое время сомневалась, разрешить ли девушкам эту встречу, но все же отрицательно покачала головой:

— Нет, Окити, Наоко сейчас нет дома.

Отец Наоко строго-настрого приказал всем членам семейства держаться подальше от Окити, и послушная, добропорядочная супруга не смела ослушаться мужа.

— Но как же так?! — опешила Окити. — Мне кажется, еще минуту назад я слышала за дверью ее голос.

— Нет, ты ошиблась, Наоко нет дома! — твердо повторила мать и решительно захлопнула дверь перед незваной гостьей.

Девушка бросилась назад к экипажу, слезы ручьями струились по щекам… Вот как, даже любимая подруга Наоко стыдится ее и не желает с ней разговаривать. В отчаянии девушка, добежав до экипажа, оглянулась в сторону дома стольких своих счастливых моментов. За окном той самой комнаты, которая принадлежала Наоко и ее сестрам, Окити заметила вдруг мелькнувший силуэт, потом в окошке неожиданно возникло и лицо самой Наоко, по нему тоже текли слезы, а губы шевелились, словно она пыталась объяснить что-то очень важное… И Окити стало немного легче на душе: слезы, горестное выражение лица, — значит, им не разрешают встретиться вопреки собственной воле, насильно удерживают в доме. Что ж, теперь Окити знала: Наоко по-прежнему любит подругу.

И на какой-то момент поняла, что болезненно завидует Наоко: той удалось избежать позорной судьбы, и теперь не важно, что родители держат ее взаперти. С другой стороны, она остается под защитой родных и близких людей, о ней заботились, ее любили и берегли. Кроме того, Наоко по-прежнему занимала свое место в обществе и жители поселка уважали ее как личность. Окити еще раз осознала, что осталась совсем одна, полностью отрезанная от всех, кто когда-то был ей дорог, составлял для нее весь смысл жизни. Семья самой Окити не вынесла незаслуженного позора, постоянных унижений со стороны соседей, и пришлось ей уехать из селения, а потому связь с родными у девушки оборвалась.

В день своей поездки Окити окончательно убедилась, что все жители Симоды отвернулись от нее. А раз так, не остается ей ничего, как только вернуться к Тоунсенду Харрису.

Весь обратный путь Окити молчала, огонек в глазах потух. Она сидела в экипаже неестественно выпрямившись и отрешенно смотрела куда-то вперед, словно не видя ничего… У служанки Сатико сердце разрывалось от боли, но чем же ей утешить хозяйку или хотя бы чуточку облегчить ее страдания — не имеет ведь никакой власти над этими безжалостными людьми, они так незаслуженно обидели Окити и, словно сговорившись, разом отвернулись от нее.

Как только Окити вернулась в американское консульство, она тут же попросила для себя бутылку саке и, взяв ее, отправилась на берег моря. Раньше почти не употребляла крепких напитков, но в ту ночь напилась чуть ли не до потери чувств — только так удалось ей притупить невыносимую душевную боль и обиду, разрывавшую ее изнутри на части.

Так Окити вступила на тропу саморазрушения, и с того самого вечера начался следующий виток ее многострадальной жизни. Девушка винила во всем случившемся одну себя, стремясь немного сгладить обиду, нанесенную ей бывшими соседями. Однако это ничуть не помогло избавиться от боли одиночества — оно будет преследовать ее всю оставшуюся жизнь.

А тогда, видя, как она направилась в сторону моря, один из слуг, встревоженный ее странным поведением и диким огоньком, плясавшим в глазах, бросился вслед и закричал:

— Окити-сан, куда вы?! Небо нахмурилось, похоже, сейчас начнется самый настоящий ливень… Лучше вам оставаться дома!

— Оставь меня в покое! — с неожиданной злобой, граничащей с отчаянием, огрызнулась Окити. — Я буду гулять где мне захочется… и совершенно одна!

От этих резких слов несчастный слуга оторопел и застыл на месте: никогда еще не видел Окити такой разъяренной, она всегда обращалась с ним, да и со всеми остальными слугами в консульстве вежливо, даже почтительно. Пораженный, решил он — не стоит сейчас мешать Окити, пусть идет, куда задумала!

Так и не осознав, что же наделала, Окити продолжала свой путь к морю. Сейчас она понимала только одно: тихий плеск прибрежных волн обязательно успокоит ее. Скинув деревянные сандалии, вступила в воду босыми ногами… Какое наслаждение ощущать, как холодная вода омывает стопы, а теплое саке одновременно обжигает горло и согревает ее изнутри…

— Лед и пламя! — рассмеялась Окити.

Эта ледяная вода, охлаждающая ее ноги, и огненный напиток, струящийся по горлу, — такое сочетание противоположностей понравилось ей, в нем таилось нечто непостижимо поэтическое. Глоток за глотком… вскоре саке возымело свое опьяняющее действие на девушку, непривычную к большим дозам алкоголя. Беспричинное ощущение безграничного счастья охватило Окити, она хохотала и наслаждалась звуками безумного звонкого эха, разносившего ее смех по всей округе.

— Мне так хорошо, так хорошо! — повторяла она.

Однако саке продолжало действовать — вскоре девушка уже не могла держаться на ногах. Наконец коварный напиток одолел ее и заставил рухнуть на влажный песок здесь же, у берега моря. Впрочем, возможно, саке и впрямь ей помогло: душевная боль на некоторое время ушла, и жизнь ее снова наполнилась миром и безмятежностью.

Какой-то рыбак заметил, как пьяная Окити нетвердой походкой брела по кромке воды, и позже рассказал об этом односельчанам.

— Своими глазами видел, как Тодзин Окити, едва держась на ногах, одна гуляла у моря… Рядом с ней никого, а она так напилась — не обращала внимания ни на что вокруг. Волосы растрепались, кимоно во все стороны холодный ветер раздувает… одним словом, мне показалось даже, что она обезумела — вид у нее был ну прямо как у сумасшедшей!

С той поры бутылка саке стала привычной спутницей Окити во время прогулок вдоль моря. Часто видели ее прохаживающейся у самой воды — то и дело она прикладывалась к горлышку; в такие дни напивалась буквально до потери чувств. Иногда алкоголь возбуждал Окити до такого состояния, что ей казалось: произошла переоценка ценностей, жизнь в американском консульстве, по сути, не так уж и плоха… Можно сказать, ей даже нравится прислуживать консулу и всячески ублажать его. В такие минуты Окити убеждала себя еще и в том, что бывшие соседи просто завидуют ей — сами-то погрязли в скучных серых буднях… Да пусть убираются ко всем чертям! Она, Окити, единственная и неповторимая, а они — никто, пустое место! Она — избранница, потому что выпуталась из рутины нищенской крестьянской жизни.

Однако наступали в сознании моменты просветления, и она болезненно ощущала, что все так же страдает и мучается от того, что ее избегают. Видно, так продолжалось бы всегда, живи Окити рядом с родным поселком Симодой: для всех своих земляков она навсегда осталась бы наложницей иноземца — Тодзин Окити.

Наверное, поэтому девушка искренне обрадовалась, когда в 1859 году Тоунсенд Харрис сообщил ей важную новость: его переводят на работу в Токио (в ту пору — Эдо). Счастью ее не было предела — ведь она тоже переезжала на новое место вместе с Харрисом!

Первые недели в Эдо оказались восхитительными; Окити постепенно привыкала к жизни в посольстве, и у нее не оставалось времени на выматывающие душу эмоциональные переживания. Нравилась новая обстановка, в которой так неожиданно очутилась. Посольство Америки располагалось в огромном зеленом саду, рядом с храмом Земпуку Азабу. В отличие от ее прежнего жилища здание новое, просторное и светлое. Окити вдруг почувствовала, что и ей, и всей американской дипломатической миссии словно самой судьбой дан шанс начать все заново.

В столице жизнь Окити стала более спокойной, и она постепенно свыклась со своим новым положением. Даже само ее имя, Тодзин Окити, больше не беспокоило — те, кто постоянно насмехались над ней, презрительно его повторяя, сейчас ведь очень далеко, в Симоде.

Окити стала сопровождать Тоунсенда Харриса повсюду: на блистательные вечера, приемы и другие торжественные церемонии. С интересом прислушивалась ко всем разговорам дипломатов, касавшимся судьбы ее родины. Иногда на таких важных приемах начинала фантазировать, и тогда ей казалось, что и сама принадлежит к высшим кругам общества, от которых зависит очень многое, в том числе и судьба Японии. Она забывала, что является всего лишь игрушкой, красивой куклой американского дипломата, — судьба ей позволила держаться за фалды его фрака, да и то лишь на совсем непродолжительное время.

Однако тихая, спокойная жизнь на новом месте вскоре нарушилась из-за ужасной встряски: 15 января 1861 года в посольство не вернулся верный помощник и личный переводчик Харриса — Генри Хьюсксн. Очень скоро до Окити дошли слухи, что молодого человека убили из политических соображений и преступник не найден.

С этим жизнерадостным, добродушным молодым человеком она успела подружиться. Тянуло ее к нему еще и по той причине, что он больше других в консульстве подходил ей по возрасту. Генри, настоящий дамский угодник, красивый, учтивый, с удивительным чувством юмора, всегда подбирал подходящие слова в нужные моменты и сам неизменно пользовался успехом у женщин. Окити осыпал комплиментами, и она видела — многие местные дамы сходят по нему с ума и почти все готовы простить юноше, что он не японец. Понимала, что Хьюскену нравится ее искренность, сдержанность и необыкновенная красота. Но она принадлежала Тоунсенду Харрису, а потому Хьюскен никогда не позволял себе с ней ничего лишнего и старался держаться от нее на почтительном расстоянии, как, впрочем, и полагалось ему по этикету.

Всем этим слухам она отказывалась верить, пока в посольство не доставили окровавленное, искалеченное тело Генри; долго плакала и горевала — уж очень внезапно и трагично оборвалась эта молодая жизнь… «Как же это могло случиться?! — недоумевала девушка. — Ведь только вчера мы разговаривали и я видела его так близко… Он улыбался мне, а в его глазах сияло солнце, и вдруг…»

Глядя на него — безжизненного, Окити поняла — скоро и для нее тихие, безмятежные дни в американском посольстве кончатся. Да и вообще, нет в жизни ничего вечного, все на свете рано или поздно заканчивается.

После гибели помощника и переводчика Харрис стал все больше уходить в себя; приступы болезни участились. Сама дипломатическая миссия в Японии начала терять прежний блеск — ей не достичь уже прежнего уровня. Без обаятельного юного голландца все в посольстве сделалось скучным и обыденным. А уже летом 1862 года до Окити дошли слухи, что Тоунсенд Харрис намерен вернуться в Америку.

— Харрис-сан уезжает к себе на родину, а что теперь будет со мной?! — плакала перепуганная Окити.

Обескураженная обрушившимися на нее новостями, со страхом ждала наступления каждого следующего дня. Шли недели, но слуги продолжали упорно твердить, что Харрис Одзи-сан («старик Харрис») серьезно заболел и больше не может оставаться в Японии, а потому очень скоро, может быть через месяц-другой, покинет страну и отправится к себе в Америку. Эти слухи особенно часто звучали в присутствии Окити. Правда, допускалось это не из злорадства, а из сочувствия к бедной девушке. Слуги искренне жалели ее, прекрасно понимали, что жизнь «использованной и выкинутой за ненадобностью наложницы иноземца» не то что сложна, а попросту невыносима в жестокой Японии — стране, где не умели и не хотели прощать. Окити теряла защиту всемогущего консула, и теперь ее участи никто не позавидовал бы.

В последние месяцы Тоунсенд Харрис совсем ослабел и очень редко требовал от Окити физической близости. Девушку это радовало; в общем, Харрис оказался человеком довольно добрым, и она к нему искренне привязалась. Вот почему счастлива была исполнять обязанности сиделки и подруги, что исключало необходимость интимных отношений. Только сейчас, впервые за все время своего пребывания в американском консульстве, Окити стала получать настоящее удовольствие от работы, и как раз именно теперь все для нее должно кончиться раз и навсегда.

В июне 1862 года могущественный, властный покровитель Окити Тоунсенд Харрис возвратился в Америку. Девушке выдали увесистый мешочек с золотом за услуги — теперь ей предстоит самой определять свою дальнейшую жизнь.

Окити еще несколько дней оставалась в консульстве. В это время настроение у нее постоянно менялось: то она грустила, то сердилась на судьбу, не имея и представления, что ждет ее дальше. Ей всего двадцать лет, и перед ней простираются десятилетия неизвестности. Может быть, наступит время, когда люди перестанут отвергать ее; простят несчастную, ни в чем не повинную девушку и тогда счастье снова улыбнется ей… Но сколько времени пройдет, прежде чем она заслужит прощение простых японцев, таких же, как она сама… И главный вопрос: стоит ли ей оставаться в Эдо или разумнее все же вернуться в родную Симоду?

Ведь она успела потерять семью, друзей, жениха и теперь осталась совсем одна; страшилась одиночества, и порой наступали минуты, когда ее не ужасала мысль покончить жизнь самоубийством. Однако у нее на это не хватало сил, а потому девушка предпочитала топить горе в саке. В состоянии опьянения она по крайней мере забывала о проблемах и уходила в мир, где существовали лишь ее безумные фантазии — ни обвинений, ни обвинителей, только гармония и покой…

Бывали времена, когда она злилась на Тоунсенда Харриса и проклинала его — испортил ей всю жизнь! Этот американец забрал ее из родного дома, где у нее была работа и спокойное существование; выдернул из привычной среды, сделал наложницей… А когда все кончилось, без всякого сожаления вернулся к себе на родину, предоставив Окити барахтаться в этой сложной действительности и самостоятельно искать способы существования.

Как мало может женщина в суровом мире, где все заботятся только о мужчинах и все устроено так, чтобы именно они получали удовольствие от жизни и ни о чем серьезно не задумывались! Женщины — это как цветы: мужчины срывают их, чтобы полюбоваться некоторое время, а потом со спокойной душой оставить — пусть медленно увядают. Но есть еще вот что: чем красивее женщина, тем больше несчастий суждено ей вынести. Отец, думала Окити, тысячу раз прав: лучше родиться такой же, как все, и прожить тихо, незаметно; тогда никто не вырвет тебя из привычного, пусть серенького, но зато такого надежного мира.

И вот, когда Окити отчаялась найти хоть какой-нибудь выход из своего незавидного положения, судьба сжалилась над ней и протянула руку помощи. К девушке пришел Сёдзи Икеда, немолодой мужчина, выполнявший при консульстве самые разные поручения дипломатов. В первые дни, когда Окити только привезли к Харрису, он первым проявил к ней сочувствие и помог быстрее привыкнуть к новому. Искренне жалел бедняжку, и именно к нему она обращалась, чтобы излить душу, рассказать о трудностях, поделиться надеждами. И вот сейчас, когда Окити нанесен новый удар, Икеда снова пришел к ней, да что там — буквально ворвался в комнату, будто отыскал решение всех ее проблем.

— Окити! Окити-сан! — радостно кричал он, не в силах сдержать возбуждения. — Я только что придумал одну замечательную вещь! Дело вот в чем: у моего родственника есть салон-парикмахерская в Симоде, так он хочет продать его и вернуться к себе на родину, в Ито. Почему бы тебе не купить у него этот салон и не стать самостоятельной деловой женщиной, имеющей собственный выгодный бизнес?!

Несколько дней Окити обдумывала предложение друга. С одной стороны, ей, конечно, хотелось стать независимой предпринимательницей, заняться своим делом. Но многое пугало: ей всего двадцать лет, и она не только не набралась опыта в парикмахерском деле, но понятия не имела, как управлять бизнесом и что для этого надо уметь… шутка ли — содержать целый салон! Кроме того, страшновато возвращаться в Симоду, там до сих пор все считают ее наложницей иноземного посланника, который силой и оружием поставил Японию на колени и навел здесь свои порядки. А она, Окити, удержится ли на плаву, не потонет ли в штормовом море ненависти и презрения, в любую секунду готовом поглотить ее?..

Вспомнила она школу гейш — каким успехом она пользовалась там, пока училась, как умела привлечь и ублажить клиентов… может быть, у нее все получится и с салоном? Перед ее мысленным взором предстала уютная, успешная парикмахерская, всегда полная довольных клиентов. Кончилось ее одиночество, снова обрела она друзей… Правда, для этого ей придется доказать жителям Симоды, что она, Окити Сайто, не какая-нибудь развращенная искусительница, а самая обыкновенная женщина; ей хочется вести свое дело и жить нормальной жизнью, как и всем им.

Девушка поклялась себе, что никогда больше не станет связывать себя с людьми, способными на предательство. А уж тут сама судьба предлагает ей шанс спокойно вернуться в родной поселок, все начать заново, с чистого листа, — обязательно надо воспользоваться такой возможностью!

В ту ночь сердце Окити вопреки запретам опять обратилось к тому, чего она так старательно избегала: снова вспомнила опа о Цурумацу. Так любила его, беззаветно и самоотверженно, а он в итоге так и не сумел спасти ее. Да еще предпочел деньги и спокойную жизнь и, когда ему предложили выгодное место, без колебаний бросил и Симоду, и свою возлюбленную.

И еще Окити дала себе завет — больше не любить никого на свете! Ведь любовь ведет к страшной, неоправданной сердечной боли. А то не получилось бы так, что Цурумацу не сумел заступиться за нее, — видно, силы его любви оказалось недостаточно. А если так, зачем вообще кого-то любить?!

И вот в свои двадцать лет Тодзин Окити решила никогда больше не доверять ни одному человеку в целом мире — стала скептиком. Теперь надо задуматься и над другим вопросом, тщетно пыталась его игнорировать так долго. Чтобы процветать в своей области — в парикмахерском деле — ей требуются постоянные клиенты. Но обитатели Симоды отвергают ее, предают, не скрывают презрения к «наложнице иноземного дьявола». А что, если начнут обходить стороной ее салон — где она тогда найдет других клиентов?

Выслушав все опасения Окити, Сёдзи решительно заявил:

— Что ж, придется тебе рискнуть! Но уверен — в конце-то концов все будет зависеть от тебя — от тебя самой. Только… — И решился — заговорил о куда более неприятном и серьезном: — Окити, знаю я — больно много ты пьешь, а в последнее время так вовсе без удержу. Хочешь свое дело иметь, да еще мечтаешь, чтобы бизнес процветал, — непременно тебе нужно бросить саке! Оставь дурную эту привычку, сама понимаешь — алкоголь ни к чему хорошему не приведет.

Но Окити упорно не желала слушать друга.

— Не смогу я без выпивки! — расплакалась она и, желая хоть как-то оправдаться, сама перешла в наступление: — Мне это просто необходимо! Только когда пьяна, забываю о боли и одиночестве! Вам этого не понять, у вас есть все, что нужно человеку для счастья.

Сёдзи лишь печально покачал головой; милая, искренняя девушка Окити, переживал он за нее, судьба так жестоко с ней обошлась.

Ну а Окити решительно отмела в сторону все страхи — уезжать ей надо из консульства и как-то устраивать свое пока еще такое туманное будущее. Что ж, приобретет для себя этот салон-парикмахерскую и сделает работу в ней смыслом жизни. Может быть, когда у нее появится настоящее дело, не придется так много выпивать, чтобы постоянно погружаться в забытье.

В последнее время стала употреблять саке в таких количествах, что сама уже не знала, как спастись — зависимость от алкоголя становилась все более пугающей. А не пила — одолевала депрессия, вот и не хватало энергии, чтобы прожить хоть день без горячительного. Только алкогольная эйфория и помогала выжить, приносила мнимое счастье и беспечность. Так алкоголь с юных лет начал разрушать девушку изнутри; впоследствии эта пагубное пристрастие станет причиной ее безвременной гибели при трагических обстоятельствах. Но тогда, летом 1862 года, Окити и думать не хотела о смерти — в жизни ее вновь появилась надежда.

В тот памятный вечер Окити бросила вызов необычно холодному июньскому ветру и отправилась на берег моря — помолиться и подумать о будущем. Впервые за долгое время не принесла она с собой к морю бутылку саке, прекрасно понимая: молитвы и алкоголь никак не сочетаются.

— Всегда хотелось мне жить спокойной жизнью, быть уважаемой женщиной и самой уважать своих соседей, — признавалась Окити набегающим на песок волнам. — И теперь ведь не прошу слишком многого — пусть только мои соседи снова начнут уважать меня, не жду уже ни любви, ни искренней дружбы. Лишь бы люди не отвергали меня и прониклись сознанием, что я хочу жить среди них, достойно и честно.

Окити прислушалась к ветру, ожидая услышать некий знак свыше, но не дождалась ответа небес. Неужели это дурной знак и у нее снова ничего не получится?! Девушку начало трясти, но она собралась с силами и отбросила прочь плохие мысли. Этот день станет для нее счастливым — днем надежды, начала новой жизни, — не стоит портить его дурацкими предрассудками.

Поздно вечером она отыскала Сёдзи в комнатах для прислуги и объявила ему о своем решении приобрести салон.

— Почему бы тебе не уехать отсюда? Давай отправимся в Симоду, ты станешь работать на меня, и вместе мы преуспеем в парикмахерском деле! — предложила Окити.

Втайне она молила небеса — пусть он согласится, станет и в этом ее добрым другом — ей так требуется надежная поддержка в этом суровом мире. Но, увы, Сёдзи не мог уехать с ней: у него жена и пятеро ребятишек, он должен их кормить. Его труды в консульстве оплачивались достаточно скромно, но регулярно, и он не мог рисковать благополучием семьи. Сёдзи не позволил бы себе уехать в Симоду, чтобы начать совершенно незнакомое дело, не зная, чем все кончится.

Кроме того, до супруги его уже дошли слухи о чересчур теплой дружбе мужа со скандальной красавицей Тодзин Окити. Женщина волевая, уж конечно, никогда не разрешила бы она супругу уехать неизвестно куда, чтобы начать столь рискованное предприятие, да еще с другой, такой женщиной.

Добрая и чувствительная Окити тоже понимала, как это тяжело — расставаться с семьей, а потому не стала настаивать: сама пережив разлуку, не желала подобной участи никому.

В сентябре 1862 года Тодзин Окити собрала свои вещи и навсегда покинула американское консульство. Пять лет назад ее привезли к Харрису в красивом экипаже, теперь она должна уехать сама. Только верный друг Сёдзи пожелал ей доброго пути и тихо добавил: «Бог тебе в помощь!» Она уже не наложница консула, однако имя, вернее, прозвище Тодзин станет преследовать ее не только всю оставшуюся жизнь, но отыщет и после смерти.

Вот как наградил ее человек, чья судьба переплелась с ее на несколько лет. В конце концов Окити найдет свое место в красочной истории Симоды; но прежде ей придется долго страдать и в короткой, но бурной своей жизни никогда нс обретет столь желанного покоя и подлинного счастья.