Бандиты

10

Они доехали до стоянки такси на Бьенвилле и там остановились. Рой, не забывший свое полицейское прошлое, заявил, что таксистов знает хорошо и, если они будут возникать, пошлет их на хрен. Стоянка находилась точно напротив отеля Сен-Луис.

Джек расположился за столиком в просторном внутреннем дворе, дождался официанта и заказал водку и скотч.

— Похоже, народу маловато, — сказал он официанту, тот ответил:

— Похоже на то.

— Где же все? — поинтересовался Джек. Официант высказал предположение, что народ веселится в городе.

Небось валом валят по Бурбон-стрит, натыкаясь друг на друга, сами не зная, куда, зачем. Думают, это и есть Новый Орлеан. На одной стороне улицы — выставка кож и мехов, на другой — дешевая галантерея. Бедолаги в «Презервейшн-Холле» и прочих местах играют что-то на тему диксиленда, «Когда святые» и так далее, снова и снова, а туристы торчат в проходе. А ведь в городе бывает и хорошая музыка — когда приезжает Эл Хирт, когда на эстраду выходит Билл Хантингтон со своим контрабасом, когда собирается группа Эллиса Марсалиса — его сын, Уинтон, уехал из города, покоряет весь мир своим рожком.

В этих кварталах всегда есть чем потешить зрение и слух, да и кормят неплохо. Чего ради туристы прутся на Бурбон-стрит? Джек не понимал их — может быть, оттого, что сам всю жизнь прожил в Новом Орлеане. Но ему казалось, даже приедь он издалека, он бы устроился здесь, в тени магнолий и душистой японской айвы, расслабленно попивал водку и скотч, любуясь игрой света в брызгах фонтана, бледным оранжевым сиянием, заливавшим весь двор.

Если б он приехал откуда-то из других мест, он бы смотрел вверх, на белую террасу, окружавшую двор со всех сторон, на двери, открывавшиеся с террасы в гостиные и темневшие за ними коридоры, на окна, украшенные темными рамами. Он бы сидел здесь, как он и сидел на самом деле, размышляя о том, что в чужую комнату, пожалуй, можно проникнуть незамеченным, вот только странное это чувство — прокрадываться туда, опасаясь, что кто-то глядит тебе в спину со двора.

Полковник жил в номере 501 на верхнем этаже — в люксе, располагавшемся на отдельной площадке у лифта. В регистратуре сказали, что постоялец отлучился.

Рой отправился разузнать, нет ли у него знакомых среди обслуги — вообще-то зацепки у него были во всех гостиницах Французского квартала. Хорошо иметь много друзей, говорил Рой, особенно таких, которые тебе чем-то обязаны. Когда-то у него была подружка на Бьенвилле, чуть подальше «Арно», звали ее Нола, и готовила она лучше любого повара в самом роскошном ресторане — милая девочка, добрая-предобрая, только вот запуталась в жизни. В этом-то вся беда с женщинами, говорил Рой: отличные информаторы, особенно шлюхи — те просто прирожденные наводчицы, но эмоции вечно берут над ними верх, и они выбалтывают все подряд.

— Теперь-то я это знаю, — говорил Рой, — но здесь какая мне польза от этого?

Это было в тюрьме, где Рой подружился с Джеком и поведал ему свою историю.

— Она была очень милой девочкой, совсем не похожа на шлюху, маленькая такая, голосок тоненький: «Ох, Рой, если бы не ты, меня бы давно забили насмерть».

— Вы были друзьями?

— Друзьями, только мы и про постель не забывали. Нас обоих дома третировали. Моя старуха Розмари только одно и умела: ныть, что меня домой не дождешься. Можно подумать, кто-нибудь стал бы спешить вечером к такой бабе. А Нола вышла замуж за гребаного букмекера — Дики Дюшене его звали, может, слышал про такого? Его прозвали Ду-ду, он работал на улице Дофине. Он принимал ставки, она торговала передком, так что семейная жизнь у них была та еще. Мы условились: я заглядываю к Ноле, она рассказывает мне, как да что, не слыхала ли она чего-нибудь интересного на улице или от Дики, а я присматривал за ней, не наезжал на них, позволял им обоим заниматься своим делом. Однажды я прихожу, а она вся в слезах, всхлипывает, точно похоронила кого. «В чем дело, лапонька?» — спрашиваю я ее. Она вытаскивает из уборной завернутую в газету пачку — сплошь сотенные и полусотенные, тридцать кусков. «Ну и ну, — говорю, — ты себе передок часом не стерла?» Она говорит, деньги ей дал Дики, а она боится держать их у себя, потому что какой-нибудь маньяк может ее обчистить, пусть лучше я возьму их на хранение. Говорит, Дики заработал эти деньги на ставках и на игре в карты, а теперь это местечко на улице Дофине вроде бы закрылось. Ладно, думаю, но что-то тут не сходится. Зачем он отдал ей тридцать грандов, у нее тут полно гостей, и никто удостоверение личности не показывает. «Что за чушь, Нола?» — говорю я ей, а она твердит, он дал ей деньги, все так и было. Потом выясняется еще кое-что: Дики обманывал ее с медсестрой из больницы, Нола закатила ему сцену, всю посуду перебила, так что он дал ей тридцать штук, чтобы она малость успокоилась. Только он плохо рассчитал.

— Она сообразила, что у него осталось куда больше?

— Вот именно, а на букмекерстве столько не заработаешь. Я взял деньги, отнес их домой, припрятал. Мне пришла в голову потрясающая идея: эти деньжата пригодятся мне в борьбе с преступностью. Мы же используем конфискованные машины, когда выслеживаем подозреваемых? Вот и на эти деньги я найму много информаторов. Да они драться друг с другом будут, кто первый доставит мне сведения.

— А они не лгут?

— Лгут напропалую, такова уж их природа. Информатора прижать надо, припереть к стене. У него, скажем, досрочное освобождение, третье замечание — и он отправится в тюрьму. Он тебе сказал, где будет такой-то парень с наркотой, а там пусто, тогда ты говоришь ему: «Еще один прокол, засранец, и ты получаешь третье замечание и прямиком отправляешься в „Анголу“». А уж когда пронесся слух, что я буду платить, они ко мне в очередь выстраивались, точно к отцу исповеднику. По ночам звонили, Розмари то и дело снимала трубку — она, видите ли, вся больная и ночью не может уснуть. А звонили бабы, и она потом неделями со мной не разговаривала. Конечно, шелухи много было, но и ядрышки попадались.

— Дети у тебя есть, Рой?

— Обе мои малышки выросли и ушли из дома. Славные девчушки. Они навещают меня тут. — Он имел в виду — в «Анголе».

— А что было дальше?

— Насчет информаторов? Я как раз расследовал одно дельце: в Джексоне, штат Миссисипи, произошел налет, а банкноты оттуда появились у нас в Новом Орлеане. Феды уже присматривались к четырем местным парням, но феды ничего не смыслят в полицейской работе — они уставятся в свои компьютеры, а компьютер гроша ломаного не стоит, когда нужно выйти на улицу и добыть информацию. Надо лезть в дерьмо к этим придуркам, говорить с ними как мужчина с мужчиной. Один из моих лучших осведомителей присоветовал навестить одного парня в госпитале. У того была стреляная рана, он говорил, несчастный случай на охоте. Феды спросили, неужто он ходит на охоту с полицейским «смит вессоном» тридцать восьмого калибра, потому что одного из налетчиков подстрелили, когда он уходил. И вот этот парень лежит в больнице, рана его залечивается, а чего будет дальше, никто не знает — у федов против него ничего нет, они просто прессуют его. Утром я отправился посмотреть на этого парня, но опоздал: в ту самую ночь какой-то тип навестил его в палате, положил подушку ему на лицо и пять раз выстрелил через нее. Бросил рядом с ним пушку и был таков. Парень на соседней койке все видел от начала и до конца. Сестра сказала мне, приходится менять ему постель всякий раз, когда в палату заходит кто-нибудь незнакомый. Я думаю: а сестра эта баба крепкая. Начал разузнавать про нее и через пару дней пригласил ее после смены выпить в одно местечко, на улице Гравье. У нас в полиции это называется метод «научного тыка». Садимся. Заказываем «манхеттен», пьем, и тут я говорю: «Как поживает ваш дружок Дики Дюшене?» Она в шоке, вишенкой подавилась. Не такая уж она оказалась и крепкая. Мы все обсудили, и под четвертый «манхеттен» она мне поведала, что парень, которого прикончили в больнице, предвидел свой конец, а она ему приглянулась, и он рассказал ей, что в камере хранения в аэропорту припрятал сто пятьдесят штук. Она не знала, как распорядиться таким богатством, и все отдала своему дружку Дики. Сечешь? Так оно все и было, Богом клянусь. Дики отдал тридцать грандов Ноле, чтобы сохранить мир в семье, она отдала деньги мне, а я потратил часть этих денег на расследование того самого налета.

— Поразительное совпадение!

— Это еще не все. Я сразу понял, что по уши в дерьме и надо поскорее выбираться, но эта сестра, которая уже перестала быть крепкой бабой, какой мне показалась вначале, прямиком почесала к федам — они и раньше ее допрашивали, — и все пошло раскручиваться по новой. Дики заговорил, Нола, так та завизжала, что знать ничего не знает, она отдала деньги полиции — то есть мне! Феды и копы вместе являются ко мне и спрашивают: «Где деньги?» Если я сознаюсь, я по уши в дерьме. Никто не поверит, что я тратил деньги только на осведомителей. Эти задницы из администрации понятия не имеют, зачем вообще нужны осведомители, а меня они рады ухватить за жабры, потому что я никогда не объясняю им, что́ я делаю и почему, и тем самым подрываю их авторитет. Вот я и сказал им: «Какие деньги?»

— Дурачком прикинулся.

— Ну да. И знаешь, что они сделали? Отвели Розмари в сторонку и допросили ее. Я ничего не говорил ей о деньгах и думал, все в порядке. Как бы не так! Эти ублюдки выложили ей все насчет Нолы — дескать, Нола дала мне деньги по большой дружбе. Тут она говорит: «Ах, в самом деле?» Они говорят: «Да, тридцать штук». Ей-то по фигу, хоть тридцать центов — она открывает свою коробочку для шитья и достает оттуда пригоршню банковских лент, которыми пачки денег заклеивают, — я их выбрасывал в ведро, когда распечатывал пачку, чтобы платить своим людям, а Розмари, стало быть, ныряла в мусорку и доставала их, а сама ждала момента, чтобы ткнуть меня в них носом. Как только она услышала про Нолу, этот момент настал. Банковские ленты проследили до того банка в Джексоне, который взяли грабители, и мне предъявили обвинение в пособничестве и укрывательстве краденого. Черт, я очухаться не успел, как мне влепили от десяти до двадцати пяти лет. Розмари сидела на суде вся в слезах. Одна журналистка спросила ее, какие чувства она испытывает, Розмари утерла глаза и говорит: «Я тринадцать лет была замужем за этим сукиным сыном, а он со мной даже не разговаривал. Посмотрим, понравится ли ему, когда с ним не будут разговаривать». Она имела в виду — посмотрим, как коп выживет в тюряге. — Такую вот историю рассказал Рой Джеку, когда они отсиживали срок в «Анголе».

Рой вышел из-за подсвеченных струй фонтана, уселся напротив Джека, отхлебнул скотч из его стакана и подался вперед, опустив локти на стол:

— У тебя есть пожарный ключ от этого заведения?

Джек покачал головой, поудобнее устраиваясь на раскладном стуле.

— Когда я работал, тут еще не было отеля. Не помню, что тут было. Они все переделали. Симпатичное местечко, верно? Уютно тут.

— Как же ты попадешь в комнату без ключа?

— Может, нам и не придется лезть к нему в номер.

— Так зачем нам взломщик? — сказал Рой. — Какая твоя роль в этом деле?

— Боишься, всю работу придется делать тебе?

— Пока что я один корячусь.

Он что, серьезно? Джек ничего не понимал. Достал сигарету, чиркнул принадлежавшей отелю спичкой, прикуривая. Рой никогда не меняет тона, разве что обращаясь к вещам неодушевленным вроде двери туалета или машины в пробке, поэтому настроение его разгадать нелегко. Неужели он говорит всерьез?

— Я буду ходить за «объектом» по пятам, — пояснил Джек. — Все о нем разузнаю: в каком банке у него счет, где он обедает, где ужинает. Если понадобится проникнуть в его комнату, я уж придумаю, как это сделать, так что не кипятись, лады?

— Никто и не кипятится, — ответил Рой. — Я уже нашел способ, как тебе попасть в его номер. — Не спуская глаз с Джека, он отхлебнул глоток спиртного и спросил с усмешкой: — Что, задергался?

Теперь Джек знал точно: минуту назад Рой говорил всерьез, а теперь решил обратить все в шутку. Он считал Роя своим другом, но помнил, что с Роем нужно обращаться осторожно, — лучше всего в резиновых перчатках, в которых работает Лео.

— Ты нашел тут кого-то знакомого? — предположил Джек. Улыбка Роя сделалась еще шире.

— Угадай, кто это.

— Мужчина или женщина?

— Мужчина.

— Черный или белый?

— Шоколадный. Слушай подсказку: здоровенный негритос.

— Я с ним знаком?

— Был случай — он бы тебя убил, кабы не я.

Рой чересчур уж заважничал.

— Без тебя бы я не знал даже, как в туалет сходить, — огрызнулся Джек, но ссориться не стал: его больше интересовало, о ком же говорит Рой. — Значит, дело было в «Анголе»? Так-так… Это когда я смотрел телик и пришли эти свиньи и переключили канал? — Он увидел, что Рой кивнул. Это была вторая или третья его ночь в тюрьме. В 10.30 гасили свет в дортуаре, но в пустой комнате со складными стульями можно было до полуночи смотреть телевизор.

В тот день около шести часов вечера, как раз когда заключенных разводили по камерам, какой-то чернокожий подошел к нему, изобразив губами воздушный поцелуй:

— Привет, сучка, ты в моем вкусе, — и снова причмокнул, а Джек залепил ему кулаком прямо в поганый рот, залепил с развороту, вложив в удар весь свой вес. Он захватил паскудника врасплох, оглушил его, вспомнив, как дрался подростком на реке — дрался ради забавы, а не ради того, чтобы сохранить свою свободу и не попасть после отбоя в чью-нибудь койку. Он слышал накануне эти звуки в темноте, парни с парнями, но ушам своим не верил. Он вмазал парню в морду, и вокруг них начала собираться толпа, но тут Рой подошел к нему вплотную и поинтересовался:

— Собираешься драться с каждым, кто тебя потащит в койку?

В голове у Джека гудел адреналин, он ответил с ходу:

— Хочешь попробовать?

А Рой сказал:

— Я тебе помогу, Делани. — Выходит, он уже знал его по имени. — Их тут семьдесят один, а нас всего восемнадцать, — в смысле, черных и белых заключенных. — Если не хочешь вступать в смешанный брак, скажи им, что ты земеля Роя Хикса. Понял? Ты мой корешок, приятель по гражданке. Иначе тебя отметелят вусмерть.

Теперь, сидя во внутреннем дворике гостиницы, Рой напомнил ему:

— Ты смотрел «Богатые и знаменитые», а черномазые вошли и переключили на «Багз Банни» или еще какую-то ерунду гребаную.

— «Богатые и знаменитые», любимая программа взломщиков, еще не началась, — возразил Джек. — Я смотрел кино, я даже помню, какое: «Большой блеф». Чушь полная, но там играет Ли Грант, а я был влюблен в нее в те времена — у нее потрясный носик. И тут пришли эти свиньи и переключили на «Любовную лодку», которую я терпеть не могу, так что я встал и переключил обратно.

— Тут-то я и вошел, — заметил Рой. — А помнишь, кто переключил снова на «Любовную лодку»?

— Самый здоровенный черномазый, какого я только видел в жизни — пока не посмотрел матчи на кубок чемпионов, в которых Холодильник играл за «Медведей». Выходит, Малыш работает здесь, в отеле?

— Он официант, — сообщил Рой, — я только что видел, как он заказывал столик в лифт. Стало быть, той ночью Малыш переключил телик, и ты не знал, что делать.

— Как это не знал? Едва Малыш уселся, я уже поднялся, чтобы переключить обратно, а тут входишь ты, смотришь на меня и говоришь: «Чего это ты смотришь такое дерьмо?», а я вовсе не это смотрел, я смотрел фильм.

— Он бы тебя убил.

— Пусть бы попробовал.

— Я ему сказал: «Сядь, Малыш, успокойся». Помнишь? Я ему сказал: «Веди себя хорошо, а то тебя не примут в клуб Карнеги». Черт побери, я входил в исполнительный комитет клуба, и Малыш это отлично знал. Он страсть как хотел вступить в клуб, любил поговорить, а его не принимали, потому что он вел себя как последний подонок.

— Я помню, ты и меня уговаривал вступить.

— Зря не послушался. Малышу Дейл Карнеги изменил всю жизнь. Его даже освободили досрочно.

— Ты поговорил с ним насчет полковника?

— Само собой. Он его видел. Говорит, счет у него до небес, а на чай не даст и цента.

— Когда он вернется?

— У этого парня из регистратуры глаза в заднице: наш клиент и не выходил. Сидит в коктейль-баре. Видишь дверь в углу? — Рой кивком головы указал на соседнее помещение. — Там столовая и бар.

— Малыш сказал, он сидит там? — Джек старался говорить спокойно.

— Он только что его видел.

— Ты собирался сказать мне об этом или думал промолчать?

— Я же тебе сказал, разве нет? — Рой откинулся на спинку стула и добавил: — Джек, не стоит заниматься таким делом, если не в охотку. Мы же вроде решили.

Джек был сбит с толку, но старался не выказать свою растерянность. Затянулся, выдохнул тонкую струйку голубого дыма и сказал:

— Я и забыл. Это как игра.

— Ну да, как мы сделали тех парней в машине. Запросто.

— Значит, он в баре?

— Тебе лучше туда не соваться, — заметил Рой. — Если он тебя увидит, это будет уже не так забавно. Лучше выпьем еще по рюмочке и подождем, пока он уйдет. Тут он тебя не разглядит, свет-то дерьмовый. Можешь еще стул малость отодвинуть, за деревом спрячешься.

— Хорошая мысль, — сказал Джек.

— Я так и думал, что тебе понравится, — все с той же усмешкой откликнулся Рой.

Перед ними поставили еще одну порцию выпивки. Рой приподнял голову и раскрыл глаза, ожидая. Джек подальше отдернул голову. Теперь он видел только черные брюки и белую куртку официанта, возникшего перед столиком, а лица не различал.

— Это ты, Малыш? — спросил он для верности.

— Рад встрече, мистер Джек Делани, — произнес Малыш, — но давайте воздержимся от рукопожатий. Этот мужик сию минуту будет здесь, и лучше нам не показывать, что мы старые знакомые. — И он поспешно отошел от столика.

— Это он, — пробормотал Рой.

Джек поглядел через его плечо и, к своему удивлению, увидел сразу две фигуры, длинного и коротышку: полковник все в том же костюме с черным галстуком шагал лениво, самоуверенно и что-то говорил, оживленно жестикулируя.

— Тот, что пониже, — пояснил Джек.

— Понятное дело, — откликнулся Рой. — А гринго кто такой?

Американцу было на вид около пятидесяти; черный костюм, хорошая рубашка, но без галстука, очки в темной оправе, волосы редкие, какого-то песочного цвета. Малыш распахнул перед ними дверь, обернулся через плечо и последовал за ними в вестибюль.

Парочка заговорщиков с минуту помолчала, потом Джек сказал:

— Может, кто-то из нефтяников, кто деньги ему дает.

— Не-а, — возразил Рой, — это мистер Закон. Не знаю точно, из какой службы, но он — из Вашингтона, можешь быть уверен.