Пришлось приземлиться обратно в кресло и вопросительно уставиться на своего иногда такого вредного, но всегда любимого родственника.
— Детка, скажи мне, пожалуйста, что за шрамы у тебя на левом запястье? Ты резала себе вены?
«Блин!», — подумалось мне: «Ну, как он заметил-то?». На моей руке с внутренней стороны над запястьем, действительно, можно было увидеть две тонкие белые полоски. Если только под микроскопом.
— Это не то, что вы подумали. Это другое. И мне не очень хочется вспоминать эту историю, дорогой дядюшка. Тем более, что это было очень давно, — попыталась отказаться.
— Малышка, я спрашиваю тебя не из праздного любопытства. Это важно. Поверь мне, пожалуйста.
«Амадей и просит? Вот это да! Придется рассказывать».
— Ну, ладно, расскажу. Это было, действительно давно, я училась уже в шестом классе. Тогда уже около года я тренировалась с посохом по книге «Искусство потерянного следа». Крутила шестом, отрабатывала какие-то удары руками и ногами. Чтобы надо мной не смеялись и не мешали, ходила на тренировку на огороды за домом. Там был такой закуток в стороне за деревьями, меня не видно было с дороги.
Я задумалась, вспоминая ту давнюю историю.
— И как-то я возвращалась после тренировки и услышала какие-то непонятные звуки в кустах. Конечно, решила посмотреть. И увидела, что два придурка из старшего класса держат девочку. Один держит руки, другой шею и закрывает рот, чтобы не кричала. А третий урод руки распускает. Я палкой сразу с размаха и огрела по башке центрального гада. Да так хорошо, что он сразу упал и не вставал долго. Я даже подумала, что убила его. Но, слава Богу, он очнулся и поднялся потом. А то бы отправили меня в колонию для несовершеннолетних, наверное.
Пришлось горестно показательно повздыхать, но и сейчас я бы огрела его, не задумываясь о последствиях.
— А у второго был ножик перочинный. Он стал им махать и порезал мне руку. Не сильно, но кровь шла. Анька тоже не растерялась и сразу вцепилась третьему в волосы, да еще и закричала, как оглашенная. Мы, возможно, вдвоем и не справились бы. Но мимо проходил Сашка. Он услышал крик и встал на нашу защиту. Эти уроды моральные все-таки удрали. Мы их хорошо побили, только и нам тоже досталось. Анька была вся в синяках, и платье порвали. Плакала она долго, платье жалела. Их же у нас не много было. Она такая вся была маленькая, тоненькая и беленькая. Как тростинка. Я порезана, Сашка с фингалами под обоими глазами.
— Как стемнело, пробрались в свои комнаты. Только на следующий день нас с утра все равно вызвали к директрисе. Пришлось все рассказать. Провели очную ставку. Эти дебилы были старше нас немного. Любители обижать тех, кто слабее. До нашей драки им все сходило с рук. Запугивали, наверное, младших. Вот все и молчали. Очень скоро они исчезли. вся троица сразу. Говорили, что их развели по разным детдомам. Директриса постаралась. Ну, вот и вся история. А еще говорили, что парни постарше хорошо их проучили, перед тем, как они уехали в неизвестном направлении.
Пока я рассказывала, на моих глазах с дядюшкой происходили удивительные метаморфозы. Его невозмутимость стекала с лица, как вода. Челюсти сжались вместе с кулаками. И весь как-то напрягся, а потом и вовсе он стал белым, как бумага. Какое-то время мы посидели молча. Мне больше нечего было рассказывать, а он наверно лишился дара речи от моих откровений. Я уже успела пожалеть, что не скрестила пальцы и не придумала какую-нибудь безобидную историю. И, действительно, зачем было травмировать психику пожилого человека?
— Дядюшка, да вы не волнуйтесь так. Все же хорошо закончилось. У нас есть пословица: нет худа без добра. Мы потом так подружились. Нас даже стали называть три мушкетера.
К Амадею наконец-то вернулся дар речи, привычный цвет лица и внешняя невозмутимость.
— Ну, вы, действительно, молодцы, — кашлянув, он вышел из ступора. Наконец-то.
— А кто же это такие — мушкетеры?
— Ну, это верные слуги короля. Есть такой роман у Дюма. Он так и называется «Три мушкетера». А мы же потом стали вместе заниматься с шестами. Ане разрешили переехать в мою комнату. И после того случая нас уже никто и не пробовал даже обидеть. В девятом классе на Новый год мы ставили спектакль. Я была Д, Артаньяном, Аня — Арамисом, а Сашка — Атосом. На роль Портоса никого не смогли найти. После школы Сашу забрали в армию, Аня поступила в колледж на модельера, она всегда мечтала шить красивую одежду. А я всегда хотела поступить учиться в университет в Петербурге на исторический факультет. Мы переписывались. Пока я не попала сюда. Волноваться будут, куда я пропала, — мне стало так грустно. Вспомнила своих друзей и поняла, как сильно соскучилась по ним. Когда теперь увидимся?
— Дядюшка, а вы же пойдете на почту платить за связь? Отправите два письма? Только что им написать? Может, что я уехала учиться по обмену? И как вернусь, то свяжусь с ними? Не поверят же.
— Обязательно, детка, отправлю. Такие друзья — это редкость. А как поддерживать связь, что-нибудь придумаем. Можно будет подключить адвоката.
— О! Точно! Какой вы молодец! Про Николая Николаевича я и забыла. Надо будет написать ему письмо с просьбой переправлять корреспонденцию, да? Если он, конечно, согласится дать свой адрес.
Левая дядюшкина бровь снова изогнулась, выражая удивление. Хорошо, что не в мой адрес. И он скептически изрек:
— Куда же он денется, солнце мое.
— Ну, да! Вы правы. Куда он денется с подводной лодки?
— А подводная лодка это что, зверь какой подводный?
От неожиданного такого сравнения я засмеялась, но увидев растерянность на лице предка, поспешила объяснить:
— Это такая большая посудина из металла, закрытая со всех сторон, как консервная банка, которая может находиться под водой длительное время вместе с экипажем. То есть с людьми. Дядюшка, в интернете вы сможете найти более точные и правильные объяснения.
Амадей хмыкнул:
— Я уже мечтаю добраться поскорее до этого загадочного интернета.
— Сильно увлекаться не стоит. Его еще называют сетью или паутиной. Кроме полезного, там много всякой вредной всячины. Будьте благоразумны, дорогой дядюшка. А когда вы собираетесь партизанить?
У Амадея слегка округлились глаза:
— Что делать?
— Партизанить от слова партизаны. Во время войны были партизаны. Они прятались в лесах и нападали неожиданно на фашистов. Совершали тайные вылазки. Партизанили, одним словом. Вы же тоже собираетесь совершить тайный переход на мою первую родину? А когда?
— А вот когда ты спартизанишь к лешему за бревнами и вернешься, тогда и я начну партизанить, детка. Без присмотра тебя оставлять я пока морально не готов.
Я хмыкнула, но поправлять неправильное произношение не стала. Зачем запутывать предка еще больше?
— А когда я пойду к лешему? — звучало, конечно, двусмысленно, но зато точно.
Мой любимый дядюшка мимолетно задумался, встал и в своей невозможной самоуверенной манере, не предполагающей опротестования, заявил:
— Так, дорогая внученька, на сегодня разговоров пока достаточно. Вечером жду тебя на тренировку. Будем отрабатывать удары шестом и выход из захватов. А самое главное, начинаем учиться управлению магическими потоками. В лес к лешаку пойдешь после овладения необходимым минимумом самозащиты и нападения. Все в твоих руках, звезда моя, — безапелляционно утвердил мой невозможный предок и привычно растворился в мерцающем пространстве.
«И обжалованию не подлежит», — продолжила я мысленно. После его, как всегда, такого эффектного ухода, я осталась сидеть в кресле. На самом деле этот разговор дался мне нелегко. В памяти закружились воспоминания о ребятах и о моей жизни в детдоме, о подружках и обучении в университете. Учиться мне нравилось. И сейчас я, кажется, впервые четко осознала, что все там, кажется, закончилось. И назад пути уже нет. Надо будет попросить Николая Николаевича забрать документы из университета. Можно же написать какую-нибудь доверенность? Навряд-ли я туда вернусь. С этими печальными мыслями я и отправилась в тренажерный зал разгонять тоску.