Белкина в колесе

Глава 27

Людмила лежала в абсолютной тишине. Казалось, что она плыла по какой-то туманной и бесшумной реке. Все было молочно-белое, ничего не видно и не слышно — и это было самое замечательное чувство.

«Может быть я умерла? Даже если так, то почему мне так хорошо и уютно? Так тихо… Аж немного звенит в ушах. Вот бы это никогда не кончалось…»

Не успела женщина додумать последнюю мысль, как знакомые голоса тут же вырвали ее из неги спокойствия.

— Людок, ну и напугала же ты нас! Я чуть не поседел!

— Мама, мамочка, мы так испугались! Нам сказали, что ты умерла!

Услышав детей, Люда тут же распахнула глаза. Первым, кто оказался в поле зрения, стал Володя. Перед ней было его румяное, даже слегка раскрасневшееся лицо, с довольно дурацким выражением на нем. Словно он увидел не жену, а нечто удивительное.

— Ну и напугала же ты нас, — повторил муж. — Ох и напугала, Людок!

— Мамочка, моя родная, ты как?? — раздался голос Арины.

— Мамулечка, я бы сам умер, если бы ты умерла! — а это был Олежка.

— Люд, ну ты всех на уши подняла… — проговорила Тамара Яковлевна. — Это ж надо умудриться, дотерпеть до реанимации! Взрослая уже женщина, а все как дитя малое… Переполошила весь дом, зятя моего чуть до инфаркта не довела, пришлось его корвалолом отпаивать. Я тебе сколько раз говорила, что нужно думать не только о себе??

— Вообще-то, — тут же вмешалась Арина, — мама до последнего не шла в больницу как раз потому, что думала обо всех кроме себя.

— Ой, если б ты еще что понимала в пятнадцать лет! И вообще, не учили помалкивать, когда взрослые разговаривают?

— Мне шестнадцать. И я не собираюсь молчать, если эти взрослые несут чушь!

— Что-о-о?? Люда, ты слышишь, как она со мной разговаривает??

— Да я ей сто раз говорил: иди в больницу, иди в больницу… Не пошла же! Ох, Людок… Напугала до чертиков! — талдычил свое Вова.

— Хватит. Орать. Пожалуйста, — едва слышно произнесла Люда.

Все так удивились этому, что разом замолчали.

— Прости, мам, — хором откликнулись дети.

— Ладно, внуки, давайте-ка сходим в магазин, купим вашей непутевой матери фруктов и конфет. А папа пока с ней поговорит. Нам присутствовать ни к чему.

Тамара Яковлевна увела детей, а Вова присел на стул рядом с койкой жены и, глупо улыбаясь, сказал:

— Люд, ну это и смех и грех, ей-богу. Я, значит, звоню с утра в отделение, а мне говорят, мол, померла ваша жена. Я чуть не поседел! Что делать, куда бежать, куда детей деть? Позвонил Тамаре Яковлевне, а она ж на сутках, трубку не брала, я — сестре твоей, та в слезы, ни слова не разобрал. Потом перезвонила теща, и мы сюда все вместе, значит, и рванули. Без Снежки только, ее с работы согласились отпустить только на похороны. Ну мы, в общем, в морг прибегаем, и я говорю, мол, так и так, Терентьева Людмила, не могла она помереть, у нее же киста, а они мне, дескать, ну мы здесь ничего поделать не можем. Померла — значит померла, назад не воротишь. Но я не сдавался, Люд! Я им говорю: Терентьева Людмила Анатольевна. От отца Анатолия и никак иначе. И она, ну, тетка эта в окошке, что-то смотрит в своем компьютере, а потом тыкает где-то и выдает: а точно не Ивановна? Я ей: да уж точнее некуда, я отчество своей жены знаю. А она: впервые встречаю, чтобы так совпало. Двум тезкам да еще и однофамилицам в один и тот же вечер провели экстренную операцию в гинекологии. Только Людмила Ивановна операцию не перенесла — начался перитонит, — а вот Людмила Анатольевна в морг не поступала, стало быть, жива. — Вова протер вспотевшую шею рукавом и хохотнул: — Терентьева Людмила Ивановна, Люд, а? Ивановна! Ха! Это не моя жена, говорю! Моя — Анатольевна! И я, значит, детей и тещу в охапку беру и бегом сюда, в отделение, а мне и говорят: она в палате 41 послеоперационной. В палате, говорят, жена ваша! Люд, ну не хохма ли?

Людмила смотрела на мужа, но при этом почти не слышала, и тут в палату зашел пожилой мужчина, вероятно, лечащий врач.

— На сегодня достаточно, — велел он. — Вы затянули с операцией, пошли осложнения. С ними разберемся, но пока вашей жене нужен абсолютный покой. Поверьте, ей сейчас точно не до смеха.

— Да кто ж смеется, доктор… Это так, нервное. Все мы люди. Сейчас вот теща фруктов принесет и уйдем. Она уже скоро.

— После операции нельзя есть. Только вода. Вот ее принесите пару баклажек, никогда лишним не будет. Питание у нас тут свое, никаких фруктов пока не нужно.

— Так, я сейчас сбегаю, догоню тещу и детей. Одна нога здесь, другая там, — заверил Владимир. — Людок, ты лежи, отдыхай.

Не успел муж выйти, как в палату вернулась Тамара Яковлевна с детьми.

— Вот, Люда, купили тебе всего. Всякого разного, мало ли чего захочется: тут и йогурты, и бананы, и мандарины. Все натуральное, никакой химии. Носки даже купили, мало ли озябнешь ночью, сама же знаешь, как топят в наших больницах…

— Да уж, раз на раз не приходится! — вторил Владимир, который, похоже, забыл, что собирался за водой.

— Это точно, Вов, это точно. Так что ты, Люд, поправляйся, кушай побольше и поскорее возвращайся в строй. Вовка один там крякнет у вас, а у него еще и работа изматывающая и ответственная, понимать надо. Он, как главный кормилец в семье, не обязан держать на себе весь дом, это женская задача. Мы-то, конечно, все вместе ему поможем, и я, и Снежка, но будь нас хоть семеро таких помощников, жену мы ему не заменим.

— Мам, — Арина осторожно взяла Людину ладонь, — просто выздоравливай и ни о чем не думай. Ты не ломовая лошадь, а наша самая любимая и дорогая мамочка.

Лечащий врач строгим тоном повторил о необходимости освободить палату и добавил, что сейчас сюда привезут еще двоих пациентов, которым также нужен покой.

— Да, выздоравливай обязательно, — сказал Вова. — Люд, забыл только спросить, а где мазь? Я ее вчера ночью обыскался.

— В дверце холодильника, — тихо произнесла женщина, — в левом отделении с крышечкой.

— А, точно, туда-то я и не заглянул! Ну все, мы поехали, а ты давай, держи хвост пистолетом. Звони, если что понадобится. Телефон положил тебе в тумбочку вместе с зарядником.

Люда медленно моргнула, давая понять, что информация принята, а затем все, включая врача, направились к двери. Дети без конца оглядывались, душа за них болела нещадно. Но делать нечего, придется ждать полного выздоровления, иначе толку будет мало.

Когда в палате стало тихо, женщина прикрыла веки и вновь погрузилась в спокойную безмятежность.