Белый обелиск

III

- Александр, я, конечно, могу ошибаться, но, по-моему, ты вчера не был в университете... Перед отцом стоял чай в красивом подстаканнике, но приват-доцент Свиридов так и не сделал ни глотка. Сейчас он ожесточенно протирал платком свои очки, чтобы не встречаться взглядом с Альком, сидевшим на противоположном краю круглого стола в гостиной.

Свиридов-младший закатил глаза. "Ну все, пошел зудеть..." - подумал он без всякого сыновнего почтения.

Альк сгреб с блюдца ближайшую булочку с корицей, разом откусил от нее половину и, пользуясь преимуществом, которое давал набитый рот, довольно неопределенно отозвался:

- Угмм-уммму.

Отец перестал протирать очки и, водрузив их на нос, посмотрел на Алька укоризненно - точнее, попытался, потому что осуждение довольно плохо сочеталась с жалостным, будто у замерзающей собаки, взглядом.

- Александр... ну давай поговорим серьезно. Ко мне в прошлый вторник заходил Ланцовский.

- Удивляюсь, как ты только можешь принимать этого черносотенца, - ввернул Свиридов-младший, в глубине души надеясь, что это сработает, и разговор удастся перевести на политику. В подобных обсуждениях все козыри всегда были у Алька, потому что отец сам стыдился своего реликтового, ископаемого либерального мировоззрения, и всякий раз сдавался под напором Алька, мыслившего куда радикальнее, а следовательно, и прогрессивнее. Но на сей раз уловка не сработала. Приват-доцент проигнорировал наживку и продолжал гнуть свою собственную линию:

- Так вот Лев Николаевич мне... ну, как бы намекнул... что ты на лекциях бываешь реже, чем курсистки-вольнослушительницы. Професср Бэр тобою крайне недоволен. Если и дальше так пойдет, экзамены тебе не сдать.

Альк, наконец, взорвался.

- Профессор Бэр! Этрусская культура, тирания Суллы!.. Ну конечно, тиранией Суллы заниматься куда проще, чем такой же тиранией Николашки. Интересно, он про стачку на Путиловском заводе слышал, или у него вместо газет - папирусы и глиняные черепки?.. Осточертело!

Возмущение Алька было не совсем искренним. Если профессор Бэр не знал о стачке на Путиловском заводе, то и сам Свиридов знал о ней - если не брать в расчет три строчки, напечатанных в "Известиях" - только из хвастливых откровений Милькиса с Лопахиным, которым он не слишком доверял. Уж очень героическими деятелями в этих рассказах представала эта парочка, в то время как все остальные выглядели, в лучшем случае, колеблющимися тупицами. Но сейчас Альк почти забыл о тех своих сомнениях.

- И я тебя прошу, нет, даже умоляю: хватит уже, наконец, совать свой нос в мои дела! - бушевал он, держа вилку, как конкистадор - свой меч. - Отстань! Просто оставь меня в покое! Это что, так сложно?..

Альк не обратил внимания, когда отец успел подняться из-за стола, но тот вдруг стиснул пальцами его плечо и принялся трясти, как грушу. Это поведение так мало походило на его обычную манеру, что Альк крайне удивился и резко взмахнул рукой, пытаясь избавиться от неожиданной помехи.

А потом упал - но не со стула в их гостиной, а с грубо сколоченного лежака, застеленного узким войлочным матрасом. И тюфяк, и одеяло оказались на полу одновременно с ним.

Ударившись о жесткий пол локтями и коленом, Альк кое-как подтянул под себя ноги, сел и ошалело заморгал.

- Проснулся, наконец, - хмыкнул стоявший рядом человек. - А я было решил, что ты сошел с ума.

- Где я?.. - пробормотал Свиридов, глядя на покатый низкий потолок и паутину, затянувшую маленькое, будто отдушина, окошко наверху. Потом он покосился на своего собеседника и, узнав в нем Хенрика Ольгера, с ужасом понял, что и дом, и разговор с отцом ему просто приснились.

- То есть все-таки сошел?.. - мужчину все происходящее, похоже, откровенно забавляло. - Я сказал Квентину, чтобы он тебя разбудил и приказал тебе спуститься, но старик пришел назад ни с чем и клялся, что в тебя вселились злые духи, и ты бредишь на каком-то незнакомом языке. А если к тебе подойти, то начинаешь драться. Злые духи - это слишком любопытно, чтобы пропустить такое зрелище, так что я пришел сюда сам. Но, к сожалению, к тому моменту ты уже заговорил по-нашему.

Судя по насмешливой, но, в общем-то, не злой улыбке, настроение у Хенрика было приподнятым. Вообще вид у него был куда более простым, даже домашним, чем вчера. Одежду ройта составляли только брюки и холщовая рубашка со шнуровкой возле ворота. Перевязи на нем не было, а давешнюю саблю в темных ножнах он держал в руке.

Свиридов задался вопросом, что Ольгер успел услышать и понять из его слов. В их отношениях с отцом не было ничего такого уж особенного, но при мысли, что "свидетелем" из разговора мог стать посторонний человек, Альку внезапно сделалось не по себе.

- И долго ты еще думаешь рассиживаться на полу?.. - осведомился Хенрик с неподдельным интересом. - Я и так по твоей милости потратил уже кучу времени. Вставай.

"Какого еще времени?.." - подумал Альк. Судя по бледно-золотому свету, сочившемуся из открытого окошка наверху, сейчас должно было быть около шести, самое позднее - семи часов утра. Они тут что, всегда встают в такую рань?

Тем не менее, ему пришлось подняться, кое-как побросать на лежак свою постель и вслед за Хенриком спуститься вниз, на задний двор, куда вела скрипучая узкая лестница. Ройт указал ему на выдолбленный в камне желоб и на небольшой колодец, размещавшейся в углу двора, и приказал:

- Набери воды для умывания.

Альк опустил ведро в колодец и обернулся, чтобы посмотреть на ройта. Оружие, которое сначала показалось ему чем-то вроде сабли, в действительности представляло собой узкий длинный меч, с которым ройт, похоже, превосходно управлялся. Темные с проседью волосы ройта были перевязаны тесьмой, чтобы не лезть в глаза. Мужчина двигался с пластичностью балетного танцора в Мариинском театре. Альк злорадно фыркнул, вообразив Ольгера в виде Вацлава Нижинского на одной сцене с Павловой или Карсавиной. Вот это была бы картинка... Он прикусил губу, чтобы не рассмеяться в голос, и начал вращать скрипучий ворот, изредка поглядывая на Хенрика через плечо.

Правда, вскоре Альку стало не до смеха. Одна серия стремительных ударов сменялась другой, а ройт не демонстрировал никаких признаков усталости, хотя рубашка возле ворота успела потемнеть от пота. Теперь было видно, что это не только сильный человек, но и довольно молодой еще. Когда, примерно полчаса спустя, ройт Ольгер наконец-то вбросил меч в ножны, его темные глаза блестели, а лицо казалось куда более живым и выразительным, чем накануне. Сейчас ему вполне можно было бы навскидку дать лет тридцать.

На краю колодца одиноко красовалось полное ведро. Альк спохватился, что он так и не набрал воды для умывания, некстати засмотревшись на "балет".

Ройт посмотрел на пустой желоб для воды, перевел удивленный взгляд на Алька.

- Я сейчас... - пробормотал Свиридов. Ольгер возвел очи горе и, не глядя, сунул ему ножны со своим мечом, который оказался неожиданно тяжелым. Потом стянул через голову рубашку и умылся прямо над ведром, расплескивая вокруг ледяную воду.

Ольгера никак нельзя было назвать красавцем, но в одежде он, по крайней мере, выглядел довольно презентабельно. Она скрывала перебитую ключицу, выступающую сломанным крылом лопатку и худощавый, загорелый торс, вкривь и вкось обмотанный жгутами жестких мышц.

Пользуясь тем, что ройт не смотрит на него, Свиридов исподволь разглядывал бледно-розовые, стянутые тонкой светлой кожей шрамы на руках и на груди у ройта. В медицине Альк был не силен, однако понял, что некоторые из этих ран когда-то были исключительно опасны. Очевидно, Хенрик много воевал, прежде чем поселиться в своем доме. Это наблюдение противоречило тому портрету сибарита и бездельника, который Альк уже успел нарисовать в своем воображении.

Хенрик откинул со лба влажные темные пряди, отобрал у Алька меч и приказал:

- Накрой на стол. Специально для свалившихся с луны: в будние дни на завтрак выставляют масло, хлеб, сыр, мед и каффру. Квентин объяснит, где что лежит. И больше не считай ворон. Пошел...

Альк потащился в дом, на все лады прокручивая в голове, как следовало бы ответить ройту на его тираду. Мимолетное сочувствие к Ольгеру испарилось, как вода на раскаленной сковородке.

А на следующий день у Алька возник новый план побега.

Ольгер не обманул его, когда сказал, что надзирать за ним никто не собирается. В дневное время главный вход все время стоял нараспашку, так что выбраться на улицу было проще простого. Но из всех попыток Алька снять браслет не вышло ничего хорошего - только кожа вокруг металлической пластинки покраснела и опухла, и ройт покосился на его запястье с понимающей ухмылкой, от которой Альку страстно захотелось его придушить. Но, в конце концов, даже дурацкие порядки этой варварской цивилизации можно было, поразмыслив, обернуть себе на пользу.

Следуя за Хенриком по всему дому, Альк отметил любопытнейшую вещь. В небольшой комнате, которую он мысленно окрестил кабинетом Ольгера, стоял массивный старый секретер, в котором постоянно торчал ключ. Когда ройту в очередной раз понадобилось за какой-то надобностью отпереть его, Свиридов улучил момент, чтобы как будто ненароком заглянуть ему через плечо, и обнаружил среди столбиков серебряных монет и перевязанных тесьмой бумаг плотные желтоватые листы, украшенные гербовым щитом и размашистой подписью хозяина особняка. Альк сразу понял, как можно использовать это открытие, чтобы вернуть себе свободу. Следует дождаться, пока ройт куда-то отлучится, отпереть проклятый секретер и взять один из гербовых листов, которые вполне сойдут для составления фальшивой подорожной. Не умеющим читать и писать стражникам будет вполне достаточно герба и росписи Хенрика Ольгера.

К несчастью, тот словно нарочно вознамерился испытывать терпение Свиридова, и следующие несколько дней не уходил из дома дольше, чем на полчаса. По-видимому, ройт был домоседом. По утрам он разминался во дворе, потом пил каффру, разбирал бумаги, а потом объезжал несколько ближайших улиц на гнедой тонконогой Шелковинке или рыжем Янтаре, чтобы те не застоялись в своих денниках. Во время первой из таких прогулок Альк ошибочно решил, что ройт уехал надолго, и едва не погорел с идеей взлома секретера, после чего решил впредь быть как можно осторожнее.

Вернувшись с прогулки, Ольгер лично чистил своего коня, потом усаживался в кабинете и читал какую-нибудь книгу. Часа в три-четыре пополудни он обедал. Вечером писал и пил вино в своей гостиной. И, похоже, вовсе не считал, что в такой жизни может чего-то не хватать.

В конце концов Свиридову осточертело ждать, и он решил устроить вылазку не днем, а ночью. От спальни Ольгера кабинет отделяла пустая гостиная, так что можно было не опасаться, что случайный шорох может разбудить хозяина особняка. Да и потом, там дел-то на одну минуту - открыть секретер, взять два листа с подписью Ольгера (один для подорожной, второй - про запас), и унести их к себе на чердак. На следующий день как ни в чем ни бывало выйти с Хенриком во двор, подать ему умыться, а чуть позже, улучив минутку, выбраться из дома и сбежать. Главное - проделать это раньше, чем Ольгер зачем-нибудь заглянет в секретер.

На следующую ночь после того, как он пришел к такому выводу, Свиридов приступил к реализации своего плана. Дождавшись, пока в дома станет совершенно тихо, Альк прокрался в кабинет, пугливо замирая от любого неожиданного шороха. Ночь была довольно теплой, но от страха и азарта Алька начало знобить, как при температуре. Ощущение было одновременно восхитительным и тошнотворным.

Первая неожиданность ожидала его в кабинете. Ставни были сдвинуты, и в комнате было темно, как в погребе, а Альк не захватил с собой свечи. Раскинув руки в стороны, словно слепой, Альк прошел к секретеру, наугад ощупал его крышку и негромко выругался.

Ключа не было.

Сначала он подумал, что Ольгер, возможно, уносил его с собой, когда ложился спать, и уже был готов вернуться на чердак, махнув рукой на план побега, но потом заколебался. Как ни мало он успел узнать своего нового "хозяина", он смутно чувствовал, что каждый вечер уносить ключи от секретера и совать их себе под подушку было совершенно не в характере такого человека, как ройт Ольгер.

Очевидно, ключ остался где-то здесь. Возможно, в маленькой шкатулке на столе, а может быть, на мраморной каминной полке.

В темноте Свиридов налетел на край стола, больно ушиб бедро и чуть не взвыл, зато его догадка оказалась совершенно правильной. Первым же предметом, который нащупал Альк, когда полез в шкатулку, был небольшой медный ключ от секретера. Альк метнулся назад к секретеру, вставил ключ в замок и дрожащими от нетерпения руками открыл его. Страх рассеялся, уступив место наслаждению своей сообразительностью и везением. Вытащив из под писем сразу несколько листов с гербом, Альк торопливо сунул их за пазуху. От неловкого движения несколько монет упали на ковер. Юношу посетила мысль, что для успешного побега - да и просто для того, чтобы не умереть от голода в чужом и непонятном ему мире - ему обязательно потребуются деньги. Он замер в нерешительности. Ольгер покусился на его свободу и нисколько не стеснялся помыкать им, словно своей собственностью. Несомненно, Хенрик был самодовольным снобом. Но, как ни крути, за это время он не сделал ничего такого, чтобы теперь можно было со спокойной совестью обокрасть его и посчитать, что это справедливое возмездие.

С другой стороны, в сложившемся положении ройт Ольгер - его враг, а на войне все средства хороши, или, как обычно говорится, a la guerre comme a la guerre. Не глупо ли быть слишком щепетильным, когда на кону стоит его судьба, а может быть, и сама жизнь?.. Еще чуть-чуть поколебавшись, Альк взял несколько монет и торопливо сунул их в карман. В конце концов, если забрать совсем немного, то от ройта не убудет. Хенрик, судя по всему, не бедствует. Уж как-нибудь переживет потерю горстки серебра.

В эту минуту комната внезапно осветилась колеблющимся, мягким светом от свечи, который после недавней темноты показался Свиридову невероятно ярким.

Альк сообразил, что он попался, и во рту мгновенно пересохло.

Стоявший в дверях Ольгер был не слишком-то похож на человека, поднятого из постели среди ночи. Во всяком случае, заспанным он отнюдь не выглядел, да и одет был совершенно так же, как и днем. И хотя Альк не преминул удостовериться, что ройт уже заснул, прежде чем заходить в гостиную, сейчас ему казалось, что мужчина с самого начала знал о его замысле и просто дожидался, когда можно будет взять его с поличным. Возможно, из-за этого тяжелый взгляд Хенрика Ольгера, направленный на Алька, показался тому еще более пугающим.

Альк попятился и налетел на угол секретера. В кармане предательски звякнули монеты.

- Убью, - мрачно пообещал ройт Ольгер. То ли Альку, то ли самому себе.

В другое время Альк, возможно, понял бы, что убивать его никто не собирается, но сумрачный вид ройта сделал это обещание весьма правдоподобным. Продолжая пятиться от Ольгера, Свиридов, словно утопающий, схватился за тяжелый бронзовый подсвечник.

В глазах Хенрика Ольгера впервые промелькнуло что-то человеческое. Может быть, ему стало смешно.

- Хватит дурить... Поставь обратно. И не дергайся ты так, насчет "убить" я не всерьез.

Но Альк только вцепился в свое "оружие" еще крепче. Ройт пожал плечами и направился к Свиридову. При этом выражение лица у Ольгера было пугающим - не раздраженным и тем более не злым, а скорее спокойно-деловитым.

"Драка", если ее вообще можно назвать подобным словом, заняла не больше двух секунд. Отчасти потому, что Ольгер оказался опытным бойцом, а отчасти - потому, что Альк в последнюю минуту не нашел в себе решимости по-настоящему ударить живого человека. Одно дело - стукнуть Доэрса подносом, и совсем другое - замахнуться на кого-то штукой, которой вполне возможно ненароком пробить голову. К такому обороту дела Альк внезапно оказался совершенно не готов.

Зато Ольгер ни от каких интеллигентских сантиментов не страдал. Он заломил Альку руку за спину и легко забрал подсвечник из мгновенно онемевших пальцев юноши. Альк беспомощно задергался, пытаясь вырваться из хватки ройта, но легкий нажим на руку отозвался в локте такой болью, что Свиридов, тихо ахнув, замер. Ройт шагнул назад к столу - водрузить подсвечник на его обычное место - и Альк, как привязанный, потянулся за ним. То, что делал Ольгер, не напоминало ни боритцу, ни английский бокс - сказать по правде, это вообще было похоже не на драку, а на управление марионеткой. Их тени беспокойно колыхались на стене в такт огоньку свечи. Из-за пазухи Свиридова предательски выглядывал краешек гербовой бумаги.

- Воровство, приготовления к побегу... - перечислил ройт задумчиво. - А о твоей дурацкой выходке с подсвечником я вообще молчу. Ну, и что мне теперь прикажешь с тобой делать?.. Посадить на хлеб и воду? Или просто выпороть?

При мысли о подобном унижении Альк похолодел. Его отец был либералом и противником любых телесных наказаний. За всю жизнь Свиридова никто не тронул даже пальцем.

- Вы не посмеете! - вырвалось у него.

- Я что?.. Что ты сказал? - переспросил ройт Ольгер изумленно. - Клянусь Всевышним оком! Я обыкновенно слуг не бью, но ты, по-моему, уже совсем зарвался.

Продолжая прижимать запястье Алька к его собственной спине, ройт Ольгер без особого усилия нагнул Свиридова над письменным столом. Услышав, как негромко щелкнула пряжка ремня, и осознав, что слова ройта вовсе не были пустой угрозой, Альк бешено задергался. От бессильной ненависти на глазах Свиридова вскипели злые слезы.

- С-сволочь!... - чуть не плача, выругался он. - Лучше бы убил сразу!

Почему-то Ольгер его не ударил. Несколько секунд в комнате было тихо, а потом ройт Ольгер вполне мирно уточнил:

- Слушай, Альк, или как там тебя по-настоящему. Может, ты правда чуточку того?.. Ты сам-то себя слышишь?

Альк не отозвался, и Ольгер продолжил рассуждать.

- Ладно бы ты был обыкновенным сумасшедшим. Я бы это понял. Так ведь нет. Большую часть времени ты как раз выглядишь вполне нормальным - но потом несешь такую чушь, что уши вянут. Вот этого я, честно говоря, понять не в состоянии.

- Да где уж вам понять! - от злости и обиды Альк уже не размышлял о том, что говорит. - Вы думаете, что у человека есть достоинство, только если он имеет титул "ройт"?!

- По-моему, у человека есть достоинство, только если он не ворует, - сухо сказал Ольгер. - А у тебя "достоинство" довольно странное. Совать в карман чужие деньги оно тебе не мешает, а вот на побои реагирует весьма... болезненно. Да леший с тобой, поднимайся!

И мужчина выпустил Свиридова. Тот распрямился, все еще не веря, что ройт Ольгер передумал.

Тот взглянул на Алька и задумчиво вздохнул.

- Нет, все-таки брат не зря считает меня недостаточно серьезным человеком. Сам он никогда не распустил бы своих слуг до такой степени, чтобы они сначала взламывали его секретер, а потом заявляли, что он ущемляет их достоинство. Все, что украл, сложи на стол. Быстрее. Это все, больше ты ничего не взял? Тогда - за мной.

Альк счел за лучшее не спрашивать, куда его ведут.

В саду было темно и несколько прохладнее, чем в доме. До конюшни они дошли молча, а у самого порога Ольгер сунул ему в руки что-то длинное и удивительно тяжелое. Альк стиснул пальцами шершавый черенок и понял, что это лопата.

Ольгер взял из ниши в стене лампу, зажег ее и сообщил:

- Обычно Лесли поднимается часа в четыре пополуночи - убрать навоз, вычистить денники, и принести воды и свежего овса. Сегодня поработаешь и за себя, и за него. Чтобы к утру в конюшне было чисто, лошади стояли вычищенные и сытые. Работы много, так что не считай ворон. Понятно?

- Да! - поспешно отозвался Альк - с настолько явным облегчением, что Ольгер хмыкнул.

Правда, несколько часов спустя, когда одежда, волосы и даже руки Алька, как ему казалось, пропитались запахом навоза, а на пальцах и ладонях стали лопаться мозоли, "снисходительность" Ольгера стала выглядеть весьма сомнительной. Граблями выгребая прелую солому из денника Шелковинки и с трудом протискиваясь между стенкой стойла и лоснящимся гнедым крупом, потому что упрямая кобыла была себе на уме, и отодвинуться, чтобы позволить ему убрать дальний угол, не желала ни в какую, Альк начинал думать, что изобретенное Ольгером наказание было не поблажкой, а, наоборот, особо изощренным издевательством. Лесли обычно управлялся со своей работой часа за полтора, самое большее за два. Свиридову понадобились все четыре. К утру Алька совершенно истерзала раздирающая рот зевота, ноющая боль во всех мышцах и вдобавок зверский голод - как после целого дня ходьбы по городу. Наконец, выйдя из конюшни и надеясь хоть чуть-чуть поспать, он, как назло, наткнулся на Ольгера, бодро выходящего из дома с неизменными ножнами в руках.

- Пошли, подашь умыться, - велел Ольгер. И наморщил нос, скотина. - С подветренной стороны, пожалуйста.

Свиридов заскрипел зубами и поплелся выполнять приказ.

Потом Ольгер изволил завтракать. А Алька он с порога дома завернул назад - переменить одежду и вымыться самому. "Навоз хорош для удобрений, а не для столовой" - сообщил ройт Ольгер назидательно. И когда Альк, сменив рубашку и наскоро вымыв руки и лицо, примчался в дом, его худшие ожидания сбылись - со стола уже все убрали, и возившийся на кухне Квентин запер ларь с продуктами. Свиридов чуть не застонал. Казалось, ройт задался целью доказать ему, что до сих пор его существование было довольно сносным.

День кубарем катился под откос. Альк клевал носом и помимо воли допускал ошибку за ошибкой. Когда Ольгер, наконец, оседлал Янтаря уехал на свою прогулку, Альк, которому в этот момент следовало подметать внутренний двор, бросил метлу и растянулся прямо на земле, пристроив голову в тени. Тащиться к себе на чердак сил уже не было.

Ему казалось, что он только-только смежил веки, когда его начали трясти.

- Подъем, - приказал ройт. - Марш на конюшню, чистить Янтаря.

Обычно Ольгер занимался этим сам. Альк знал, что ройту нравилось возиться с лошадьми - но измываться над Свиридовым ему, похоже, нравилось еще сильнее.

- Почему двор не подметен?..

- Простите... я заснул.

- "Ройт Ольгер".

- Я заснул, ройт Ольгер.

- Закончишь потом, - подвел итоги Ольгер, отходя.

- А еще сапоги тебе не вычистить?.. - чуть слышно пробурчал себе под нос Свиридов, пребывавший в крайне раздраженном настроении не вовремя разбуженного человека. Альк сам едва расслышал, что сказал, и был уверен, что успевший отойти на несколько шагов ройт Ольгер не услышит и подавно. Но, к несчастью, Ольгер обладал прекрасным слухом. Не прошло и двух секунд, как Альк внезапно ощутил, что его ухо самым зверским образом выкручивают жесткие, как плоскогубцы, пальцы.

- Сапоги почистишь после, - процедил ройт Ольгер, пока скорчивший ужасную гримасу Альк из последних сил удерживался, чтобы не потянуться за его рукой, буквально отрывавшей ему ухо. - Чтобы через час Янтарь был вычищен, а на дворе все было чисто. А если я еще раз услышу от тебя какое-то "глубокомысленное" замечание...

- Простите! Я совсем не то хотел сказать...

- Я так и понял.

Если раньше выражение "кипеть от возмущения" казалось Альку риторическим, то на сей раз он осознал, что оно вполне соответствует действительности. Оказавшись в деннике у Янтаря и убедившись, что на ворохе соломы, собранной в углу, не дрыхнет перегревшийся на августовском солнце Лески, Альк со всего размаха пнул дощатую перегородку.

- Чтобы ему провалиться! - выпалил Свиридов. Потом, осознав, что говорит по-русски, повторил это на местном языке. Конечно, ройт, вернувшийся обратно в дом, никак не мог его услышать - а если бы мог, то Альк трижды подумал бы, прежде чем говорить такие вещи. Но ему хотелось думать, что он _мог_ бы высказать что-то подобное в лицо Хенрику Ольгеру. - Дикарь. Пещерный троглодит. Индюк надутый!!

Альк еще раз покосился в сторону двери и, окончательно удостоверившись, что в полутемной и пустой конюшне он совсем один, снял с Янтаря седло и достал с полки щетку и скребок.

Высокий рыжий жеребец с интересом посмотрел на оттопыренное ухо Алька и, выждав момент, прихватил его мягкими губами.

- Тьфу, и ты туда же, - выругался Альк. - Хотя, с тебя-то что возьмешь... А Ольгер твой - скотина. Унтер Пришибеев местного разлива.

Высказать накипевшее хотя бы лошади было приятно. Альк увлекся, вычищая жесткую медную шкуру Янтаря скребком, а попутно красочно, во всех деталях объясняя, что он думает о ройте. Конь косил на Алька темным глазом и, похоже, слушал с интересом.