Белый обелиск

VIII

Ольгер был просто вне себя. Свиридов как сквозь землю провалился. Хозяин трактира клялся, что вчера парень спустился вниз, плотно позавтракал, а потом потихоньку вышел за ворота. И с тех пор больше не появлялся. Это могло означать все что угодно. Либо Альк сбежал - что в его положении было бы верхом глупости - либо он заблудился и попал в беду. Воображение услужливо подсказывало Ольгеру десятки неприятностей, подстерегавших в чужом городе неосторожного иномирянина. Если сначала Хенрик злился, то довольно скоро охватившая его тревога вытеснила все прочие чувства. Причем, судя по неприкрытому сочувствию во взгляде Маркуса, скрыть свое беспокойство ему удавалось плохо.

Они уже пробыли в Бейтри дольше, чем планировали, но тактичный писарь до сих пор не заикнулся об отъезде. Вероятно, он, как и сам Хенрик, полагал, что Годвин не обидится на них за пару дней задержки. Еще сильнее ройт был благодарен Маркусу за то, что тот не лез к нему с расспросами. Ольгер не представлял, как стал бы объяснять, почему нужно прерывать их путешествие из-за такой малозначительной причины, как изчезновение какого-то слуги. Вчера ройт Ольгер произвел необходимые расспросы, и узнал, что Алька видели идущим по проселочной дороге в противоположную от Бейтри сторону. Значит, несчастный случай исключался. Это в самом деле был побег. Парадоксальным образом Ольгер немного успокоился, поняв, что с парнем пока не случилось ничего плохого.

Хенрик мысленно сказал себе, что лучшее, что он мог сделать в такой ситуации - это махнуть на все рукой и предоставить Альку сполна насладиться плодами своего побега. Мысль была заманчивой - вот только Ольгер очень четко понимал, что ничего подобного не сделает. Наверное, Найтан был тысячу раз прав, когда обвинял его в слабохарактерности. Как бы веселился младший брат, если бы увидел, как ройт Ольгер места себе не находит из-за совершенно постороннего мальчишки-серва!..

Впрочем, Альк не был совсем уж "посторонним". Когда-то у Хенрика Ольгера были друзья, но прошло уже много лет с тех пор, как Ольгер с кем-то говорил начистоту. А потом появился Альк, и Ольгер неожиданно поймал себя на том, что говорит с иномирянином о том, о чем не собирался говорить ни с кем и никогда. Годвин наверняка сказал бы, что к тридцати шести годам "Анри" просто начал сходить с ума от одиночества, а Альк тут совершенно ни при чем - на его месте мог бы оказаться кто угодно. Но сам Хенрик полагал иначе.

Так что ему оставалось только назначить за беглого слугу награду, снабдить внешними приметами Свиридова все городские патрули, а дальше - дальше сохранять видимость равнодушия, а про себя скипеть зубами. Альк, болван!.. Нашел же время для того, чтобы удариться в бега.

Убью, - с усталым раздражением думал ройт Ольгер. Пусть только этот идиот найдется. И желательно - живым и невредимым.

К полудню второго дня кто-то постучал в дверь их комнаты, и Хенрик мрачно буркнул:

- Ну, чего еще?..

В комнату заглянул слуга.

- Ройт Ольгер, там внизу несколько человек... ловцы из местной криптии. Они хотят вас видеть. Говорят, привели беглого. Проводить их наверх?

Ольгер просветлел лицом. Кажется, парень все-таки нашелся.

- Веди, - коротко велел он слуге.

- Позвольте вас поздравить, ройт, - негромко сказал Маркус Кедеш, когда дверь закрылась. Ольгер чуть заметно покривился, но все-таки вежливо кивнул.

Ловцы из криптии ввалились в комнату все вместе, не оставив во дворе даже свою собаку. Ройт подумал, что другому гостю содержатель постоялого двора никогда в жизни не позволил бы подняться на жилой этаж с огромным и не слишком чистым кобелем, но охотниками за беглыми рабами спорить явно не решались. Ольгер криво усмехнулся. Криптию он сильно недолюбливал - не столько за их род занятий, сколько за то, что в нее шли, как правило, отъявленные негодяи, бывшие ничем не лучше каторжников, которых им приходилось ловить. Впрочем, люди другого сорта с таким делом попросту не совладали бы. Беглым сервам чаще всего уже нечего терять, и человеческая жизнь - чужая и своя - стоит для них недорого. Альк в данном случае, скорее, исключение. Оставалось надеяться, что члены криптии в этом разобрались и обошлись со своим пленником без обычной для них жестокости.

Ройт Ольгер оглядел "пропажу" с пристальным вниманием. Парнишка похудел, выглядел грязным и довольно-таки жалким, но, похоже, в остальном ничего страшного с ним не случилось. Настроение у ройта поднялось.

- Мы собирались продать его в ту же штольню, куда свозим остальных, - рассказывал охотник с изуродованным оспинами лицом, перекатывая за щекой комок жевательного табака. - Но ваш парень дал понять, что вы заплатите за него большой выкуп.

Ольгер выразительно приподнял брови.

- Вот, значит, как он вам все расписал?.. А я бы не сказал, что этот юноша был мне особенно полезен, - сказал ройт насмешливо.

Рябой набычился.

- Если окажется, что мы зазря сделали лишний крюк, чтобы с вами поговорить, то я этому лживому гаденышу все кости поломаю. Все равно на руднике за него много не дадут.

Ройт Ольгер скрестил руки на груди.

- Вы что, разжалобить меня пытаетесь?.. Человеку вашей профессии, милейший, это даже как-то не к лицу.

Два остальных ловца переглянулись с выражением "плакали наши денежки". Рябой взглянул на Хенрика и уточнил:

- Стало быть, так: мальчишка вам не нужен, и платить за него вы не будете?

Ройт покосился на зажатого между двумя ловцами Алька. Тот стоял, низко опустив голову, и на протяжении всего разговора то и дело шмыгал носом. На Ольгера он больше ни разу не смотрел. Вот интересно, до него все-таки что-нибудь дошло? - подумал ройт. И тут же мысленно вздохнул - до этого дойдет, пожалуй...

- Сколько вы хотите? - спросил Хенрик сухо.

- Двадцать синклеров, - рискнул ловец.

- Это смешно.

- Семнадцать.

- Нет.

- Тогда пятнадцать, - предложил Рябой. И угрожающе предупредил - Это последняя цена. Сбавлять не буду.

- И не надо, - холодно ответил ройт. - Должно быть, это его настоящая цена. Во всяком случае, в прошлый раз я покупал его за столько же.

Еще несколько дней назад иномирянин точно встал бы на дыбы, услышав что-то в этом роде, но сейчас он только ниже свесил голову. Ройт криво усмехнулся. Судя по некоторым оговоркам главного ловца и в особенности по тому, что Альк был доставлен к нему в том же виде, в каком его изловили - не избитым и не покалеченным, - бесхитростная троица решила, что смазливый паренек пользовался совершенно исключительным расположением своего господина. Хорошо, что вся эта история произошла не в Лотаре, а то пришлось бы весь остаток жизни привыкать к довольно интересной репутации.

Продолжая усмехаться углом рта, ройт отсчитал на угловом столе запрошенную сумму.

- Развяжите, - приказал ловец, дважды пересчитав монеты. Его спутники быстро распутали веревку, стягивавшую руки Алька. Тот мгновенно начал растирать запястья, старательно притворяясь, что полностью занят этим делом и не замечает ничего вокруг. Встречаться взглядом с Ольгером ему определенно не хотелось. "Неужели стыдно стало?.." - восхитился Хенрик про себя.

Когда омерзительная троица наконец удалилась, Ольгер подошел почти вплотную к беглецу и, взяв его за подбородок, вынудил все-таки поднять голову.

- Ну что?.. Насладился свободой? - спросил Хенрик. Прозвучало это куда мягче, чем хотелось Ольгеру. Несколько часов назад ройт был уверен, что, если бы Альк каким-то чудом оказался здесь, он первым делом закатил бы наглому иномирянину затрещину. Но, по большому счету, бестолкового мальчишку было даже жаль.

- Я одного не понимаю, - сказал ройт почти задумчиво. - Если уж ты решил бежать, почему не собрал себе чего-нибудь в дорогу? Не хотел одалживаться за мой счет? Так мог бы не стесняться, право слово.

Альк продолжал краснеть, хотя это казалось почти невозможным.

- Ройт Ольгер, все совсем не так, как вы подумали...

- Серьезно?

- Я даже не собирался убегать.

- Весьма решительное заявление для человека, который сначала исчезает на два дня, а потом появляется в компании ловцов из местной криптии. И вообще, стоило мне взяться за розыски, как на меня со всех сторон посыпались рассказы, как тебя видели то в предместье, то за городом.

- Вы меня искали? - встрепенулся Альк. Ройт усмехнулся.

- Тебя это удивляет?.. Меня, если честно, тоже. До сих пор не понимаю, почему не бросил все как есть. Ну ладно. Если я правильно тебя понял, убежать ты не пытался. Что тогда случилось?..

Альк слегка замялся, объясняя, почему он ушел с постоялого двора, но дальше история пошла довольно гладко. Хенрик слушал и кивал. Он сразу же поверил в то, что парень просто заблудился, наблюдая за эшшари - хотя было непонятно, зачем он за ними потащился. А вот дальше Альк начал темнить. Из Бейтри он, видите ли, вышел нечаянно, но повернуть обратно не додумался. То есть додумался, но не сумел, поскольку, как назло, столкнулся с местной криптией. Дальше, если верить Альку, он отсиживался в каком-то овраге, надеясь, что охотники уйдут, выбрался только ночью - а они все это время поджидали его где-то рядом и схватили, когда он попробовал дойти до Бейтри.

Ольгер перебил.

- Ну а потом, насколько я могу судить, ты посулил им золотые горы, если они приведут тебя назад. Кстати, не припоминаю, чтобы я когда-то обещал платить за тебя выкуп после каждого побега.

...Пятнадцати синклеров было, конечно, жаль, но черт бы с ними. Куда больше раздражали Ольгера воспоминания о собственных метаниях по городу, полубессонной ночи и дурацком облегчении, которое он испытал, когда увидел приведенного ловцами Алька.

Наверное, не надо было столько времени миндальничать с иномирянином. Если бы он с самого начала объяснил мальчишке, что к чему, многих проблем, скорее всего, удалось бы избежать.

А может быть, и нет. Сам леший ногу сломит в том, что происходит в голове у Алька. Вполне возможно, что та дурь, которая обычно лечится одной хорошей поркой, в случае Свиридова была врожденной и неустранимой. Но, как бы там ни было, присутствие Маркуса Кедеша, полностью посвященного в последние события, не оставляло ройту выбора.

- Мейстер Маркус, будьте так любезны... проводите молодого человека на конюшню и распорядитесь, чтобы его выпороли за неудавшийся побег.

Альк заметно побледнел. Ройт был почти готов к тому, что он устроит сцену вроде той, которая происходила в Лотаре, но Альк, хвала Создателю, молчал.

- ...А я пока пойду распоряжусь, чтобы нам приготовили обед, - закончил ройт. - Пообедаем и поедем.

Маркус покачал головой.

- Едва ли, ройт. Вашему парню еще нужно будет отлежаться после порки.

Ройт нахмурился. Алька, конечно, давно следовало проучить, но это уже слишком.

- Вот что, мейстер Маркус. Сходите-ка лучше вы к хозяину, а остальным я займусь сам, - сказал он писарю.

- Как пожелаете. А что заказать на обед?..

- Да что угодно, - отмахнулся ройт. - Я доверяю вашему вкусу.

Когда Маркус вышел, Хенрик взял со стола свой хлыст для верховой езды и толкнул Свиридова к застеленной кровати.

- Ложись, - распорядился он.

Больше всего Альку хотелось сказать "не надо!". Но, во-первых, даже в его собственных ушах это звучало жалко и по-детски, а во-вторых, не приходилось сомневаться, что ройт Ольгер его не послушает. Свиридов с самого начала представлял, что ожидает его после возвращения, и даже успел решить, что по сравнению с грозившей ему перспективой оказаться в рабстве у какого-нибудь местного скота или попасть на рудники это сущая мелочь. Но все-таки сделать шаг вперед и лечь, тем самым соглашаясь с унизительным наказанием, было выше его сил. Щеки у Алька полыхали. Он не двигался с места, глядя в пол. Точнее - на сапоги Хенрика Ольгера, по которым ройт похлопывал хлыстом.

После короткой паузы Хенрик с сомнением сказал:

- У меня такое ощущение, что тебя раньше никогда не били. Это так?

- Мой отец всегда считал физические наказания недопустимыми, - с натугой отозвался Альк.

Хенрик вздохнул.

- У нас не принято говорить дурно о чужих родителях, но я все же скажу. Твой отец был не прав. Он не сумел привить тебе даже элементарного понятия о дисциплине. А хуже всего то, что, когда ты что-нибудь делаешь, ты совершенно не задумываешься о последствиях.

Альк подумал, что ройт говорит о выброшенных на ветер деньгах - как он отлично знал, немаленьких. По приблизительным подсчетам Алька, сумма в пятнадцать синклеров должна была составлять около четверти всех денег, взятых Хенриком из дома. Альк не знал, как можно дать Хенрику Ольгеру понять, как сильно он жалеет о своем поступке, и при этом не заставить ройта думать, что Свиридов просто трусит.

- Простите, ройт, - все-таки выдавил из себя Альк. Ройт Ольгер криво усмехнулся.

- Ты еще скажи, что больше так не будешь. Я сказал - ложись.

На этот раз Свиридов лег. А унизительнее всего было то, что он поступил так даже не потому, что Ольгер легко мог его заставить. У него не было сил спорить с Ольгером, поскольку во многом ройт был прав.

Альк подтянул к себе подушку и уткнулся в нее головой.

- Штаны, - подсказал ройт.

"Плевать..." - подумал про себя Свиридов и рывком спустил штаны.

Боль от первого удара оказалась резкой и внезапной, словно его били не полоской выделанной кожи, а железным прутом. Минуту назад Альк был уверен, что не станет унижаться и выдержит все, что с ним сделают, в гордом молчании, но эта решимость пошатнулась почти сразу. Вжав лицо в подушку, он кое-как выдержал еще несколько ударов, но потом буквально взвыл. Конечно, он и раньше знал, что это будет больно - но чтобы настолько?! Нравственные терзания из-за того, что его лупят, как какого-то сопливого мальчишку, отступили далеко на задний план.

- Хватит! - вырвалось у Алька. Но ройт Ольгер, судя по всему, придерживался другого мнения, поскольку даже не подумал прервать экзекуцию.

- Пожалуйста, перестаньте! Я уже все понял! - взмолился Свиридов, окончательно махнув рукой на принципы.

- Вот даже как? И что ты "понял"? - спросил ройт.

Альк сбивчиво забормотал про свое обещание никуда не уходить с постоялого двора и про потраченные Ольгером пятнадцать синклеров, но ройт нетерпеливо перебил.

- Положим, выкупать тебя меня никто не принуждал. Так что в растрате своих денег виноват только я сам. Но вот та троица, которая доставила тебя сюда, могла продать тебя на рудники, где ты, с твоим характером, не протянул бы даже месяца. Или для собственного развлечения переломать тебе все кости. Или как-нибудь вечером, напившись, отыметь по очереди. И что самое паршивое, об этом я тебя уже предупреждал. Я думал, что достаточно рассказывал тебе про этот мир - но, похоже, разговоры на тебя не действуют. Не так ли?..

Судя по всему, вопрос был риторическим, поскольку ройт, не дожидаясь ответа, снова пустил в ход свой хлыст.

Когда ройт, наконец, позволил ему встать, Альк был близок к тому, чтобы самым позорным образом разреветься. Уцелевшей гордости едва хватило на то, чтобы подняться, натянуть штаны и поскорее выбраться из комнаты. Впрочем, далеко он не ушел, остановился внизу лестницы, привалившись к теплой стене плечом. О том, что вечером придется снова сесть в седло, думалось с ужасом.

Альк поразился сам себе - неужели это он, социалист, студент второго курса Университета, всерьез размышляет о том, как неудобно будет ехать верхом после порки? В его прошлой жизни было принято считать, что ни один нормальный человек не сможет жить после того, как его подвергли такому унизительному наказанию. По этой логике, после случившегося наверху Свиридову бы следовало пойти на конюшню и повеситься. Но сейчас это почему-то выглядело форменным идиотизмом.

Альк не знал, сколько он простоял под лестницей - может быть, всего несколько минут, а может, полчаса. Потом наверху открылась дверь, и ройт потребовал подняться. Альк последовал приказу неохотно - он не очень представлял себе, как теперь смотреть Ольгеру в глаза. Впрочем, Хенрик вел себя так, как будто ничего особенного не случилось.

Увидев накрытый стол, Альк подумал было, что ройт позвал его прислуживать за обедом, но тот дернул подбородком.

- Садись и ешь. Нет времени на церемонии.

Свиридов мрачно уставился на ройта. Правда, он ничего не ел со вчерашнего утра, и живот подвело от одного запаха приготовленных на кухне блюд, но сесть за один стол с человеком, который... нет, это и вправду было уже слишком!

- Спасибо, я не голоден, - ответил Альк ледяным тоном.

Темные глаза Хенрика Ольгера сузились.

- Или я совершенно ничего не понимаю, или у ловцов не принято кормить свою добычу, - сказал он.

Альк упрямо вздернул подбородок.

- Сядь, - приказал ройт. Свиридову показалось, что голос у него упал на целую октаву, сделавшись похожим на приглушенный рык. Поняв, что спорить бесполезно, Альк сел на стул (ощущения были не из приятных) и придвинул к себе миску с супом.

Обед проходил в полном молчании. Надутый вид сидевшего напротив ройта Алька был вполне понятен, но при этом все равно необъяснимо раздражал. Маркус аккуратно резал ветчину, глядя только в свою тарелку, но, похоже, тоже ощущал повисшее в комнате напряжение.

- Вы с ройтом Годвином еще встречались после корпуса? - спросил он неожиданно.

- Всего несколько раз, - ответил Ольгер, благодарный Маркусу за то, что тот решил разрядить обстановку. - Первый раз в Кронморе, потом в приграничье, и последний раз - буквально за день до того, как белги захватили меня в плен. Обычно у нас с Годвином было не слишком много времени на разговоры. Если наша встреча приходилась на такие месяцы, когда в предгорье было тихо, то мы успевали побеседовать о прошлом и распить пару бутылок. А бывало и иначе - когда кто-нибудь из нас просто осаживал заляпанную грязью лошадь, успевал сказать несколько слов и уносился дальше. В общем, я бы не сказал, что после выпуска из корпуса мы с ройтом Годвином были такими уж близкими друзьями. У нас просто не хватало времени. А после этого мы вообще не виделись почти шесть лет.

- Да? А у меня сложилось впечатление, что господин полковник считает вас своим лучшим другом. Когда я слушал, как он говорит о вас, я с трудом представлял себе, как вы сможете служить под его началом. Понимаете, обычно все-таки предполагается, что подчиненный должен признавать если не превосходство командира, то, по крайней мере, его право принимать решения за всех. А в данном случае выходит все наоборот. Ройту Годвину ничего не стоило сказать о каком-нибудь деле - "Ну нет, мне в этом никогда не разобраться, голова не та. Вот был бы здесь Анри, он бы уладил это куда лучше". Я не стал бы это повторять, но он ведь и при вас нередко говорил такие вещи, так что это не секрет. Ройт Годвин не скрывал, что всегда вами восхищался.

На памяти Ольгера это была самая длинная тирада, которую когда-либо произносил немногословный писарь. Хенрик против воли улыбнулся.

- Ну, положим, не всегда... Первое время после нашего знакомства мы с Годвином терпеть друг друга не могли.

- Да что вы? - удивился Маркус Кедеш.

- Да. Но, признаюсь - это была исключительно моя вина. В те дни я вел себя, как настоящий сноб.

Первое время после поступления в кадетский корпус ему было не до того, чтобы обращать внимание на своих новых соседей по комнате. Он как раз получил короткое письмо из дома, в котором сообщалось, что болевший лихорадкой Найт пошел на поправку, как и большинство других больных из их усадьбы, а вот мама заболела. Письмо написал их с братом ментор, мейстер Жанэ. Об отце в нем не было ни слова, но Анри и так прекрасно знал, как обстоят дела. С самого начала эпидемии отец почти все время проводил в своих комнатах наверху - он очень мало интересовался заболевшими, следя только за тем, чтобы никто из помогавших в лазарете слуг не имел доступа в господскую часть дома. Поступки собственной жены, лично ухаживающей за больными в лазарете, глава поместья считал нелепой и опасной блажью, но не пытался вмешиваться, так как в глубине души, должно быть, понимал, что без ее усилий эпидемия бы охватила все поместье. Анри никогда особенно не уважал отца, но в дни перед отъездом в корпус он был готов его возненавидеть.

После получения письма Анри провел несколько недель, словно в тумане. Только мысль о своем долге помешала ему взять в конюшне лошадь и верхом помчаться назад, домой, чтобы удостовериться, что с мамой все будет в порядке. Правда, в тот момент ему еще казалось, что самое худшее все-таки не произойдет. Анри было тринадцать лет, и смерть еще казалась чем-то нереальным, не имеющим прямого отношения к нему и его близким. А потом пришло еще одно письмо. Каким-то непонятным образом он догадался о его содержании еще до того, как прочитал его - в ту самую секунду, когда принял у слуги конверт. Но больше всего его поразило то, что мама умерла уже давно - по сути, в те же дни, когда он получил первую новость о ее болезни. Все эти дни, пока он так отчаянно желал, чтобы все обошлось, она была уже мертва. Собственные мысли на этот счет запомнились ему довольно плохо, а вот ощущение бессмысленности и какой-то разъедающей несправедливости произошедшего осталось очень четким даже много лет спустя. Словом, неудивительно, что к концу первого месяца обучения в кадетском корпусе он с трудом мог припомнить, как зовут соседей по спальне. Другие ученики их возраста приписывали его замкнутость высокомерию - это было неудивительно, если учесть, что Анри принадлежал к одной из самых знатных в корпусе фамилий, а состояние его отца значительно превышало те, которыми могли похвастаться семьи его сокурсников. Этого было бы вполне достаточно, чтобы остальные его невзлюбили, а Анри, сам того не замечая, постоянно подливал масла в огонь. Помимо строевых занятий и фехтования, им полагалось проходить некие общие дисциплины, вроде математики, истории Инсара и чистописания. Получившему прекрасное домашнее образование Анри его товарищи казались невыносимо тупыми. Возможно, если бы он не ощущал себя таким несчастным, он легко заметил бы, что в подавляющем большинстве случаев дело было отнюдь не в тупости, а в недостатке изначальных знаний, но он постоянно чувствовал себя измученным и раздраженным и не испытывал никакой наклонности проявлять снисхождение к другим. Так что, если его сосед по спальне, Годвин Торис, полчаса не мог решить элементарную задачу, Анри совершенно не стеснялся поднять руку и скучающе-небрежным тоном назвать правильный ответ - к восторгу ментора и бешенству всех остальных учеников. А поскольку его отец мог позволить себе нанимать для своих сыновей лучших наставников, то в фехтовальном зале он легко отбивал наскоки Годвина, желающего отплатить "паршивому аристократу" за испытанное в классе унижение. Словом, Ан не замечал, как восстанавливает против себя остальных кадетов. Напротив, Годвин, не переносивший однокурсника, мало-помалу стал душой компании. Некоторые, вроде неуверенного в себе Френца Эйварта по прозвищу Дергунчик, потянулись к Торису из-за того, что нуждались в его покровительстве, другим, как Джулиану Лаю, просто импонировал открытый и жизнерадостный характер Годвина. Торису почти никогда не изменяло дружелюбие - за исключением моментов, когда ему приходилось иметь дело с Анри. После нескольких столкновений однокурсник начал действовать на Годвина, как яркая тряпка на быка.

Катастрофа разразилась где-то в первых числах октября. Анри ненадолго отлучился из комнаты для занятий, а, вернувшись, услышал за дверью обсуждение, связанное - как он внезапно понял - с ним самим.

- Интересно, что он там все время прячет под бумагами. Вы видели? Стоит наставнику отвлечься, как Индюк сдвигает книгу в сторону и таращится на какой-то листок.

- Сейчас посмотрим, что у него там! - заявил Годвин, подходя к столу.

Анри резко толкнул дверь класса. Он заметил, как при его появлении некоторые из кадетов как бы невзначай отступили к своим скамьям, и это разозлило его даже больше, чем Годвин, с идиотским видом замерший прямо возле его стола. Лежавшие на нем листы и книги были сдвинуты, а обтрепавшееся от многих прочтений письмо оказалось у Ториса в руке. Анри почудилось, что от злости все внутри сжалось в тугой, холодный ком.

- Я вижу, вы позволяете себе трогать чужие вещи, - отчеканил он.

В присутствии наставников кадеты должны были обращаться друг к другу на "вы", но в спальне и гостиной это правило обычно нарушалось, и даже ученики из разных возрастов запросто обращались к собеседнику на "ты". Но отчуждение, которое окружало Анри со всех сторон, диктовало свои правила. Не желая признаваться, что мнение каких-то посторонних людей может что-то для него значить, Анри отвечал на неприязнь других кадетов подчеркнутой холодностью и буквальным следованием параграфам устава. Это, разумеется, не прибавляло ему популярности, но иногда оказывалось на руку. От ледяной официальности его манер кадеты растерялись так, как будто их застал на месте преступления кто-то из менторов.

Но потом первое оцепенение прошло, и Годвин покраснел от злости - так он багровел почти всегда, когда дело доходило до открытых столкновений с его недругом.

- Положите письмо на место, Торис, - холодно сказал Анри. - И никогда больше не смейте подходить к моему столу в мое отсутствие.

Наверное, если бы он этого не сказал, то ничего бы не произошло - и Годвину, и остальным присутствующим было вполне очевидно, что они не правы, и развязывать крупную ссору никто из них не хотел. Но отступить после того, как с ним заговорили в таком тоне, Торис уже не мог.

- Для твоего сведения, Индюшка, на занятиях нужно слушать ментора, а не рассматривать какую-то постороннюю бумажку. Может, ты расскажешь нам, что в ней такого интересного?.. Твой сосед говорит, что у тебя глаза буквально стекленеют, когда ты на нее пялишься. Это, наверное, письмо твоей подружки?

Кадеты засмеялись. Анри почувствовал, что внутри все опускается, как будто бы он падал с большой высоты. Наверное, он сильно побледнел, поскольку Годвин счел его реакцию подтверждением своей догадки.

- Ты не против, если мы тоже почитаем? - ухмыльнулся он.

- Брось, Тори, это уже слишком... - начал кто-то. Но Годвин, что называется, закусил удила. Тем более, что, кроме нескольких кадетов, предлагающих оставить эту сомнительную затею, нашлись и те, кто поддержал идею Тори восхищенным гулом. Годвин вскочил на скамейку, картинно выпрямился и начал громко и с выражением зачитывать последнее письмо, полученное Анри из дома. Начинал он патетичным тоном, которым обычно декламируют стихи самые худшие ораторы - в подобном исполнении даже самый обычный текст покажется смешным. Но уже после первых строчек голос Ториса зазвучал неувереннее, а на слове "умерла" просел совсем. В зале повисла гробовая тишина. Вошедший в класс наставник удивленно обвел взглядом замерших кадетов.

- Что тут у вас происходит?.. Торис, немедленно слезьте с лавки. Эйварт, доложите, кто отсутствует.

Пока Френц Эйварт скороговоркой произносил обычное объявление, что весь их корпус присутствует на занятии в полном составе, Анри стоял навытяжку рядом со всеми остальными и невидяще смотрел перед собой. Потом, когда им разрешили сесть, он взял чистый лист, который ему вообще-то полагалось использовать для занятий по чистописанию, оторвал от него узкую полоску бумаги и написал на ней "После обеда, в парке под каштанами. Возьмите меч". Потом он аккуратно сложил из бумажной ленты маленький квадратик и, толкнув в плечо соседа, сунул ему записку и кратко дополнил "Торису". Ответ пришел пару минут спустя и был, сказать по правде, совершенно не таким, какого ожидал Анри. На обороте его собственной записки были выведены всего три слова: "Ни за что". Анри едва дождался, пока занятия закончатся, и в первый раз за месяц их наставник остался им совершенно не доволен. Зато когда он вышел, Годвин дожидался его в коридоре. На сей раз - без неизменной свиты из Лая, Эйварта и остальных кадетов. Прежде, чем Анри успел что-то сказать, Торис выпалил:

- Прости. Я ничего не знал.

- А чего тут можно "не знать"? - процедил Анри. - Или тебе не объясняли, что читать чужие письма - это низость?

- Нет... то есть ты прав, конечно, - это было низко. Только драться нам никак нельзя - за дуэль сразу вышвырнут из корпуса.

Анри с трудом удержался от комментария, что об исключении Годвин может не волноваться - все равно фехтует он гораздо хуже своего противника. Но это было бы ребячеством, поэтому Анри сказал совсем другое.

- Ну и что ты предлагаешь? Ждать до выпуска?

Годвин дернул подбородком.

- Ты не понимаешь... Даже если бы не исключение, я все равно не стал бы с тобой драться. Я ведь в любом случае не прав. Я вел себя, как полный идиот. Прости, пожалуйста.

- По-твоему, достаточно сказать "я полный идиот", чтобы все стало хорошо? - скептически спросил Анри.

- Я просто хотел объяснить, что я не стану с тобой драться. Но если захочешь дать мне в морду, я пойму.

- Да пошел ты... неохота руки пачкать, - буркнул Анри и, обойдя Годвина, отправился обедать. Если бы кто-нибудь сказал Анри, что это малоприятное происшествие раз и навсегда изменит его положение в корпусе, то он, скорее всего, вообще не понял бы, о чем толкует его собеседник. Его больше никогда не называли Индюком - ни за глаза, ни, уж тем более, в лицо. О его предполагаемой надменности тоже никто больше не вспоминал, зато некоторые сокурсники, которым плохо давались исчисления или отдельные приемы в фехтовальном зале, стали обращаться к нему за советами. И совсем уж непонятно вышло, как он незаметно для других и самого себя вошел в компанию, куда раньше входил Френц Эйварт, Годвин Торис и Джулиан Лай.

Сказав Маркусу Кедешу, что они не были такими уж близкими друзьями, Ольгер слегка покривил душой. В действительности, хотя виделись они довольно редко, в дружеских чувствах Годвина ройт Ольгер никогда не сомневался. Впрочем, в чувствах Годвина не приходилось сомневаться никому - свое расположение, презрение и неприязнь школьный товарищ Хенрика проявлял с одинаковой открытостью. Он был единственным известным Хенрику Ольгеру человеком, которого даже его подчиненные все время звали "ройтом Годвином", а не фамильным именем "Торис". Хенрика эта непосредственность притягивала и раздражала в одно и то же время, точно так же, как его одновременно восхищало и бесило непобедимое жизнелюбие старого друга. У того, кто наблюдал за Годвином хотя бы несколько минут, невольно создавалось впечатление, что Годвин получает удовольствие от жизни в любых ее проявлениях. Даже от вымазанных грязью cапогов, ночевок под открытым небом, скудной лагерной еды и прочих "прелестей" походной жизни. Ольгер с детства был способен стиснуть зубы и терпеть любые неудобства с подобающей мужчине выдержкой, но постоянно слышать рядом чей-то неприлично-громкий хохот и беззлобные подначки временами было выше его сил.

Хотя сейчас, наверное, общество Годвина было именно тем, что ему требовалось. Старый друг был прав - от своей одинокой, ни к чему не устремленной жизни Ольгер начал постепенно покрываться плесенью.

- ...А почему ройт Годвин постоянно называет вас "Анри"? - поинтересовался Маркус, с интересом выслушав рассказ о ссоре в корпусе.

- Ну, это старая история, - махнул зажатой в руке вилкой Ольгер. - Когда мы с полковником учились вместе, меня так и звали. А потом, когда я кончил корпус и уехал служить в приграничье, ройт Северc, мой тогдашний командир, взглянул на мой патент и посоветовал мне взять другое имя. Моя настоящая фамилия звучала слишком аристократично для окраинного гарнизона. Начались бы пересуды, почему я оказался на границе, а не в гвардии. И в любом случае, новые сослуживцы стали бы воспринимать меня, как выскочку. Я уже проходил это в кадетском корпусе и не особенно хотел начинать все сначала, так что предложение моего командира показалось мне вполне разумным. Так что я назвался лейтенантом Хенриком Ольгером и приступил к несению своих обязанностей. О том, как меня зовут на самом деле, знал только наш капитан. Я так привык к этому имени, что иногда мне самому казалось, что я стал каким-то новым человеком. И мне это нравилось. А потом, в связи с некоторыми личными обстоятельствами, я порвал со своей семьей, и после этого стал Ольгером вполне официально. К сожалению, полковник Торис не считает нужным изменять свои привычки.

- Я боюсь показаться бестактным, ройт, но вряд ли вам удастся сохранить свое инкогнито в Вороньей крепости, где, кроме господина полковника, будет еще ройт Эйварт, который, если я верно понял ройта Годвина, учился с вами вместе.

Ройт пожал плечами.

- Никакой особой тайны в том, как меня звали раньше, нет. Я сам не говорю об этом просто потому, что мое имя - это часть моего прошлого, которое я не хотел бы ворошить.

- Тогда простите, если я каким-то образом...

Ольгер покачал головой, показывая, что Маркусу не за что просить прощения. Про себя ройт подумал, какое удивительное сочетание представляют из себя Маркус и Альк. Вот уж воистину две противоположности. Маркус умен, безукоризненно воспитан и очень сдержан, но при этом слегка скучноват в своей бесцветной правильности, Альк, наоборот - живое воплощение непредсказуемости. Парень, кстати, перестал изображать оскорбленное достоинство, и, притворяясь, что он занят исключительно едой, явно прислушивался к разговору сотрапезников. Иномирянин вообще проявлял странный интерес к тому, что вспоминал о своем прошлом ройт, будь то рассказы о побеге из белгского плена, о военной службе или о его семье. И ладно бы Свиридова при этом интересовали полезные вещи, связанные с миром, где ему придется жить, так нет же. Все полезное в его рассказах парень всегда пропускал мимо ушей, зато хорошо запоминал какие-то ненужные, касающиеся только самого Ольгера подробности, и потом внезапно ошарашивал Хенрика внезапными вопросами. "Это тот самый брат, который не считает вас достаточно серьезным человеком?.." - спросил он однажды в тот момент, когда сидевшему в гостиной Ольгеру уже далеко не в первый раз хотелось выть от беспросветной, выцветшей от времени тоски. На Хенрика это произвело такое впечатление, словно кто-то внезапно выплеснул ему в лицо стакан воды. Внезапно, но при этом очень отрезвляюще. И даже само время в тот момент как будто сделало скачок, из прошлого вернувшись в настоящее.

Пожалуй, было даже интересно, что запомнится иномирянину в его сегодняшнем рассказе. Хотя Хенрик уже начал понемногу уяснять ход мыслей серва, он все-таки не решился бы сделать какое-то определенное предположение. В определенном смысле Альк был так же раздражающе-непредсказуем, как и Годвин. Ройт подумал, что ему уже пора признать - хотя бы мысленно, перед самим собой - что это качество ему ужасно нравится. И это даже несмотря на то, что оно выливается в сплошную головную боль.