Белый плен. Двое во вселенной

9

Лопаты в доме не оказалось, поскольку все инструменты для улицы хранились в гараже, а через дом в него не попадешь. Из полезного, что могло помочь выкопать туннель на поверхность, оказалась разве что столовая ложка.

– Может, это? – Кристина протянула алюминиевую чашку. – Всяко лучше, чем голыми руками.

Кристиан молча забрал посудину и продолжил зачерпывать снег. Самочувствие было на редкость паршивым. Померзшие руки покрылись бордовыми пятнами, лицо обветрилось, но это казалось не столь важно, как то, что всё тело страдало от простудной ломоты. Меньше всего на свете ему хотелось заработать воспаление легких, однако в рейтинге самых сильных желаний лидировало скорейшее возвращение в привычный мир. Подальше от места, совершенно не подготовленного к подобным капризам природы. Бросив взгляд через плечо, Кристиан подавил чих и ожесточеннее продолжил рыть путь к спасению. Подальше от нее.

Снег, который он выгребал, будучи уже в оконном проеме, падал в дом рядом с диваном. Кристина, желая продлить ему жизнь, умудрилась сдвинуть махину в другой конец гостиной, ковер она свернула и убрала к стене.

– А не всё ли равно? – не сдержался Кристиан, спрыгнув с окна, спустя сорок минут нелегкой работенки.

Безразлично оглядев огромную лужу на темном ламинате, он в который раз попытался представить, как девушка, весившая не больше пятидесяти килограммов, смогла протащить его неподъемное тело через весь дом в спальню, а потом погрузить его на кровать.

– Зачем губить то, что вполне можно сохранить? – ответила она риторическим вопросом, стоя к нему спиной.

Кристина что-то готовила на кухне в окружении десятков свечей. По комнате разносился слабый запах копченостей, от которого незамедлительно заурчало в желудке.

– Лучше поздно, чем никогда понять эту простую истину, верно? – бросил Кристиан, не удержавшись от смешка.

– Я нашла три супа быстрого приготовления, – не отреагировала она на его язвительное замечание. Поникший голосок отозвался в нем предательским чувством вины и сожаления. Но слишком крошечным, чтобы он уделил непрошеному ощущению должное внимание. – Поешь сейчас, потому что он вот-вот совсем остынет.

Когда она отошла в сторону, Кристиан увидел самодельный «аппарат» для приготовления пищи. Ну, или хотя бы каким-никаким, а способом её подогрева. Две стопки из трех книг, на них два ножа, на их лезвиях небольшая алюминиевая чаша, а в ней, очевидно, вода, в которой на водяной бане разогревается небольшая стеклянная миска с супом. А тепло обеспечивают две свечи между книгами, чей огонь греет дно чаши.

– Изобретательно, – вылетело с сарказмом.

– Моя убогая фантазия в чуждых мне условиях способна только на это.

Взяв свою порцию, очевидно, от одного пакетика супа, Кристина расположилась в кресле и поджала под себя ноги. Она снова сидела так, чтобы Кристиан видел только её затылок, и это не могло не вызвать у него ещё один короткий смешок. Он предпочел занять место за круглым обеденным столиком.

– Ты зажгла много свечей. Свет нам ещё понадобится.

– Я нашла целую коробку в чулане.

Кристиан взметнул бровь.

– В чулане? – смотрел он на её затылок. – Я там был и всё осмотрел. Коробки со свечами не было.

– Значит, осмотрел невнимательно.

Закатив глаза, он молча принялся есть. Чтобы опустошить маленькую миску, много времени ему не понадобилось. Он совсем не наелся, но даже этого было достаточно, чтобы почувствовать себя уставшим. Да и усилившаяся головная боль требовала незамедлительно лечь в постель.

Кристина откинула голову на мягкую пышную спинку кресла, а потом издала тихий-тихий стон, который он бы точно не услышал, не будь всё его внимание обращено к ней. Кристиан отвернулся, пламя свечи рядом с ним заколыхалось. Не имея желания вести беседы, он с неохотой признавал, что затянувшееся молчание между ними давило похлеще тяжелого слоя снега на этот дом. Они могли бы обсудить возможность своего спасения. Например, разделить работу над расчисткой снега. Час он, полчаса она.

Сжимая челюсти от скверной невозможности забыть приглушенный звук, невольно сорвавшийся с её уст, Кристиан спросил:

– Как ты себя чувствуешь?

– Отлично, – ответила Кристина без единой эмоции. Ни раздражения, ни злости, ни волнения. Ровный и тихий голосок. Она даже не шевельнулась, как и вчера на аукционе, когда поняла, что он находился в зале.

– Учитывая, что ты находишься в чуждых для себя условиях, это весьма сомнительный ответ.

– Мой ответ не должен волновать тебя больше, чем судьба этой мебели.

Кристиан задержал взгляд на её волосах. Свет огня подсвечивал пшеничные пряди, отражая в них алую частичку себя. Её дерзкое замечание резануло слух отсутствием хоть какого-нибудь датчика настроения. Определить её отношение к происходящему было абсолютно невозможно.

«А надо ли?» – спросил он себя, закрыв глаза от болезненного выстрела в голове.

Кристиан ушел в ванную комнату. Он достал аптечку, которую обнаружил в ящике, когда обыскивал дом, выпил обезболивающее, ополоснул горячее лицо теплой водой и, когда взгляд случайно зацепился за упаковку медицинского бинта, память осторожно напомнила ему об окровавленной ране на женском бедре. Годы намеренного отчуждения от всего, что когда-то могло связывать его с Кристиной, так и не смогли избавить его от деталей, от которых не было никакого проку. Ну, и что с того, что он отлично помнил, как обрабатывал её рану, боясь причинить боль? Как осторожно накладывал повязку, пока она была без сознания? Её пшеничные шелковые волосы рассыпались на подушке колосками и источали аромат спелой летней вишни.

Кристиан тряхнул больной головой и заставил себя подумать о том, как резко переменилась его жизнь, когда однажды эта милая, но подлая девушка, без зазрения совести воткнула ему нож в самое сердце. Так спокойно, неспешно и хладнокровно. Он чувствовал себя дураком, над которым потешалась женская бессердечность. Его тошнило от её имени, которое пресса продолжала мусолить в своих грязных статейках. Даже этот гребаный медицинский бинт вызывал у него бурю эмоций! Зашвырнув белую упаковку в угол, Кристиан сердито распахнул дверь и вернулся к тому, с чего начал. Он выгребал снег с такой яростью, словно выкорчевывал из памяти самые нелепые и бессмысленные детали семилетней давности. А ещё ему жизненно необходимо как можно скорее выбраться наружу. Подальше от источника зла.

* * *

Они провели здесь уже семь часов, а признаков того, что их ищут, так и не обнаружилось, но глупая надежда всё же вытягивала из мрачных мыслей. Чем глубже Кристиан прорывал туннель, тем тверже и непослушнее становился снег. Озлобляясь на ситуацию с каждой новой минутой, он достал швабру с чулана и стал пропихивать её сквозь плотно спрессовавшийся белоснежный слой. Он надеялся, что так ему удастся добраться до поверхности, пробив отверстие, но оказалось, что двухметровая палка, удлиненная за счет отверток и других инструментов (их он примотал скотчем), так и не смогла справиться с этой задачей.

Голова гудела нещадно, не говоря уже о том, что его всего морозило. Спрыгнув с подоконника в дом, Кристиан позволил себе очень грубое ругательство, отразившееся в застывших глазах Кристины глубоким разочарованием.

– Как видишь, твой милый и добрый старикашка ничем нам не помог! – язвительно бросил Кристиан низким и охрипшим голосом. Дрожащими от напряжения руками, он схватил со стола свою бутылку и сделал всего один небольшой глоток. В горле, как никогда раньше, неприятно запершило.

– Это нехорошо, – смотрела на него Кристина.

Он усмехнулся.

– Ну, ещё бы! Мы погребены заживо!

– Я говорю о тебе, – тем же ровным тоном сказала она. – Ты заболел. И это нехорошо. Тебе нужно отдохнуть.

– Всё, что мне нужно – как можно скорее убраться отсюда подальше. Если у тебя есть идеи, каким образом пробить слой снега, который составляет намного больше трех метров, то я с радостью выслушаю! А нет – тогда просто помолчи и дай мне подумать.

Кристина так и сделала. Она молча ушла, вынудив его ругнуться ещё хлеще, но уже шепотом. Её безэмоциональность выводила его из себя. Казалось, будто её покинул вполне уместный для сложившейся ситуации страх, а присутствие Кристиана больше не вызывало напряжения. Уж лучше бы она дерзила, показывала характер, истерику закатила, чем молчала и думала, бог знает о чем!

– Вот возьми. У тебя высокая температура и наверняка болит горло. Жар спадет и на какое-то время боль в горле не будет такой резкой.

Немного опешив, Кристиан взглянул на две розоватые капсулы, которые Кристина положила на стол.

– С чего ты взяла, что у меня жар?

– Я живу со встроенным градусником, – ответила, делая что-то на кухне возле своего «чудо-изобретения». – Пей, если не хочешь, чтобы стало хуже.

– Да куда уж хуже, – фыркнул он себе под нос, забросив капсулы в рот.

– И выпей это. Не горячее, но всё же станет полегче.

Кристиан опустил глаза в белую кружку, над которой танцевал полупрозрачный пар. Вода была бледно-коричневой, мутной, пахла еловыми шишками.

– Это чай с медом.

– Ненавижу мед.

Её глаза на мгновение распахнулись.

– Спрея для горла в аптечке нет. Было бы лучше с молоком размешать, но в холодильнике его тоже нет. Остается чай.

– Я не буду.

– Как знаешь, – пожала она плечами и снова заняла кресло.

Кристиан опустил глаза на кружку, потом с подозрением взглянул на женский затылок. Укутавшись в одеяло, Кристина снова опустила голову на спинку кресла и, если бы горела печь, то она бы сейчас любовалась пламенем огня и наслаждалась звуком потрескивающих дров, а не таращилась на холодную каменную стену. Впрочем, её глаза наверняка были закрыты. Большие синие глаза, в которых погибало всё живое.

Горло действительно болело и, чем чаще Кристиан сглатывал слюну, тем свирепее эта боль становилась.

– Мерзость, – поежился он, втянув запах чая. – Как эта гадость может вообще кому-то нравиться!

Кристина издала короткий смешок и покачала головой.

– Я сказал что-то смешное?

– Точно нет. Скорее, даже пугающее, – добавила Кристина тихо, а потом сбросила с себя одеяло и поднялась на ноги. – Я хочу помочь, – заявила уверенно. Бровки взметнулись, плечи расправились. – Да и тебе нужно отдохнуть.

– В этом нет нужды. Ты уже достаточно помогла, определив нас сюда, – со злым сарказмом сказал Кристиан и направился к окну.

– Ты мог бы не ехать!

Он обернулся и, наконец, увидел в глубокой синеве больших глаз блеснувший злостью огонек.

– Тогда бы ты умерла, Кристина. Насколько я помню, вчера ты кричала, что тебе нельзя этого делать. Получается, для тебя очень хорошо, что приехал всё-таки я, потому что с такими темпами и организацией спасательной операции, как здесь, черта с два тебя бы кто-то нашел. И, поскольку, ты ходячее недоразумение, пожалуйста, приляг и отдохни. Не хочу, чтобы твоя «помощь» сложила этот дом.

– В таком случае, работай активнее. Мне уже осточертела твоя компания и пустая болтовня.

– Это взаимно.

– Работай! – хлопнула в ладоши и кивнула на окно. – Живее, Кристиан! Живее! Меня уже тошнит от вида твоей надменной физиономии!

– Нервы сдают? – хмуро улыбнулся он. – Продолжай! Будешь у меня вместо телевизора, в котором сутками показывают всякую чепуху, сродни той, что творится в твоей голове!

Прекрасно. Она обнажила перед ним свои эмоции. Приоткрыла завесу в собственные мысли и так ему становилось легче.

– Мерзавец, – произнесла Кристина, темнея от злости и негодования.

– Солнышко, а что тебе не нравится? Я честен с тобой и максимально открыт! – развел он руки в стороны. – Не я бегаю за тобой хвостиком последние несколько часов! Не я проявляю «заботу» с кружечкой чая в руках! Всё мое существование говорит о том, что я не выношу тебя! Я презираю тебя, Кристина! Не моя проблема, что ты осталась всё такой же наивной дурой, которая не замечает очевидного! – намеренно взметнул он широкой бровью. Это её выбесит окончательно. – Просто сядь и не путайся у меня под ногами.

– Спасибо, – прошептала она, глядя ему в глаза, – за ещё одно доказательство того, что я поступила правильно.

Что она такого делала с ним, что язык снова отказывался дружить с головой? Может, всё дело в её глазах? Больших и синих глазах, в которых сверкали сотни тысяч бесценных бриллиантов. Они оставались такими же холодными и неприкосновенными, как раньше. В них тайны, разгадать которые не хватит и жизни!

Нет, глаза не при чем. Всё намного проще и не нужно искать в этом лирики. Проводив её затуманенным воспоминаниями взглядом, Кристиан снова приступил к работе. Живо, резко и отчаянно нетерпеливо.

Кристиан

Не могу рассуждать логически и мыслить трезво, когда перед глазами то, чего я не видел, но то, что в красках рисует воображение. Эти поганые картинки вынуждают язык работать быстрее головы, взрывать эмоции во мне, как бомбы одну за другой, и тогда пробуждается несправедливость. Злость затуманила мои глаза и разум. Чувство запредельной вины порождало ещё больший гнев, которому я позволил выливаться в слова. Некрасивые, неправильные, несправедливые… Я смотрел в её прекрасные глаза, скользил взглядом по соблазнительной фигуре и не мог отделаться от мысли, что ублюдку в белом халате всё понравилось. Она понравилась. Её нежная кожа, мягкие губы, чувственный аромат, который не сыщешь ни в одном магазине самой редкой парфюмерии. И это я позволил какому-то болвану прикоснуться к этой несравненной красоте.

Дверь за мной закрывается, и ужас совершенной ошибки валуном оседает на плечах.

– Вот-вот приедет Глеб. Отдохни пару дней, – говорю Альберту, таращась в сверкающий под лампами пол.

Я готов продать душу дьяволу только чтобы это помогло мне вернуться в недалекое прошлое, где вместо «пропусти его» я говорю Альберту вышвырнуть ублюдка на улицу. И я приезжаю за ней, беру за руку и увожу на край света, готовый подарить ей весь этот мир и ждать её. Возможно, она бы никогда не изменила своего отношения ко мне, но по крайней мере, не знала бы, каким уродом я могу быть.

– Я бы хотел остаться.

– Ты человек, Альберт? – смотрю на него через силу. Что с моим голосом? Как будто разжеванный собакой тапок, застрявший в унитазе, научился разговаривать. – Ты с Кристиной круглосуточно на протяжении нескольких дней. Ты заслужил отдых. К тому же завтра она почти весь день будет со мной.

– Почти. – Смотрю на него, ожидая объяснений. – Сегодня был непростой день. Возможно, что хирург заявится с извинениями. Просто хочу быть здесь.

– Это лишнее, – говорю, стараясь совладать с проблесками ярости. – Глеб будет у двери всю ночь, а я побуду внизу. Мне сегодня точно не уснуть. Будь на чеку.

– Как и всегда, – коротко кивает и жмет мне руку.

– Что-то ещё?

Альберт отличный парень. Добрый, верный, немногословный, если дело не касается работы, и устрашающий. Макс называет его Горой, утверждая, что он смахивает на какого-то персонажа из популярного сериала, который защищал свою Королеву. Вот и свою Королеву защищает мой Альберт.

– Я кое-чего не сказал вам. Думаю, это важно, хотя и не мое дело.

– Опять хирург? – Альберт продолжительно моргает. – Не надо. Я и без того себя сжираю. Ещё чуть-чуть и удавку на шею закину. Хватит.

– Понял.

Сегодня мой отец был бы мной чертовски разочарован. Ромка бы плеснул виски в стакан и, позволив мне выговориться, сказал бы, что я не прав, но только лишь потому, что ослеплен. Да, брат оправдал бы мой гнусный поступок чувством, которое я испытываю к этой девушке. Они оба нашли бы правильные слова, чтобы погасить мой гнев, вызванный элементарной ревностью. Ревностью! Глупое чувство, достойное слабаков и неудачников! Но вот он я, не умеющий находить эти самые правильные слова убеждения, выбрал мерзкий, паршивый и унизительный для мужчины способ доказать любимой девушке, как сильно она ошибается в человеке, которого считает другом. Другом! Кем же тогда она считает меня, если в скором времени мы станем родителями? Близким другом? Хирург ей не интересен точно так же, как и я. Значит ли это, что для нее мы оба находимся на одной ступени, и подняться выше она никому из нас не позволит?

* * *

Мрачные настроения сгущаются во мне, как осенние тучи. Сижу в машине перед подъездом Кристины второй час и всё это время неспокойные мысли расплющивают меня бетонной плитой. Я был так зол на себя, на Кристину, на ситуацию, случившуюся с моей подачи, что теперь не могу вспомнить, что она говорила мне. Что я говорил ей или правильнее сказать – наговорил? До этого мне ещё не приходилось становиться зачинщиком эмоциональных бесед с девушкой, но, боюсь, что первый блин вышел максимально паршивым. Мало того, что я не смог обуздать гнев, с которым примчался сюда, так ещё и позволил ему втемяшить мне в башку, что лучший способ убеждения – откровенный контроль. Приказы сыпались из меня, как конфеты из мешка Деда Мороза, и ответом на них был застывший от ужаса взгляд сверкающих синих глаз. Я видел свое отражение в них, не узнавал себя, но продолжал давить, желая показать, кто хозяин во всей этой вынужденной лжи.

Нет, лучше не вспоминать. Это, как временное беспамятство, вызванное алкоголем. На большом центральном экране появляется фото Линды, а из динамиков раздается громкий звук колокольчика. Ударяю пальцем по сенсорному дисплею для ответа:

– Слушаю.

– …Кристиан? – запинается она.

– Нет, Том Круз! – раздражаюсь.

– А-а! И правда ты. Обычно ты отвечаешь «что?» или «говори», а тут…

– Если у тебя ничего серьезного в половину одиннадцатого ночи, тогда всего хорошего!

– У нас проблема! – кричит Линда в трубку. – Неприятность, которая тебе очень не понравится.

– Существуют неприятности, которые могут вызывать у меня улыбку и радость? – закатываю глаза. – Говори!

– Твой визит в «Синий зонт» два дня назад стал поводом для очередной сенсации. Ваши с Никой Коулец фотографии с пометкой «молния» закреплены на каналах уже четыре с половиной часа и набирают колоссальное количество просмотров и комментариев. Ссылку отправила сообщением. Не могу не напомнить, что я предупреждала тебя и Аллу о возможных последствиях. Чтобы понимать суть, взгляни на снимки и прочти короткий текст.

Как же осточертело это дерьмо! Никогда в жизни я не посвящал столько времени сплетням, как за последние несколько недель. Достаю мобильник из подстаканника и через несколько секунд на экране появляются снимки.

«Амбассадор итальянского бренда нижнего белья Ника Коулец замечена на вечеринке в честь открытия нового ресторана своей матери. Компанию эффектной девушке составил бизнесмен Кристиан Алмазов, с которым, по словам ближнего окружения, их связывает нечто большее, чем давняя дружба. Известно, что Кристина Разумовская на мероприятие не была приглашена. К слову, Жанна Коулец и Алла Алмазова являются лучшими подругами уже много лет. Как говорится, мамы лучше знают, что нужно их детям».

«Ты пришел сюда не чтобы поговорить со мной о собственном „уважении“ ко мне, какое наглядно продемонстрировал на всю страну…»

Два длинных предложения, в которых каждое слово – грубый мат, вырываются из меня в одночасье.

– Это не всё, Кристиан.

– День решил добить меня окончательно.

– Я знаю, ты согласился появиться на том вечере только потому, что Алла этого очень хотела. И настаивала, – добавила Линда сквозь зубы. – Она и мне говорила, что вечеринка носит закрытый характер и волноваться о…

– Линда, говори быстрее, пожалуйста! – перебиваю, понимая что вот-вот сорвусь. – Ближе к сути!

– Эта публикация появилась по просьбе твоей мамы, Кристиан, – сообщает Линда удрученным тоном. – Информация от надежного источника. Кхм… Кристиан?

– Я всё понял. Спасибо, Линда.

– …С тобой всё в по…

Потрясенная вежливостью босса, моя надежная и верная помощница остается за короткими гудками.

* * *

Ненавижу сегодняшний день. Все, кто мне дорог, вынуждены столкнуться с моей собственной несправедливостью. Кристина угодила в западню, которую я мог предотвратить, но не стал этого делать из ревности и эгоизма. А мама, которую я совсем не желаю тревожить, не сможет избежать полуночных разбирательств со мной. Я зол на нее так же сильно, как на себя самого.

– Кристиан? – смотрит на меня с улыбкой. На часах 23:25. Так и не скажешь, что она удивлена позднему визиту. – …Дорогой, что-то случилось?

– Мы будем говорить на пороге?

Резкий тон моего голоса махом стирает с её лица напряженную улыбку. Разумеется, она знает, почему я здесь в столь поздний час.

Мама пропускает меня в квартиру, куда она переехала после смерти отца. Когда я поворачиваюсь к ней, с трудом удерживая в руках молнии, её глаза, виноватые и приготовившиеся к нападению, уже ждут мой первый шаг.

– Зачем? – спрашиваю сквозь зубы. – Ты хоть понимаешь, каким ничтожеством меня выставила в глазах Кристины?

– «Ничтожеством»? По-моему, нет ничего ужасного в том, чтобы приехать на ужин в превосходный ресторан со своей подругой детства, Кристиан.

– Тебе самой не смешно? Ты хочешь уподобиться всем этим паршивым писакам, чье качество фантазии размером с изюм?

– Ты меня не послушал, – говорит, оборонительно сложив руки. Широкие рукава шелкового халата падают до самых колен. – Ты даже не позволил мне высказать свое мнение об этой… жуткой связи с дочкой Разумовского!

– Я, по-твоему, ребенок, чтобы поступать так, как того желают родители? И между нами не «жуткая» связь, мама. Мы поженимся и, как я уже сказал, это неизменно. А вот то, что сделала ты, не просто жуть. Это подлость. В этот проклятый ресторан я поехал только ради тебя. Ты настаивала, просила – я согласился. Там были мать и сын, а не Кристиан Алмазов и Ника Коулец, которых «связывает не только дружба»! Чего ты хотела добиться этой мерзкой отрыжкой, что сейчас разлетается по сети? Мм? – смотрю на нее в упор. – Знаешь мама, есть человек, который не любит разочаровывать других людей и изо дня в день доказывает это определенными действиями. А я на дух не переношу, когда слово, которому я верен, ставят под сомнение. Я похож на лицемера? На того, кто говорит одно, а делает прямо противоположное?

– Кристиан, эта девушка тебе не пара! Неужели ты не понимаешь, что я чувствую? – засверкали её глаза. – Я потеряла ребенка. Я лишилась сына. Проклятая фамилия твоей невесты и без того снится мне в кошмарах, а теперь ты заставляешь меня быть её свекровью?! Господи, Кристиан, на свете так много красивых и достойных девушек, а ты умудрился выбрать ту, чье скверное прошлое обсуждается сейчас на каждом углу!

– С каких пор тебя стало волновать чье-то прошлое? Вы с отцом усыновили двенадцатилетнего мальчишку, за плечами которого была отнюдь не прекрасная жизнь. Ты могла бы выбрать другого ребенка для исполнения своего долга! Маленького, хорошенького, чье прошлое ещё не запятнано побегами и мелкими хулиганствами! Не нужно сейчас говорить то, что не имеет ничего общего с действительностью, потому что в ней у тебя огромное сердце, доброе и любящее, способное приютить любого, кто будет в тебе нуждаться! И я уже устал повторять, что мне плевать, кто, где и с кем обсуждает меня, Кристину, наше прошлое, настоящее, будущее – что угодно! Но мне не всё равно, когда всё это дерьмо обрушивается на нее из-за меня. Если меня и волнует чье-то мнение обо всем этом, то только её.

Мама медленно подходит ближе, глаз с меня не сводит.

– Так ты поэтому женишься на ней? – спрашивает. – Ты просто чувствуешь себя виноватым в том, что на нее обрушилась скандальная слава после знакомства с тобой? Или ты считаешь, что обязан ей, потому что из-за нее остался… жив в тот вечер? – теряется мама в догадках. – Или ты обижен на меня за что-то и хочешь просто отомстить, выбрав в качестве невестки… Господи, Кристиан, – распахивает большие глаза, в которых замирают слезы. – Она что – беременна?

Подтвердить – значит предать доверие Кристины, которое и без того, хрупче хрусталя. Ничто не должно вызвать у нашего окружения подозрений в том, что беременность Кристины наступила в медовый месяц. Потому что суть нашего договора в этом и состоит – сделать всё правильно и последовательно. Для нее это важно, а для меня важна она. Я дал ей слово и я его сдержу.

– Я люблю её, – говорю, на одно мгновение ощутив нежный запах шелковых волос. – И просто кую железо, пока оно горячее. Не смей больше проворачивать подобные делишки за моей спиной, мама. Наш брак с Кристиной неизбежен. Она станет моей женой и чем скорее ты смиришься с этим, тем лучше.

* * *

– Она вышла через центральные двери и уехала на такси. Номер машины не видно, – хмуро сообщает Глеб, которого умудрилась провести Кристина. Полтора часа назад она приехала в торговый центр, зашла в книжный магазин и вручила телохранителю тяжелый пакет с покупками, после чего зашла в примерочную магазина женского белья и пропала бесследно. – Простите меня. Это моя ошибка.

Разумеется, твоя Глеб, черт бы тебя побрал! Она упрекнула его в невоспитанности, мол что он собрался делать с ней в магазине женского белья? Советовать, какой комплект лучше на ней сидит?

– Ничего, – говорю, злясь на него и понимая одновременно. – Найдется.

В течение двух следующих часов я безуспешно пытаюсь до нее дозвониться. Вызов идет, но трубку она не поднимает. Прием к врачу, который был назначен на полдень, мы, разумеется, пропускаем. Двое наших парней караулят её у дома, Глеб разыскивает машину, на которой Кристина уехала в неизвестном направлении, а Альберт, тем временем, пытается установить местонахождение её мобильника. Поначалу, отношусь к этой утренней встряске, как к игре в кошки-мышки. Ей ведь действительно есть за что обижаться на меня. Но к шести часам неизвестности мое ангельское терпение начинает трещать по швам.

– Натали, – иду на крайние меры, бросив нетерпеливый взгляд на часы, – добрый вечер. Надеюсь, я вас не побеспокоил? Не хотел звонить вашему супругу, вдруг отдыхает.

– Здравствуйте, Кристиан! – отвечает бодрым голоском. – Вы очень предусмотрительны. Антибиотики действуют на Петра, как снотворное. Такое чувство, что он спит круглосуточно.

– Как его самочувствие? Он звонил мне пару дней назад и его голос был очень хриплым.

– Это действительно так. Температура больше не поднимается, но кашель пока не очень хороший.

– Ваш муж обязательно поправится. Пожалуйста, передайте ему привет от меня.

– Спасибо, Кристиан. Обязательно, как только проснется. Желаю вам с Кристиной приятного вечера. Буду с нетерпением ждать фотографии с грандиозного мероприятия. Я сегодня звонила ей, но она, очевидно, весь день занималась сборами и ей некогда было даже минутку поговорить со мной.

Натали понятия не имеет, что Кристина пропала. Если она отправилась не домой к родителям, то к кому же? Куда? К подруге? Как её там зовут? Алина, кажется. А может Кристина решила сбежать к её брату? К этому непутевому хирургу, от одной мысли о котором я закипаю, как густой суп на плите.

– В данный момент хирург на операции, а его сестра веселится на новогоднем корпоративе, – опровергает мои предположения Альберт. – Кристина не регистрировалась ни в одном отеле города и билеты на самолет, поезд или автобус не покупала.

– Да с чего бы ей это делать-то! – не выдерживаю. – Черт возьми, мы знаем, где её друзья и чем занимаются, зато нам ни черта неизвестно, куда пропала она сама! Что с телефоном?

– Безуспешно. Водитель такси утверждает, что за сегодня совершил сорок четыре поездки, одиннадцать из которых были как раз из этого торгового центра. Пассажирами девяти из них были девушки. Судя по истории выполненных заказов.

– И? Вы проверили адреса?

– Это такие же торговые центры. Парни смотрят записи с камер, но пока новостей нет.

Пальцы нервно барабанят по рулю. Нутром чувствую, что происходит что-то нехорошее. Кристины нет дома. О её местоположении не знают родители. На работе её никто не видел. У хирурга операция, у подруги корпоратив. Кристина не в том настроении, чтобы веселиться на чужом празднике. Тогда куда, черт возьми, она подевалась?!

– Кристиан, где вы? – спрашивает Линда по громкой связи. – Уже рядом, надеюсь?

– У нас есть ещё сорок минут, – отвечаю сквозь зубы. Стою в пробке недалеко от дома Кристины. Вчера она не изъявила желания присутствовать со мной на торжественном вечере, и я очень сомневаюсь, что за ночь её решение могло измениться. – Линда, у меня есть к тебе просьба. Убери из перечня лотов синий бриллиант.

– Это шутка? – Я молчу. Проезжаю перекресток на красный и сворачиваю в незнакомый двор. Если верить навигатору, то я смогу беспрепятственно проехать между четырьмя домами, пересечь узкую улицу и оказаться во дворе Кристины в считанные минуты. – Кристиан, ты пошутил? Синий бриллиант – изюминка аукциона! Украшение уже произвело фурор и каждый гость желает за него побороться!

– Убери.

– Кристиан, оно стоит целое состояние!

– Я сказал, убери его, Линда! – взрываюсь от раздражения. – Что тебе не понятно?

– …Ладно. Как скажешь. Только… Каким образом я сделаю это? Что я скажу людям, Кристиан? Как объяснить всем, что королевский лот этого вечера не будет представлен? Ты хоть понимаешь, что случится с Михаэлем? У него же сердце остановится!

– Максимум, что с ним случится – запой.

– Это звучит… бесчеловечно.

– Он свою работу выполнил и поучил за нее солидное вознаграждение. Судьба изделия не должна его волновать. А ты сообразительная. Придумаешь что-нибудь.

Сбрасываю разговор и отвечаю на входящий от Альберта.

– Кристина вернулась домой, – сообщает. – Она приехала на такси и поднялась в квартиру.

– С ней всё в порядке? – мой голос громкий и нетерпеливый от радости и злости. – Она одна или с кем-то?

– Одна. Ничего необычного.

Слава богу.

Слава богу с ней всё хорошо.

* * *

– Что здесь происходит? – спрашиваю, глядя на два открытых чемодана. Встретившая меня молчанием, Кристина бесшумно передвигается от шкафа к багажу. – Если ты решила именно сейчас готовить вещи к переезду, то выбрала не лучшее время.

Она молчит. Ей прекрасно удается делать вид, что меня нет в этой комнате.

– Где ты была? – В ответ игнор. – Кристина, я тебя спрашиваю, где ты была, мать твою, весь этот чертов день?! Мои люди искали тебя по всему городу! Я думал, что с тобой что-то случилось!

– Не за чем было их беспокоить, – отвечает ровным и бездушным тоном. – Ты и без того им жизни не даешь.

– Ты не ответила на вопрос.

– А должна? – поворачивается ко мне с какой-то тряпкой в руках.

– Где ты была и почему сбежала?

Продолжительный взгляд синих опечаленных глаз трогает мое сердце. Кристина так смотрит на меня, словно я уничтожил все её мечты. Впрочем, это не так уж и далеко от истины, но я сделаю всё возможное, чтобы в один прекрасный день она ни о чем не пожалела. Когда-нибудь, она скажет, что судьба, на которую она так пеняла, на деле подарила ей самое дорогое, что только может быть в жизни… Когда-нибудь. В течение этих трех лет.

– Убери своих людей от моего дома, – говорит, откинув назад пшеничные волосы. – Они только внимание привлекают.

– Где ты была, Кристина?

Смотрит в мои глаза, поджимает губы. Хочет что-то сказать, но как будто не может решиться. Вместо этого отправляет одежду в один из чемоданов и снова подходит к шкафу.

– Хорошо, – говорю терпеливо, – мы поговорим о случившемся позже. А пока нам нужно немедленно отправляться на мероприятие, о котором я напоминал тебе вчера. Очень надеюсь, что ты о нем не забыла.

– Не у меня проблемы с памятью, Кристиан. Вчера я дала тебе ясный и четкий ответ. За двадцать четыре часа мое решение не изменилось.

– Собирайся, Кристина!

– Этот вечер важен для тебя и ты не должен на него опаздывать, – говорит всё с той же ровной интонацией, продолжая собирать вещи. – К тому же я уверена, что тебе без труда найдется пара. А если тебе так сложно сделать выбор, посоветуйся с мамой. Она ведь лучше знает, что тебе необходимо и всё такое.

– Я не знал об этой поганой публикации, – говорю сквозь зубы. За дверцей шкафа раздается смешок. – И я не раз говорил тебе, что не всё то правда, что пишут обо мне.

– Мне до этого нет никакого дела, Кристиан, – говорит, хлопнув дверцей. – Не было и не будет.

Усмехаюсь:

– Я вижу обратное. И ты поэтому сбежала? Из-за этой поганой чепухи?

– Ты часто видишь не так, как есть на самом деле.

– А ты часто увиливаешь от простых вопросов, – не свожу с нее глаз. – Просто ответь мне, где ты была и дело с концом! Кристина, у нас были планы на сегодняшний день, но ты нарочно, как сквозь землю провалилась! Я искал тебя по всему городу, а ты решаешь отделаться от меня молчанием? Я, как никто другой, заслужил объяснения!

– Мы с тобой ничего не планировали! – подходит ближе. – Это делал ты! «Идем сюда, идем туда! Ты делаешь это! Делаешь то»! И с какой стати я должна объясняться с тобой? У меня есть своя жизнь, Кристиан, но ты почему-то постоянно забываешь об этом и кроме своего длинного носа не видишь ничего вокруг!

– Я о тебе забочусь!

– А я об этом просила? – поднимается на носочки. – Всё это ты делаешь только ради себя! За мной по пятам ходит терминатор, бесприкословно выполняющий твои указания! Ты приезжаешь ко мне домой с таким видом, словно каждая вещь в моем доме принадлежит тебе! Ты нагло вмешиваешься в наши с друзьями отношения, решаешь за меня, где, с кем и когда я должна встречаться! Ты мне никто, Кристиан! Заруби уже это себе на носу!

– Но ты моя! – не оставляю между нами и сантиметра свободного пространства. Женская грудь поднимается, словно внутри замирает дыхание. – Поняла? Я предоставил тебе возможность высказать свои пожелания, и ты это сделала! Ты меня услышала, я тебя услышал, и мы договорились!

– Но я не соглашалась быть твоей комнатной собачонкой, у которой нет своего мнения и мозгов! Ты меня не слышишь, ты меня не видишь! Тобой движет лишь желание власти над моей жизнью!

– Представь себе! Ты носишь моего ребенка и я сделаю всё, чтобы оградить тебя от любой опасности внешнего мира! Надо будет, я увезу тебя в зимний домик, и ты проведешь там столько времени, сколько потребуется для полного осознания того, что твоя жизнь в ближайшие три года будет такой, какой её сделаю я!

Что я говорю? Что несу? Застывшие в синих глазах слезы похожи на чистейшие кристаллы. Собрать бы их в шкатулку, чтобы изредка напоминать себе о том, каким кретином я могу быть.

– Кристина, – выдыхаю, опустив голову, – я не то хотел сказать. Точнее, всё, что я сказал, это…

– Единственная опасность для меня – это ты, Кристиан, – произносит и делает крошечный шаг назад. – Ты совсем не такой, каким был в зимнем домике. Ты оказался слишком властным человеком и меня это пугает. Ты меня пугаешь.

– Послушай, я весь день тебя искал. Я беспокоился о тебе. И теперь, когда ты здесь передо мной, жива и здорова, мне с трудом удается контролировать свою речь, потому что у меня отходняк от пережитого стресса.

– Сомневаюсь, что причиной твоего беспокойства стала я. Всё, что тебя волнует и заботит – ребенок. Иначе бы ты не вел себя, как… – Замолкает. – Я уезжаю, Кристиан. Мне это необходимо.

– Хорошо. Я не против, – возвращаю расстояние между нами к минимуму. – Полетишь на моем самолете. Куда бы ты хотела?

– Я уезжаю сама! – смотрит на меня бойко. – Мне не нужен твой самолет и твои люди, которых ты ко мне уже в своей голове приставил! Мне ничего от тебя не нужно, кроме того, чтобы ты оставил меня в покое!

– Это невозможно. Хочешь отдохнуть в одиночестве – я не против, говорю же!

– Ещё бы ты был против этого! – взмахивает она руками. – Я не твоя игрушка, Кристиан! Хватит уже контролировать каждый мой шаг! Я устала от тебя!

– Каждый твой шаг? – наклоняюсь к её лицу. – То, что за тобой всюду следует один человек – лишь мера предосторожности! Я не конвой к тебе приставил!

– Но ты везде! – кричит мне в лицо. – Куда бы я не пошла, с кем бы не встретилась, ты всюду следишь за мной, а потом проворачиваешь свои мерзкие поучительные игры! Как только я согласилась на эту бредовую идею со свадьбой, ты сразу показал мне свое истинное лицо! Доброго и отзывчивого человека в тебе, как ветром сдуло! Знаешь, в такие моменты, как сейчас, я тоже начинаю склоняться к мысли, что всё это ты делаешь только из чувства мести.

– «Тоже»? – разгорается во мне огонь. – И кто же этот человек, чья мозговая активность едва-едва достигает одного процента? Твой друг-хирург?

– Хватит приплетать Глеба к каждому нашему разговору!

– Глеба! – усмехаюсь, бросив взгляд в сторону. – А ты не догадываешься, почему так происходит? – повышаю голос. – До тебя совсем не доходит очевидное?!

– Ну, что ты! Благодаря твоему острому уму и смекалке вчера я наглядно убедилась в этой проклятой очевидности! Спасибо тебе за это!

– Сядь и успокойся, – говорю одними губами. К сожалению, мы оба подразумеваем совершенно разные вещи. – Тебе нельзя нервничать и перенапрягаться.

– Не указывай мне, что делать! Я приняла решение – я хочу уехать отсюда. Подальше от этого проклятого города, от вранья и от тебя, Кристиан.

– Но это невозможно. И ты об этом прекрасно знаешь. Я буду везде, куда бы ты не отправилась. Ты верно сказала, меня волнует и заботит наш ребенок, иначе никак. Но ровно так же, как и ты, Кристина. К тому же о наших планах уже известно близким. Назад пути нет.

– Да что ты! – усмехается она, а потом отшатывается от меня и подходит к окну.

Сложив руки на груди не в качестве обороны, а словно желая ухватиться хоть за что-то, чтобы удержаться на собственных ногах, Кристина настороженно смотрит на меня.

– Ты что, правда меня боишься? – спрашиваю полушепотом. Продолжительное молчание в ответ вбивает в мое сердце кол. – Кристина, я никогда и ни за что не причиню тебе вреда. Всё, что я делаю сейчас, это только ради тебя.

– И ради меня, моего блага, моего прекрасного самочувствия ты позволил другому мужчине поцеловать меня? – Не надо об этом, пожалуйста. – Для тебя это, разумеется, ничто! Ты всего лишь хотел преподать мне урок, наплевав на одно из своих условий, с которым я, повторюсь, согласилась. Только вот что, если в течение этих трех лет, я снова не замечу в мужчине интерес ко мне по причине своей излишней доверчивости? – спрашивает с издевкой. – Где гарантия того, что ты просто не подложишь меня под него, чтобы до меня, такой дуры, наконец, дошло?

– Что ты несешь? Ты хоть думай немного, о чем говоришь!

– А что такого, Кристиан? Вчера ты пришел ко мне домой, как гордый лев – Царь всего живого! Твою роскошную и густую гриву развивал ветер! Ты как с обложки журнала сошел!

– Кристина…

– Тебе чертовски понравилось контролировать события в моей жизни! Не отрицай этого! Будь ты верен своему слову, то не позволил бы Глебу даже на глаза мне вчера попасться! Тебе не стоило говорить мне, что за этим мерзким поцелуем стоишь ты. Это… Ах, неважно! – взмахивает руками.

– Что – неважно?

– Ты всем видом показывал мне, что гордишься собой! – отвечает и поджимает губы. – Учитель чертов!

– Прекрати! – вспыхиваю и в два шага оказываюсь напротив нее. – Я не говорил ему целовать тебя! Я просто знал, что он может предпринять, оказавшись с тобой наедине! Особенно после того, как я забрал тебя из его гребаного кабинета! Ты и представить себе не можешь, как я ненавижу себя за это! Но, к сожалению, я ничего не могу изменить! Это случилось! И виноват в этом только я! Вчера я всё тебе сказал: ни этот хирург, ни кто-либо другой больше к тебе на километр не приблизится! Старый друг, новый друг, знакомый, коллега по работе или серьезный зарубежный клиент – никто! Поняла меня?

– Я понимать ничего не собираюсь, Кристиан. Я уезжаю!

– Перед тем, как уехать в отпуск, ты должна посетить врача. Когда я буду уверен, что всё в порядке и тебе не противопоказаны перелеты, тогда ты и отправишься в путешествие.

– Это не закончится, да? – начинает она смеяться. – Так и будет продолжаться? Я тебе одно, а ты мне другое. Я говорю, что хочу уехать, а ты мне приказываешь остаться. Так, да?

– Тебе нужно отдохнуть. Очевидно, что ты устала за сегодня и твои нервы сдают, а тебе необходимо себя беречь. Пойдем, я заварю тебе чай и ты ляжешь в постель. Ты переутомилась, а это может негативно сказать на…

– Виски, – перебивает меня её слабый сквозь покатившиеся слезы голосок. – Лучше плесни мне виски. Я правда устала.

– Я бы с радостью, но ты, видимо, забыла, что находишься в положении.

– Ничего я не забыла. Плесни мне виски, Кристиан, ведь никакого положения нет.

Я не понимаю, о чем она. Не понимаю. Смотрю на вздрогнувший подбородок, слышу прерывистое дыхание и ничего не понимаю. Моргнув продолжительно и будто бы в последний раз, Кристина поднимает на меня полные слез глаза и тихо произносит:

– Ребенка больше нет.

Всё её тело пронзает мощная волна дрожи. Хочу обнять её, успокоить, но не могу шевельнуться. Кажется, будто вся кровь в моем теле махом приливает к ногам. Я смотрю на нее, словно впервые вижу. Кожа бледнее обычного, под глазами серые круги, полные губы пересохли и почти слились с голубоватой белизной.

– Что-что ты сказала? – Мой ли это голос?

Кристина опускает голову. Силится, но не может сдержать сдавленный стон. Тяжелые ноги уносят меня на пару шагов назад, глаза, забывшие, как моргать, таращатся на тихо рыдающую незнакомку.

– Всё это время я провела… в клинике и… – Она захлебывается собственными слезами, прячет от меня свое лицо в дрожащих ладонях. – Я сделала аборт, Кристиан! – вдруг резко опускает руки и смотрит на меня с презрением в покрасневших глазах. – Я сделала это, потому что всё то, что происходит сейчас – не для меня! Я не могу обманывать близких, они этого не заслужили! Они доверяют мне, верят, что я счастлива, но это не так! – выкрикивает. – Я не хочу проживать не свою жизнь! За эти три года я могу просто свыкнуться с тем, что она мне больше не принадлежит! Сделай это, сделай так, пойти туда, сюда – хватит! Если тебе обман дается просто, то я в этом плане совершенна безнадежна! Я не могу играть это… показное счастье, когда внутри у меня всё болит и ноет! Не могу улыбаться, когда… Господи, я просто не могу, Кристиан! Пойми, не могу! Не могу! Смотреть на тебя не могу!

– Ты в своем уме? – спрашиваю едва слышно. Медленно разворачиваюсь. Иду в прихожую, горячая кровь мощной волной ударяет в лицо. Что она сейчас наговорила? Куда я иду? Что собираюсь делать? – Шутка? Пошутила? – возвращаюсь в её спальню. – Ты пошутила, я спрашиваю?

– Нет, – смахивает слезы. – Ребенка больше нет. Я… Я убила его, – заикается. Лицо красное, мокрое, мне незнакомое. – Убила, – шепчет. – Как и… твоего брата, – резко поднимает на меня глаза. – Я сделала это! Слышишь? Я это сделала! Опять! Снова!

– Замолчи! – хватаю её за плечи. – Слышишь?! Замолчи! – Резко опускаю руки – что я делаю? Завожу пальцы в волосы, ногти больно царапают кожу. – Ты идиотка? – приближаюсь к ней вплотную. – Ты идиотка, Кристина?! Ты что наделала? Что ты, мать твою, наделала?! Всё могло закончиться иначе! Что ты наделала?!

– Я убила…

– Замолчи! – ударяю кулаком в стену. – Закрой свой рот! Не говори мне этого!

– Я убила этого ребенка! – кричит во весь голос, глядя мне в глаза. – Убила! Убила! И глазом не моргнула! Я сделала это, чтобы избавиться от тебя, чтобы вернуть себе прежнюю жизнь, которую ты у меня отнял! Ты всё забираешь, Кристиан! Твое, не твое – не важно! Я не отдам тебе свои мечты и свои желания! Не сомневаюсь, что, когда ребенок родился бы, ты бы и его у меня отнял без зазрения совести! Потому что ты такой – всё в этом мире должно принадлежать тебе, но черта с два я позволю такому хладнокровному и безжалостному человеку, каким ты оказался на самом деле, диктовать мне правила моей собственной жизни.

Режет.

Режет.

Вонзает лезвие мне в сердце. Всё вокруг погружается во тьму и только это красное, залитое паршивыми слезами лицо, освещается, будто солнцем.

– Связующего обстоятельства между нами больше нет, – добивает презрительным тоном. – Убирайся из моей жизни, Кристиан. И желательно навсегда.

Вот так просто. Люди встречаются, люди расходятся.

– Не беспокойся, – произношу. Теперь и её лицо поглощает тьма. – Ты убийца, Кристина. Ты для меня навсегда умерла.

Режет.

Режет.

Вонзает тысячи ножей мне в сердце и кромсает его на кусочки.