Берегите весну

ТОЛЬКО МЕЖДУ НАМИ

Утро выдалось морозным. Заснеженные крыши облиты ярко-красным светом восходящего солнца. Из труб в бледно-розовое небо поднимаются столбики сиреневого дыма. Окна домов расписаны причудливыми голубыми узорами. Бревенчатые стены, покрытые тонким слоем белого инея, казалось, звенят от холода.

Когда Львов поднимался по ступеням крыльца в контору, сапоги простучали по доскам так громко, будто крыльцо было железным. В коридоре очки сразу же запотели. Львов снял их и протер платком. Пахло углем: наверное, рано закрыли печи. Дверь, ведущая в приемную директора, резко отворилась, и Львов вздрогнул. Он плохо спал эту ночь, встал весь разбитый, в скверном настроении и решил перед работой прогуляться, но мороз заставил его поторопиться. Входя в контору, Львов был уверен, что пришел раньше Щепака, но директор, оказывается, уже был на месте.

— Зайди ко мне, — кивнул Щепак, и Львов машинально отметил, что директор начал всерьез курить: в левой руке Щепака дымилась сигарета.

— Не спится старому… — тихо пробурчал Львов, проходя вслед за Щепаком в кабинет и с неприязнью рассматривая толстые валики жира на директорской шее. В кабинете сидел черноволосый парень в коротком сером пальто. Над чуть вздернутой верхней губой чернела ленточка усов.

«А, значит, за этим гоняли машину, — подумал Львов, — где-то я его вроде видел… Кажется, из газеты». Львов сел на диван, снял кепку и стал тереть замерзшие уши.

— Львов! Вот он какой — Львов! — вскочил приезжий. — Ты меня не помнишь? Мы же учились вместе, я только на три года позже тебя…

Львов пожал протянутые ему узкие холодные пальцы.

— Товарищ Шатков из Управления — к нам в командировку, — представил приезжего Щепак.

— Значит, ты меня не помнишь, — продолжал Виктор, присаживаясь рядом со Львовым. — А я тебя хорошо: ты еще крутил с дочкой Бороздина, кажется, она работала тогда в библиотеке? Кстати, видел ее как-то — все так же хороша, занимается спортом и…

— Чем могу служить? — оборвав Виктора, обратился Львов к директору. Виктор почувствовал, что его слова чем-то неприятны Львову и закусил губу.

— Товарищ Шатков приехал к нам по поводу… — здесь Щепак сделал паузу и многозначительно посмотрел сначала на приезжего, затем перевел взгляд на Львова, — твоего прибора. — Он ткнул недокуренную сигарету в пепельницу и придавил окурок пальцем. — В Управлении чертежи рассмотрели, одобрили и, так сказать…

Виктор перехватил разговор:

— И поручили мне в темпе, быстренько кое-что здесь, на месте, уточнить. Будем запускать прибор в производство. Я уже, грешным делом, написал о твоем изобретении в газету. Читал?

— Нет, не приходилось, — как можно вежливее ответил Львов.

— Ну как же — в молодежной газете за вчерашнее число.

— За вчерашнее число мы еще не получали, — пояснил Щепак. Вадим Петрович, ты обскажи товарищу все, что нужно, покажи мастерские и прочее, а мне тут, извините, надо доклад подготовить — сегодня комсомолия собрание наметила. Так вы уж друг с другом. Коллеги все же и вообще.

Щепак пожевал губами, обратился к Виктору:

— А если ко мне какие еще вопросы будут — заходите.

И Щепак поспешил к выходу. После мучившего его ревматизма больше всего он не любил командированных. Пользы от них нет, одни хлопоты и расходы. Щепак помнил времена, когда понаезжало (особенно в уборку) по десятку уполномоченных. Затем число их сократилось. Всему виной, считал он, — наше русское гостеприимство. Иных бездельников гнать надо сразу же, а вот терпим. Живет такой месяц и дает указания, перед отъездом пройдет по двору, похлопает по ржавой лобогрейке, которую уже и в утиль не берут, и скажет растроганно:

— Отсеялась, теперь можешь и отдохнуть!

Все краснеют. А командированный товарищ уже спешит на вокзал.

Встречал Щепак и дельных, знающих уполномоченных, но таких было мало. Так мало, что мнение его к лучшему изменить они пока не могли.

…Виктор сидел за столом директора и небрежно перебирал сводки. Львов смотрел на него и думал: куда мне девать тебя, куда вести, о чем говорить? Ох, и хитер Щепак — свалил с себя обузу. Приехал «начальничек». Прибор ему понадобился, чертежи ему надо, видите ли, уточнить. В газету успел уже дать…

Виктору, видимо, надоело рыться в бумагах, он шутливо махнул рукой:

— Пошли отсюда!

— В мастерские?

— Сначала — нет, мне надо с тобой поговорить, так сказать, тет-а-тет. У тебя свой кабинет есть? Дело у меня есть важное.

Они шли по коридору. Львов впереди, Виктор за ним — осторожно, боясь выпачкаться о свежевыбеленные стены. В кабинете инженера Виктор вытащил сигареты, бросил на стол:

— Бери, импортные.

— Спасибо, бросил.

— Молодец. Пепельница у тебя оригинальная — «натевский» поршенек?

— Нет, от ДТ, — сухо ответил Львов. — Так что за дело важное?

Виктор подсел ближе, провел ладонью по лбу. Его озадачило холодное отношение к себе со стороны Львова, и он решил начать издалека.

— Вот, понимаешь, сидишь в Управлении, все, чему учили, забываешь, поршни путать начал… Ну да сейчас поговаривают, что скоро всю нашу братию кинут из города в один из совхозов — ближе к земле.

— Давно бы пора.

— Конечно, это дело хорошее, но некоторые у нас дрожат — неохота городские квартиры бросать…

«Ты первый, пижон, дрожишь», — подумал Львов, рассматривая розовое, упитанное лицо Шаткова. Теперь, Львов вспомнил: точно, был такой в институте, постоянно отирался в спортивном зале, и кажется, его фотография висела одно время на доске «Наши отличники».

Виктор осторожно положил сигарету на днище поршня, достал вторую, прикурил и продолжал:

— Значит, ты здесь окопался? Не скучаешь?

— Почему? Временами бывает, — уклончиво ответил Львов. — Здесь не театр — совхоз.

— Вот, вот — не театр, — подхватил Виктор, радуясь, что разговор налаживается. — Нам, ребятам, везде можно приспособиться. Наш брат для этого создан. Но вот девчатам, конечно, здесь не сладко. Я имею в виду не всех, а вот, к примеру, здесь у вас одна работает…

— У нас не одна — много, — поправил Львов и подумал: «Куда это он клонит?» Какое-то подсознательное тревожное чувство заставило Львова насторожиться. Виктор продолжал:

— Меня интересует одна — механик Воронова.

Виктор сделал паузу. Лицо Львова было спокойным, внимательным, только морщинка на переносице стала резче.

— Так вот, эту Воронову я знаю вот с таких лет, — Виктор опустил руку на метр от пола. — И знаю, друг мой, очень хорошо, если не сказать большего. У нее дома одна мать, старушка. Болеет, плачет в одиночестве. Ну, я и решил помочь девчонке — заберу ее с собой, не место ей здесь, — добился перевода в город и даже приказ организовал. Читай.

Виктор достал приказ и подал Львову. Львов прочитал приказ два раза. Один раз бегло, второй раз медленно. Виктор курил, пуская кольца дыма в потолок и втайне наслаждаясь своим умением вести, как называл он, «дипломатический разговор». Львов смотрел на белый листок приказа и чувствовал себя так, будто его оглушили. В ушах противно звенело. Львов машинально полез в стол, вынул пачку «Дерби», похлопал по ней: она оказалась пуста. Виктор услужливо придвинул свою — Львов взял сигарету и зажег спичку. Сигарета не прикуривалась. Он вынул ее и осмотрел. Оказывается, сигарета была с фильтром, и он взял ее в рот обратной стороной: бумага фильтра чуть тлела. Львов быстро сунул обгоревший фильтр в рот и покосился на Шаткова. Виктор ничего не заметил. Он сидел, подняв голову вверх, и старался, чтобы кольца дыма были круглыми, без разрывов. Под усиками виднелись ровные мелкие зубы.

— Что ж, приказ есть приказ, — сказал Львов, стараясь говорить спокойно и боясь, как бы голос не выдал его волнения.

Виктор бросил сигарету в поршень и посмотрел Львову в глаза.

— Я рассчитываю, коллега, что все это останется между нами? Приехал я в основном из-за Вороновой, но, сам понимаешь, если узнают, что областной работник занимается похищением кадров с мест… Говорил с Щепаком. Но я, видишь ли, сделал неверный ход. На Воронову прислали анонимку. Там пишут, что не знает дела и вообще мала еще… Щепак прочитал и, к моему удивлению, как это сказать — замкнулся, что ли? Видно, письмо ему неприятно. И он, прямо скажу, отказался принимать приказ всерьез. Даже когда я сказал, что сама Воронова не против уехать, он мне не поверил. То ли старик не хочет «распылять» кадры, то ли боится, что подумают, что из-за него уходит молодой специалист, то ли еще что. Договорились лишь, что Воронова, как механик, подчинена тебе и… В общем, на тебя все надежды. Видишь, я с тобой откровенен.

Львов молчал. Слушал. Размеренные, округлые фразы связывались друг с другом в тесное кольцо. Он чувствовал, как кольцо сжимается. Неужели Саша действительно вела здесь скрытую игру? И в этой игре Львов оказывался лишней фигурой. Фигурой, которая мешала ей уехать с этим… с этими «семейными обстоятельствами».

— Все же мне неясно, чего от меня хотят? — Львов облизал губы, мучительно захотелось курить.

— Совсем немного. Хорошо, если бы ты официально подтвердил, что Воронова работает плохо, что пользы от нее в совхозе нет…

Львову вдруг захотелось схватить поршень и вытряхнуть окурки в лицо инспектору. Или лучше — трахнуть самим поршнем? Он с усилием подавил желание, даже убрал руку от пепельницы. Но он знал себя, чувствовал — сейчас его «понесет», тогда… Львов сжал скулы. И впервые в жизни почувствовал, как мелко начала дергаться левая щека. Хорошо, что этот «товарищ» сидит справа…

А Виктору казалось, что он уже склонил инженера на свою сторону. Он чувствовал себя опытным полководцем, который захватил инициативу и вводит в бой новые, свежие силы, и старался незаметно (из уважения к противной стороне) даже подсказать пути отступления, выгодные для него, но, якобы, единственные в создавшемся положении. Голос Виктора снижался местами до сладкого, вкрадчивого шепота, и Львову казалось, что в такие минуты кто-то осторожной липкой рукой втискивает ему в рот сладости. Львов даже ощущал тающий, едко-сладкий вкус во рту, напоминающий сахарин, которым он как-то объелся в войну…

— …Управлению приятнее, когда и на местах то же мнение. Сейчас это модно — прислушиваться. — Голос Виктора вновь начал повышаться, приобретать повелительные нотки: — Вот будет собрание, сам выступи — подготовь ребят. Я в долгу не останусь. Сейчас я готовлю сборник с работами рационализаторов, и тебе там по праву отвожу самое почетное…

«Нет, это уже слишком!»

Львов сжал край стола так, что пальцы побелели. Глубоко вздохнул, раз, второй, третий… Так он всегда делал, когда хотел успокоиться. Долгий вздох и короткий выдох… Он разлепил губы:

— Ты, — тихо, удивляясь своей выдержке, начал Вадим и сорвался на крик: — Ах, ты!..

Но тут оглушительно хлопнула дверь. Виктор вздрогнул и обернулся: на пороге стоял Стручков.

— Мне бы вас, Вадим Петрович.

— Я занят! Подожди…

— Хорошо, я подожду. — Колька сел на стул и стал внимательно рассматривать висевший напротив плакат по технике безопасности. Видимо, Стручков уходить не собирался. Шаткова удивила бесцеремонность рабочего. Он иронически улыбнулся, вопросительно посмотрел на Львова.

— Ну, что там у тебя еще стряслось?! — раздраженно спросил Львов. — Пожар?

— Да я подожду, мне по личному…

— Я зайду в бухгалтерию, — поднялся Виктор и посмотрел на часы, — через десяток минут приду. Я вижу, тут у вас свои секреты…

— Ну, выкладывай, что там у тебя, — резко спросил Львов, когда за Виктором захлопнулась дверь. Стручков молчал и все не мог оторваться от плаката. Львов посмотрел в окно: небо покрывалось грязно-фиолетовыми тучами. Тучи ползли с востока, набухали и, казалось, давили своей тяжестью серую крышу мастерских. От темнеющего неба веяло тоской.

— Ну, говори, я жду, — тише повторил инженер.

— Вы чем-то расстроены? Я позднее тогда зайду.

Стручков впервые видел инженера таким скучным и понял, что пришел явно не вовремя. Он потоптался на месте, оставляя на полу грязные потеки с сапог.

— Так я позднее зайду?

— Да, да, продолжай, я слушаю, — рассеянно, не глядя на Кольку, проговорил инженер. Колька недоумевающе изучал профиль Львова, пытаясь отгадать, что же произошло в этой комнате между приезжим и Львовым. Лицо Львова было каким-то замкнутым, неподвижным.

— Заболели, Вадим Петрович? — участливо спросил Колька.

— А? — очнулся Львов. — Что ты сказал? Я прослушал.

— Да я… — замялся Стручков, — хотел только попросить, чтобы меня в первую смену оставляли. Я, это, решил по вечерам заниматься, буду в техникум готовиться. Я и в школе договорился. И с Вороновой…

— Что еще с Вороновой?! — крикнул Львов, и Колька вздрогнул: с главным инженером творилось что-то неладное.

— Ничего, она мне помогать будет…

— Ага, очень хорошо, очень, — Львов странно улыбнулся, — очень хорошо, она поможет…

Улыбка инженера не понравилась Кольке, он задумчиво почесал затылок, хотел что-то сказать, но ему помешал Шатков. Колька неприязненно покосился на инспектора.

— Ну, что же, пошли, посмотрим мастерские? — предложил с порога Виктор. — А с Вороновой…

— Пусть она катится ко всем чертям! — зло вырвалось у Львова. — Только оставьте меня в покое!

— Зачем же так грубо? — нежно улыбнулся Виктор, пропуская в дверь Львова. — Не к чертям, а к маме, мамуле…

По двору мастерских, по перемешанному с землей и мазутом снегу, лязгая гусеницами, проезжали тракторы. Львов с Шатковым обошли двор, заглянули в склад, осмотрели каждый цех в мастерских. Рабочие отвечали на вопросы Шаткова неохотно, никто ни на что не жаловался, и против обыкновения никто ни с чем не обращался ко Львову: по-видимому, сказывалась работа Репейникова. Инженеры ходили по мастерским до обеда. За это время они несколько раз видели Сашу, но она, казалось, избегала встречаться с ними.

Обедать Шатков пошел к Щепаку.

— Хорошая у директора хата и жена обаятельная, очень воспитанная женщина. Ты занимайся своим делом, мешать не буду. На собрании встретимся! — Виктор помахал рукой, и Львов остался один в опустевшей конторе. Он чувствовал себя уставшим, ему хотелось лечь, уснуть и ни о чем не думать. Ничего не делать. Никого не видеть. Ни с кем не говорить. Он положил руки на стол, погладил холодное стекло. Затем поднял его, вынул фотографию: двое лыжников среди заснеженного поля. Львов медленно разорвал карточку на мелкие кусочки и выбросил их в корзину. Затем положил голову на руки и закрыл глаза. Голова казалась пустой, перед глазами вспыхивали радужные круги. Простудился. Только бы не заболеть серьезно. Львов не заметил, как дверь кабинета открылась и вошла Саша. Он очнулся от полузабытья, когда она дотронулась до его плеча.

— Что случилось? Стручков мне…

— Товарищ механик, сейчас обеденный перерыв. Дайте мне отдохнуть!

Львов выглядел больным. Таким Саша его еще не видела. Она растерянно поправила и без того аккуратно повязанный шарфик.

— И все же можно, наверное, не кричать? Извини. Извините…

Саша выбежала из кабинета. Львов опять опустил голову на руки. «Раскис, разнюнился. Тьфу! Что за дурацкое настроение?! Тоже пижон, похуже Шаткова, себя держать в руках разучился!» Львов с силой провел рукой по лицу, несколько раз шумно и глубоко вздохнул и вышел из кабинета.

…Обед закончился, и в мастерские спешили рабочие. Львов шагал вместе с ними и по-новому разглядывал знакомые лица тех, с кем он жил и работал в последнее время. Вот худое, неприятно-желтое лицо электрика Строева. Львов знал, что этот больной, хмурый человек — отличный специалист. А как замечательно, душевно поет он русские песни! Пробежала озорная Маша Фролова, скользнув по инженеру зелеными глазами, а Львов знал — эта девчонка имеет именные часы, подарок начальника московского горотдела милиции за задержание опасного преступника. Прошел тракторист Власов, неразговорчивый, незаметный паренек. В прошлую осень, когда заболел, провалившись под лед с трактором, тракторист Казимов, — Власов первый отсчитал от зарплаты несколько бумажек и положил на стол.

— Это Нуртаю.

Львов шел и сейчас особенно ясно понимал, как много значат для него эти разные не похожие друг на друга люди, которые, он чувствовал это, ценили и уважали его за что-то, и ему хотелось, чтобы и они узнали, как дороги ему. Но он молча шел рядом с ними, чуть улыбаясь про себя. Они же не кричат о себе. Они работают. И он должен работать. Просто хорошо работать. И не кричать. И не срывать свою злость на других…

Над кирпичной мастерской серой холстиной нависало сырое небо. Запыленные, коричневые от масла окна электростанции матово поблескивали. Мерно, спокойно и как-то уверенно стучали дизели, выбрасывая вверх белесоватый дымок: так, так, так…